Перед тем, как описать вступление «добровольцев» в войну, скажем несколько слов о том, что представляла собой НОАК и почему американская разведка не придала значения китайскому фактору и роковым образом преуменьшила число «добровольцев».
Первоначально в состав контрнаступательной группировки КНД вошли 5 стрелковых корпусов и 3 артиллерийские дивизии. В целом же Китай задействовал в Корейской войне огромную по численности группировку в 25 армейских корпусов[26].
Северокорейская и китайская армии имели много важных различий. Если северокорейская армия создавалась по советским лекалам, китайская несла наследие гражданской войны и во многом оставалась партизанской по своей тактике из-за отсутствия тяжелого вооружения[27].
Если северокорейская дивизия имела около 200 машин, китайская не имела ни одной. Если в северокорейской дивизии было около 40 артиллерийских орудий, в китайской было лишь 9 легких гаубиц. У северных корейцев было в 4 раза больше станковых пулеметов и противотанковых средств. Зато у китайцев было больше ручных пулеметов и легких минометов[28], которые можно было переносить на руках.
По сути, китайская армия была легковооруженной, способной просачиваться через боевые порядки противника благодаря местности и способной какое-то время обходиться без тылового обеспечения за счет провизии, реквизируемой у местного населения. Во время наступлений китайцы активно использовали просачивание и окружение, отчего любая позиция войск ООН должна была быть укреплена на 360°.[29]
Атаковали они главным образом ночью или в темное время суток, из-за чего американские солдаты были вынуждены спать, не снимая обуви[30]. Обычно атаки начинались с сигнала горна и продолжались под «музыкальное сопровождение гонгов, свистков и других звуковых средств передачи команд. Ночные атаки оказывали на противника психологическое давление и отчасти нейтрализовывали его тяжелое оружие - обороняющиеся стреляли в "темный свет " с большим риском зря потратить боеприпасы.
С китайскими наступлениями часто связывают тактику«человеческих волн», которая воспринимается обычным обывателем как закидывание врага трупами и массовый бег на его пулеметы. На деле это несколько не так[31]. При правильной организации взаимодействия наступающий противник несет вполне соизмеримые потери. За неимением лучшего, те воинские формирования, которые не в состоянии обеспечить действия собственной пехоты огнем тяжелого оружия, прибегают к ней и, наверно, будут прибегать.
В Корее же эта тактика была нацелена на то, чтобы максимально быстро войти в мертвую зону и оказаться недосягаемыми для огня американской артиллерии. Если китайцев удавалось задержать на проволочных заграждениях или иным образом, войскам ООН, как правило, удавалось одержать победу за счет превосходства в огневой мощи[32]. Если нет, сказывалось китайское преимущество в ближнем бою – ситуации, когда войска ООН выигрывали штыковые атаки, были редки, и отличались там не столько американцы, сколько их союзники, в основном турки и представители стран Британского содружества.
Если мобилизационные ресурсы КНДР были ограничены, Китай имел почти неограниченный запас «живой силы»[33], хотя неприхотливость китайцев и их слабое обеспечение были причиной большого числа небоевых потерь от болезней и обморожения. Да, китайцы значительно легче переносили тяготы войны и могли без многого обходиться, однако такое положение было скорее вынужденным. У многих китайских солдат боезапас составлял 80 патронов и несколько ручных гранат. Зимнего обмундирования у них не было, а обуты они были в кеды[34]. Из-за постоянных воздушных бомбежек китайские и северокорейские солдаты не имели крова и были жертвами тифа, обморожений, гангрены[35].
Китайскому солдату требовалось в день всего 8 – 10 фунтов снаряжения[36], в то время как солдат войск ООН потреблял 60 фунтов. Китайская дивизия также потребляла примерно в 10 раз меньше, чем американская - ввиду малой моторизованности, меньшего уровня личного комфорта солдат и малой оснащенности тяжелым оружием им не требовалось много бензина, снарядов и т. п.[37].
В результате китайская армия смогла организовать сеть носильщиков, которые переносили на своих плечах еду и боеприпасы. И двигались они не только по дорогам, но и по извилистым горным тропам, где американская авиация не могла их достать[38]. В результате, по М. Гастингсу, американская разведка на полном серьезе писала доклады о том, что китайцы используют в качестве носильщиков большое число дрессированных обезьян[39].
Нельзя не отметить и высокий уровень мотивации китайских войск. Если американский курс на избегание потерь и техническое превосходство часто приводил к тому, что не имея возможности добиться лёгкой победы, американцы предпочитали отступать и беречь людей, бойцы НОАК могли идти вслед за разрывами мин и снарядов своей артподготовки, но при этом тут, же занимать захваченную территорию и окапываться на ней.
С другой стороны, практика информирования личного состава о целях атаки и открытое обсуждение стратегии приводило к тому, что те солдаты, которые считали, что их шансы в бою слишком малы, дезертировали к врагу. Кроме того, как только приказ был отдан, китайские командиры пытались воплотить его в жизнь любой ценой, даже если он был заведомо невыполним, и дело сводилось к бесцельному закидыванию телами[40].
Такая большая армия, которая при этом придерживалась, по сути, партизанской тактики, оказалась очень серьезным противником для войск ООН, которые привыкли к «обычной войне». Кроме этого, такая военная организация делала китайцев значительно менее уязвимыми к атакам американской авиации[41].
Западные эксперты отмечали, что китайский пехотинец хорошо тренирован, хорошо экипирован и весьма эффективен; что он очень отважен, хорошо сражается ночью и грамотно ориентируется в боевой обстановке. Его ограничения - слабые связь и снабжение, хотя он очень неприхотлив и готов нести потери. Однако отсутствие тяжелого вооружения и снабжение по воздуху делают его очень уязвимым в маневренной войне[42], отчего впоследствии была разработана грамотная стратегия противоборства: занимать укрепленные высоты, ночью давать китайцам просачиваться и занимать территорию вокруг и уничтожать их на следующий день, используя превосходство в воздухе и огневой мощи.
Однако появилась она далеко не сразу, и в этой связи можно вспомнить высказывание военного историка Д. Риса, который отмечал, что корейская война является интересным примером конфликта, в котором одна сторона удачно реализовала свое преимущество в огневой мощи, а другая – превосходство в живой силе[43].
Кстати: китайские ветераны, которых опрашивал М. Гастингс, утверждали, что американцы казались им менее серьезным противником, чем японцы. По их мнению, американцам не хватало воли, а в тактике преобладали шаблоны. Например, американцы всегда бомбили дорого примерно в одно и то же время, а китайцы передвигались по ним в интервалах между бомбежками[44].
Теперь о том, почему «добровольцев» не заметили вовремя. К концу августа разведка Макартура доложила о присутствии в Маньчжурии 200 тыс. китайцев, да и сам Мао в первую неделю сентября говорил о необходимости воевать с Америкой в Корее[45]. Военные приготовления китайцев фиксировались американской воздушной разведкой[46], и потому М. Гастингс и некоторые иные историки задаются вопросом о том, как американская разведка могла прозевать вступление Китая в войну, хотя Пекин неоднократно подавал сигналы о том, что в случае приближения американских войск к китайской границе он не будет сидеть, сложа руки.
Представление о том, что «разведка всегда докладывает точно», достаточно распространено, но аудитории стоит помнить следующее. Во-первых, адекватно отделить сигнал от «шума» или правдивую информацию от ложной может только «послезнание». Во-вторых, далеко не всегда разведданные пользуются доверием руководства. В-третьих, зачастую разведчики также играют в игру «Угадай, что хочет услышать начальство».
Нечто похожее случилось и в отношении вмешательства КНР. До самого момента столкновения США не принимали всерьез китайский фактор и были уверены, что концентрация китайских войск на корейской границе – пропаганда. Более вменяемые американские аналитики рассматривали факт вступления Китая в войну, как стратегическую дезинформацию[47].
2 октября, когда премьер-министр Чжоу Эньлай открыто заявил индийскому послу, что в случае перехода американскими войсками 38 параллели Китай вступит в войну, Трумэн назвал это наглой попыткой шантажа.
С точки зрения Ачесона, КНР не могла вступить в войну по ряду рациональных причин: китайская армия уступала американской по огневой мощи; это ухудшило бы международную обстановку и не дало бы КНР возможности получить место в ООН; они оказались бы слишком зависимыми от СССР и т. п[48].
Офицер связи при штабе Д. Макартура С. Боучер доносил в Лондон 23 октября, что «нет каких-либо признаков того, что китайцы намерены вмешаться в этот конфликт, который теперь, с боевой точки зрения, фактически окончен»[49].
21 ноября 1950 г. «Нью-Йорк Таймс» в своей редакционной статье заявляла, что Китай не будет чувствовать угрозу со стороны свободной и объединенной Кореи, а заявление индийского посла в КНР о том, что Пекин не допустит приближение американских войск к своим границам, не было принято во внимание[50].
Тот факт, что решение о вводе китайских войск в Корею было принято с опозданием, а также разделение мнений внутри политических и военных кругов КНР, которое этому предшествовало, также объясняют, почему с середины августа и на протяжении всего сентября информация западных разведслужб в отношении намерений Китая была столь противоречивой[51]. Так как китайская армия передвигалась в основном пешим ходом и не по дорогам, американцы не имели возможности заметить ее вовремя при помощи своей авиаразведки[52].
К тому же, как отмечает К. Блэр, у американцев не было надёжного способа удостовериться в серьёзности намерений Китая ввиду невозможности читать китайские шифры. Серьезных агентов в Пхеньяне или Пекине у американцев тоже не было [53].
(Вообще, и китайская, и американская разведки имели довольно много информации, но не имели возможности адекватно предсказывать действия противника[54]. Например, информация о передвижении войск ООН открытым текстом передавалась по радио или публиковалась в прессе[55]).
Но отдельно стоит отметить «заслуги» начальника разведки Макартура Ч. Уиллоуби, который, похоже, сознательно занижал численность китайских войск в Манчжурии[56]. Затем он также намеренно искажал доклады разведки, утверждая, что в Корее находятся не более 60 000 китайских солдат (та самая цифра, которую Макартур называл президенту), тогда как на самом деле их было более 200 000 человек. Он привык говорить Макартуру то, что генерал хотел услышать, и разделял решимость своего начальника продолжать наступление для достижения полной и окончательной победы в Корее.[57]