Она прошептала:
– Я ничему больше не учусь, – думая про себя: «Без тебя мне ничему‑ничему не хочется учиться».
Некоторое время Талис ничего не говорил, а сидел, хмурясь, размышляя про себя над этой проблемой. Сначала он не знал, что предпринять, потом ему в голову пришел выход. Если он станет ей помогать, то ему не придется признать вслух, что ему без нее не жизнь, что его энергия и воля к жизни угасают с каждым днем, проведенным ими порознь.
– Ты будешь со мной, – сказал он твердо. – Ты будешь учиться вместе со мной. Человек должен всегда учиться. Без этого нельзя.
– Не выйдет, – печально сказала она. – Они не позволят. – Она знала, что лучший способ заставить Талиса что‑то сделать – это заявить, что он этого не может. – Ты не знаешь, что это за люди. Женщины – тут, мужчины – там. Так принято. Все по отдельности. Они сходятся, чтобы делать детей, а потом опять расходятся, и ничего больше.
– Что‑что? – он поднял брови. – Ты‑то что знаешь о том, как делают детей?
Калли промолчала, боясь, что он услышит, как она усмехается в темноте. Им нравилось поддразнивать друг друга.
– Да как сказать? Наверное, я знаю далеко не все Не мог бы ты быть так добр и научить меня всему, что положено об этом знать? – Говоря это, она заерзала у него на коленях.
Но Талис ответил не так, как она надеялась. Почему‑то, когда он заговорил, в его голосе был гнев.
– Что это с тобой случилось, что ты заговорила о том, как делают детей? Кто там с тобой об этом говорил?! Какой‑нибудь мужчина?!
– Никто, – честно ответила она В последнюю неделю она жила только с женщинами, с одними женщинами. – Был один молодой человек, который сказал, что я хорошенькая, но это все. А ты как думаешь: я хорошенькая? – У нее не было намерения вызывать его ревность (не то чтобы ей этого не хотелось, напротив, очень хотелось, просто в тот момент в голову не пришло). В тот момент она вела к другому: намекала ему, чтобы он сделал ей комплимент.
|
|
– Что это был за молодой человек? – спросил Талис с яростью, и его руки сжались на ее талии.
– Да так, один, – отмахнулась Калли, недовольная, что он ее не понял, но все еще в твердом намерении получить от него комплимент. – Он сказал, что у меня красивые волосы. А ты как считаешь? Красивые?
– А как он мог это увидеть? – вскричал Талис – Ты что, не носишь там свой головной убор?
Калли улыбнулась. Теперь до нее дошло, что они воспринимают этот разговор по‑разному, так что комплимента от него ей не получить. Но, впрочем, разве его ревность – не лучший из всех комплиментов? Потому что он ревновал не часто. Обычно он взрывался, когда Калли меньше всего этого ожидала, и предсказать его вспышки было невозможно. А когда она пробовала вызвать его ревность намеренно, у нее никогда ничего не получалось.
– Это было ночью… И он…
– Ночью?! – он почти прокричал в ее ухо.
– У, Талли! – протянула она. – Это поистине ужасно! Все мальчики, все молодые люди, и почти все мужчины здесь в меня дико влюблены. Они ни о чем другом не говорят, лишь просят позволения поцеловать мои божественные ноги, мои прекрасные нежные руки. Они сражаются между собой за право преподнести мне самые драгоценные подарки. Они пишут поэмы о моих волосах и о небесном цвете моих глаз. А один рыцарь‑кавалер сказал, что мои глаза – это как небо перед бурей. А мои волосы! Мне просто даже неловко повторять все, что мне о них наговорили. Вот, например…
|
|
Она чувствовала, как с каждым ее словом напряжение покидает его тело, и в конце концов он так сдавил ее руками, что ей пришлось замолчать.
– Ладно‑ладно, посмеялась и хватит. А теперь помолчи. Посмотри лучше, какая луна.
Прислонясь к его плечу, держа его руки в своих, она смотрела на луну, и ей хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Очень, очень часто ей на ум приходила одна и та же мысль: как хорошо было бы. если бы они никогда не уезжали из дома, от Мег и Уилла.
– Тебе не кажется, Мег и Уилл думают о нас?
– Думают, конечно. Постоянно, как и мы о них, – ответил он. Она поняла, что ему тоже иногда кажется, что лучше бы они не уезжали из дома. Здесь, в Хедли Холле, было что‑то такое, чего они оба не могли понять. Например, как можно не любить собственных детей, как Джон Хедли? Сыновья говорили, что мать они любят, но у Филиппа однажды вырвалось, что он ее боится.
– Мне страшно, – сказала Калли. – Страшно от всего, что тут происходит. От этого становится как‑то нехорошо…
Он понимал, что она имеет в виду, и был полностью согласен с ней. Талис решил, что должен успокоить ее.
– Просто здесь все по‑другому, не как на ферме. Это богачи. У них не такая жизнь.
– Не только это. Еще что‑то. Я боюсь за нас с тобой. Что с нами будет?
– А что с нами может случиться? Ты, наверное, опасаешься, что все местные красавицы влюбятся в меня и уведут от тебя?
– Ха! Это ты сам за ними будешь бегать. Ни одна женщина на тебя и не посмотрит.
|
|
Талис прекрасно знал, что он никогда не смотрел на других женщин. То есть, конечно, может, он на них и смотрел, но ни одна, кроме Калли, не интересовала его. Но это хорошо, что Калли думает, что он всем им так нравится. На его‑то взгляд, если кто из них двоих и был красив, так это Калли. Она была самым замечательным, самым чудесным существом на свете.
– О чем ты так беспокоишься?
– О, не знаю… А тебе не кажется странным, что никто из них не задает нам вопросов, откуда мы взялись? Вернее, откуда взялся ты. Согласно истории, когда мы родились, мы сгорели в огне. Я слышала, что на пепелище нашли тела двоих детей. Если мы сгорели, почему же мы тогда живы? А что случилось с моей матерью? Дороти сказала, что она была маленькая черноволосая и черноглазая. Если и так, почему я блондинка, и у меня брови и ресницы как у кролика?
– Я не умею выдумывать истории, как ты. Может, кое‑чего эти женщины и не знают. Они сами тогда были детьми… Не могут же они этого помнить, а?
– Нет, – согласилась она, потом задумчиво пробормотала: – Все это довольно странно. Но в чем бы там ни было дело, а у меня все время какое‑то чувство страха.
– Чего ты боишься? Что может случиться?
Она повернула к нему свое лицо.
– Я боюсь тебя потерять. Я умру, если я тебя потеряю. Я не хочу жить без тебя.
Талис вздохнул. Ему казалось, что если он ей скажет то же самое, это будет не мужественно, но подумал он именно так. Крепко держа ее в объятиях, он проговорил рядом с ее губами:
– Никто нас не разлучит. Мы едины, разве ты этого не знаешь? Разве ты не чувствуешь?
– Да, – прошептала Калли. – Да! О, да! Но я боюсь… Я боюсь, нам не позволят быть вместе.
– Калли, любовь моя, зачем кому бы то ни было пытаться нас разлучить? Разве у кого‑нибудь из нас есть большие богатства в руках? Разве кто‑то из нас – королевский ребенок и должен унаследовать целую страну? Богачей – вот кого женят насильно, а разве таким, как мы, это может угрожать? Мы разве богачи?
– Нет, – улыбнулась она. – Мы люди маленькие.
– Конечно, – сказал он, прижимая ее к себе. – Мы люди маленькие и незначительные. Завтра я скажу этому господину, моему отцу, что ты всегда и везде будешь со мной. А если он не позволит, то завтра же вернемся обратно на ферму, к Мег и Уиллу.
Калли затаила дыхание. Она знала, что если Талис дал это обещание, он его сдержит. Но она знала, чего это будет ему стоить, чего он лишится, если ради нее будет вынужден покинуть этот богатый дом. Талис всегда терпеть не мог крестьянский труд. Он работал, выполняя все, что надо. Но у него не было ни малейшего интереса к тому, чтобы выращивать репу. В отличие от Уилла, он вовсе не лелеял мечту «вырастить лучшую репу во всем королевстве». В ярмарочные дни он скучал. Талис был создан, чтобы ездить на лошади и носить доспехи. И он всегда знал, что он для этого создан.
Она не имела права, не имела права принять его жертву и позволить ему бросить то, ради чего он был создан в этом мире. Она не сомневалась, что, если бы ему представился шанс, он стал бы величайшим рыцарем из всех, которые когда‑либо жили.
– Ты почему на меня так смотришь? – спросил он хриплым голосом.
Он не стал дожидаться ответа. Если она не прекратит так на него смотреть, через минуту они опять окажутся на каменном полу. Умом он знал, что пора уже возвращаться в дом, но до рассвета еще оставалось несколько часов, и он не мог заставить себя с ней расстаться. Он ведь ее так давно, давным‑давно не видел!
– Послушай, веди себя прилично! Сядь прямо, – велел он решительным и жестким тоном, и, когда ее лицо отодвинулось от его лица, предложил: – Расскажи‑ка мне лучше историю. Я уже тысячу лет не слушал твоих глупеньких сказочек.
– Ну, если они глупенькие, так я не буду рассказывать.
– Ах, не будешь? Ну ладно. – Он помолчал, а потом обронил как бы ненароком: – Кстати, говорят, тут есть один человек, который все время сочиняет и рассказывает истории. Великолепные, говорят, истории…
Калли немедленно заговорила:
– Жила‑была одна принцесса, у которой было пять ревнивых сестер. Они были все уродливы, а принцесса – красавица. У нее были длинные золотистые волосы – великолепные волосы. Самые роскошные волосы, какие только можно представить.
– И самое роскошное хвастовство, – ввернул Талис.
– Нет‑нет, что ты! Она была мила, скромна, с простым характером. Только все другие видели, какая она красавица, а она сама все время думала, что она дурнушка.
– Хм‑м‑м…
– А еще жил‑был принц.
– Красивый?
– Нет‑нет, совсем нет. Страшилище ужасное.
Талис, услышав это, начал вставать.
– Ну хорошо, хорошо, – поспешно согласилась Калли. – Может, он был немного красив. Что‑то в нем было. – Прислонившись к его груди, она прильнула к нему всем телом. – У него были черные вьющиеся волосы, густые черные брови, а губы нежные, как у ребенка. Но нос у него был длинноват и островат.
– Уверен, что у него был прекрасный нос.
– Ну, может быть, может быть. И вот однажды принцесса…
– Нет, нет, постой, – остановил ее Талис. – Расскажи‑ка мне еще побольше об этом божественно прекрасном принце. Он был высокий и сильный?
Первым желанием Калли, разумеется, было его подразнить, но потом она улыбнулась, взяла его руку в свои и заговорила:
– У него были прекрасные руки, с длинными пальцами. Очень сильные руки…
Талис стоял выпрямившись и высоко подняв голову.
– Сэр, – произнес он отчетливо. – Прошу вашего позволения жениться на Калласандре.
Джон не сразу нашел что ответить. Его же сын еще настоящий мальчишка! Господи, да он же был младенцем еще вчера. Как он посмел и думать‑то о таком деле – жениться?!
Джон медленно поднялся из‑за стола, за которым сидел, проверяя счета, которые ему принес для проверки его камергер. Когда молодой человек женится, он сразу изменяется и начинает вести совсем другую жизнь. Его энергия начинает уходить в другое русло. Он перестанет обращать главное внимание на то, что рядом с ним.
Джон никогда в жизни не признался бы даже самому себе, что ревнует. Он только что разыскал сына, и пока еще не хотел делиться им ни с кем. «Но… – думал он, – в то же самое время не хочется и расстраивать парня». Талис был настолько независим, что Джона это беспокоило и даже немного страшило. Все остальные дети принадлежали ему, он был убежден, что он владеет каждым из них. Он мог требовать от них все, что считал нужным потребовать. Мог их прогнать от себя, а мог приблизить, мог как гневаться на них, так и хвалить их. Он был уверен, что они будут жить в его доме всегда…
Но Талис – это было нечто, к чему Джон еще не успел привыкнуть. Раньше его здесь не было. И Джон почему‑то не чувствовал, будто от мальчишки исходила очень уж горячая признательность за то, что он, Джон, избавил его от жизни в нищете. Джон часто замечал, что новая жизнь вызывает у Талиса восторг, но вот благодарность – никогда. Джон не был уверен, но в глубине души ему казалось, что если Талису вдруг однажды очень сильно не понравится что‑нибудь, что делает его отец, он, прихватив с собой свою девчонку, может оставить Хедли Холл навсегда.
– Да‑да, конечно, – рассеянно произнес Джон, не желая прямо ему отказывать. – Но, разумеется, сначала я должен поговорить с твоей матерью.
– Да, сэр, – сказал Талис, и его лицо осветилось лучистой улыбкой. Его счастье, ярко вспыхнув, осветило всю комнату. Потом, тщетно пытаясь заставить себя держаться с достоинством, он выбежал из комнаты и вприпрыжку побежал по лестнице. Не владея собой и ничего вокруг не видя, он мощно врезался в идущую ему навстречу Эдит и почти что сбил эту чопорную и благовоспитанную девицу с ног. Но, пока она, покачнувшись, падала, он успел запросто подхватить ее и с легкостью поставил обратно на ноги. Затем, к ее полному изумлению и замешательству, он крепко поцеловал ее в губы. С его точки зрения, именно так брату и следовала целовать свою сестру. Но Эдит никогда в жизни еще так не целовалась ни с одним мужчиной.
Талис, не обратив на происшедшее никакого внимания, продолжал вприпрыжку бежать вниз по лестнице, затем, высоко подпрыгнув и достав до потолка, ударил снизу кулаком в гобелен, который украшал потолок над лестничной площадкой, и выбежал во двор.
На лестнице Дороти и Джоанна, сестры Эдит, с открытыми от удивления ртами наблюдали за тем, как Эдит смотрит ему вслед. С точки зрения Эдит, она была неизмеримо выше любых мужчин. Если верить тому, как она сама говорила, то в свои двадцать лет она была не замужем, потому что так и не встретила никого, достойного себя. Но, судя по тому, какое выражение было сейчас на ее лице, о Талисе она была другого мнения!
Услышав, как хихикает Джоанна, Эдит выпрямилась и снова направилась вверх, изо всех сил стараясь хотя бы внешне вернуть свое достоинство. Но на верхней площадке она не могла удержаться, чтобы не посмотреть в окно, еще раз взглянуть вслед этому чудному созданию, которое уже бежало вдалеке.
Оборачиваясь, она произнесла с непроницаемым видом:
– Пойдемте. Пора заняться делом.
– Да, Эдит, идем, – ответила Джоанна, а когда та повернулась спиной, выразительно поцеловала тыльную сторону ладони и передразнила Эдит, которая шла по коридору, прямая, как падка.
– Конечно, он женится на нашей дочери, – сказала Алида своему мужу. Чтобы казаться спокойной, ей нужно было напрягаться изо всех сил. Она ни за что не должна допустить, чтобы муж заметил, как ее сердце бьется у самого горла, что вот‑вот и ее дыхание станет прерывистым, тяжелым и быстрым.
Брови Джона сдвинулись:
– Мой сын, – жестко сказал он, подчеркивая голосом, что Талис, а не эта девчонка, был его.
Алида знала, как осторожно надо действовать. Она так же хорошо знала, что трусить не имеет права. Если когда и надо думать быстро, так это именно сейчас. Не о ней сейчас речь. От того, как она поведет себя и что сделает в следующие несколько минут, зависит будущее ее детей. Первым ее побуждением было расхохотаться Джону в лицо. Какой же он старый дурак, что надеется выдать этого темноволосого молодого человека за своего сына! Он – худощавый мужчина, она – худенькая светловолосая женщина, и вместе они сделали одиннадцать худеньких светловолосых детей. И интересно, кто же поверит, что в толпе этих блондинов и блондинок смуглый черноглазый гигант‑брюнет был родным братом?
Алида пыталась соображать как можно быстрее. У нее было много причин не допускать этой свадьбы. Если свадьба состоится, то тогда уж точно Джон завещает этому парню всю имущество. Она не перенесет, если ее собственные сыновья окажутся обокраденными.
Было еще кое‑что, что знала только она одна. Жить ей оставалось не дольше двух лет. Несколько месяцев назад у нее начался кашель с кровью, всего лишь несколько пятнышек, но она сразу встревожилась. Она скрыла это от мужа, от дочерей, даже от всех служанок. Вместо этого втайне нанесла визит одной древней старухе, которая внимательно посмотрела Алиде в глаза, потом глянула в чашу с водой, в которой плавали пятна жира, и предсказала, что Алида умрет через два года, и что явится некто, кто не родственник ей по крови, и заберет все, что принадлежит ей и ее сыновьям. Но потом, в разговоре с Алидой, та старуха объяснила ей, что предсказания говорят лишь о том, что может произойти. А что произойдет в действительности, будет зависеть от того, что будут делать люди. В силах любого человека изменить будущее. Иными словами, если Алида ничего не станет делать, то через два года она умрет, а ее имущество достанется какому‑то чужаку, но она может сделать что‑то, чтобы не допустить этого.
И вот, вооружившись этой информацией, Алида вознамерилась сделать все, чтобы изменить будущее. Она не могла допустить, чтобы все, чем владела ее семья, все, что построил ее муж, досталось чужому человеку, который не имел к этой семье никакого отношения.
Она произнесла тихо:
– Ты, муж, знаешь правду, и я ее знаю. Парень выглядит, как Гильберт Рашер. Поставь его рядом с остальными сыновьями этого мерзавца, и одного от другого не отличишь.
– Тем более хорошо, что он женится на моей дочери. – В груди Джона заклокотал гнев. – А ты, жена, еще смеешь мне возражать? Ты знаешь правду! Неужели ты не понимаешь, что я могу выгнать тебя из дома, что я могу…
Алида знала, что не имеет права показывать своего страха.
– Можешь, конечно. Но зачем? Разве ты не видишь, что я хочу того же, что и ты? Я тоже хочу, чтобы парень женился на нашей дочери. Он – хорошая пара. Я уверена, что от него у нее будет множество здоровых толстых сыновей. – При этих словах Алида чуть не подавилась, так противно ей было притворяться, что она так же помешана на сыновьях, как ее муж. Она родила ему двоих сыновей, которые были умны и добры душой. То, что они не наделены громадной физической силой, не казалось ей смертным грехом.
– Я беспокоюсь насчет Гильберта Рашера, – громко сказала она, чтобы Джон расслышал ее, несмотря на то, что гнев заложил ему уши. – Ты не думаешь, что этот человек явится сюда и начнет требовать своего сына назад? Ему ведь не заплатили за мальчишку, ты помнишь? После того… После пожара ты отказался заплатить ему деньги, которые обещал. Он, во‑первых, хотел землю, во‑вторых, дочь в жены.
Ей пришлось остановиться, потому что горло ей сдавили воспоминания о том, как ее муж пообещал этому негодяю поместье Пенимэн, которое принадлежало ей.
Теперь Алида видела, что Джон ее слушает, и продолжала:
– Если Рашер явится сюда требовать своего сына или заберет одну из наших дочерей, это вызовет очень большие неприятности. Может потребовать за девчонку колоссального приданого. Он может составить петицию королеве, изложив ей, как ты заявил, что сын твой, хотя ясно видно, что это не так.
Джон стиснул подлокотники кресла. Ему не нравились намеки на то, что у него не может быть такого сына, как Талис. Ведь на самом деле в том, что у него его не было, была, безусловно, ее вина. Если бы он женился на женщине посильнее и покрепче, наверняка она родила бы ему такого сына, как надо. Думая так, он упускал из виду, что мать Талиса была очень миниатюрна.
Алида подошла к нему, опустилась на колени у его кресла и положила свои руки на его. Она уже не была так хороша, как когда‑то, но кое‑что в ней еще оставалось, а, кроме того, она умела так посмотреть на мужа, как будто считала его самым сильным, самым храбрым мужчиной на свете.
– Убедись, что с этой стороны нет угрозы, прежде чем женить мальчика на твоей дочери. У тебя должно быть что‑то в письменном виде, какой‑то документ, в котором будет написано все, о чем вы тайно договоритесь. И нужно заплатить Рашеру за парня, возместить ему то, что мы ему должны уже давно. Ты ведь, конечно, знаешь, что двое его сыновей погибли?
Уже в течение многих лет до нее доходили самые отвратительные известия о Гильберте Рашере и его грязном отродье. У его сыновей были тяжелые кулаки и вспыльчивый характер, а идиота‑папашу это восхищало, и парни задирали всех, кого только встречали на пути, над всеми издевались. Дважды это кончалось печально для них самих: когда они переступали черту, их попросту убивали. Когда старшего нашли с перерезанным горлом, Гильберт потребовал расследования. К нему должны были явиться все, у кого были хотя бы малейшие причины ненавидеть его сына.
Говорили, что королева хохотала так, что стены тряслись, дворец ходил ходуном, и было слышно по всей столице, когда ей докладывали об этом деле. К Гильберту привели сто двенадцать человек, у каждого из которых были веские причины, чтобы желать смерти его сыну – и это только те, которые не успели в тот же день быстренько разъехаться, прослышав про то, что происходит. Гильберт Рашер расследовал дело и вынес приговор – двадцать человек, из них семнадцать мужчин и три женщины, предать смерти через повешение. Королева, однако, приказала отменить приговор и никого не вешать, что привело Рашера в страшный гнев. Если человек умудрился нажить стольких врагов, говорилось в королевском указе, то, значит, он не был убит, а понес справедливое наказание.
Алида не стала говорить мужу, что. судя по слухам, иногда, напившись, Гильберт Рашер во всех своих бедах обвинял Джона Хедли. Он уверял, что его «невезение» началось той самой ночью, когда родились те двое детей и потом погибли в огне. Согласно его версии, если бы он получил от Джона то, что тот ему задолжал (он никогда не говорил, за что тот ему задолжал и что именно) – он мог бы превратиться в богача. А теперь дела у него не шли и урожая не бывало, якобы не потому, что он обложил крестьян непомерным налогом и почти довел до разорения, а потому, что богатый Джон Хедли ему что‑то не заплатил.
Нет, этого Алида Джону не говорила. Если ее муж так помешан на желании иметь сына, что ему все остальное кажется пустяком, – пусть будет так.
– Если он женится, – Джон тяжело вздохнул, прежде чем вслух признать, что Талис ему не сын, – на моей дочери, то он будет привязан ко мне.
«Забудь о деньгах, забудь о наследстве», – подумал он. Правда была в том, что Талис ему нравился. Он пробыл здесь еще совсем немного, а уже столько изменил во всей их жизни. За две последние недели Талис несколько раз от души рассмешил не только самого Джона, но и других сыновей. В тот раз, когда он затеял спор и проиграл, только для того, чтобы дать возможность слабому и больному Филиппу отдохнуть, Джон, конечно же, разгадал его намерения.
Были ясны намерения Талиса и когда тот подчеркнуто заговорил об изумительных способностях Джеймса ко всяким наукам и что ему, Талису, в жизни никогда не учиться так хорошо, как учился тот.
Но хотя Джон все это и понимал, ему только нравилось, что Талис так заботится о других. И, что еще важнее, сам Джон начал смотреть на сыновей по‑иному. Может, Джеймс и правда кое‑чего стоит? Он приказал сыну проверить хозяйственные счета – работа, которую сам Джон всегда терпеть не мог, – и парень нашел множество ошибок.
– Талис хороший парень, – нежно произнес Джон. Ему нравилось даже его имя.
– Конечно. Он лучше всех. Впрочем, все твои сыновья хороши. Ведь у них хороший отец. – Алида затаила дыхание, ожидая, поверит он этому или нет.
И Джон кивнул:
– В общем, да. Каждый из них неплох по‑своему. Услышав это, Алида чуть не расплакалась. Ну вот, наконец‑то ее усилия увенчались хоть каким‑то успехом. Она уже бесконечно много раз, год за годом пыталась заставить мужа признать, что его сыновья тоже стоят его отцовской любви. Но как раз сейчас, когда она только‑только этого добилась, появляется чужак, который все у них отнимет. Со своим прекрасным сложением, с его сияющими глазами, легким веселым смехом – этот парень затмевал ее сыновей. Очень скоро он отнимет у них все, ради чего она трудилась всю жизнь. И то, что должно принадлежать ее сыновьям, достанется ему.
Алиде не пришло в голову (она не поверила бы, даже если бы ей это сказали), что это именно Талис – весело, с шутками – больше помог ее сыновьям за две недели, чем она за двадцать лет. Алида пыталась научить сыновей быть такими, какими их хотел видеть Джон. Талис открыл Джону глаза на то, какие они были в действительности, как и на то, что их таланты тоже были по‑своему полезны.
– Теперь, – твердо сказала Алида, – теперь тебе нужно подумать о будущем. Ты хочешь этого молодого человека, я тоже. Он хорошо преуспеет в управлении поместьем, когда нас с тобой уже не станет. – «Поместьем Гильберта Рашера», – подумала она про себя.
Сама она почти не видела этого молодого человека. В первый и последний раз она видела его вблизи в тот самый день, когда он появился. Тогда она упала в обморок, и он понес ее в спальню. Ей докладывала обо всем, что происходит, Эдит. Эдит считала, что он чересчур самоуверен, слишком хвастлив и задирист, но… В этом месте Эдит опустила голову и залилась краской. Этот парень покорил даже ее, Эдит – само хладнокровие!
То, что Талис всем нравится, Алиду раздражало. К тому же от этого ее задача делалась сложнее. Нет, она не желала этому мальчику зла. Она лишь хотела, чтобы он оставил в покое ее семью. Насколько ей было известно состояние дел Гильберта Рашера, тот испытывал явную потребность именно в таком сыне, как Талис, в котором была бы хоть капля чести и приличия. Такой человек мог бы привести в порядок его разоренное имение. Да, правда: если мальчишка будет не здесь, а у своего родного отца, это пойдет на пользу абсолютно всем.
– Тебе кажется позволительно разрешать ему проводить с Калласандрой столько времени?
Джон уставился на нее в недоумении, не имея понятия, о ком это она говорит.
– Калласандра – твоя дочь, та, на которой он хочет жениться. – Джон все еще смотрел недоумевающе, потому что не мог понять, с чего она решила заговорить о девчонке – Вчера Эдит доложила мне, что Калласандра ведет себя неприлично и вызывающе. Я собиралась поговорить с тобой Пока я поручила Эдит о ней заботиться У этой девушки самое неподобающее образование, которое я когда‑либо встречала. Представь себе, она не умеет ни шить, ни играть на каком‑либо музыкальном инструменте.
Алида не упомянула, что вместо этого Калли знает латынь и греческий, а также владеет математикой. Не упоминала она об этом не потому, что хотела во что бы то ни стало это утаить, а потому что знала, что ее мужу глубоко безразлично это.
– Кроме того, два дня тому назад Калласандра выскользнула из постели и отсутствовала всю ночь. – Она взглянула на мужа, подняв бровь, чтобы тот понял, что она думает о таком поведении их дочери. – Отсутствовала она до утра, а вернулась без корсета и головного убора. То и другое через некоторое время нашел один садовник, и были они в поле неподалеку от старого замка.
Джону это не понравилось.
– Мадам, вы можете следить как следует за своими дочерьми? Вы что, намерены сделать из них потаскух?
Алида онемела. Потом ответила с негодованием:
– Об этой своей дочери я не заботилась много лет! – Она постаралась сделать так, чтобы у нее в тоне прозвучала боль от этой долгой разлуки, и еще она постаралась сказать это так, чтобы Джон понял: если бы она имела возможность воспитать дочь как следует, девушка была бы ходячим образцом добродетели.
Джон поморщился. По правде говоря, Джону Хедли его дочери, с их исключительной благовоспитанностью и прекрасными манерами, казались довольно скучными. Только дерзкая Джоанна изредка вызывала у него интерес, отказываясь ему подчиняться.
Алида продолжала:
– Те корсет и головной убор, вне сомнения, принадлежали Калласандре. С той ночи она ни на шаг не отходила от этого молодого человека, от Талиса.
Джон удивленно посмотрел на жену. И вчера, и сегодня Талис весь день был с ним. Они без устали упражнялись во дворе. Талис был силен и ловок, как никогда. Дважды он победил Хью и выбил его из седла на землю. После чего Хью начал жаловаться, что становится староват для таких игр. После обеда они гуляли по поместью. Джон спешил все объяснить и рассказать Талису, посвятить его во все свои планы. С тех пор как он отыскал Талиса, Джон вел себя так, как будто должен завтра умереть. И он хотел, чтобы Талис успел все узнать.
– Ты ошибаешься жена, – сказал он. – С ним рядом никакой девчонки не было.
С губ Алиды были готовы сорваться слова сарказма, но она все‑таки заставила себя их проглотить. Она уже очень хорошо поняла, что Джон не заметил бы, даже если бы за его прекрасным сыном (то есть за тем, кого он провозгласил своим сыном) бегал фиолетовый дракон, изрыгающий пламя Разумеется, Джон не замечал бы его до тех пор, пока дракон не представлял угрозы для жизни Талиса. Если бы, однако, угроза возникла, Джон, вне сомнения, бросился бы между пламенем и своим возлюбленным сыном, чтобы защитить его ценой собственной жизни.
Она улыбнулась:
– Ты слишком занят своими проблемами, чтобы заметить бледную девочку подле него, но она там. Она не отходит от него ни на шаг в последнее время…
– Да какая разница? – возразил Джон, не желая расстраивать сына. – Если парень ее хочет, мне‑то какое дело. Если ему нравится, чтобы она им восхищалась, по мне – пускай так и будет, я не возражаю.
Алида сжала руки в кулаки, пытаясь сохранять спокойствие. Несколько минут назад ее муж явился к ней, с вытянутым лицом, несчастный, потому что ею снедала ревность. Он боялся, что лишится восхищения своего обожаемого сына, когда тот женится. Джон пытался скрыть свои чувства, но очень легко было догадаться, что он пришел сюда в надежде, что жена подскажет ему причину не позволять Талису жениться. Если бы Джон очень хотел, чтобы Талис женился, он бы просто позволил ему это, и все. Ему бы и в голову не пришло советоваться с женой.