– Мне надо идти, – упрямо сказал Талис. – Извините.
– Нет! – резко произнес Хью, потом добавил мягче: – Не спеши. Мне нужна компания.
– Мне пора возвращаться, – упрямо повторил Талис. Каждое слово он с трудом выцеживал из крепко стиснутых зубов.
– Это там не твоя девушка? – поинтересовался Хью, кивком головы указывая на удаляющиеся фигуры Калли и Аллена, которые шли вместе, держась под руки.
– Она не моя, – ответил Талис резко. – Теперь, прошу прощения, мне надо идти.
Молодой человек сделал несколько шагов.
– Гордость – это прекрасно! – заявил Хью так громко, что Талис обернулся к нему. Потом, поколебавшись, вернулся назад. – Прежде всего всегда нужно помнить о гордости! Гордость – это главное качество для мужчины.
– Да, – согласился Талис, обрадованный тем, что кто‑то еще думает так же, как он. – Гордость – самое главное качество для мужчины.
– Именно так: самое главное, – сердечным тоном подтвердил Хью. – Гордость всегда направляла меня в жизни, и я могу под присягой поклясться в том, что никогда не изменял тому, что велит гордость. Всю жизнь всегда я делал только так, как велела гордость. Что бы ни случилось, в какие бы обстоятельства я ни попадал, я всегда думал прежде всего о том, что я должен сделать, чтобы гордость не пострадала.
– Именно так и должен поступать настоящий рыцарь, – ответил Талис, стоя прямо, лицом к Хью. Он запретил себе оглядываться вслед этой предательнице Калласандре.
– Да, – продолжал Хью уже медленнее, как будто что‑то вспомнил. – Когда я был в твоем возрасте, я действовал только так, как велела гордость – точь‑в‑точь как ты сейчас. На самом деле, ты даже представить себе не можешь, до чего же у меня все было точно, как у тебя – даже то, что была одна симпатичная рыжеволосая особа, в которую я был влюблен…
|
|
Талис посмотрел на него так, что Хью хихикнул.
– Нет‑нет, я ей не сказал, что в нее влюблен. Конечно же нет – ведь это немужественно. Но я ее любил. Я о ней мечтал, я не мог спать, думая о ней всю ночь напролет. Я смотрел на нее даже тогда, когда ее нигде не было – она вечно стояла у меня перед глазами. Можешь ты это понять?
– Да, я это понимаю, – ответил Талис тихо, думая о том, что вот Капли неспособна была бы понять такое чувство. Как же он не заметил до сих пор, что она легкомысленна и ветрена? Что она не способна на подлинное чувство, и на поверку вся ее любовь ничего не стоит?
Хью продолжал:
– Однажды я тренировался с несколькими другими молодыми людьми на турнирном поле. Вдруг прибежала она. Ее рыжие волосы развевались за ее спиной, и она очень надменно и громко объявила о том, что мать собирается выдать ее замуж за другого человека. Она сказала мне, что. если я хочу жениться на ней, я должен пойти и заявить об этом. И, немного помолчав, прибавила: «Если ты будешь бороться за меня, то и я буду бороться за тебя». Я хотел бы, конечно, сказать ей, что больше всего на свете я мечтаю жениться на ней, ибо это была совершенная правда. Но вокруг было полно молодых людей, которые слушали наш разговор с усмешками на лицах. А мне гордость не позволила сказать какие‑то нежности в их присутствии. И вот я не нашел ничего лучше, как ответить ей, что я, дескать, не понимаю, что ей надо от меня, и вообще не понимаю, о чем это она говорит. Понимаешь, мне показалось, что если я скажу ей в присутствии всех, что я ее люблю, то они начнут смеяться надо мной. А я был так горд, что их смеха я ни за что бы не вынес.
|
|
– И что вы сделали? – спросил Талис нарочито небрежно, как бы соблюдая лишь правила вежливости по отношению к более старшему. На самом деле история очень заинтересовала его. Но что может такой старик, как Хью, знать о любви?
– Ну разумеется, я поступил так, как мне велела гордость. Отвернулся и ушел. А что я еще мог сделать? У меня не было другого выхода.
Талис думал, что Хью толкует проблему гордости очень уж упрощенно.
– Почему? Вы могли сказать, что любите ее. Пусть бы те парни смеялись, вам‑то что?
– Ха‑ха. Может, мне еще надо было упасть на колени перед ней, валяться в грязи, целовать подол ее платья и уверять, что я люблю ее больше жизни? Нет, тогда уж те парки всю оставшуюся жизни потешались бы надо мной. Они бы вообще никогда не забыли об этой истории.
Несколько мгновений Талис молчал, думая о том, что сказал Хью.
– И что с ней случилось потом, с вашей рыжеволосой девушкой?
– Она вышла замуж за человека, которого выбрала для нее ее мать. Сейчас у них два сына и три дочери, и все такие же рыжеволосые, как и их мать.
– А вы так никогда и не женились?
– Нет. Так, как ее, я больше никого никогда не любил. Зачем было еще на ком‑то жениться? Настоящая любовь, знаешь ли, бывает только один раз в жизни.
– А что случилось со всеми теми молодыми людьми, которые тогда были вокруг вас, и, как вы боялись, стали бы над вами смеяться?
– Понятия не имею. – Хью усмехнулся. – Но точно знаю, что они вспоминают Хью Келлона как человека, у которого была очень большая гордость. – Хью похлопал Талиса по плечу. – В общем, парень, я тебе это рассказал, чтобы ты понял: гордость – это на свете самое главное. Пусть другие существа, более слабые и мягкотелые, наподобие этого Аллена Фробишера, живут и не думают о гордости, а мы, настоящие мужчины, всегда будем помнить. Пусть Фробишеры увиваются вокруг Калласандры, пусть они таскают ее вещи и покупают ей в подарок всяческие безделушки. И пусть выслушивают, как она в ответ радостно щебечет, как все девушки. Это занятие не для гордых мужчин. Так что продолжай быть таким, какой ты есть: отстраненный, недоступный, равнодушный, сдержанный. Да‑да, именно таким тебе и следует быть всегда. Ты же и так выглядишь как юный лорд – слишком высокий, чтобы снизойти до кого бы то ни было. Кому нужны эти глупые девчонки, их смех, их прикосновения, и то, как они смотрят на мужчин влюбленными глазами? Ты же ведь выше этого, не так ли? Ты слишком хорош и слишком горд, чтобы разыгрывать из себя дурака на виду у всех. Ты же не скажешь этой девушке, что это она для тебя важнее всего на самом деле? Конечно, ты не таков, ты так никогда не сделаешь! Ты будешь до конца…
|
|
Талис рассмеялся, наконец сообразив, к чему вел Хью и ради чего рассказал свою историю.
– Вы, кажется, считаете, что я веду себя как дурак? Вы это хотели сказать?
– Я хотел сказать, что гордость это прекрасно, но в любви она ни к чему… Слишком гордые люди делаются холодными. Эта девушка тебя любит, мальчик. Это ты в последнее время слишком много времени проводишь с другими женщинами, поэтому неудивительно, что она начала думать, что ты забыл о ней. Она‑то уверена, что это ты ее не любишь! – Хью, конечно, хотелось, чтобы Талис думал о нем как о человеке очень мудром, проницательном и знающем жизнь, но в данный момент он просто повторял Талису, что ему объяснил Уилл.
Талис посмотрел на толпу. Калли была теперь уже так далеко, что он ее почти не видел. И Уилл говорил ему то же самое, что сейчас Хью, но в тот раз Талис только рассмеялся. Да, Калли всегда думала, что он, Талис, ее не любит. Раньше, когда ей случалось усомниться в этом, Талис обычно отвечал физическими действиями, а не словами. То, что она не понимает, что она – смысл его жизни, казалось ему нелепым. Поэтому, когда она так говорила, он мог, например, забросить ее в телегу, доверху полную каких‑то фруктов, или даже посадить на какую‑нибудь высоко растущую над землей ветку дерева. В первый раз, когда ему случилось окунуть ее в холодный пруд, им обоим было около пяти лет. Мег тогда, рассердившись, хотела поколотить его, но Калли встала между ними и розгой и непреклонно заявила:
– Талис меня любит! – И так и не позволила Мег его наказать.
– Давай, парень, – тихо сказал Хью. – Не спрашивай меня почему – я этого сам не понимаю, – но почему‑то женщины очень любят, когда мужчины строят из себя дураков ради них. Ты можешь на турнире выбить из седла двадцать соперников, но женщина, ради которой ты все это совершаешь и на которую мечтаешь произвести впечатление, может даже и не посмотреть в твою сторону. Но стоит тебе поскользнуться на яблочной кожуре и свалиться с лестницы, и она, скорее всего, тут же влюбится в тебя. Это почему‑то как раз и производит впечатление.
Талис опять засмеялся. Он чувствовал, что в данном случае Хью глубоко прав.
– И еще, парень – что бы ты ни делал, всегда не забывай повторять ей, что она тебе очень нужна. Эту вещь каждая из них хочет слышать больше всего на свете.
Взглянув на него, Талис спросил:
– Почему? – Но Хью только пожал плечами и вместо этого посоветовал: – Попробуй, попробуй вести себя, как будто ты деревенский дурачок. Гордость – это для одиночек.
– Но лорд Джон… – заколебался Талис. – А что будут другие женщины… – Он прервал сам себя, когда подумал, что, кажется, он вот‑вот сделает то же самое, что Хью когда‑то. – Да, – произнес он. – Я понимаю, о чем вы говорили.
Талис хотел было уже уйти, но потом, как будто подумав о чем‑то, еще раз вернулся.
– А та рыжеволосая девушка существовала на самом деле?
– О да, – ответил Хью, и не было никакого сомнения, что он говорит искренно. – Она существовала, но я не стал бороться за нее.
«Это будет легко», – думал Талис, размышляя, что ему предпринять, чтобы вернуть Калли. Конечно же, к этому светловолосому пустомеле, с которым она повсюду таскается вместе, она на самом деле совершенно равнодушна. Конечно, это правда, что Талис не очень‑то много внимания уделяет ей в последнее время, но у него на это имеются уважительные причины. Ну, а у нее какие причины, что она отказывается уделять внимание ему? Ведь, кажется, никаких.
Подумав, он признался сам себе, что тут он не прав – она была бы с ним, если бы у нее была такая возможность. Но ее заставили целый день работать в этом пресловутом Ядовитом Саду. Талис как‑то раз посетил ее там, но не один, а в компании четырех женщин, но не дождался от Калли той реакции, на которую надеялся. Он отлично помнил, какой горячий раньше у нее был темперамент. Но тогда она не проявила ни малейшего темперамента, ни малейшего намерения бороться. Вместо этою она окинула его и его богато разодетых приятельниц презрительным взглядом.
– Они, наверное, одевают и… купают тебя? – равнодушно поинтересовалась она у него
– Да, если я захочу, – ответил он, изо всех сил стараясь ее разозлить.
Но злиться она не стала – всего лишь пожала плечами. Вместо этого в конце концов разозлился Талис.
– Да что это с тобой сделалось? – воскликнул он. Она взглянула на него проницательным и даже хитрым взглядом. Талис убедился, что она понимает, чего он от нее добивается.
– Женщина может умереть ради мужчины, которому она по‑настоящему нужна, но ради труса она ничего не сделает.
Он не понял, что она имеет в виду, но ее тон ему очень не понравился. Он ушел и с тех пор не приходил. Сначала он был уверен в том, что очень скоро она прибежит сама, умоляя ее простить за то, что назвала его трусом. Но Калли не явилась, чтобы умолять его о прощении, и когда Талис понял, что она не придет, силы его стали убывать с каждым днем. Всего лишь несколько недель назад он был самым сильным мужчиной в Хедли Холле. А теперь поймал себя на том, что ходит повсюду и в каждом темном углу ищет Калли. Весь день напролет он думал, что она делает там в этом саду на горе с ну, с тем, кто там был рядом с ней. По ночам, он знал, она плачет. Если она так несчастна, тогда почему она к нему не придет? Почему она не делает того, что сделала бы та Калли, которая была раньше, когда он заигрывал с цыганкой? Тогда она свалила ему на голову целую гору ящиков с продуктами.
Теперь Талису хотелось одного – чтобы все снова стало так, как было раньше. Он хотел, чтобы Калли снова вернула ему силу. Может быть, конечно, это и было глупо, потому что вроде бы его сила не могла зависеть от ее присутствия или отсутствия, но тем не менее похоже было, что это именно так.
«Что бы такое сделать, чтобы вернуть ее, чтобы снова ее завоевать?, – думал Талис. – Что‑нибудь простое и быстрое, что‑нибудь, что легко сделать».
Идя сквозь толпу народа по ярмарке, Талис заметил артиста с дрессированными обезьянками, которые всем своим видом показывали нетерпение вскочить на сцену и начать представление. Однажды они с Калли ускользнули от надзора Уилла, чтобы пойти посмотреть как раз вот на такого артиста с животными, который путешествовал и давал представление в их деревне. Когда Уилл на минуту отвернулся, Калли утащила у него корзину с отборными овощами для обезьянок. Когда они ели, она заливалась счастливым смехом, наблюдая, как они цепляются за ее пальцы своими маленькими розовыми ручонками. Она говорила какие‑то глупости, что‑то вроде того, что они тоже хотят, чтобы их любили, и что она с удовольствием забрала бы их всех к себе домой. На что Талис ей тогда ответил, что, даже если бы она и могла их всех забрать с собой, от них не было бы никакой пользы в хозяйстве – разве что если ей удалось бы научить их доить коров, потому что иначе делать это приходилось Талису, а он этого терпеть не мог.
И вот, стоя и наблюдая за дрессированными животными, Талис сказал неожиданно для самого себя:
– Я хочу купить у вас одну обезьянку.
Артист в ответ на это рассмеялся и сказал, что нет, ни одна из них не продается, что на всей земле нет столько золота, чтобы заплатить ему за его милых друзей, которых он так любит. Через тридцать минут Талис отдал этому человеку все до последней монеты, которыми его снабдил лорд Джон с тех пор, как он поселился в Хедли Холле (до сих пор он ничего себе не покупал), а также лишился пары прекрасных расшитых золотом перчаток, которые ему подарила леди Алида. Но под его рубашкой возилась крошечная молодая обезьянка. (Поначалу владелец животных вознамерился всучить ему самое старое и беззубое существо из всех, но ему и в голову не могло прийти, что Талис провел всю жизнь на ферме и понимает в животных побольше его самого.)
Талис пробирался через толпу к тому месту, куда, как ему показалось, пошли Калли и этот несчастный Фробишер. Он был доволен собой и уверен в успехе. Ему показалось, что стоит только ему вручить обезьянку Калли, как та тотчас упадет в его объятия, и все снова будет прекрасно. Они уйдут с этой надоевшей ему порядком ярмарки, пойдут вместе в ее сад, усядутся там, и будут просто ничего не делать. Она может весь вечер рассказывать ему истории и угощать его персиками. А он бы с удовольствием показал ей, чего достиг, каждый день занимаясь физическими упражнениями. Как приятно будет, если она снова, как всегда, с восхищением скажет ему, какой он сильный, великий и храбрый рыцарь.
Он догнал ее наконец и, с улыбкой на лице, предвкушая то, что сейчас произойдет, шагнул ей навстречу и позвал:
– Калли!
– Что тебе? – холодно произнесла она.
– Тут у меня для тебя кое‑что есть. – И достал из‑за пазухи маленького зверька, который моргал и щурился на ярком свету, сидя в его руках.
– О‑о‑о! – выдохнула Калли. Ее глаза засияли, лицо расплылось в улыбке, как и ожидал Талис, и она тотчас же потянулась к обезьянке.
– Талис!
– А мы тебя везде ищем!
– Где же ты был?
– Мы уже сбились с ног.
– Ты должен проводить нас по ярмарке.
– Мы хотим все осмотреть, и только ты можешь нам это показать!
Услышав за своей спиной знакомые женские голоса, Талис, не задумываясь, сунул обезьянку обратно к себе под рубашку, пытаясь спрятать ее от женщин.
– И я вас тоже везде искал, – вежливо ответил он, оборачиваясь. Он попытался улыбнуться пяти дамам, которые все были в роскошных нарядах и смотрели на него с ожиданием во взгляде. «Ну почему им нужно было появиться именно сейчас?» – с досадой подумал он. Еще бы три минуты, и Калли снова была бы с ним.
– Я сейчас, – пробормотал он и повернулся опять к Калли, желая что‑нибудь ей сказать, но ее не было. Она уже направлялась куда‑то под руку с Фробишером.
Талис опять удивился, потому что такого никогда не бывало раньше. Она всегда ждала его, когда он был занят. Чего она от него хочет? Неужели, чтобы он вообще никогда ни с кем слова не сказал? Что это с ней?
И тут он начал наконец понимать слова, которые услышал совсем недавно: Уилл сказал ему, что Калли полагает, что он ее не любит, а Талис посмеялся, потому что не поверил, что она может всерьез считать так.
– А ты ей говорил о своей любви? – спросил Уилл. – Женщинам прежде всего нужны слова.
– Конечно, говорил, – ответил Талис, но Уилл в сомнении покачал головой. Ну, а даже если он конкретно именно этого ей и не говорил – что с того? Калли и так знала все о его чувствах. По тому как он вел себя каждый день, неужели она не могла это понять? Он позволял ей даже…
…Как тогда сказал Уилл?
– Женщины хотят не только варить тебе обед и говорить тебе, какой ты красивый. Даже во всех историях Калли – что делает рыцарь, чтобы завоевать свою возлюбленную? Борется с драконом. Он должен бороться, чтобы получить женщину, которую он любит.
В момент, когда Талис неожиданно вспомнил слова Уилла, он смотрел на пеструю компанию женщин, подбегающих к нему, и их шелковые платья, блестящие и переливающиеся на солнце, показались ему чешуей какого‑то сказочного дракона, а драгоценные украшения сверкали, как его глаза.
Возбужденные лица этих дам были словно огонь, вырывающийся из его пасти. А Аллен Фробишер был колдуном, заклинателем драконов.
– Калли! – закричал Талис, развернулся и бросился за ней – а женщины, подобрав юбки, побежали за ним следом. Они и на самом деле искали его весь день, так что теперь, отыскав его наконец, они уже не собирались больше выпускать его из виду.
– Калли, Калли! – громко повторял Талис до тех пор, пока она не остановилась в ожидании, с выражением отвращения на лице.
Талис остановился напротив нее. Ему ужасно мешали все те женщины за его спиной, и наглец Фробишер был совсем рядом. Кажется, он отпустил какое‑то замечание, то Талис не расслышал. К тому же боковым зрением он успел заметить, как к ним приближаются Филипп и Джеймс. Он не хотел, не хотел говорить с Калли в присутствии всех этих людей, чтобы они считали его круглым дураком. Он не хотел, чтобы они потом потешались над ним. Он всегда хотел быть великим рыцарем, который смотрит на всех сверху вниз, который…
– Чего ты от меня хочешь? – ядовитым тоном осведомилась Калли. – Тебя вон сколько народу ждет.
– Калли, я… – Он сглотнул. Потом набрал побольше воздуха и произнес – Я тебя люблю.
Ну слава Богу, наконец‑то. Господь ему помог, однако он так волновался, что буквально выкрикнул последние слова, так что по крайней мере пятьдесят человек вокруг могли их услышать. Разумеется, все – дамы, Фробишер и Филипп с Джеймсом – остолбенели и словно к земле приросли.
– Талис! – прошептала Калли с округлившимися от ужаса глазами. – Люди же слышат!
Она изо всех сил пыталась сделать так, чтобы он понял – это личное, что никто не должен слышать. Они всегда тщательно оберегали свои чувства от посторонних и скрывали их. По крайней мере, им самим так казалось.
К своему удивлению, Талис почувствовал, что у него вспотел лоб. Вообще‑то он всегда любил, когда на него смотрят. Он часто играл на публику и обожал восхищение и внимание. Но выражать при всех свои личные чувства – этого он всегда терпеть не мог.
– Я люблю тебя, – повторил он еще раз. На этот раз было уже легче.
Калли покраснела.
– Я счастлива, – тихо ответила она. – Мы поговорим об этом позже. Теперь тебе лучше уйти. Тебя ждут другие. – Она кивнула на женщин, стоящих за спиной у Талиса и уже хотела уйти вместе с Алленом.
– Нет! – решительно заявил Талис, заставив ее снова посмотреть на него. – Я не хочу, чтобы ты была с ним. Я хочу, чтобы ты была со мной.
Одна из женщин выступила вперед и взяла Талиса за руку. Это была красавица леди Фрэнсис, кузина семьи Хедли. Леди Алида тайно пообещала ей женить на ней этого соблазнительного молодого человека, и леди Фрэнсис не могла допустить, чтобы Талис продолжал говорить с Калли в том же духе.
– Ты должен пойти со мной, – твердо заявила она.
– Да, ты должен пойти с ней, – равнодушно подтвердила Калли, снова отворачиваясь от него и готовясь уйти.
Талис мгновение колебался, и Калли видела это. Но в то же мгновение он понял, что уйти сейчас будет означать потерять Калли. До сих пор он как‑то старался примирить всех и все, но тут его настроение резко изменилось. Какое ему дело, услышат все эти люди или нет о его чувствах? Что они услышат, что он любит Калли? Ради Бога! Что значит вообще все и все, если нет Калли?
– Калли! – заговорил он громко. – Моя любовь, моя единственная любовь, любовь всей моей жизни! Я так тебя люблю! Неужели я тебе совсем‑совсем безразличен?
Калли была уверена, что она покраснела вся до самых кончиков ног. Конечно, она очень хотела, чтобы Талис признался ей в любви. Конечно, она хотела, чтобы все эти дамочки узнали, что он любит ее… Но она совсем не хотела смущаться на виду у всего народа!
– Талис, не надо, пожалуйста, – прошептала она, снова поворачиваясь к нему.
Но он уже не мог остановиться. Через секунду она с ужасом поняла, что он встал перед ней на колени, прижав руки к сердцу. Она была в таком смущении, что совершенно не знала, куда деваться.
– О, Калли, моя единственная настоящая любовь! Скажи мне, что ты меня любишь, или я умру сейчас же!
– Правда, Талис? – Прервала его леди Фрэнсис, которая полагала, что она его невеста, хотя это и было неизвестно самому Талису. – Ты выглядишь как дурак.
– Если быть влюбленным значит быть дураком, тогда я – самый большой дурак на свете. И я так и умру дураком. Калли, пожалуйста, ты должна сказать мне, что ты меня любишь!
– Да, да, я тебя люблю, – пробормотала Калли быстро и тихо. – Теперь встань и веди себя как следует.
Однако теперь, когда Талис затеял это действо, он обнаружил, что ему это начинает нравиться. С каждой минутой толпа вокруг них все прибывала и прибывала, и все смотрели на него. Мужчины смотрели с таким видом, словно вспоминали, как и они когда‑то были на его месте. А женщины смотрели так, как будто и в самом деле видели в нем победителя драконов.
Талис схватил подол юбки Калли и почтительно поднес к своим губам.
– Моя прекрасная Калласандра, я не достоин даже поцеловать ваше платье.
– Ну и не целуй! – прошипела Калли в отчаянии, вырывая юбку из его рук.
– Талис! – застонала леди Фрэнсис. – Так не подобает вести себя молодому рыцарю.
– Как же мне еще вести себя, если мое сердце разрывается от любви? Я не помню себя от этой сердечной боли, и все потому, что моя возлюбленная сказала, что она меня не простит. Дорогие, з… зрители! Я опасаюсь, что я вел себя по отношению к ней с непростительным невниманием. О, простите меня, грешного! Как я мог такое совершить? Кажется, я прельстился сияющей красотой других женщин.
– Ну, в этом его трудно винить, – пробормотал какой‑то человек, а потом вскрикнул, когда его жена дала ему звонкую пощечину.
– Талис, – быстро зашептала Калли. – Прошу тебя, давай уйдем отсюда куда‑нибудь.
– Не уйдем, пока ты не скажешь мне, что ты меня простила.
– Ну конечно, я тебя простила, – торопливо ответила она. – Только встань!
– Ты должна сказать, и что ты меня любишь, и что ты меня простила. И ты должна сказать… – Он ударил себя в грудь сжатыми руками, и бедная обезьяна, которая давно уже там мирно и уютно уснула, завопила от боли и попыталась вырваться наружу из‑под его рубашки. Но вместе с тканью, которую она решила прокусить, она прокусила Талису и кожу.
Вскрикнув от боли, Талис выхватил разъяренного зверька из‑за пазухи и протянул его Калли. Сделал он это самым демонстративным жестом, на какой только был способен, все еще стоя на одном колене, склонив голову к плечу, одну руку прижав к сердцу.
Увидев это прелестное животное, Калли не выдержала и улыбнулась уголком рта.
– Ну, давай‑давай, – пробормотал кто‑то сзади, чтобы ее подбодрить. – Возьми его.
Испугал обезьянку внезапно раздавшийся пронзительный голос леди Фрэнсис:
– Талис! Ну все, хватит! Я себя плохо чувствую, ты должен проводить меня домой! И убери скорее эту гадость. – Она протянула руку, чтобы толкнуть руку Талиса и заставить его бросить обезьянку, но бедный зверек, который был порядком напуган непривычными событиями сегодняшнего дня, решил, что наступил момент постоять за себя. Он одним стремительным движением повернулся к руке леди Фрэнсис, и острые зубки немедленно и весьма болезненно впились в ее палец. Тотчас полилась кровь. А когда леди завизжала так, как будто ее насквозь пронзили кинжалом, а Талис, растерявшись от неожиданности, отпустил руку, испуганная обезьянка выпрыгнула и ринулась прочь. Она одним прыжком вскочила на плечо стоящего рядом Аллена и схватила рукой прядь его волос, а когда Аллеи замахнулся, чтобы ее прогнать, она через несколько голов других людей, стоявших рядом, без труда запрыгнула на навес от дождя и оттуда, будучи в безопасности, моргая взирала на толпу народа.
– Ой, Талис! – воскликнула Калли со слезами в голосе. – Не упускай ее, пожалуйста!
Услышав, что она называет его детским именем, Талис понял, что наконец снова завоевал Калли. И как только он это понял, он почувствовал, как силы моментально возвращаются к нему, и вместе с ними его энергия и ловкость. Драматическим жестом выхватив свой меч, он взмахнул им перед своим лицом – как будто давая присягу на верность, – и коснулся холодной стали кончиком носа.
– Ради того, чтобы выполнить ваше желание, моя прекрасная госпожа, я не пожалею своей жизни. Если я не верну вам милое вашему сердцу существо, пусть смерть будет мне наказанием. Да! Я готов взобраться на самые высокие горы, готов пройти сквозь огонь и воду, переплыть океан. Я готов…
– Ты его заговори до смерти, это лучше всего, – вставила Калли, заставив всех вокруг рассмеяться. – Давай‑давай, лентяй, ступай, достань обезьяну! – Она улыбнулась. В ее голосе больше не было никакой холодности.
Чувствуя, что таким счастливым, с самого дня его приезда в Хедли Холл, он еще никогда не был, Талис поднялся с колен, быстрым движением сунул свой меч Джеймсу и направился к дождевому навесу, на котором сидела обезьянка, как бы раздумывая, что ей делать. Проходя же мимо Калли, он остановился, взял ее руку и поднял к своим губам, как будто намереваясь ее поцеловать:
– Позвольте, миледи! Только одно прикосновение вашей нежной кожи, только один ласковый жест вашей руки и я…
Он прервался на полуслове, потому что Калли разочарованная тем, что он все еще не достает обезьяну, а продолжает болтать, решительно притянула его голову к себе и звонко чмокнула его в губы.
– Хватит болтать, иди! – воскликнула она, отталкивая его от себя.
Талис направился к стойке навеса под аккомпанемент громкого хохота, ибо на всей ярмарке не осталось уже ни одного человека, который бы не бросил свои дела и не наблюдал бы за развитием действия. Люди взбирались на крыши лавочек, на деревья, а также и на плечи друг друга, чтобы только лучше увидеть.
– Ш‑ш‑ш! – громко произнес Талис, обращаясь к зрителям. Приближаясь к животному, он преувеличенно крался на цыпочках, что со стороны выглядело просто уморительно. Потом заговорил, обращаясь к обезьяне, но столь громко, что его мог бы услышать и мертвый (или, что в данном случае было важнее, самые задние ряды зрителей): – Дорогое милое создание! Не убегай, пожалуйста. Мне во что бы то ни стало надо поймать тебя, чтобы доказать моей возлюбленной, что она для меня – все на свете. Сейчас решается моя судьба – я должен доказать ей, как сильно ее люблю, поэтому я должен…
Леди Фрэнсис уже тошнило от всех этих глупостей. Она протолкнулась через толпу поближе к нему:
– Послушай, Талис, правда, нельзя же так себя вести. Леди Алида на тебя страшно рассердится.
– Ш‑ш‑ш! – ответил ей Талис, округлив глаза и приложив палец к губам: – Я должен обязательно достать оттуда это милое существо.
– Это мерзкое животное, а я… – Леди Фрэнсис замолчала, когда заметила, что все смотрят на нее с неодобрением, и осознала, что в глазах зрителей она всем мешает. – Мерзость! – бросила она обезьянке, и та, опять испугавшись ее пронзительного голоса, метнулась с навеса, на котором сидела, на ближайшую крышу. А леди Фрэнсис, сказав так, подобрала юбки и стала решительно проталкиваться через толпу назад.
Минуту Талис колебался, раздумывая. Крыша, на которой теперь восседал зверек, выглядела так, словно бы была готова обвалиться в любой момент. Это была крыша старого, полуразвалившегося стойла, бревна в стенах которого сгнили, а покосившаяся дверь была открыта. Было видно, что в стойле стоит чей‑то старый осел, медленно жующий сено из ясель. В течение многих лет крышу никто не чинил, в ней были дыры, а где не было дыр, там казалось, что они вот‑вот появятся, и стены могли обвалиться в любой момент.
Но патом Талису вдруг вспомнились все эти последние месяцы без Калли, и он больше не колебался.
– Не надо! – не выдержала Калли, когда он взбирался уже на третье торчащее из стены бревно. – Не надо, Талис, пожалуйста, хватит! На эту крышу опасно забираться. Ты упадешь. Ты ушибешься!
Он посмотрел на нее сверху вниз, и по его глазам стало ясно – он уже не играет на публику, не развлекается. Они смотрели серьезно и прямо.