Казань
Оглавление
Введение......................................................................................................с. 3
Глава I. Биография Кузьмы Андреева......................................................с. 7
Глава II. Миссионерская деятельность Кузьмы Андреева.....................с. 22
§1. Положение просвещения у нерусских народностей Поволжья
ко II половине XIX века..............................................................с. –
§2. Кузьма Андреев как миссионер..................................................с. 28
§3. Миссионерская школа в пос. Старый Карлыган.......................с. 42
Глава III. Письма Кузьмы Андреева к Н.И. Ильминскому....................с. 53
§1. Взаимоотношения К. Андреева с Н.И. Ильминским................с. –
§2. Общая характеристика писем.....................................................с. 55
§3. Письма К. Андреева Н.И. Ильминскому как дополнительный
источник к его биографии..........................................................с. 57
Заключение.................................................................................................с. 64
Список использованных источников и литературы...............................с. 66
Приложение I. Иллюстрации....................................................................с. 71
Приложение II. Тексты писем К. Андреева Н.И. Ильминскому...........с. 73
Приложение III. Отрывки из миссионерского дневника Кузьмы
Андреева.......................................................................с. 85
Введение
Объект исследования. Объектом исследования для данного дипломного сочинения стала личность и деятельность выдающегося миссионера и просветителя удмуртов Кузьмы Андреевича Андреева.
Актуальность и новизна работы. Отметим сразу, что даже беглый взгляд на биографию К.А. Андреева дает представление о нем как о неординарном и выдающемся миссионере, сыгравшем немалую роль в распространении православия и просвещения среди удмуртского народа. Между тем, в современной исторической и иной литературе имя этого деятеля упоминается достаточно редко. Мы хотели бы по возможности восполнить данный пробел в исторической литературе, осветить новые, ранее не встречавшиеся или забытые факты его деятельности.
|
|
Новизна работы заключается прежде всего в подходе к исследованию. Современные исследователи зачастую рассматривают деятельность К.А. Андреева со светской точки зрения, характеризуя его лишь как одного из деятелей школьного просвещения. При этом мало внимания обращается на другую, очень важную сторону – миссионерскую: на наш взгляд, К.А. Андреев прежде всего является миссионером. Мы сделали попытку рассмотреть его деятельность с православной точки зрения и заострить внимание на его миссионерской деятельности, которая по своему характеру является более чем незаурядной. В частности, мы попытались выявить ее основные черты, методы и результаты. Новым в нашей работе является также исследование писем Кузьмы Андреевича Н.И. Ильминскому, которые мы рассматривали в качестве дополнительного источника к его биографии.
Обзор литературы. Отметим, что современной литературы, посвященной К.А. Андрееву, достаточно мало и встречается она редко. В нашем исследовании мы будем опираться в основном на дореволюционную литературу и источники. Отметим, что прямых исследований на данную тему тогда тоже не было и не могло быть, о К.А. Андрееве в основном писали его современники и сотрудники.
«Письма Николая Ивановича Ильминского к обер-прокурору Святейшего Синода Константину Петровичу Победоносцеву». Среди многочисленной корреспонденции, адресованной К.П. Победоносцеву, находится несколько писем, в которых Н.И. Ильминский пишет о К.А. Андрееве и его школе. Переписка касается в основном учреждения школы, но имеется также биография и характеристика личности К. Андреева.
|
|
С.В. Чичерина. «У поволжских инородцев. Путевые заметки». Софья Васильевна Чичерина, сестра известного советского дипломата, летом 1904 года совершила поездку по инородческим селениям Казанской, Вятской, Уфимской, Пермской губерний с целью ознакомления с положением просвещения в инородческой среде. Во время поездки она лично познакомилась с К.А. Андреевым и его школой, о чем она подробно пишет в своем труде. В силу полноты и подробности этот труд стал во многом опорным для нашего исследования, в нем приводятся ценные материалы, заметки, наблюдения. Во многих случаях мнение С.В. Чичериной как непосредственного наблюдателя является более компетентным, нежели сведения, сообщаемые официальными источниками.
Фролова Г.Д. «Просветители удмуртского народа». Книгу нам найти не удалось, но мы воспользовались другим трудом Г.Д. Фроловой – «Из истории удмуртской школы». Приводятся важные сведения о Карлыганской школе и ее главном деятеле, основанные на архивных источниках.
Также нами были исследованы Вятские епархиальные ведомости за 1883 – 1913 годы, в которых мы искали какие-либо сведения о Кузьме Андрееве и Карлыганской школе, статьи, посвященные этой теме. Однако о Кузьме Андрееве упоминается крайне редко, в основном материал о нем и его школе находится в Отчетах Вятского Комитета Православного Миссионерского общества. Нами также были просмотрены Отчеты о деятельности Братства свт. Гурия за период с 1873 по 1902 годы. В них содержатся лишь отрывочные заметки о школе и К. Андрееве, не представляющие большой ценности.
|
|
Цель и задачи исследования. Цель данной работы – исследовать личность и миссионерскую деятельность К.А. Андреева. Для этого необходимо решить следующие задачи:
1. Привести сведения из его биографии;
2. Описать и проанализировать методы его миссионерской деятельности;
3. Привести результаты его миссионерской деятельности;
4. Привести сведения из истории основанной им Карлыганской школы и выявить ее роль в просвещении удмуртского народа;
5. Провести анализ писем К. Андреева Н.И. Ильминскому.
Методы исследования. В соответствии с этим в работе применялся комплекс методов исследования, основными из которых являются описательный и аналитический.
Структура работы. Данная работа состоит из трех глав, заключения и трех приложений. В Главе I мы привели биографию Кузьмы Андреевича Андреева и сведения о его миссионерской и школьной деятельности. Во II Главе мы более подробно осветили его просветительскую деятельность, попытались вывести ее основные черты, методы и результаты. Также мы затронули его переводческую деятельность и историю Центральной Карлыганской удмуртской школы, попытались выявить ее роль в просвещении удмуртов. III Глава данного сочинения посвящена исследованию писем Кузьмы Андреева Николаю Ивановичу Ильминскому, сыгравшему значительную роль в его жизни и деятельности. В заключении обобщаются результаты исследования в целом, делаются выводы по всей работе. В конце сочинения дается список использованных источников и литературы. В первом приложении приводится иллюстративный материал, во втором – тексты писем К. Андреева Н.И. Ильминскому, в третьем приложении – отрывки из миссионерского дневника К. Андреева и пример, отчасти показывающий его вклад в переводческое дело.
Глава I. Биография Кузьмы Андреева
Кузьма Андреевич Андреев, известный удмуртский миссионер и энтузиаст образования своего народа, родился в 1857 году в поселке Старый Карлыган Уржумского уезда Вятской губернии в обычной крестьянской семье. (Ныне – дер. Карлыган Мари-Турекского района Республики Марий Эл, недалеко от границ Республики Татарстан).
По национальности он был удмуртом. Удмурты, жившие в той местности, представляли из себя сравнительно небольшую по численности балтасинско-карлыганскую группу, несколько отдаленную от основной области проживания удмуртов (т.е. территории современной Удмуртской Республики). Удмуртские селения группировались вдоль р.Шошмы, протекающей по северо-западной Татарии и юго-восточной Кировской области. Население было смешанным: рядом с удмуртскими находились татарские и марийские селения, а также русские[1].
Среда, в которой родился и рос К.А. Андреев, мало способствовала его духовному развитию. Если бросить взгляд на систему народного образования, существовавшую в Российской Империи на тот исторический период, мы увидим мало отрадного. Подавляющая неграмотность среди простого, в особенности инородческого[2], населения была обычным явлением[3]. До земской реформы 1864 года оно вообще находилось в зачаточном состоянии [33; 396] Та же картина наблюдалась и в религиозном отношении. Дала себя знать политика насильственной христианизации, проводимая в XVIII веке, когда православная миссия сводилась к номинальному принятию инородцами Таинства Крещения без научения их истинам православия. От инородческого населения требовалось лишь формальное исполнение некоторых Таинств и обрядов Православной Церкви, проповедей на их родном языке почти не было. В итоге инородцы продолжали тайно придерживаться языческих верований и обрядов, в церковь ходили неохотно, по принуждению и не все, т.к. не понимали православного богослужения[4].
В такой семье родился и вырос Кузьма Андреев. Однако, как мы увидим в дальнейшем, эта темная среда не смогла заглушить его таланта.
Его отец нес обязанности языческого жреца, совершал моления в куале[5], и Кузьме, как старшему сыну, часто приходилось ему помогать в жертвоприношениях и ходить на языческие моления. Сознавая практическую пользу и необходимость в жизни от знания русского языка и элементарных основ грамотности, отец хотел одного из сыновей отдать в школу. Будучи от природы любознательным, Кузьма желал учиться еще с детства. Однако его мать была против, поскольку тогдашние школы для инородцев отрывали образованные единицы от основной народной массы, портя их нравственно: «...грамотных вотяков[6] было мало, и они были дурные люди, пьяницы, гордецы, занимались писанием расписок, жалоб и, пользуясь этим, обирали вотяков» [44; 249]. По-видимому, его родители знали много подобных дурных примеров, и поэтому боялись, что он, получив образование, будет такой же испорченный, как они. Но все же он смог преодолеть сопротивление родных и в 1873 году поступил в Старо-Ципьинскую (ныне д. Старая Ципья Балтасинского района Татарстана с кряшенским населением) школу грамоты, где успел проучиться всего девять недель; по его собственной оценке, «выучился мало» [44; 249] – по-видимому, из-за ограниченности срока обучения. Скорее всего, через девять недель Кузьму отозвали домой родители для хозяйственных работ – его семья, как и многие другие, занималась домашним производством. В следующем, 1874 году, ему повезло больше: ближе к зиме он поступил в Сардебашскую крещено-татарскую школу (ныне д. Сердабаш Арского района Татарстана), в которой обучение велось по системе Н.И. Ильминского[7], на татарском языке. Отметим, что ученики в школах, принадлежащих этой системе, превосходно усваивали материал, т.к. с самого начала обучение велось на их родном языке. Удмуртских школ в системе Н.И. Ильминского тогда было еще мало[8], однако Кузьма хорошо знал татарский язык. Вообще инородцы не жили обособленными друг от друга диаспорами, общались по торговым, бытовым делам и т.п., поэтому, например, многие удмурты той местности свободно владели татарским языком; достоверно известно, что знали татарский язык и родители Кузьмы. Так или иначе, за четыре месяца, проведенные в Сардебашской школе, он «научился отлично читать и писать, познакомился с книгами на крещено-татарском языке» [44; 249], узнал начатки Православной веры. В первом письме к Ильминскому[9] он говорит о четырех неделях обучения в Сардебашской школе; сам Ильминскиий в письмах к К.П.Победоносцеву упоминает только о его девяти неделях обучения в Старо-Ципьинской школе, «в продолжении которых он успел выучиться порядочно читать, несколько писать и считать» [25; 275]. Возможно, Ильминскому было не столь важно указать все места и сроки обучения Кузьмы, тем более что оба срока незначительны по времени. Четыре недели обучения, на наш взгляд, являются уж чересчур мизерным сроком, это могла быть описка Кузьмы, тем более что он на момент написания первого письма русским языком владел не достаточно хорошо. Поэтому мы считаем наиболее верным рассказ Кузьмы Андреева о четырех месяцах обучения в Сардебашской школе.
Хорошо читал он и по-русски, но пока ничего не понимал, и потому больше читал крещено-татарские книги, изданные Братством свт. Гурия[10]. Больше ему учиться не удалось, его, как старшего сына, не отпустили из дому. Однако он продолжает заниматься самообразованием. Еще в Сардебашской школе он узнал о новоизданных Братством книгах на удмуртском языке[11]. Получив их по требованию учителя, он, по его собственным словам, очень радовался и постоянно читал в свободное время до того, что знал их наизусть. В первом письме Н.И. Ильминскому он выражает теплую сердечную благодарность издателям. Отметим, что читать его на удмуртском языке никто не учил – это он освоил самостоятельно [25; 275].
Книги, издаваемые переводческой комиссией Братства свт. Гурия, носили в основном вероучительный и миссионерский характер[12], отвечая на духовные запросы инородца. Кузьма узнавал о Православной вере все больше и, как он пишет в первом письме Н.И. Ильминскому, уже не хотел «жить по старой вере по-язычески». Он стал часто разговаривать на духовные темы со священниками, где бы их ни встречал, задавать им вопросы и т.п. Приходской священник[13], приметив в нем горение к вере (среди основной массы язычества и подчас враждебности к православию это, конечно, было чем-то выдающимся), стал более внимательным к нему, Кузьма часто ходил к нему домой. В итоге в его душе произошел окончательный переворот. Он хорошо узнал Православную веру, почувствовал ее адекватность истине, понял ее внутреннее содержание и смысл и стал отказываться посещать языческие моления. Но здесь он опять столкнулся с упорным сопротивлением родных, все еще продолжавших быть поборниками языческой старины. Отец его принуждал. Будучи настроенными против православия, родители внушали ему, что керемети будут ему мстить за оставление старых молений. Как рассказывает сам Кузьма, «чуть кто-нибудь захворает, или беда какая-нибудь, нужно было кашу варить или зарезать какое-нибудь животное или птицу, и мне нужно было часто заменять отца. Однажды захворал отец, меня послали на ночное моление в баню, нужно было зарезать курицу. Я пошел с братом и сделал все по примеру отца, но только в душе молился Истинному Богу, говоря так: “Господи, я ничего не знаю, я знаю только Тебя, Сам вразуми меня”. Таким образом, часто заменял я отца, но всегда неохотно» [44; 250]. Посоветовавшись со священником, он так поступал и в дальнейшем: исполняя внешне языческий обряд, в душе молился по-православному. В конце-концов родители, видя его сопротивление, смирились и оставили его в покое. Со временем он начинает молиться с крестным знамением, уже неся таким образом в свою семью проповедь о Христе. Сначала родители сердились и бранили его за это, поэтому он старался молиться тайно, но потом перестал скрываться. Это дает свои результаты: его братья, глядя на него, стали учиться у него молиться также; смягчается в конце-концов сердце его родителей, и они больше не запрещают православное моление. Это происходит и из-за того, что Кузьма начинает им читать свои книги на удмуртском языке. Об этом он рассказывал впоследствии на одном из миссионерских съездов, проходивших в г. Вятке в 1905 году: «Читал я сначала старику отцу “О нравоучении” книгу на русском языке, старик не понимал; а когда стал читать ту же книгу на вотском языке, старик приятно слушал, полюбил чтение и говорит: «Я не знал, что в той книге столь хорошо написано»! [10; 532].
Кузьма продолжает получать книги на удмуртском языке – Евангелие от Матфея, Священную историю. (Они посылались со склада Казанской Учительской Семинарии местным священникам для бесплатной раздачи народу). Эти книги он также выучивает наизусть, и здесь начинает проявляться его миссионерское призвание. «Когда эти книги я узнал, – рассказывает Кузьма, – начал думать, что если б все вотяки знали так, как я, то они все бы как я отступили от старых молений. Как бы сделать все это им известным, объяснить им все это?» [44; 250]. Узнав истинность и внутреннюю красоту православия, он начал стремиться проповедать его соотечественникам, находящимся во тьме язычества. В свободные от работы дни он начинает выходить с книгой и читать собиравшимся вокруг него односельчанам поучения и молитвы на удмуртском языке. Так началась его миссионерская деятельность, результатом которой через три-четыре года явилось то, что они, как и его родители, полюбили книги и православное вероучение, у многих появилось желание учиться (до этого они просто не знали, чтó написано в книгах). Тогда Кузьма в конце 1881 года[14] отправляется в Казань в Центральную крещено-татарскую школу к ее заведующему иерею Василию Тимофееву[15] с целью приобрести пособия для обучения удмуртов грамоте. О. Василия Тимофеева он знал и раньше [44; 251]. Возможно, он познакомился с ним во время обучения в Сардебашской школе, т.к. о. Василий часто посещал школы Братства свт. Гурия с целью проверки успеваемости учеников и руководства учителей, совершения богослужения и проповеди на татарском языке. В этот приезд произошло знаменательное для Кузьмы событие – он познакомился с Н.И. Ильминским. Прибыв в Центральную крещено-татарскую школу, он не застал там о. Василия, за книгами его отправили в Казанскую учительскую семинарию, где и произошло их знакомство. Следует заметить, что к тому времени Кузьма уже сносно освоил русскую речь. Николай Иванович, увидев в нем горение к просвещению своего народа, очень заинтересовался, долго беседовал с ним, сам разыскал пять экземпляров удмуртского букваря и обещал выслать еще. Вернувшись, Кузьма сразу же, с 1 января 1882 года, безвозмездно принимается за обучение чтению желающих, учеников сначала было около пятнадцати, потом их число возросло до 24-х, причем четыре человека были из соседних деревень. В основном это были дети, но некоторые ученики, как он выражается в первом письме, были «в годах». Занятия велись по пятницам[16] и праздникам, за несколько месяцев они достигли ощутимых успехов. Но Кузьме хотелось большего: его не устраивало то, что нет возможности учить в будничные дни, поскольку он был сильно занят на домашних производительных работах [25; 275]. Ему хотелось организовать полноценную школу, «как у крещеных татар» [44; 252]. С этой целью он осенью 1882 года ездит по окрестным удмуртским селениям и узнает количество желающих обучаться, пишет на русском языке, как может, прошение[17] и едет к Николаю Ивановичу. Последний после долгой беседы с ним решает поставить его учителем будущей Карлыганской школы и всеми средствами содействует ее открытию, предвидев ее будущее значение, ибо она располагалась в центре удмуртского населения, рядом с татарскими деревнями, где процветало мусульманство, и была опасность перехода удмуртов в ислам. Назначение на должность учителя было для Кузьмы столь неожиданным, что он стал отказываться, мотивируя это собственной неграмотностью и желанием самому учиться, но Николай Иванович успокоил его, сказав: «Господь тебе поможет тихонько научиться» [44; 252]. Он обещал на следующий день послать его прошение в Вятскую епархию, но по каким-то причинам дело затянулось, и разрешение на учреждение школы не выходило более полгода. Николай Иванович написал также письмо местному священнику о необходимости открытия школы, но вскоре этого священника перевели на другой приход. Новый священник, прочитав это письмо, едет специально знакомиться с Кузьмой Андреевым и пишет прошение в Вятку, по его прошению вышла резолюция об открытии школы. Первоначально она помещалась в маленьком домике, арендованном Кузьмой, инвентарь (парты, классную доску) сделал он сам. С 10 октября 1883 года начались занятия, учеников было много, места не хватало. К следующему году отец Кузьмы выстроил для нее более просторное помещение[18].
Первое время Кузьма работал на одном энтузиазме, поскольку условия были неблагоприятны, жалование платили непостоянно. С этого же времени он начал еженедельно устраивать полноценные миссионерские собеседования, сначала в своем селении в школе, потом и в окрестных деревнях, куда его постоянно стали приглашать. Народу на них собиралось немало и, как отмечает сам Кузьма, они «очень заинтересовались беседами, радовались душой» [44; 254]. И собеседования, и учительская практика велись Кузьмой Андреевым под руководством приходского священника и уездного миссионера. В первое время Кузьма собирал народ на беседы с помощью большой трубы из толстой бересты. Потом, когда Православие распространилось, были собраны деньги на колокол.
Также Кузьма занимался переводами на удмуртский язык и внес немалый вклад в переводческое дело[19]. Заметим, что ни за переводы, ни за миссионерскую деятельность он не получал ни копейки, довольствуясь небольшим учительским жалованием (сначала 130, потом 150 р. в год).
В 1891 году школа была преобразована в министерскую, туда был назначен вторым учителем закончивший курс Казанской учительской семинарии Петр Васильев. Кузьма Андреев остался ее заведующим и законоучителем, что было тогда необычно, ибо законоучителями обыкновенно состояли лица в сане[20]. Скорее всего, его оставили на этой должности по ходатайству Н.И. Ильминского, который, кстати, очень желал его рукоположения [25; 343].
Так продолжалось до 1896 года, когда скончался епархиальный инородческий миссионер священник Филипп Гаврилов. К тому времени также окончилась перестройка Карлыганской школы, она была преобразована в двухклассную. По правилам, при двухклассной школе заведующим и законоучителем должен был быть священник, и тогдашний Вятский архиепископ Сергий (Серафимов) по завещанию Н.И. Ильминского предложил Кузьме Андрееву священство. Однако Кузьма смиренно отказался, мотивируя плохим знанием церковно-славянского языка. На вопрос архиерея – что же он тогда желает? – он сказал, что любит «беседовать с вотяками о православной христианской вере» и попросил назначить его миссионером «хоть на один уезд, с небольшим жалованием» [44; 255]. Архиерей же определил его на должность исполняющего обязанности епархиального инородческого миссионера[21]. Следует заметить, что на подобную должность обычно назначались священники с образованием не ниже высшего (академического) или среднего (семинарского)[22]. Тем большую честь это делает Кузьме Андрееву как обычному крестьянину-самоучке, имевшему истинное миссионерское призвание, а не формально сверху назначенного на эту должность.
С этого времени Кузьма Андреев начинает получать полноценное жалование – 600 р. в год и 147 р. «разъездных», т.е. на дорогу. Теперь он мог, что называется, развернуться в полную силу своих возможностей. Приведем выдержку из Отчета Вятского комитета Православного Миссионерского общества за 1897 год: «По обязанности епархиального миссионера, Кузьма Андреев бывает среди всех инородцев епархии: черемис[23], вотяков и татар, языки которых он знает; беседует об истинах христианского вероучения и о правилах христианской нравственности не только с крещеными инородцами, но и некрещеными, даже с муллами. Был случай и такой, что к нему на дом приезжал один «Шакырт», т.е. ученик мусульманской Тюктерской медресе <...> для разговоров о вере. Всех бесед в отчетном году Андреев произвел 105. Кроме ведения бесед, Андреев посещает комитетские школы[24], испытывает знания учащихся, беседует с ними, руководит учителей их, дает примерные разговорные уроки по-русски для изучения учащимися русского языка. Такие уроки в отчетном году он давал в двух крещено-татарских школах: Дургинской и Староцыпьинской. Всех школ было посещено им 25» [16; 15].
Данная цитата наглядно показывает масштабы той деятельности, которую развернул К. Андреев с 1896 года. На наш взгляд, особенного внимания заслуживает замечание о ведении им уроков русского языка. Несмотря на то, что он изначально им владел недостаточно хорошо (это видно даже позже, из его бесед с С.В. Чичериной), он, благодаря упорному труду, добивается знаний, достаточных для преподавания и даже руководства других учителей по этому предмету. Тут, конечно, ему очень помогла практика в Карлыганской школе и переводческая деятельность. Насчет миссионерских бесед выходит, что он вел их очень часто, почти каждый день – это было его любимое дело, и именно в области миссионерства он прославился больше всего. Он всюду, куда мог, ездил с проповедью, под влиянием которой многие язычники оставляли прежние верования и принимали христианство искренно, по убеждению, а не формально.
Само собой разумеется, что назначение Кузьмы Андреева епархиальным миссионером повлекло за собой снятие его с должности заведующего и учителя Карлыганской школы. В г. Вятку он не переезжал: «Местом постоянного пребывания Андреева, согласно его желанию, назначена деревня Карлыганская, Уржумского уезда»[25]. Скорее всего, это было сделано для удобства – Кузьме миссионерскую деятельность проще было вести, находясь в центре удмуртских селений, в родных местах, нежели в отдаленной Вятке.
На должности и. о. епархиального инородческого миссионера Кузьма Андреев находился с 12 июля 1896 года по май 1903 г. В 1902 году на Вятском епархиальном съезде депутатов духовенства была официально учреждена должность епархиального инородческого миссионера с образованием не ниже среднего, причем съезд «выразил желание, чтоб должность епархиального миссионера соединилась с саном священника» [26; 404 – 413]. Таким образом, Кузьма Андреев на эту должность уже не подходил, однако ему, как опытному миссионеру, было разрешено «остаться в качестве помощника епархиального миссионера с сохранением оклада жалования и прогонных денег в прежних размерах» [там же]. В мае 1903 года епархиальным миссионером был назначен Емельянов Аркадий Иванович, окончивший Казанскую Духовную академию. Он специально приезжал в Карлыган познакомиться с Андреевым и его миссионерской деятельностью, остался очень доволен. Увидев ее результаты, он заинтересовался системой Н.И. Ильминского и «обещал крепко стоять за родной язык» [44; 256]. В свою очередь, Кузьма был рад, что назначили старшего ученого миссионера, с которым он мог бы советоваться в работе. К своему перемещению на более низкую должность он отнесся с радостью, т.к., по-видимому, должность главного епархиального миссионера тяготила его своей ответственностью, да и писать отчеты на русском языке ему было несколько затруднительно[26]. Впоследствии в своих отчетах о миссионерской деятельности Емельянов постоянно упоминает о Кузьме Андрееве как о заслуживающем внимания своей деятельностью.
На должности помощника епархиального миссионера Кузьма Андреев находится, по-видимому, длительное время – возможно, до прихода советской власти. По крайней мере, в 1912 году (последнее упоминание о нем в Отчетах Вятского комитета Православного Миссионерского общества, которое нам удалось обнаружить) он по-прежнему является ближайшим помощником епархиального инородческого миссионера о. Павла Глезденева [19; 14]. «Теперь езжу, сколько успеваю, по всей Вятской епархии, и везде замечаю разницу. Где я много раз был, там язычество оставляется, а где мало был, там язычество еще держится», говорит сам он о своей миссионерской деятельности этого времени [44; 256]. Также он участвует в епархиальных собраниях и миссионерских съездах, проводимых в Вятской епархии, где со своими сторонниками постоянно пытается проводить мысль о необходимости твердой постановки в деле просвещения инородцев системы Н.И. Ильминского[27]. Принимает он участие и в миссионерских экскурсиях учащихся Вятских миссионерских инородческих курсов[28], где он выступал в качестве одного из руководителей и, пользуясь случаем, нес евангельское благовестие[29]. Кроме удмуртского, он владел русским, татарским и марийским языками, и внес большой вклад в дело просвещения не только своего народа.
Летом 1904 года происходит знакомство Кузьмы Андреева с С.В. Чичериной, которая подробно пишет обо всем этом в своей книге «У поволжских инородцев: Путевые заметки». Она оставила описание внешности Кузьмы Андреева:
«Кузьма Андреевич Андреев – человек среднего роста, с редкой русой бородой и русыми волосами[30].
Выражение его лица – особенно глаз – необыкновенно доброе, просветленное. Зная, что он – один из давних тружеников в деле просвещения вотяков, я подробно объяснила ему цель моего приезда и рассказала ему, что я желаю изучить на месте инородческий вопрос, чтобы потом отстаивать его, когда будет представляться на то возможность. Подвигнули меня на дело те нападки на инородцев и их просветителей, которые раздаются все чаще и чаще.
Лицо Кузьмы Андреева озарилось каким-то внутренним светом, и он заговорил тихим и ровным голосом: “На инородцев много нападают. Но я надеюсь на Господа Бога. Он кому-нибудь положит на сердце”<...>
Кузьма Андреев говорил с расстановкой и с инородческим выговором. Но в его речах было что-то глубокое и задушевное, которое приковывало внимание и производило сильное впечатление» [44; 247 – 248].
Можно предположить, что это описание могло быть сделано под действием первых впечатлений С.В. Чичериной, несколько предвзятых. Однако многочисленные заметки разных людей, лично знакомых с Кузьмой Андреевым, как-то: Н.И. Ильминского, А.И. Емельянова, П.Н. Масленникова и др., а главное – описание его миссионерской деятельности, – подтверждают эту характеристику.
Софья Васильевна Чичерина упоминает также о семье Кузьмы Андреева. Он овдовел в начале 1904 года, и жену свою очень оплакивал. Его жена была доброй и любящей, но «из неграмотных вотячек», и поэтому не поддерживала его благих начинаний. Хотя она была формально крещеной, но родом принадлежала к одному из самых закоренелых в язычестве семейств, и в первые годы своей деятельности Кузьма Андреев не видел ни от кого такого упорного сопротивления, как от нее. Даже такое новшество, как ношение Кузьмой русской рубашки, вызывало у нее протест. Она обратилась в христианство позже всех других карлыганских жителей, но и после того продолжала сетовать на многие его благие начинания. Свою жену Кузьма Андреев называл иногда «моя домашняя школа». (Эти сведения С.В. Чичерина узнала от близких ему людей). Судя по заметке С.В. Чичериной [44; 259], семья у Кузьмы Андреева была довольно большая. В настоящее время его потомки проживают в различных местах Удмуртской Республики и в той же местности.
Что было далее с Кузьмой Андреевым и какова его судьба после Октябрьской революции – нам пока неизвестно, это дело специальных исследований. Можно предположить, что он за свою деятельность мог подвергнуться каким-либо репрессиям со стороны советской власти. Известно, однако, что он умер своей смертью в преклонном возрасте 16 мая 1940 года в г. Можге Удмуртской Республики [41].
Глава II
Миссионерская деятельность Кузьмы Андреева
§1. Положение просвещения у нерусских народностей Поволжья
ко II половине XIX века
В этом параграфе речь пойдет о положении просвещения не только у удмуртов, но и у всех инородцев в целом, поскольку в общем-то положение просвещения было у всех инородцах одинаковым, и описание просвещения «в общем» позволит наиболее полно отразить его состояние.
В начале первой главы мы упоминали о том, что просвещение инородческого населения на тот период времени находилось в зачаточном состоянии. Попробуем кратко разобраться в причинах этого факта.
Прежде всего, большую роль играло отсутствие должного количества начальных учебных заведений. Школы были далеко не во всех селах, не говоря уж об отдаленных деревнях, и не были поставлены на необходимый качественный уровень. Инородческих педагогов не было, обучение в них велось на русском языке. Метод обучения инородцев имел своей целью их обрусение и состоял в двух ступенях: 1) научить инородца русскому языку; 2) продолжать дальнейшее обучение курсу элементарных наук на русском языке.
Сейчас любому очевидно, что в начальной школе можно обучать только на родном языке – нельзя чему-то научить детей на языке, который они не понимают. Однако в то время это элементарное положение приходилось доказывать. С точки зрения дидактики на инородческие языки смотрели как на примитивные, непригодные для употребления в школе. Незнание учителем родного языка учеников не считалось серьезным препятствием: вполне всерьез утверждалось, что учитель может, к примеру, общаться с учениками т.н. «наглядным методом» [35; 147]. Однако, как показала практика, обучение на русском языке вело к тому, что инородцы ничего не усваивали, лишь механически заучивая преподаваемое[31]. Если после окончания они возвращались в свою среду, то чаще всего судьба такого образования была предрешена – все забывалось. Те, кто все же смог как-то выучиться русскому языку и выбиться хотя бы на должность писаря, зачастую становились низкими в нравственном отношении людьми: «<...>полуграмотные мальчишки пустились брать взятки и пить вино и дерзко обращались со стариками и даже своими родителями» [30; 153]. Чувствуя свое превосходство над сородичами, они злоупотребляли своим положением, чем вызывали их ненависть.
В целом, такое обучение, как показала практика, действуя на отдельные единицы из народа, отрывало их от народной массы [30; 153]. Такой инородец стыдился своего происхождения и стремился забыть о нем. Кроме того, чаще всего он усваивал вредные пороки русского общества – такие как пьянство, щегольство и т.п. Зачастую, получив неплохое образование, он в душе оставался язычником и ничего не стремился узнать о христианстве. В результате он не мог уже служить проводником образования в свой народ, поднимать его интеллектуальный уровень. Как отмечает С.В. Чичерина, «в прошедших русскую школу общего типа замечается оторванность от среды, изолированность от общественной жизни, узкий личный материализм» [44; 166]
Кроме того, в школах нередкими были телесные наказания, плохое питание и условия жизни, что вызывало у инородцев окончательное отвращение. В итоге они перестали отдавать своих детей, и их стали забирать насильно. Среди инородцев распространялись слухи, что их детей, забираемых в школу, отдадут в солдаты или на другую государственную службу, и они их уже не увидят. Позже, когда инородцы начали тайно или явно возвращаться к язычеству, к этим страхам добавилось опасение, что их детей насильно крестят. Подобные слухи подогревались языческими жрецами, игравшими роль руководителей народа. В результате школа воспринималась как каторга, и инородцы были готовы заплатить любые деньги, чтоб избавить от нее своих детей.
Многим инородцам образование было необходимо лишь на бытовом уровне – написать какое-либо прошение, прочитать что-либо, или в крайнем случае стать писарем. (Для этого отец Кузьмы и хотел выучить одного из детей грамоте). Поэтому и сами они не очень радели об этом. Интерес к образованию у них можно было бы возбудить путем введения школ с нормальными условиями и с преподаванием на родном языке (это ясно доказывает пример школ Братства свт. Гурия), но тогда об этом почти никто не заботился.
Политика насильственной христианизации, инициируемая государством со времен покорения народов Поволжья и усиленная в XVIII веке, дала отрицательные результаты. Государство, учреждая миссии, преследовало в основном политические цели[32]. Обращенные должны были прежде всего обрусеть и стать послушными подданными. Те, кто исповедуют другую веру, были так или иначе вне государственных структур (Церковь в России на тот период времени была прежде всего государственной структурой) и мыслились как потенциальные враги, готовые в любой момент проявить сепаратистские настроения.