— За что?
— Без разговоров. Пройдемте с нами. Вам все расскажут, за что и почему.
Офицеры комендатуры берут под руки старшего лейтенанта и ведут его, ослабевшего в ногах, к машине.
Посредине актового зала стоит красавица елка, натуральная, пахучая, до потолка, украшенная игрушкам и со звездой наверху. В зале в праздничной гражданской одежде сидят офицеры части с женами, со взрослыми и маленькими детьми. Кто-то успокаивает своих плачущих или слишком разбаловавшихся ребятишек.
Люди перешептываются:
— Какую елку достал наш командир! И где ему только удалось такую найти? Вот это подарок нашей детворе и всем нам!
— Золотой человек!
А Владимира рядом с женой нет. Он стоит за кулисами с гитарой. Художественная самодеятельность части. Два офицера разыгрывают интермедию Романа Карцева «Доктор, сшейте мне костюм!». Один офицер в белом халате и шапочке, другой в обычном костюме.
— Это поликлиника.
— Я знаю.
— Хирургическое отделение.
— Я понимаю.
— Я врач. А это больные.
— Я все понимаю, доктор! Я ж не дурак. Я все понимаю! Но войдите и в мое положение. Я уже в этом не могу больше ходить! Сшейте мне костюм. Троечку, такую, троечку. Карманы врезные. Наискось. Брюки двадцать четыре.
— Достали Вы меня! Материал у Вас с собой?
— С собой.
— Давайте! Через неделю придете на примерку. И запишитесь на прием! Без этих штук! Скажете, что у Вас правосторонняя грыжа. Понятно?
— Понятно. Гомо сапиенс!
Зрители восторженно хлопают в ладоши. Конферансье объявляет следующий номер и приглашает на сцену Ершова исполнить песню барда Вахнюка «Твои глаза». Ершов под гитару поет. Звучат бурные аплодисменты публики. Владимир поет еще одну бардовскую песню. Все танцуют под музыку вокально-инструментальногоансамбля части.
— Сходи, скажи музыкантам, — говорит один офицер другому, ведущему концерт, — чтобы сделали перерыв. Я сейчас для разнообразия поставлю кубинскую музыку, которую я у Ершова с магнитофона переписал. Потом, когда я включу кубинскую музыку, ты громко попросишь Ершова и Марию станцевать для всех кубинский танец. Ясно? Давай, действуй!
ВИА уходит на перерыв. По местной трансляции из динамиков начинает тихо звучать кубинская мелодия. Офицер выходит на середину зала к праздничной, живой елке.
— Внимание, друзья! Давайте попросим наших «кубинцев», семейную пару Ершовых, показать нам какой-нибудь кубинский танец пока оркестр отдыхает. По Туркмении ходят слухи, что они здорово танцуют, но скрывают свои таланты от общественности. Пришло время показать себя народу! Попросим их! Мария! Владимир!
Из динамиков несется страстная, зажигательная кубинская музыка. Владимир берет за руку Марию и, переглянувшись с ней, выводит ее в центр фойе, и они исполняют зажигательную сальсу. Не дожидаясь окончания танца, к ним присоединяются другие пары. Все азартно, как могут, у кого как получается, танцуют сальсу, яростно вращая бедрами. Потом танцующие и зрители хлопают себе и Ершовым. Всем радостно и весело!
В полупустыне бушует песчаная буря. Воет ветер. Не видно ни зги. Сквозь щели оконных рам просачивается песок и откладывается кучками на подоконниках. А с подоконников стекает на пол. Мария с сырой тряпкой обходит квартиру и собирает везде песок в совочек. Подметает пол. Володя держит на коленях сынишку.
— Так, Энрике. Мы здесь пока с тобой живем. Тут пески, верблюды. Знаешь теперь, кто такие верблюды?
— Знаю!
— Но ведь Россия, она большая, сынок. Она очень большая, наша страна. Там и леса есть, и озера, и моря, и снега, и горы. Вот послушай стихи о России. Я сейчас тебе почитаю. Там про все это говорится. Хочешь?
Володя сажает сына в кресло, подходит к этажерке и выбирает одну из книжек.
— Мария, посмотри, как там наш …. Спит?
Мария, поцеловав Володю в щечку и пощекотав ему игриво грудь, уходит в другую комнату, а Володя садится на корточки перед Энрике.
— Смотри, как здорово написано о нашей красивой Родине.
В бору, где барсучьи петляют следы…
Энрике его перебивает.
— Пап, а что такое «бор» и что такое «барсук»?
— Бор-это такой лес, где растут деревья с широкими такими листьями, а барсук, барсук-это хищный зверек из семейства куниц. Знаешь, кто это, куница?
— Не-а!
— Я тебе книжку с картинками завтра принесу. О зверятах. Барсук… барсук-это такой звереныш с неуклюжим телом и острой мордочкой.
Володя сдвинутыми пальцами изображает мордочку зверька.
— И с густой, длинной, грубой шерстью.
Отец взъерошивает пальцами свои волосы.
— Теперь понятно?
— Ага!
Володя начинает читать стихи.
— Итак!
В бору, где барсучьи
петляют следы,
таращатся сучья
в оплаве слюды.
И словно в белёсом
студеном стогу
белеет береза
на белом снегу.
На фоне сугроба
не слишком бела.
Но дышит утроба
живого ствола,
который упрямей
в ледовом плену
корой и корнями
сосет белизну.
Что в зиму накопит,
то лету отдаст.
Залетная копоть
вминается в наст.
Залётное древо
в сосновом бору.
Но смотрит без гнева
сосна на сестру.
Ей ведомо: к зною,
набравши разбег,
завьюжит сквозь хвою
березовый снег,
чтоб дрожью по коже
зелёная грусть,
чтоб видел прохожий,
что вот она — Русь!
— Как, тебе стихи, нравятся?
— Нравятся.
Володя убрал книгу и пошел в другую комнату, где, увидел, что там, склонившись над кроваткой сынишки, плачет Мария.
— Что с тобой, моя ласточка?
— Влади! Так хочется домой съездить на Кубу. К маме, к отцу! — всхлипнула Мария — Как они там?!
— Как я тебя понимаю, солнышко. Но… деньги. Где же их взять столько? Знаешь, сколько на Кубу авиабилет стоит? Можно продать машину, но тогда на чем ездить будем, когда в Москву вернемся. Нам еще и квартиру снимать придется. И в отпуск меня почему-то не отпускают. Командир сказал, что скоро я им понадоблюсь по прямому назначению.
Мария тяжело вздыхает.
— Знаю. Давай будем понемногу откладывать. Я вот скоро воспитателем в детсад или ясли пойду. Как только там место освободится.
— Или попросим отца продать машину, и ты слетаешь. Я ему напишу, справится л он с этим делом?
— Давай подумаем, как лучше сделать.
— И Хуанито с тобой рядом там будет. Под присмотром. Что-нибудь придумаем, дорогая. Будем на всем экономить и потихоньку копить на твою поездку домой. Успокойся, родная моя, съездишь, съездишь…. Подожди, потерпи еще немножко.
В штабе сидят человек двадцать офицерского состава части. Перешептываются. Смеются. Один офицер убивает муху газетой на плече другого. Тот в шутку начинает возню. Их успокаивают и разнимают.
— А чего он? Своих мух пусть бьет! Вон на нем сколько сидит!
Дверь вдруг распахивается, и в комнату входит командир части. Встает полковник с краю.
— Товарищи офицеры!
Все офицеры встают по стойке смирно. Полковник всех оглядывает. Показывает на пуговку одного капитана. Тот застегивает пуговицу на воротнике.
— Вольно. Садитесь.
Офицеры части занимают свои места на скамейках, стулья и табуретках.
— Товарищи офицеры, нам поставили новую задачу. Превратить нашу воинскую часть в учебный центр для иностранных обучающихся. Срок установлен нереально малый, но мы должны уложиться. Кровь из носа. Работа найдется каждому. Спрашивать буду по всей строгости. У нас здесь будут проходить обучение военнослужащие из разных стран. И мы должны так обустроить наш центр и так себя культурно вести, чтобы быть обще-показательным примером. Нас будут и из Москвы постоянно проверять. В индивидуальном порядке я ознакомлю каждого из вас с новым кругом ваших новых обязанностей. И помните: «Болтун — находка для шпиона!» За секретностью будет следить Начальник особого отдела. Не огорчайте его. С Вашими семьями встретится замполит и расскажет им, как себя надо вести, что можно, а что нельзя. Со всеми вопросами обращайтесь ко мне. Но не думайте, что мы отгораживаемся стеной от иностранцев. У нас будут совместные концерты, вечера отдыха, танцев, экскурсии в Баку. Только вот заходить к ним в квартиры запрещается. А так дружите, общайтесь. Будем строить метрах в пятистах отсюда учебную площадку для ракет и штабных кабин управления зенитными комплексами для практических занятий по наведению, перехвату, ведению, сопровождению и сбиванию целей. Построим новую баню для иностранцев, три жилых корпуса, один с квартирами для офицеров и два казарменного типа для рядового состава. Столовая будет отдельная для иностранцев. Прибудут около семидесяти переводчиков со всего Советского Союза. Их поселим в крайнем от части двухэтажном доме. Эта информация разглашению не подлежит Я полагаю, Вы меня поняли? За разглашение, сам и знаете… Присягу все давали.…
— Там, где сейчас парашютоукладчицы?!
— Да. Рота девушек, укладчиц парашютов, будет переведена в расположение соседнего аэродрома. Хватит с нас конфликтов.
Офицеры зашумели. Возмущенно, недовольно, с усмешками.
— Спокойно! Спокойно, товарищи офицеры. Сколько мы, я имею в виду нас с замполитом и Ваших жен, натерпелись от Ваших походов к этим дамам за эти годы. Сколько было конфликтов, семейных драм, слез, драк, разборок из-за этих молодых особ. Хватит с нас. Не хватает еще, чтобы наши офицеры и рядовые устраивали нам здесь разборки из-за наших Джульетт с иностранцами, тоже еще теми…. Это был бы международный скандал. Мы этого не допустим. Так что прощайтесь со своими зазнобами и возлюбленными и, если хотите, ходите к ним через пустыню пятнадцать километров. Кто действительно влюблен. Или вон развлекайтесь с девицами в Красноводске или в Баку. В меру! Для холостяков у нас квартир, вы сами прекрасно знаете, свободных нет, так что женитьба не поможет. К нам приедут преподаватели высшей категории с семьями для обучения иностранцев и управления всем комплексом. Для них построим один блочный дом, потому что приеду они надолго. За полгода обучим этих, потом на полгода приедут другие. Готовьтесь к новой жизни. Вот пока все. Обдумайте. У кого какие будут вопросы, соберемся здесь еще не раз и все обсудим и Вам разъясним. А сейчас все свободны.
Возбужденные новостью, офицеры, переговариваясь, сразу хватаются за сигареты, мнут их в руках, вставляют в рот, вываливаются толпой из кабинета. В штабе остаются: командир части, его заместитель, начальник особого отдела, замполит, начальник по материально-технической части, снабженец и начальник медсанчасти.
— Ну, что-ж, товарищи офицеры, давайте обсуждать наши первоочередные планы и действия. Завра ждем комиссию из Генерального Штаба. Будем их встречать. Записывайте, что кому делать.
Мужчина смотрит в окно и спешно одевается тайком от жены, которая на кухне, и хочет незаметно улизнуть из дома. Но на пороге двери его уже встречает супруга.
— Не пущу! Что хошь со мной делай! Не пущу и все! Хоть убей! Через мой труп!
Мужчина мнется, хочет жену отстранить от двери, но та упирается и, наконец, встает на колени перед мужем.
— Остынь! Не пущу. Себя зарежу и тебя!
Муж возвращается в комнату, садится угрюмый на диван и обхватывает голову руками…
На асфальтовой дороге перед подъездами дома стоят несколько автобусов: два «ЛАЗа», «ПАЗ» и два грузовика. Девушки выносят из дома свои пожитки с бирками, отдают их солдатам. Те грузят вещи в грузовики. Девушки в гражданской одежде рассаживаются грустные по автобусам. Одна парочка целуется. Не могут оторваться друг от друга. Другая девушка со слезами на глазах машет своему возлюбленному из окна автобуса. Один офицер не может отпустить от себя свою любимую.
— Я, я, я к тебе буду ездить! Часто! Каждое воскресенье! Мы с тобой теперь на веки! Пустыня, ничто и никто не разлучит нас. Нашего ребеночка береги! Выходи за меня замуж!
— Наконец-то! Где ж ты раньше был? Дождалась! Любимый! Я уволюсь и выйду за тебя замуж и к тебе приеду.
— Буду ждать! Да! Надо было раньше это сделать!
— Быстренько, быстренько. Время ограничено. Поймите же, девушки! Ну, товарищи офицеры. Давайте, заканчивайте! - Подгоняет всех офицер с повязкой на рукаве- ответственный за освобождение помещения и отправку парашютоукладчиц. Он вытирает платком шею. Смотрит на часы. В отчаянии машет рукой. Прощание с парашютоукладчицами затянулось и надолго. Другая девушка держится за руку офицера, который не хочет отпускать ее от себя. За другую руку офицера в другую сторону тянет его жена.
— Ну, все! Хвати уж! Пошли домой! Уехала, так уехала.
— Я тебя никогда не забуду!
Подбегает офицер в форме и бросается в объятия ожидавшей его девушки.
— Ты же на дежурстве! Знаешь, что с тобой сделают, дорогой мой?
— Да, пусть хоть расстреляют. Дальше Кушки не сошлют. Я не мог не прийти тебя проводить. Увидимся. Я не прощаюсь.
— И я не прощаюсь, милый.
Но вот все рассаживаются по местам. Офицеры бегом провожают машины до выезда из части. Последние возгласы провожающих и уезжающих:
— Навсегда с тобой! До встречи! Береги себя! Люблю! Люблю! Люблю!
Машины уезжают и скрываются в пыли. Офицеры стоят грустные, машут автобусам вслед. Некоторые смахивают со щек слезы….
И вот в часть прибыли переводчики испанского языка, человек 60 со всего Союза. Из Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, Пятигорска, Кишинева, Одессы, Ташкента…. И здоровые, и больные. Гребли в военкоматах всех подряд. Были два переводчика из Ташкента, которые испанский язык совсем не знали. Видимо, купили себе дипломы. Куда их определить? Не отправлять же обратно. Направили их дежурить в санчасть.
Первое построение. Строй в две шеренги. Какое там по росту! Как попало, так и встали. Их же строевой не обучали. Потом уже немного их промуштровали. Все в солдатских панамах, но с офицерскими эмблемами, в солдатских тяжелых ботинках, в поясах с портупеей, в удлиненных так называемых кителях и штанах-шароварах из лавсана, который «не дышал». Таких в армии на сборах кадровые офицеры называют и сейчас «партизанами».
Владимир тоже встал в строй во вторую шеренгу в своей нормальной военной форме, как кадровый офицер. Командир части проверил присутствие всех по списку по-фамильно и сказал кто, где и с кем будет работать из прибывшего из одной Латиноамериканской страны иностранного контингента, состоящего из 40 офицеров и 250 рядовых. Владимир потом рассказывал своей супруге через полгода, что эти иностранцы - офицеры, как десантники, прошли подготовку в американском Центре «Вест Пойнт». Перед отлетом домой они признавались, что если полгода выжили в полутропической Янгадже, с ее песчаным бурями, а потом и на стрельбах при 15 градусах мороза в степи на полигоне «Капустин Яр», то они теперь просто суперкомандос, и им вообще все нипочем!
А одеты эти десантники были в тропическую форму: легкие кепочки, светло-коричневые безрукавки с погонами и открытым воротничком, шорты и легкие ботиночки. А нашим ребятам запрещали закатывать рукава и это при 60-ти градусной жаре в технике!
Одних переводчиков прикрепили к офицерам для работы с командирами в штабных кабинах управления, где иностранцев обучали захватывать воздушные цели, сопровождать их и сбивать. Других определили в кабины технического обеспечения, полные аппаратуры, а третьих — к рядовомусоставу на пусковых установках с ракетами.
Время от времени над городком проносились наши реактивные самолеты на высоте 30 метров от земли, чтобы все вокруг дрожало и чтобы показать класс и мастерство наших военных летчиков иностранцам.
В радиорубке части была всего одна пластинка, и дежурный солдат постоянно ее крутил, и из всех громкоговорителей заунывно неслось: «Три месяца лето, три месяца осень, три месяца зи-им-ма-а и вечная вес-на-а!» И «Ты уехала в знойные степи, я ушел на разведку в тайгу. Над тобою лишь солнце палящее светит, надо мною лишь кедры в снегу». Вечерами ребята слушали приемники, которые некоторые переводчики привезли с собой, как и Владимир.
Однажды весь личный состав части построили на плацу, и командир зачитал важное сообщение, о том, что на днях неопознанный самолет пересек границу СССР со стороны Ирана. На сигналы нашего истребителя он не реагировал. И был сбит. Летчик награжден за подвиг Орденом «Красная звезда».
Надо сказать, что наши переводчики быстро сдружились с иностранцами. Конечно, в допустимых рамках. Проводили вместе концерты самодеятельности. Владимиру рассказывал товарищ по службе, что эти десантники показывали нашим переводчикам за домом в тени приемы рукопашного боя, как можно одним, двумя ударами вырубить противника и даже убить одним ударом большого пальца.
Владимира смена деятельности захватила. Все-таки по его профилю. Вспомнил испанский. Дома они с женой общались больше по-русски. И все бы ничего, но в части произошла одна история, которая многих вывела из колеи повседневной рутинной службы. И вообще довела, скажем, до ручки, практически до нервного истощения и нервных срывов некоторых переводчиков. Мало того, что примерно через месяц после приезда многие стали скучать по дому и впали в депрессии: кто-то замкнулся в себе, другие наоборот стали агрессивными, кого-то стало больше тянуть выпивать в увольнении в Красноводске. А тут еще…
Дома, где жили офицеры части, в том числе и семья Володи, и дома с иностранцами располагались в одном конце городка, а тот, где жили переводчики на отшибе – в другом конце городка, недалеко от сточной канавы и образовавшегося от стоков озерца или болота. Как-то на это озеро прилетела стая розовых фламинго…. Это сточное, гнилое и вонючее болотце было метрах в 500 или километре от дома переводчиков.
Каждый год санитарный врач части перед отъездом весной в отпуск обрабатывал это болотце реактивами от комаров и их личинок. А в этот год его отпустили пораньше, и он, видимо, забыл это сделать в спешке или еще рано было обрабатывать и опылять болото, вот комары и расплодились и стали полчищами атаковывать весь городок. До иностранцев и до домов офицеров части они доставали только с попутным ветерком, зато дом переводчиков они заполонили. Ни днем, ни ночью от них не было ни покоя, ни спасения. Пищали, жалили бедных ребят. Они ходили все с расчесанными лицами и руками. Ночью было невозможно спать. Но уже или поздно было травить комаров, или некому. Переводчики, матерясь, просто бесились от бессилия. Кто резался всю ночь в карты, кто жег местные травы и ваты…. Но потом ведь утром на службу. Так прошло несколько дней, и люди от недосыпа взвыли. Десятка два переводчиков вынесли свои кровати из дома и поставили на бетонной волейбольной площадке в центре городка и на дорожках у домов и, завернувшись с головой в простыни, на ветерке так старались уснуть. Не обращая внимания на тарантулов, сколопендр и змей «стрелка», которых было полно вокруг. Командование переводчиков поругало и закрыло глаза на эту их вольность. Сказали только утром кровати убирать за дом, что переводчики по-двое и делали. Владимир видел одну картину, на которой был изображен всадник-туркмен с ужасом в глазах, потому что в шею его коня в прыжке впилась змея «стрелка». Хотя говорили, что эти змеи не прыгают. Ребята их находили в кладке домов, в трещинах, вытаскивали палками и забивали. Один прапорщик вышел покурить ночью и облокотился на косяк двери. Тут его тарантул в локоть и тяпнул. Своим хвостом. Офицер взвыл от боли и понесся к врачу, который ввел ему сыворотку.
В общем, месяц, наверное, комары всех донимали жутко. А тут еще в часть приехал ночью какой-то генерал с проверкой и не мог из-за кроватей проехать по дорожкам части. Разорался на переводчиков. Приказал безоговорочно все кровати убрать к такой-то матери, весь этот «палестинский лагерь». Пришлось подчиниться. Ведь он пригрозил всех, кто не подчинится, сделать не выезднымиза границу…
Поскольку семью Владимира комары тоже доставали, он, как и многие другие переводчики, написал родителям в Москву, чтобы они выслали ему два накомарника «москитеро», которые он на всякий случай привез с Кубы и несколько метров марли, чтобы сделать накомарники на другие две кровати.
В воскресенье, как всегда по очереди, в увольнение ехали 30 переводчиков. Владимир остался в части, не его была очередь, хотя и пришло извещение о том, что ему пришла из Москвы посылка. Ершову хотелось как можно скорее получить накомарники, и он дал свой паспорт одному из переводчиков, Сергею Ермакову, едущему в Красноводск, который пообещал получить на почте Володину посылку.
В двух километрах от поселка был полустанок, где останавливались поезда. И вот поутру толпа переводчиков в гражданской одежде направилась к поезду. Надо сказать, что город Красноводск был поделен на две части: старый с одноэтажными глиняными домами и новый с многоэтажными кирпичными и блочными домами. В Красноводске осело немало бывших зэков. Поэтому город патрулировали и милиционеры, и наряды моряков с офицерами от военно- морской базы и от частей ВВС. Следили за порядком и отлавливали тех, кто подался в самоволку.
Когда переводчики окунулись в парилку Янгаджинского климата, то многие постриглись наголо, чтобы было легче переносить жару.
В городе переводчики разделились по группам, по интересам. Кто-то пошел на пляж загорать и купаться, кто-то – в кино, кто-то — по делам, по магазинам или просто погулять по закусочным и попить пива или винца в парке, а кто-то — в ресторан…
Сергей Ермаков, любитель поддать, набрался быстрее других, но все же посылку для Владимира на почте получил.
Время подходило к 16 часам, и переводчики из города стали подтягиваться к железнодорожному вокзалу, к поезду. Сели в поезд. Несколько человек пошли, конечно, в ресторан, чтобы добавить. Там с кем-то разругались, не поладили, и, слово за слово, в ресторане завязалась драка. И серьезная. С битьем посуды, зеркал….
— Наших бьют! — разнеслось по поезду, и все другие переводчики из своих вагонов бросились в вагон-ресторан на выручку своих сослуживцев. В сражении у некоторых переводчиков обнажились бритые головы, и раздался другой клич работников ресторана и проводников: «Уголовники в ресторане! Зэки беглые в поезде!»
Со всего города к поезду принеслись: милиция в своих синих с красной полосой «ГАЗиках» и черных «воронках», военно-морские патрули, от военной комендатуры, от ВВС. И стали они всех участников драки мутузить без разбора, разнимать и вязать. А когда наши ребята стали кричать, что они переводчики из Янгаджи, что они москвичи, ленинградцы, киевляне и так далее, то тут за них милиционеры, моряки и летчики взялись всерьез и стали их бить уже ногами, ремнями с пряжками, радостно выкрикивая и приговаривая: «Ах, ты москвич, так получи! Ах, ты из Киева, вот тебе!» Исколотили всех от души. Покидали их в «воронки» и увезли в милицию.
Когда об этом инциденте стало известно командованию в части, то там поняли, что светит всем переводчикам гауптвахта дней на 10-15. А как же тогда учебный процесс? Сорвать его? Это не допустимо. Пошли с милицией на компромисс. Всех переводчиков отпустили и увезли на машинах в Янгаджу. Командование части обещало наказать их своей властью. Побитые переводчики перед отъездом потребовали вернуть отобранные у них при обыске деньги, часы и другие вещи. Но им ничего не вернули, сказав, что у них при себе ничего не было. И пришлось ребятам смириться, чтобы их отпустили и уголовного дела на них в милиции не заводили. И милиционеры это «дело» замяли.
Через два дня после этого ЧП Ершова вызвали в Особый отдел, и начальник спросил его, как в милиции Красноводска оказался паспорт Владимира. Оказалось, что этот Сергей Ермаков, чтобы избежать ответственности за драку, вместо своего паспорта, предъявил паспорт Владимира. Когда все прояснилось, Владимир получил от начальника Особого отдела и свой паспорт, и посылку из Москвы. Вот такая приключилась катавасия с переводчиками. В наказание всех переводчиков лишили увольнения в город на месяц. А по городу пошли слухи, что на вокзале поймали много беглых из колонии особо опасных преступников…
Мария сразу поняла, что муж пришел со службы не в духе, какой-то возбужденный, взъерошенный, как никогда.
— Что Володенька не весел, что головушку повесил?
— Кончай свои литературные познание выказывать. Не до того сейчас. Не смешено.
— Что случилось? Ну-ка, рассказывай!
— Переводчики наши бастуют. Хотели письмо коллективное в Генштаб направить. Жаловаться.
— На кого?
По их требованию состоялось общее собрание с участием командира части, замполита, начальника по снабжению.. Конечно, они правы, но…. За коллективное письмо…. Ну, приедет генерал. Выстроят всех на плацу в трех метрах друг от друга, и генерал будет к каждому подходить и слушать жалобу, которое ему на ухо выскажут, и записывать. Он же все не запомнит, а кто-то будет переписывать жалобщиков, а потом с ними разбираться после отъезда генерала. Поэтому умные промолчат, а на дураках отыграются. Все это не очень здорово. Правда, один генерал попросил удалиться с плаца всех лишних людей и запретил кому-либо что-либо записывать. Но я член коллектива, и тоже выступил вместе со всеми, но я же штрафник…
— А в чем дело-по сути?
— Переводчики раскопали, что их обделяют с летным пайком, который им положен. Не докладывают мяса, масла яиц, овощей…. Или ворует кто-то, или просто не доглядели. А кормят их три раза в день. Я тоже обедаю. Но с другими офицерами, так как я в штате части. А с другой стороны, я их коллега. Обещали разобраться. Но переводчики все равно изложили свои претензии в заявлениях. И я тоже не мог их не поддержать. Продолжение, как говорится, следует. А какое? Как это все отразится на всех жалобщиках? Вот в чем вопрос. И еще. Выяснилось, что им, офицерам, как и рядовым, добавляют в чай, кофе и еще куда бром, так сказать, чтобы снять сексуальное напряжение и притушить дурные мысли. Это тоже всех возмутило. И тоже будут разбираться, так ли это на самом деле.
— Ешь, ешь, любимый, доедай! Не волнуйся! Все будет хорошо! Распетушился! О-е-ей!
Мария целует мужа в губы, гладит и прижимает его голову к своей груди.
— Успокойся! Успокоился? Вот и хорошо! Иди ко мне! Я тебя приголублю.
Мария снимает с Владимира ремень с портупеей и нежно увлекает мужа в другую комнату, на тахту…
После учебных стрельб на полигоне и отъезда иностранцев к себе на Родину, Владимиру предоставили отпуск, и они с Марией полетели сначала в Москву. Там продали машину, и Мария с Энрике отправилась на Кубу навестить родителей, а Владимир с младшим сыном поехал на море в Анапу укрепить здоровье сына. После отпуска вернулись все вместе в часть. Дослуживать.
Кирпичный дом в подмосковном городке утопает в цветущем жасмине. Сирень уже отцветает. Во дворе на сдвинутых друг к дружке скамейках сидят девчата и ребята. Один из парней заканчивает настройку гитары.
— Ну, что, грянем?!
— Грянем!
К ватаге подходит статный смуглый юноша в военной форме в звании лейтенанта.
— Привет, певцам! Как всегда поем?!
— Здорово, Энрике! Присоединяйся к нам. Конечно, поем!
Энрике присаживается. И не сводит глаз с белокурой девушки. Высокий кудлатый парень с гитарой говорит Наташе.
— Вы вместе с Энрике исполните нам, пожалуйста, что-нибудь эдакое!
Наташа берет лежащую рядом с ней гитару и устраивается поудобнее на скамеечке.
— Нашу любимую? Эту? «Как я люблю тебя тысячу раз»?
— Точно!
Энрике ждет пока не начинает играть Наташа и тогда тоже трогает струну.
В скромно обставленной комнате Мария смотрит телевизор. Володя, стоя на цыпочках на стуле, вставляет в люстру лампочку.
— Влади, — не оборачиваясь, зовет его жена.
Володя занят своим делом.
— Я к тебе обращаюсь, Бобо, — якобы сердится Мария, — Ты меня слышишь? Понимаешь? Или к тебе особое обращение, по-испански, требуется?
— Бобо слушает, хотя я не бобо, не дурачок, то есть.
— Ты знаешь? — Энрике тебе уже говорил, что собирается ехать на Кубу? В Лурдес. Он же электронщик. Со знанием языка. Это по его специальности.
— Нет, еще не говорил, — Владимир включил магнитофон. Зазвучала мелодичная кубинская джазовая музыка.
— Загорелся! «Обязательно, — говорит, — поеду. Это ж наш аванпост! И мой долг Родину защищать!»
— Правильно говорит. Пусть едет. Посмотрит, где мы там с тобой когда-то гуляли. Помнишь?
— Всё, всё помню, родной! — обняла мужа Мария, — «Репарто Коли», Малекон, парк Художеств…. Все помню!
А во дворе ребята Наташа и Энрике в две гитары задорно поют песню Юрия Визбора «Турбины ТУ»:
— За орденами в Душанбе два капитана К!Г!Б! Всю ночь таранят темноту турбины ТУ, турбины ТУ!
Наташа смотрит многозначительно и игриво на Энрике, который улыбается ей в ответ. Ребята им хором подпевают.
В столовой сидят за бутылочкой водки двое седых мужчин, журналист газеты «Красная Звезда» Альберт Потапкин и тоже полковник в отставке Артем Яхонтов и предаются воспоминаниям о своих таких уже далеких годах пребывания на Кубе. Артем хитро прищуривается.
— А мне, знаешь, как удалось, провезти попугая с Кубы? Я в Марокко купил килограмм апельсин и в «Шереметьево» сунул их под нос таможенникам, а попугай мой сидел в это время напичканный димедролом в мешочке у меня подмышкой, на растяжках, ну как в кобуре пистолет. Таможеннику я апельсины со скандалом отдал, зато от попугая его внимание отвлек. И провез. Этот попугай у меня долго жил пока его один мой гость на вечеринке ветчиной не угостил.