— Ты снова думаешь только о себе, о своих собственных интересах. Это все, что тебя волнует: добиться своего, во что бы то ни стало…
— Я люблю тебя, — вдруг произнес Лайнел, прервав девушку на полуслове. — Будь ты проклята, я так люблю тебя, что мне больно даже думать об этом, но… я отказывался это признавать, потому что приходил в ужас от того, что со мной происходит то, что мне всегда казалось абсурдом, — он удрученно покачал головой. — Теперь же сопротивляться бесполезно, ты такая же изворотливая лгунья как и я, но несмотря на все это я люблю тебя. Если хорошо подумать, то, может, именно за это я тебя и люблю, потому что никто не может искоренить свои дурные привычки и наклонности. Ты навсегда останешься моей дурной привычкой, сколько бы принцев за тобой ни охотилось. Я не смогу отказаться от тебя, как не смогу отказаться от себя самого...
— Ты только что описал мои собственные чувства, — с полными слез глазами ответила Теодора. — Я знаю, что ты сделан из того же теста, что и я, но то, что мы оба это поняли, ничего не меняет и не дает нам права…
Прежде, чем девушка смогла закончить фразу, Лайнел обхватил ее голову руками и поцеловал с таким отчаянием, что ее охватила дрожь. Теодора попыталась его оттолкнуть, но не смогла помешать ему прижать себя к стволу дуба, налегая всем телом и целуя с таким жаром, что, казалось, еще чуть-чуть и вспыхнет пожар. Лишь через несколько секунд Лайнел заметил, что она плачет и трепещет в его руках словно птица.
Очень медленно мужчина отстранился и посмотрел ей в лицо. В его глазах было столько же слез, сколько и в ее.
— Я не могу от тебя отказаться, ты слышишь меня? — настаивал он, хватая ее за плечи. — Можешь улыбаться своему князю, говорить ему то, что он желает услышать, повторять себе самой, что все делаешь правильно, но мы оба будем знать, что ты окажешься в клетке, причем ты сама себя туда и помещаешь. Сейчас у тебя еще есть время обрести свободу.
— Невозможно обрести то, чего никогда не имел. Вчера ночью, на болоте, мне захотелось поверить, что для нас еще существует надежда… но когда мамбо рассказала нам, что ее народ сделал для Виолы и о цене, которую они отплатили за преданность…
— Да кому какое дело до того, что там решила сделать кучка безумцев? Проблема не в нас, а в тебе! Виола мертва, а мы пока еще живы!
— Я знаю, — прошептала она, протягивая руку и проводя ею по его лицу. — Поэтому знаю, что принимаю правильное решение… я хочу, чтобы ты остался жив...
Он снова поцеловал ее. На этот раз медленно, но когда попытался обнять, Теодора резко вырвалась и побежала к дому. И все, что ему оставалось — это стоять под сенью дубов и наблюдать как с каждым мгновением увеличивается дистанция, отделяющая его от той, кого он любил больше жизни.
Глава 32
Александр, Оливер и Вероника сразу поняли, что что-то не так, но проявили достаточно такта, чтобы не задавать вопросов. Когда они пересекали темные сады, Теодора украдкой утирала слезы. Вероника вопросительно взглянула на Лайнела, но тот лишь молча мотнул головой, не желая голосом выдать свое волнение. Через пару минут они дошли до первых деревьев, отделяющих территорию отеля от болот и стали пробираться сквозь заросли, осторожно обходя корни дубов и лужи застоявшейся воды, пока не дошли до места назначения.
Обмотанный одеялами сверток, который бывшие рабы прислонили к одному из кипарисов, был похож на завернутый в саван труп. Слишком взволнованные, чтобы говорить, они впятером подхватили статую и, стараясь удержать равновесие, направились к Ванделёру. К счастью, на пути им не попался никто из жителей деревни, даже света в окнах хижин не было. Александр обратил внимание, что было новолуние, точно так же, как и в ночь кораблекрушения “Персефона”. Подобное совпадение не могло не внушать некоторых опасений.
— Будьте осторожно, поднимаясь на борт. По-моему, древесина не сможет долго выдерживать наш вес, — тихо предупредил он, когда они добрались до причала. Бриг был похож на скопление теней во мгле, вокруг него явственно ощущалась аура опасности. — Думаю, лучше покончить со всем этим как можно раньше, — прошептал профессор, — здесь есть что-то, от чего бросает в дрожь.
— Ты прав: находиться рядом с ним гораздо хуже, чем наблюдать с берега, — в тон ему прошептал Оливер, поднимаясь по трапу. — А уж этот всепроникающий смрад гниения!
Из-за ущерба, нанесенного обшивке “Персефоны” хлынувшей во время кораблекрушения водой, палуба опасно накренилась на правый борт, и англичане с трудом пробирались по наклону вверх к противоположной стороне брига. Лишь положив, наконец, ростру на палубу, они решились беспокойно оглядеться вокруг, и от увиденного содрогнулись. Впечатление зараженного паразитами разлагающегося трупа, которое создавалось при свете дня, с наступлением ночи лишь усилилось, словно теперь, в темноте, стало очевиднее наличие тысяч крошечных, заселивших остов корабля организмов.
— Из всех ситуаций, в которые мы попадали до сих пор, эта мне кажется самой ужасающей, — пробормотала Вероника, с отвращением глядя на свои пальцы, испачканные чем-то липким при попытке ухватиться за поручни. — Это хуже, чем кладбище… гораздо хуже. На кладбище, во всяком случае, трупов не видно.
— Здесь тоже, — напомнил профессор, который, впрочем, вовсе не выглядел спокойным. — Не думаю, что обнаружим скелет одного из моряков, особенно учитывая то, что бриг наверняка осмотрели люди, вытащившие его из воды. Тела погибших, скорее всего, до сих пор покоятся на дне реки.
— Ну, это если только они не решат сегодня ночью выйти прогуляться, — тихо добавил Оливер. — Лучше нам поторопиться, Александр. Мы и так уже слишком долго испытываем наше везенье.
Профессор не мог не согласиться с его словами и жестом попросил по-прежнему молчавших Лайнела и Теодору помочь подтащить ростру к носу корабля. Приблизившись к остаткам разрушенного капитаном Вестерлеем бушприта, они, тяжело дыша от усилий, поставили статую на ноги, прислонив ее к опоре. Александр достал нож и разрезал веревки, которыми были обвязаны слои одеял. Сдернув покровы, они, наконец, увидели лицо Персефоны, Виолы и Мюриэль и застыли в почти благоговейном молчании.
Мамбо была права, Шарль Эдуард Делорме тоже: в этой скульптуре было что-то зловещее. Алекс понял это, как только взглянул на нее. Черты были прекрасны, без сомнений, взгляд чист, невероятные голубые глаза…., но исходившая от нее угроза была настолько ощутимой, что все пятеро покрылись гусиной кожей.
— Постарайтесь не прикасаться к ней, — предупредил Лайнел, когда Александр протянул к статуе руку, чтобы снять оставшиеся покровы. — Мамбо Альма сказала, что для нашего же блага к ней лучше не приближаться.
— И что же нам теперь делать? — спросил Оливер. — Мы их воссоединили, Персефона вновь на борту… Но как мы узнаем, что все кончено?
— Возможно, это никогда не закончится, — произнесла Теодора. — Если даже колдунья не смогла…
Она так и не успела закончить фразу. Александр вдруг поднял ладонь, и когда все обернулись к нему, то увидели, как застыло его лицо. Взгляд профессора был прикован к противоположной стороне судна, к чему-то полуразрушенному и покрытом водорослями. Когда-то там были каюты. Они вдруг поняли, что привлекло его внимание: через уцелевшие стекла виднелся слабый свет.
— Господь всемогущий, — прошептал Оливер, медленно подходя к профессору. — На “Персефоне” есть кто-то еще? Как мы могли этого не заметить?
— Думаешь, это кто-то из рабочих, вытаскивавших бриг на поверхность? — спросил Лайнел.
— Очень в этом сомневаюсь, — тихо ответила Вероника. — Мужчина, с которым мы разговаривали, плевать хотел на “Персефону”. Он не знал истории корабля, единственное, что его интересовало, — это хорошенько подзаработать на буксировке. Не вижу смысла в том, что он вдруг решит тут сидеть всю ночь и заботиться о сохранности судна.
— Есть только один способ все выяснить, — сказал Александр и как можно тише пошел к корме. От его спутников не укрылась ни осторожность его шагов, ни нож, который он, по-прежнему, держал в руке.
Разумеется, все последовали за ним. В той части корабля покрывающая палубу грязевая короста была гораздо толще, возможно, потому, что корма, по словам Хэдли, все это время была погружена в речной ил. Стараясь не потерять равновесие на скользких досках, Александр дошел до едва державшейся двери в маленькую каюту… и застыл на месте.
Внутри кто-то был, хотя, как и догадывалась Вероника, вовсе не сотрудник судоходной компании. На столе стояла маленькая масляная лампа, бросая тени, не позволявшие различить черты лица, но было понятно, что это женщина. Волосы у нее были длинные, убеленные сединой и заплетенные в косу, переброшенную через плечо. На женщине была лишь сорочка и голубая шаль.
— Доброй ночи, профессор, — поздоровалась она. — Я уже начала задаваться вопросом сколько мне еще придется ждать, но была уверена, что вы меня не подведете. Вы очень сообразительны.
— Миссис Гарланд? — нож выпал из рук Александра под любопытным взглядом старухи. — Вот это…
— Сюрприз? Я так и думала. Надеюсь, я вас не испугала. Возможно, было бы разумнее встретиться в отеле и поговорить, но я была более чем уверена, что встречу вас сегодня ночью именно здесь.
— Из всех обитателей Ванделёра, которых мы могли бы здесь обнаружить, вы — последняя, о ком мы подумали, — заявила Вероника, заставив старуху усмехнуться. — Как вам в голову могло прийти в одиночку заявиться на “Персефону”?
— Не думаю, что мой сын согласился бы меня сопровождать, да и моей невестке это показалось бы безумием. К тому же, как видите, я вполне в состоянии сама о себе позаботиться.
— Но это вовсе не умаляет рискованности вашей вылазки, — напомнил Александр. — Этот корабль сильно поврежден, миссис Гарланд. Понимаю и разделяю ваше любопытство, но лучше вам вернуться домой, пока не случилось какое-нибудь несчастье.
Едва заметная до этого улыбка миссис Гарланд стала шире.
— Но я уже дома, профессор Куиллс, я снова дома, — она ласково провела рукой по столу, словно пытаясь прощупать сквозь слой водорослей каждую трещинку. — В доме человека, которого любила всю жизнь.
“ У этой несчастной женщины непорядок с головой, — обеспокоенно подумал Александр. — Появление “Персефоны” лишило ее разума ”. Он уже хотел было попросить друзей отправиться в деревню и оповестить ее родных, когда женщина вдруг подняла на него взгляд. Свет лампы выхватил похожие на лед голубые глаза, а в волосах мелькнули еще не выцветшие пряди гагатового цвета. И тогда он понял, что она хотела ему сказать и почему ее черты показались ему знакомыми. Точно такое же лицо, увенчанное короной из листьев плюща, смотрело на них с противоположной стороны корабля.
Это открытие так поразило профессора, что он не знал как реагировать. Оливер, должно быть, подумал тоже самое, так как Александр услышал как тот изумленно вдохнул и пробормотал:
— Это невозможно. То, что вы пытаетесь нам сказать — невозможно. Ваш сын рассказал, что ваша семья приехала из Техаса. Вы не можете быть той женщиной, которая…
— Мой сын не солгал по той простой причине, что считает нас уроженцами Техаса, — вздохнула женщина. — Я вовсе не горжусь тем, что была вынуждена жить во лжи… из страха, что кто-то узнает почему я когда-то отсюда уехала.
— Виола Ванделёр? — вырвалось у Теодоры. — Вы претендуете на то, что на самом деле являетесь…
— Не может быть, — повторила за ней ошарашенная Вероника. — Виола Ванделёр — мертва, миссис Граланд. Она погибла при пожаре, уничтожившем плантацию! Нам рассказали, что ее нашли в библиотеке! Осталась лишь горсть обугленных костей!
— Да, я тоже слышала эти истории. Полагаю, во время пребывания в отеле “Ванделёр” у вас была возможность разузнать некоторые подробности о прошлом предыдущих хозяев. Тем не менее, вы еще очень далеки от истины.
Продолжая говорить, женщина подняла с пола стул с почти полностью обглоданной рыбами обивкой, и, устало вздохнув, села на него. Все еще не в силах среагировать, Александр украдкой разглядывал миссис Гарланд. Теперь, когда она находилась ближе к источнику света, стали очевидны говорящие сами за себя детали, как, например, костная структура лица, которое профессор впервые увидел еще на фото в Кодуэлл Касл. Только сейчас его черты были искажены кружевом морщин.
— Знаю, мой сын рассказывал вам, что несколько лет назад мы жили в Канзасе, где владели подобным постоялым двором. И наверняка рассказывал и о том, что его покойный отец работал на лесопилке в южной части города, откуда мне пришлось уехать после его гибели в битве, — пожилая женщина помолчала немного и продолжила: — Не было никакого Гарланда, сражавшегося против армии Союза. Человек, чей портрет висит над камином в нашей гостиной никогда не был моим мужем. Даже не знаю как его звали: я купила портрет в антикварной лавке в Канзасе вскоре после родов, и когда мой Кристофер подрос, то сказала ему, что это его отец и что он герой, отдавший свою жизнь за Конфедерацию. По большому счету, это не так далеко от истины…
— Настоящим отцом Кристофера Гарланда был капитан Вестерлей, — еле слышно произнес Оливер. — Ваш сын все эти годы жил в Ванделёре, веря, что “Персефона” — это всего лишь легенда.
— Да, и вы даже не представляете насколько я этому рада. Я всегда старалась уберечь Кристофера от моего прошлого, и знаю, что поступила правильно. Приняв решение исчезнуть навсегда, я сделала это ради него. Я смогла жить дальше только потому, что была нужна своему сыну.
— Что произошло той ночью на плантации? — спросил Александр, присаживаясь на корточки напротив миссис Гарланд. — Как вам удалось спастись?
— Знаете, я и сама до сих пор задаюсь этим вопросом. Я действительно подожгла дом узнав, что Уилл никогда ко мне не вернется. Я была в отчаянии, профессор, хотела умереть, чтобы как можно быстрее с ним воссоединиться. И сделала бы это именно так, как вам рассказали, если бы не… — она положила руку на живот, — Кристофер и его пинок, который я почувствовала в тот момент, когда села на диван в объятой пламенем библиотеке в ожидании смерти. Тогда я впервые ощутила его шевеления в утробе. Я и не надеюсь, что вы сможете понять насколько подобные вещи могут изменить жизнь женщины, но когда я осознала, что живу, несмотря на то, что Уилл и перестал дышать… Я поняла, что он никогда не простил бы мне, если бы я убила нашего малыша.
— Итак, вам удалось сбежать, — с трудом сдерживая эмоции, сказала Вероника. — Вы уехали не только из Ванделёра, но и из Луизианы, чтобы начать новую жизнь под новой фамилией… но, в таком случае, — она вопросительно взглянула на дядюшку, — чей труп был обнаружен в библиотеке?
— Я узнала об этом лишь восемь лет назад, — призналась Виола, подперев голову рукой. — Одним жарким августовским днем 1897 года в Техасе, мой сын с женой уехали в гости вместе с Кристианом, а я осталась на постоялом дворе одна, появился он. Поначалу я его не узнала, но когда он своим низким голосом позвал меня настоящим именем, вспомнила, где слышала этот акцент. Годы не пощадили Фила Доджера, хоть его волосы все еще были золотыми, а глаза, которые когда-то заставили мою лучшую подругу забыть о богатстве Мерло, голубыми. Мы проговорили почти час, но я не хотела рассказывать ему, что вот уже много лет никто не зовет меня Виолой. “ Надеюсь, он скоро уйдет ”, — думала я, протирая полотенцем посуду за стойкой, пока он осушал второй из предложенных ему в память о старых временах стаканов. Но, прежде чем он ушел, я решила спросить его о Пэнси. Я ничего о ней не слышала с тех пор, как однажды вечером в 1861 году она пришла ко мне на плантацию попрощаться перед побегом в Мексику с Доджером. Я полагала, что она давно превратилась в почтенную матрону, возможно, по-прежнему кокетливую и счастливую. Но, к моему удивлению, Доджер очень странно на меня посмотрели спросил: “Вы издеваетесь, мисс Ванделёр? Кто может знать о ней больше, чем лучшая подруга?” Его слова совершенно выбили меня из колеи и вскоре я выяснила, что произошло. Бывший жених Пэнси, Эжен Мерло, был найден мертвым при странных обстоятельствах вскоре после ее побега в Мексику. Новость об этом достигла редакции газеты, в которой работал тогда Доджер, но тот не стал ничего рассказывать девушке, не желая ее волновать. Тем не менее, несколько месяцев спустя, Пэнси обо всем узнала и, как и предполагал Доджер, сильно расстроилась. Мы знали, какое у Пэнси доброе сердце, несмотря на всю кокетливость. Никакие уговоры Доджера не могли ее успокоить, девушка решила, что Эжен покончил с собой по ее вине, из-за разбитого ею сердца и что она, по меньшей мере, обязана вернуться в Луизиану выразить соболезнования. “ Если ты не хочешь ехать со мной, я поеду одна, — заявила она тогда, обливаясь слезами. — Я знаю, что никто не захочет меня принять ни в доме родителей, ни у Мерло, но я, по меньшей мере, могу рассчитывать на поддержку Виолы. Она поймет зачем я вернулась ”. Мы с Пэнси так никогда и не встретились. После рассказа Доджера я, наконец, смогла связать концы с концами: моя подруга приехала на плантацию в ночь гибели Уилла и, когда не смогла меня нигде найти, решила подождать меня в библиотеке, как уже делала это раньше. Это было последнее неверное решение, принятое моей бедной Пэнси, — вздохнула Виола, печально окидывая взглядом внимательно слушавших ее англичан и Теодору. — Видимо, она была там, когда я подожгла занавески, но я ее не видела. Возможно, она потеряла сознание из-за дыма… Почувствовав пинок Кристиана, я бросилась к окну, спрыгнула в сад и, уже на следующий день, когда с помощью пообещавшей хранить молчание Мэй Куин решила исчезнуть из Ванделёра, я услышала слухи о найденном в библиотеке теле. Говорили, что погибла хозяйка плантации, что ее опознали из-за черных волос, схожего телосложения и беременности. Я только не знала кто же погиб на самом деле, а Фил Доджер до конца своих дней был обречен мучиться вопросом, почему чувство вины по отношению к бывшему жениху оказалось таким сильным, что любимая женщина так к нему и не вернулась.
— Значит, именно эта женщина покоится сейчас в фамильном склепе вашей семьи на кладбище Лафайет, — прервал воцарившуюся тишину Лайнел. — Пэнси де ла Тур, забытая всем миров и похороненная под чужим именем. Печальный конец для той, у кого было все.
— Но вполне предсказуемо, имея в виду то, что сделала Мюриэль, — мрачно произнес Оливер. — Не могу не думать о кукле вуду, созданной ею из обрывков вашей одежды и прядей волос. Она бросила ее в камин библиотеки, в той самой комнате, в которой вскоре после этого погибла Пэнси.
— Боже мой, — пробормотала Теодора. — Неужели и это дело ее рук?
Александр хотел было ответить, но заметил потемневшие вдруг глаза Виолы. Женщина сжала губы, отчего четче выступили морщины на ее лице.
— Как вы узнали о кукле? Я никогда никому о ней не рассказывала, даже рабам, которым доверяла. Сомневаюсь, что Пэнси что-то знала.
— Мы прочитали это в уцелевших после пожара дневниках, — ответила непривычно смутившаяся Вероника. — Ваших дневниках… Мне очень жаль, что мы их прочитали, миссис Вестерлей, но мы не знали как продолжить наше расследование.
— Не важно, — отмахнулась Виола, проводя рукой по лбу. — По сравнению со всем тем, что происходило в доме, то, что мои маленькие секреты стали известны, не имеет большого значения. Но хоть вы и узнали много чего благодаря этим тетрадям, кое-что по-прежнему остается для вас тайной, причем некоторые факты настолько ужасны, что никто не смеет о них вспоминать, и еще меньше — писать о них.
— Как, например, гибель Мюриэль, — произнесла Теодора, и Виола повернулась в ее сторону. — Нам рассказали, что ее разорвали кайманы во время ее очередной ночной прогулки по болотам, оставив лишь горсточку костей. Но никто не объяснил почему она туда пошла и как мог произойти такой страшный несчастный случай?
— Ах, — снова вздохнула Виола, поправляя шаль. Из-за нервно дрожащих рук она вдруг стала казаться гораздо старше. — Именно об этом я и думала: что же произошло тогда с моей сестрой. — Полагаю, что раз уж вы так серьезно взялись за свое расследование, то уже поняли какова была моя сестра, — женщина набрала побольше воздуха в легкие и продолжила: — Мюриэль была само зло, чистое зло и ничего больше. Она была безумицей, находившей удовлетворение лишь причиняя боль другим. К несчастью, в мире есть немало подобных ей людей: не способные быть счастливыми, они разрушают счастье окружающих. Мюриэль делала это с момента своего рождения… сначала с моими родителями, которые никогда ее не любили, впрочем, как и меня: затем с нашим старшим братом Филиппом, почти таким же порочным человеком как и она, хоть и более безобидным из-за своей глупости… и, наконец, со мной и Уиллом, потому что обладали тем, что ей самой было недоступно. Мюриэль было невыносимо видеть, что между нами существовало то, что не могла разрушить даже ее ненависть. Думаю, она поступила бы точно также с любым человеком, которого я бы полюбила. Ей нужен был не сам Уилл, а лишь возможность отнять у меня любимого. В течение нескольких месяцев, когда ей обманом удалось женить на себе, Мюриэль считала, что получила его навсегда и, наверное, ощущала себя самой счастливой женщиной на свете. При этом она была уверена в своей безнаказанности, что Уилл никогда не посмеет рассказать мне о том, что между ними произошло, когда она заманила его в постель. Но Уилл во всем мне признался, потому что был в отчаянии. С того самого дня он жил словно в аду и в начале октября 1861 года, когда проводил сезон на плантации по настоянию Мюриэль, желавшей помучить меня своим триумфом, увидел меня однажды вечером и решил поговорить. Он был так настойчив, что мне ничего не оставалось, как пойти с ним в поля индиго до самой границы болот, чтобы наверняка скрыться из глаз моей сестры. Тогда я и узнала почему купленное для меня кольцо оказалось на пальце Мюриэль. Уилл никогда не переставал любить меня, а жизнь с Мюриэль лишь приумножила его чувства ко мне.
— Должно быть, Мюриэль узнала о разговоре, как вы ни скрывались, — предположил Александр, — поэтому тоже пришла на болото той ночью…
— Она появилась среди посадок индиго как олицетворение самой смерти, — прошептала Виола с потерянным взглядом и нервно сглотнула. — Я так никогда не узнала сколько времени она нас слушала, но, может услышала все и видела, как мы целовались. В ее руке был кухонный нож…
— Не кайманы убили вашу сестру, — затаив дыхание произнес вдруг Лайнел, — они лишь скрыли убийство!
— Она ранила Уилла, дрожащим голосом продолжила Виола, — набросилась на нас и вонзила нож ему в плечо, когда он заслонил меня своим телом. Никогда не забуду выражение ее лица в тот момент… широко раскрытые голубые глаза, взъерошенные волосы. Уилл упал на землю, моя сестра снова кинулась на него, чтобы снова ранить… не помня себя, я выхватила у нее нож и прямо там, среди болотных кипарисов и полей индиго, перерезала ей горло. В темноте ее кровь казалась черной, моя сорочка была перепачкана и, вернувшись домой, я бросила ее в камин, чтобы никто не узнал о случившемся. На одежде Уилла тоже осталась кровь, а также на его полном ужаса лице, на моем собственном лице... Во имя всех святых, как в ней могло быть столько крови?
Текущие по лицу Виолы слезы почти заглушили последние слова. Теодора прижала руку ко рту, Лайнел, под впечатлением от услышанного, сел на корточки рядом с Александром и взглянул старухе в глаза.
— Как вы уже догадались, — продолжила после паузы Виола, — кайманы послужили нам прекрасным прикрытием. Уилл и я прошли вглубь болота с телом Мюриэль, следя за тем, чтобы не оставалось следов крови, и бросили его в трясину. В темноте тут же появилось множество сверкающих глаз, поспешивших на запах крови животных. Они накинулись на нее так, словно она была жертвой какого-то ритуала, но Уилл не позволил мне на все это смотреть. “ Она ушла, — шепотом напомнил он, ведя меня, дрожавшую от страха, домой, — она ушла навсегда, Виола. Наконец мы свободны ”.
— Если это послужит вам утешением, миссис Вестерлей, скажу, не стоит обвинять себя, — заверил ее Александр, на лице которого отражалась смесь сожаления и восхищения. — Скорее всего, Мюриэль убила бы вас обоих, если бы не ваша быстрая реакция.
— Александр прав, — согласился Оливер, — то, что вы сделали, было лишь самозащитой и ни один суд, узнав о случившемся, не смог бы вас осудить.
— И все-таки, она была моей сестрой, — ответила Виола. — Безумной, но единственной сестрой… а я зарезала ее, словно свинью на бойне. Но я вас уверяю, что вовсе не ненависть направляла той ночью мою руку… — пожилая женщина окинула взглядом помещение. Александр подумал, что они, вероятно, находились в каюте капитана, — а любовь. То, что было между мной и Уиллом, что живет до сих пор, хоть и прошло уже почти полвека. Истинная любовь. То, ради чего люди совершают любые безумства, то, что может спасти или погубить души. Вы слишком молоды, чтобы понять, но страсть, о которой пишут в романах, вечная любовь … действительно существуют, хоть и очень редко, словно хранимые морем сокровища. И именно поэтому мы должны бороться за нее всеми силами.
Глава 33
— Все эти годы, — продолжала говорить старуха, — мне пришлось жить с воспоминаниями о том, что тогда случилось, раз за разом повторяя себе самой, что я должна быть сильной ради Кристофера и выстроить для него новую жизнь, которая будет принадлежать только нам двоим. Но то, что Фил Доджер рассказал мне про Пэнси и осознание того, что нанесенный Мюриэль ущерб оказался гораздо глубже, чем я себе представляла, заставило меня задуматься о необходимости вернуться в Ванделёр. По счастливому совпадению, моя невестка нашла в одной из газет объявление о продаже постоялого двора по причине смерти прежнего владельца. Мне не пришлось долго уговаривать Кристофера с женой на переезд, они оба любили узнавать новые места, да и местные жители с первых дней приняли нас с распростертыми объятиями, не подозревая, что я когда-то являлась хозяйкой этих мест. Что касается меня, то я была рада находиться подле брига Уилла. Я чувствовала, словно вернулась в родной дом вместе с ним.
— А вам приходило в голову, что Мюриэль может иметь отношение к кораблекрушению? — подходя к столу поинтересовался Оливер. — Или думали, что это лишь несчастный случай?
— Как же это мог быть несчастным случаем, если Миссисипи была совершенно спокойна, пока “Персефона” не поравнялась с плантацией? Нет, даже не было необходимости видеть, что же происходило на борту, чтобы понять, что, как мы с Уиллом и боялись, Мюриэль продолжала наблюдать за нами из тьмы, выбирая подходящий для нападения момент. Возможно, вуду помогло ей продлить свое существование и после смерти, превратив ее в прикованный к бригу жаждущий мести дух.
— Она находилась в ростре, — тихо добавила Вероника. Виола растерянно посмотрела на нее. — Недавно мы познакомились с единственным выжившим после кораблекрушения моряком. Он рассказал, что видел ростру за несколько мгновений до затопления… как из нее появилось нечто непонятное.
Услышав такое, Виола поначалу не могла вымолвить ни слова.
— Я и не думала, что она на такое способна, но это многое объясняет. Мюриэль однажды уже отняла у меня Уилла, теперь она провернула этот трюк с деревянной скульптурой.
— Эта статуя, которую сбросил ваш муж, снова находится на борту, — несколько нетерпеливо произнес Александр. Он уже не был так уверен в правильности принятого решения о воссоединении ростры и брига. — Все эти сорок три года она находилась в самом сердце болота под присмотром ваших бывших рабов, но несколько часов назад они передали ее нам, чтобы раз и навсегда покончить с этим делом. Правда, мы пока не знаем как это сделать…
— Мои рабы? — широко раскрывшиеся от удивления глаза Виолы стали казаться ярче. — О чем вы говорите, профессор Куиллс? Они все еще в Ванделёре?
Продолжить расспросы она не успела: снаружи послышались крики. Все вздрогнули и обернулись в сторону расшатаной двери из каюты капитана. С пристани доносился шум голосов, потом последовал испуганный женский визг.
— Боже мой, — Александ так поспешно пошел по палубе, что чуть не сбил с ног Теодору. Остальные последовали за ним. — Что это было?
— Может, какие-то проблемы в деревне? — предположила Вероника. — Наверное, это жители...
— Это не они, — оборвал ее Оливер. Даже в темноте было заметно как застыло его лицо. — Этот голос я узнаю везде. Он принадлежит леди Сильверстоун.
Он облокотился о повернутый к берегу борт, его друзья тоже. Теперь они различили облаченную в шелковый халат фигуру, бегущую по причалу к “Персефоне”.
— Она пришла убедиться, что со мной все в порядке, — пробормотал Оливер, следя глазами за фигурой. — Накануне вечером я рассказал ей о бриге и о том, что привело нас в Ванделёр. Наверное, она боялась, что со мной что-то может случиться.
— Что ты рассказал леди Сильверстоун? — воскликнул Лайнел. — О чем, дьявол тебя побери, ты думал, Твист? Неужели тебе мало того, что ты полощешь наше грязное белье в твоих романах?
Оливер собирался ответить на выпад, но на причале вдруг появился новый персонаж, следующий по пятам за леди Сильверстоун. Англичане с удивлением распознали в нем лорда Сильверстоуна, который был в одной рубашке и с взъерошенными волосами, и не смогли удержаться от возгласа, почти заглушившего крики леди Сильверстоун, когда лорд вдруг схватил жену за волосы и с силой дернул назад.
Увидев, как женщина падает навзничь на пристань, освещенную подвешенным к крыше навеса фонарем, Оливер изрыгнул проклятия и побежал к ней.
— Оливер! — попытался его остановить встревоженный Александр. — Подожди, Оливер!
— Что-то мне это совсем не нравится, — сказала Вероника. — Он попадет в большие неприятности, пытаясь вести себя как рыцарь, если мы не сможем его остановить!
Не сговариваясь, Александр, Лайнел, Вероника и Теодора направились на пристань, оставив Виолу в каюте. С каждым мгновением голосов было все больше, встревоженные жители выглядывали из окон.
— Ах ты проклятая лживая дрянь! Решила выставить меня на посмешище перед всеми? Думаешь, я буду сидеть сложа руки, пока ты…
— Во имя всего святого, лорд Сильверстоун, отпустите свою жену! — воскликнул профессор, преодолевая последние разделявшие их метры. Леди Сильверстоун рыдала у ног мужа, пытаясь высвободить пряди своих волос из его кулаков. — Не знаю, что между вами произошло, но это не лучший способ решать проблемы!
Лорд Сильверстоун был в ярости от подобного вмешательства, но не успел ничего ответить — из темноты появился кулак Оливера и обрушился на его лицо, опрокидывая лорда спиной на землю.
— Не смейте трогать мою мать, или будете иметь дело со мной!
Сказать, что его друзья застыли в шоке, было ничего не сказать. Лайнел в удивлении открыл рот, Вероника и Теодора изумленно наблюдали, как Оливер помогал подняться плачущей леди Сильверстоун. Лорд Сильверстоун, тем временем, привстал, опершись на локоть и ошарашенно ощупывал окровавленные усы.
— Можно подумать, у нас до этого было недостаточно проблем, — пробормотал Лайнел, становясь плечом к плечу с Александром. — Я, конечно, всегда мечтал набить морду аристократу, но…
— Оливер, ты что, с ума сошел? — выпалил Александр. — Защитить леди Сильверстоун это, конечно, очень благородно, но ты зашел слишком далеко!
К всеобщему недоумению, лорд Сильверстоун вдруг расхохотался.
— Вижу, что мы в вас не ошиблись, мистер Сандерс. Думаю, моя супруга и я подозревали одно и то же, хоть и ни разу этот вопрос не обсудили. Достаточно было взглянуть на ваше лицо там, на “Океанике”, чтобы разобраться, что к чему.
Вероника беспокойно вскрикнула, когда лорду Сильверстоуну удалось, наконец, подняться. Еще на лайнере она отметила его крупное телосложение. Теперь же выяснилось, что он почти на голову выше Оливера. Впрочем, похоже, их друга это ничуть не останавливало.
— Мама, тебе следует вернуться в отель и остаться с Лили, — тихо сказал Оливер. — Не хотелось бы, чтобы ты все это выслушивала…
— Нет, пусть останется. В конце концов, именно этого ты всегда хотела, верно? — выпалил жене лорд Сильверстоун. — Вернуть то, что мы должны были похоронить в том крошечном гробике…, то, что не имело права на существование.
— Лорд Сильверстоун, о чем вы говорите? — попыталась вмешаться Теодора, но мужчина даже не взглянул на нее. — Какое отношение мистер Сандерс к вам двоим?
— Вперед, — подначивал лорда Оливер, — расскажите моим друзьям почему вы ударили жену и почему не находите себе места с того момента, как нас познакомили, хотя тогда я еще ни о чем не знал.
— Думаю, мы уже кое о чем догадываемся, — заверил его Александр. — Только думаю, это не самое подходящее место для обсуждения подобных вещей. Полагаю, нам стоит вернуться в отель и все обговорить как цивилизованные люди, без любопытствующих зевак.
— А мне плевать, что там подумают какие-то деревенщины, — ответил лорд Сильверстоун. — Я уже должен быть привычным к перешептываниям за спиной, и что на меня показывают пальцем за то, что женился на шлюхе, слишком привыкшей раздвигать ноги перед любым попавшимся на пути поэтишкой, — леди Сильверстоун вскрикнула и прикрыла лицо руками. — Почему бы и не рассказать этим джентльменам о том, что ты скрывала все те месяцы, когда сбегала из дома, чтобы покувыркаться с этим мистером Никто?
— Фредерик, пожалуйста, — выговорила женщина, избегая смотреть мужу в глаза. — Если хочешь наказать меня за это, делай со мной, что хочешь, но не впутывай в это Оливера. Он лишь жертва в этой ситуации…
— Ну да, конечно, точно также, как и твой ненаглядный Энтони Паркс, верно? Ты действительно была такой дурой и считала, что я буду спокойно взирать на твои измены?
Леди Сильверстоун перестала всхлипывать:
— Что ты такое говоришь, Фредерик? Откуда ты знаешь, что его звали Энтони Паркс?
— Вижу, что я не ошибся: ты даже еще глупее, чем я думал, — презрительно произнес лорд, поглаживая перепачканные кровью усы. — Ты должна была сообразить, что не только ты понесла наказание. Ты не можешь оскорблять меня подобным образом и при этом надеяться, что я буду вести себя как слабак, неспособный взять правосудие в свои руки. Если ты так доверяла этому Парксу, неужели не удивилась, когда он вдруг пропал? Никогда не задавалась вопросом куда он делся?
— Разумеется, задавалась, но думала, что ему надоело меня ждать… что устал ждать от меня окончательного решения, и поэтому не…
Она умолкла, глядя как лорд Сильверстоун качает головой с выражением недоверия и отвращения на лице. Оливер дрожащими руками притянул мать поближе к себе.
— Не может быть, что вы намекаете.... Да если вы осмелились что-то сделать с моим отцом...!
— Не переживайте так, мистер Сандерс, это сделал не я, — ответил аристократ. — Я лишь позаботился отдать распоряжения, необходимые для устранения препятствия. Я не уверен, сбросили ли его в реку в районе Суинфорда или Келмскотта[1], но, полагаю, что это не столь важно. Главное, что я избавился от самой досадной помехи. Впрочем, не от самой, — досаднейшая стоит сейчас прямо тут, перед моим носом.
— Ублюдок, — прошептал Оливер, в то время как его мать, судорожно обнимая сына за шею, снова разрыдалась. — Как вы могли… как вы посмели..?
— Сделать то, что сделал бы на моем месте любой достойный мужчина? По-вашему, я был недостаточно милосерден? — ответил лорд, окидывая взглядом присутствующих. — Достаточно и того, что я не стал подавать на мою жену в суд. Если бы я это сделал, Арабелла, то ты до сих пор расплачивалась бы за это. Тебя бы осудили за измену и забрали все, включая Филис и Эвелин.
— Это просто невероятно, — заявил Александр, в ужасе тряхнув головой. — Речь идет не просто об убийстве, а о том, что вы гордитесь содеянным. Как вы можете быть настолько лишенным морали, милорд?
— Лишенным морали? — лорд Сильверстоун испустил смешок, больше похожим на собачий лай. — Меня обвиняют в отсутствии