Действия генерала Макартура всегда занимают особое место в трудах историков просоветской или просеверокорейской ориентации. По их мнению, он воспринимал себя как верховного главнокомандующего в войне против коммунизма вообще, и не только наиболее активно поддерживал Ли Сын Мана в желании развязать войну против Севера, но и впоследствии намеренно приводил заниженные данные о численности и боеготовности северокорейских, а затем - и китайских войск. Таким образом он будто бы хотел добиться эскалации конфликта, а потом, воздействуя на общественное мнение («наши парни там погибают»), превратить Корейскую войну в Третью мировую, начав ядерные бомбардировки китайской территории.
И хотя пассаж выше существенно отдает конспирологией, во многих вопросах «проконсул Востока» действительно вел свою игру, выкручивая центру руки или игнорируя его указания. Имея репутацию героя второй мировой и поддержку правых, он поставил себя в положение «неприкасаемого». И когда он планировал большие операции, не ставя о них в известность Вашингтон, никто из Комитета начальников штабов не пытался бросать ему вызов[17].
Между тем, складывалась очень неприятная ситуация – Макартур полагал, что действует в рамках полномочий главнокомандующего, однако его действия противоречили как резолюции ООН, так и официальной позиции Вашингтона. В своих публичных высказываниях Макартур по сути высказывал точку зрения оппозиции, что с точки зрения многих политиков-демократов являлось прямым невыполнением приказов президента.
На политические коллизии накладывались и особенности личности Макартура. Будучи человеком тщеславным и эгоцентричным, он окружал себя подхалимами и посредственностями, что сыграло определенную роль в ходе войны, ибо клика прихлебателей, только пестовала его амбиции[18].
Роль Макартура в Корейской войне может быть рассмотрена как трагедия, пример того, как непобедимость ведет к мании величия или история о проблемах взаимоотношения демократического общества и всемогущего генерала, который привык считать, что законы писаны не для него[19]. Герой Первой Мировой войны, который стал бригадным генералом в 38, Макартур воспринимался очень многими, как живая легенда и «тронуть его» требовало смелости.
Отмечая харизму Макартура и его «викторианские» манеры, которые создали ему массу поклонников, автор все же полагает, что репутация Макартура как военного героя во многом дутая. Точнее, так же как есть собственно ученые и организаторы науки, есть военные и организаторы войны. Макартур относился ко второй категории. Его высадка в Инчхоне есть блестящий пример операции с точки зрения логистики, но решающая заслуга в отстаивании южнокорейской территории на первом этапе войны принадлежит Уолкеру, а выработка стратегии борьбы с китайской армией - заслуга Риджуэя[20]. Что же до его ошибок, то они, наоборот, видны: как минимум, это недооценка профессионализма КНА, ввод в Корею нетренированной Восьмой армии по частям, бессмысленная высадка Десятого корпуса в Вонсане и, особенно, катастрофическая недооценка численности и намерений Народно-Освободительной Армии Китая. Получалось, что Макартур ввел президента в заблуждение, утверждая, после падения Пхеньяна китайцы упустили возможность для интервенции[21].
(Понятно, что есть и иные мнения. А. Миллетт, например, считает единственной серьезной военной ошибкой Макартура было решение от 24 ноября, когда американские войска были фактически отправлены в ловушку китайцев[22]).
Именно поэтому мы вынуждены посвятить генералу отдельный раздел, показав, как выглядела его политика в конце 1950 – начале 1951 года, начав с момента, когда в Корее начали появляться китайские войска.
К 28 ноября до Макартура, наконец, дошло, какую большую ошибку он совершил. В этот день он опубликовал ещё одно коммюнике, в котором попытался оправдать свои действия, и даже утверждал, что речь шла не о наступлении на Север всеми силами, а об ограниченных манёврах. Позднее, уже на слушаниях в конгрессе, Макартур объяснял, что если бы он ограничил бы действия американских войск югом, это оказало бы разрушительное воздействие на моральный дух армии РК и поощрило бы агрессивные действия коммунистов во всём мире[23]. М. Гастингс по этому поводу цитирует письмо Трумэна, где он пишет, что он не обвиняет Макартура за провал ноябрьского наступления, но он, безусловно, обвинит его в том, в какой манере он пытался оправдать свой провал[24].
Когда же американская армия стала отступать, как утверждал Д. Ачесон, «Макартур бросился с высот своего оптимизма на дно своего депрессивного цикла»[25], а затем депрессия переросла в панику.
Если Уолкер полагал, что может продержаться в Корее своими силами, Макартур использовал ситуацию для того, чтобы разжечь крупномасштабную войну. Поступавшая от него в центр информация была настолько неясной и противоречивой, что ОКНШ пришлось срочно командировать в ставку Макартура начальника штаба армии генерала Дж. Коллинза, чтобы он разобрался с ситуацией на корейском фронте.
На фоне китайского наступления военно-политическое руководство США оказалось в сложном положении. С одной стороны им не хотелось эскалации войны, а с другой не хотелось сдавать позиции. Макартур же продолжал давить, требуя развязать ему руки и фактически увеличить масштаб противостояния. Требования сводились к следующему: морская блокада; уничтожение промышленных мощностей бомбардировкой с воздуха и с моря; использование гоминдановцев в качестве подкрепления в Корее; снятие ограничений на поддержку Чан Кайши, чтобы он мог открыть второй фронт[26].
Свои ошибки при этом он игнорировал, делая публичные заявления, и фактически обвиняя в своих неудачах Трумэна, который слишком много внимания уделял Европе и слишком мало Дальнему Востоку. В результате Трумэн снова начал подумывать о том, чтобы снять Макартура с поста. Однако он не хотел, чтобы это выглядело как отставка за неудачное наступление, тем более, что это вызвало бы недовольство общественности и падение популярности самой войны. Кроме того, если бы ситуация развивалась так, что понадобился бы козёл отпущения, Макартур бы пригодился в этом качестве позже.
30 декабря (напомним, к этому времени территория КНДР была очищена от войск ООН) Макартур составил очередную телеграмму, в которой предлагал начать немедленную войну с Китаем, аргументируя это тем, что он «и так увяз в Корейской войне». Опять-таки его предложения сопровождались шантажом категории «иначе наши войска не смогут выполнить поставленную задачу» и указанием на то, какими плохими будут внешнеполитические последствия от сдачи Кореи. Фактически, Макартур заявлял, что если США не начнут войну с Китаем, восьмая армия будет вынуждена покинуть Корею, что повлечёт за собой катастрофические последствия на Дальнем Востоке. Уязвлённая гордость Макартура требовала мести, как способа восстановить свою военную репутацию, несмотря на то, что такая эскалация конфликта действительно могла привести к Третьей Мировой войне.
На фоне успехов Риджуэя у Вашингтона началось накапливаться недоверие к Макартуру. Действия генерала показывали, что Восьмая армия грамотно держит фронт, в то время, как по словам Макартура, без дополнительной помощи и увеличения масштаба войны для Кореи всё потеряно. В результате, именно Риджуэй начал казаться Вашингтону тем человеком, которого реально нужно спрашивать, что происходить в театре военных действий.
Недовольство накапливалось и среди рядового состава. По У, Стьюку, американских солдат волновал только один вопрос: «Когда же мы, чёрт возьми, уберёмся из этой проклятой страны?», а американские офицеры и солдаты одинаково отзывались о Макартуре, используя «грубые выражения, которые живописно и метко передают их уверенность в том, что он либо опасный выживший из ума маразматик, либо эгоистичный маньяк, решивший стать главнокомандующим всемирного крестового похода против коммунизма»[27].
13 февраля Макартур сделал очередное заявление, фактически нарушив директиву Трумэна, который предписывал государственным служащим воздерживаться от публичных заявлений по вопросам международной или военной политики. Между тем ещё 6 декабря 1950 года Макартур получил меморандум из Вашингтона, согласно которому любые его публичные высказывания, должны были быть согласованы с администрацией.
К этому времени у генерала начались большие проблемы с союзниками, так как он активно продолжал сравнивать «широко известное стремление британцев» умиротворить китайских коммунистов с умиротворением Гитлера в Мюнхене в 1938 году. «Уступить какую-либо часть Северной Кореи китайским коммунистам, - настаивал он, - было бы величайшим поражением Свободного мира за всё последнее время [и] … банкротством нашего господства и влияния в Азии. Это сделало бы несостоятельными наши позиции как в политическом, так и военном отношении»[28]
7 марта Макартур вылетел в Корею и прямо на аэродроме зачитал заявление для прессы, в котором открыто сказал, что если на его действия и впредь будут накладываться ограничения из центра, он не сможет добиться победы. Для того, чтобы китайцы не могли восстанавливать свои силы, необходимо перенести войну на китайскую территорию. 5 дней спустя Риджуэй был вынужден дать собственную пресс-конференцию, в которой говорил о том, что безоговорочная победа в Корее невозможна[29].
Вообще, хроника войны пестрит ситуациями, когда после очередного успеха американских войск Макартур совершал краткий визит в Корею и делал такие заявления, которые затем администрация президента или Госдепартамент были вынуждены специально корректировать или дезавуировать.
20 марта Макартур пишет лидеру Республиканского меньшинства в палате представителей[30], в котором ещё раз обосновывает свою стратегию. Последний абзац письма гласил: «Похоже, некоторые все еще не могут понять, что именно в Азии коммунистические заговорщики решили начать свое завоевание мира и что именно здесь мы встретились с ними на поле боя. Мы ведем войну за Европу с оружием в руках, в то время, как дипломаты все еще воюют словами. Если мы проиграем войну с коммунистами в Азии, то падение Европы станет неизбежным, если же мы выиграем эту войну, то Европа, скорее всего, останется свободной. Победы не может заменить ничто ».
Блэр считает, что 20 марта Макартур осознанно решил бросить вызов администрации Трумэна. Публичные нападки на президента и нарушение его директив однозначно вели к отставке, и было странно, что Макартур это не понимает. Поэтому существует два варианта объяснения подобной стратегии. Либо генерал настолько ошалел от своего статуса неприкасаемого, что решил, что президент не посмеет его тронуть, либо это был расчетливый план подставиться под удар, приобрести репутацию гонимого героя, а затем, используя свою харизму, вернуться в Америку на белом коне. Кроме того, по сути, на него давило время: Риджуэй своими действиями демонстрировал, что ситуация далеко не так катастрофична, а Трумэн уже начал конкретные действия по урегулированию конфликта дипломатическим путем..
24 марта, неделю спустя после второго освобождения Сеула, была опубликована статья генерала в Нью Йорк Таймс, где он говорил о кратковременности китайского наступления и слабости китайской мощи.
В этот же день Д. Макартур обнародовал заявление, в котором, в частности, говорилось: «Даже при запретах, которые сейчас ограничивает активность сил ООН, и соответствующих военных преимуществах, доставшихся красному Китаю, видна его полная неспособность осуществить силой оружия завоевание Кореи. Противник потому должен теперь мучительно осознать, что решение Объединённых Наций отойти от их терпеливых усилий сдержать войну в районе Кореи, через распространение наших военных операций на его прибрежные районы и внутренние базы должно обречь красный Китай на риск надвигающегося военного коллапса…»[31].
Считается, что заявление Макартура 24 марта 1951 г. сорвало возможную мирную инициативу Вашингтона, которая к этому времени была подготовлено Госдепартаментом и обсуждалась с союзниками по коалиции. На фоне определенной стабилизации Трумэн дал команду Макартуру начать переговоры с Китаем с тем, чтобы быстрее закончить войну. В качестве средства давления на Китай ему было предложено намекнуть КНР, что если война затянется, она может быть перенесена на собственно китайскую территорию. Однако Макартур практически открыто пошел против Трумэна, связываясь с республиканцами и заявляя, что Чан Кайши должен открыть второй фронт.
5 апреля письмо Макартура было зачитано на заседании палаты представителей[32], а затем опубликовано. В тот же день одна из лондонских газет привела высказывания Д. Макартура о том, что «силы ООН были ограничены сетью искусственных условий», война в Корее велась без «определённой цели», что истинная цель командира в войне – уничтожать силы противника, но «не тот случай в Корее» и т.д.[33]
Не отреагировать на это Трумэн уже не мог. Распространение письма совпало с американскими инициативами по прекращению огня и потому воспринималось как «отчетливый жест неподчинения»[34].
До кучи, 7 апреля в правом журнале «Freeman» появился ответ Макартура на вопрос редактора о том, правда ли, что Соединенные Штаты отказываются вооружать южнокорейских солдат, и армия РК вынуждена распускать призывников. Ответ генерала сводился к тому, что «вопрос связан с политическими вопросами, лежащими вне моей компетенции», и был завуалированным обвинением Вашингтона. Между тем, если верить Блэру, Макартур сам 6 января 1951 г. выступал против вооружения новых южнокорейских солдат из-за того, что от уже имеющихся подразделений не было никакого проку и не было смысла увеличивать их число.
5 апреля на заседании ОКНШ Макартура было решено снять, хотя военное командование в лице министра обороны и начальника ОКНШ оказалось в сложной ситуации. Им не хотелось, чтобы отставка Макартура выглядела политизированным делом. К тому же, Макартур нарушал неформальные директивы, но не прямые военные приказы, и потому формального повода для его отставки не было. В результате члены ОКНШ выставили в качестве повода для отставки следующее: Макартур предпринимал независимые действия и не согласовывал с администрацией свои публичные заявления по политическим вопросам. Такое поведение угрожает основному принципу американской армии, согласно которому военные должны подчиняться гражданской власти.
В итоге 11 апреля 1951 г Трумэн сформулировал текст своего решения так:
- С глубоким сожалением я пришёл к выводу, что генерал армии Дуглас Макартур не способен оказывать чистосердечную поддержку политике американского правительства и ООН по вопросам, отнесённым к его официальным обязанностям. В свете специфических обязанностей, возложенных на меня Конституцией США, и дополнительной ответственности, которая была доверена ООН, я решил, что я должен изменить командование на Дальнем Востоке. Я поэтому отстранил генерала Макартура от командования и назначил генерал-лейтенанта Мэтью Риджуэя в качестве его преемника.
Полномасштабные и горячие дебаты по вопросам национальной политики являются важным элементом конституционной системы нашей свободной демократии. Фундаментальным принципом является, однако, то, чтобы военные командиры подчинялись политике и директивам, предписанным для них таким образом, как это обозначено нашими законами и Конституцией. В момент кризиса это соображение тем более обязательно [35].
Изначально все хотели сделать тихо, но из-за утечки информации пресс-конференцию об отставке Макартура пришлось проводить поздно ночью. На конференции помимо заявления об отставке был зачитан набор документов, призванные доказать неподчинение Макартура приказам президента, однако не все из них были достаточно убедительными. Самому Макартуру эта информация пришла неофициально, и фактически он узнал о своей отставке по радио. Для Риджуэя, который в это время находился на передовой, эта новость тоже оказалась неожиданной.
Объявление об отставке Макартура вызвало в США настоящий шок. И до сих пор среди американских историков идут определенные дискуссии относительно того, насколько этичным было дальнейшее поведение демократов по дискредитации этого генерала.
Сам Макартур в разговорах со своими приближенными списал отставку на психическую неуравновешенность Трумэна. Автору это кажется довольно симптоматичным, так как генерал, похоже, действительно был уверен в том, что лишении его власти есть акт безумия.
17 апреля Макартур вернулся в США почти как триумфатор, а 19 апреля он прибыл в Капитолий и зачитал прощальную речь, в которой еще раз изложил свою программу. Он немного лукавил, заявляя, что эти взгляды разделяло все военное руководство. Закончилась речь классическим примером его риторики, и автор не может не процитировать «его прощальный поклон»
- Вскоре исполнится пятьдесят два года со дня моего поступления на военную службу. Я вступил в ряды армии еще в прошлом веке, исполнив свою детскую мечту. Мир повернулся много раз с того дня, как я принял присягу в Вест-Пойнте, и многие надежды и мечты с тех пор исчезли, однако я все еще помню припев одной из популярных баллад давних лет, в котором говорилось, что старые солдаты не умирают, а просто исчезают.
И, как и старый солдат из этой баллады, я заканчиваю свою военную карьеру и исчезаю, как старый солдат, старавшийся выполнять свой долг, как Господь показал ему этот долг. Прощайте.
С точки зрения Блэра, такой «красивый уход» имел успех, так как 54 % опрошенных после этого поддержали его предложения. Раздражение тем, что война до сих пор не выиграна, было довольно велико. Более того, стало четко понятно, что Макартур собирается выставлять свою кандидатуру в вице-президенты при ультраправом кандидате Тафте. Однако такой стремительный взлет популярности напугал умеренное крыло республиканцев, которые решили «блокировать генерала генералом» и стали вести переговоры с Эйзенхауэром с тем, чтобы тот выставил свою кандидатуру в президенты. По числу военных заслуг он был равен Макартуру, и получается, что его президентство как бы оказалось вынужденным.
Макартур рассчитывал разоблачить своих противников на открытых слушаниях в Конгрессе 3 мая – 25 июня 1951 г., однако эти слушания затянулись (после выступления Макартура начались долгие выступления его оппонентов, где бывшего «проконсула Востока» в целом завалили цифрами и фактами) и разбирательство не закончилось ничем[36]. Эффективное командование Риджуэя достаточно быстро вытеснило память о Макартуре[37], долгие слушания перестали быть главной темой новостей, а когда 2 мая 1951 г., на слушаниях в было оглашено содержание беседы Макартура и Трумэна 15 октября на о. Уэйк, образ генерала действительно несколько поблек.
Для союзников отставка Макартура продемонстрировала курс на откат от полномасштабной войны в Китае в пользу ограниченной войны, цель которой де-факто состояла в том, чтобы сохранить довоенный статус-кво[38].
Впрочем, те, кто полагал, что после отставки Макартура в политике США произойдут кардинальные изменения, тоже были неправы. Курс не изменился[39], и Риджуэй был не менее бескомпромиссным противником коммунизма.