Пострадавшего в этот же день привезли в госпиталь, сделали анализы и сказали, какую плазму нужно срочно доставить на Кубу. Начальник ожогового отделения сказал отцу, что они ещё поборются за жизнь рыбака, но надо, чтобы рядом с пострадавшим рыбаком постоянно дежурили переводчики. Важно было знать, что говорит больной.
Мой отец и его напарник, военный переводчик, дежурили в реанимационном отделении по шесть часов, сменяя друг друга, и продолжал после дежурства работать в представительстве. Время на сон у отца практически не оставалось. Отец рассказывал, что начальник ожогового отделения отличный мужик, понравился ему. Он воевал вместе с русскими ракетчиками против американских агрессоров во Вьетнаме. Делился с отцом воспоминаниями, говорил как-то, что когда русские и вьетнамцы отбивали очередной налёт американской авиации, то русские военные доставали свой продукт-водку из СССР, а кубинцы свой самый лучший продукт-апельсиновый сок. Они смешивали водку с соком и пили этот убойный коктейль за дружбу между советским, вьетнамским и кубинским народами.
Два дня наш рыбак страдал от страшных болей. Мужественные кубинские медсёстры и врачи, отдирая гнойные повязки и меняя их на свежие, говорили ему жалостливо:
— Кричи, миленький! Ругайся!
Рыбак был молодой сильный высокий мужчина тридцати двух лет. И он кричал, и ругался матом. Через четыре дня он потерял сознание. Впал в кому. На девятые сутки он умер. Плазму крови из Ленинграда доставили в Москву, затем ближайшим самолётом привезли на Кубу. А из гаванского аэропорта на скорой помощи — в госпиталь. Плазма опоздала всего на несколько часов. Хотя врач сказал, что всё равно она бы уже не помогла.
|
|
Отец долго не мог прийти в себя, очень переживал. Всем было ужасно жалко этого парня! У него в Союзе была жена и две маленькие дочки. Мы с мамой как могли поддерживали папу.
Время от времени у меня появлялась мысль, что будет с Мариной и со мной, когда закончится командировка отца. Я не находил на этот вопрос ответа. И старался об этом не думать. Но всё равно думалось…
В прошлое воскресенье мы выезжали на пикник за город, на природу. Всем представительством. С жёнами и детьми. На двух автобусах. Вместе с нами ездили и работники рыбного порта. На трёх зелёных автобусах. Тоже все с семьями. Победители социалистического соревнования. Мы приехали на место, где было много гигантских камней, поросших травой и кустарником. Сладко благоухали акации. Летали, как пчёлы, колибри. Автобусы мы оставили у дороги, а сами пошли гулять. Потом, ближе к обеду, организовали прямо на земле столы. На скатертях мы и кубинцы разложили привезённую с собой еду, поставили бутылки с пепси и ромом. За нашим длинным столом на земле сидели наши семьи и семьи кубинцев-победителей социалистического соревнования. Таких столов на поляне было много. В нашей компании все по очереди говорили тосты за дружбу, а папа их переводил на русский язык и на испанский. Он так много переводил, что даже запьянел, его язык стал заплетаться. Всем было весело. Мы с кубинцами фотографировались в обнимку. Потом все пели «Катюшу», «Подмосковные вечера» и другие. Вернулись мы домой где-то около полуночи.
На Кубе все готовились к проведению XI-го Всемирного международного фестиваля молодёжи и студентов. Наше Представительство и мой отец со своим напарником, старшим переводчиком, занимались обустройством культурного Центра отдыха советской делегации. Когда на Кубу прилетели и приплыли все члены нашей молодёжной делегации, они пришли в этот центр. Отдохнуть, послушать выступления артистов, покупаться.
|
|
Однажды отец взял нас с мамой, чтобы показать этот центр и просто отдохнуть, проветриться. Мы сидели за столиком с главой нашего Представительства Ковалем и пили пиво. Конечно, не я. Мне пиво не полагалось. Я пил тоник, обжигающий газом горло.
В холл вошли двое высоких молодых красивых мужчин в льняных белых костюмах. Я спросил отца:
— Пап, что-то знакомые вроде лица. Я с ними когда-нибудь встречался? А почему у них такие шеи толстые?
— Встречался. И часто. По телевизору. Ты не видишь? Не узнаёшь? Это наши популярные эстрадные певцы. Твои любимые. А шеи… Да потому что они певцы. Они…
Но договорить отцу не дал его начальник. Глава Представительства громко сказал отцу:
— Александр Иванович, видите? Это же Иосиф Кобзон и Лев Лещенко. Я вас прошу, идите к ним, представьтесь и от моего имени пригласите их за наш столик. Я хочу с ними побеседовать.
Когда Кобзон и Лещенко сели за столик главы Представительства, Коваль заказал для них пива и попросил их выступить, когда у наших певцов будет время в Рыбном порту для наших рыбаков и ремонтно-подменных команд. Мама дала Льву Лещенко свой пригласительный билет, пропуск в Центр, с эмблемой фестиваля для автографа. Лев Лещенко спросил, как зовут мою маму, и написал: «Мире желаю добра!» И подписался. Потом передал билет Кобзону. Иосиф Кобзон прочитал, кивнул головой и тоже подписал пожелание.
|
|
Меня поразило выступление в Культурном Центре советской делегации девочки-гимнастки, совсем подростка. Она делала сальто на шесте, который держали на плечах два гимнаста.
Три дня спустя Иосиф Кобзон, Лев Лещенко и ещё несколько артистов, в том числе певец из Большого театра, выступали на палубе Большого морозильного рыболовного траулера перед сотнями советских и кубинских рыбаков. И пели песни три или четыре часа подряд. Не каждый день выпадает увидеть собственными глазами звёзд нашей эстрады Кобзона и Лещенко. Отец мой на концерте не был, поскольку дежурил в Представительстве, но рассказывал, что советские и кубинские рыбаки и портовые работники были в восторге от выступления советских артистов и долго не отпускали их, аплодировали.
Перед отъездом на родину советской делегации кубинцы преподнесли её членам ценные подарки. Иосифу Кобзону подарили громадное чучело черепахи Сarey, панцирь которой идёт на изготовление украшений для модниц. А через несколько дней я увидел девочку-акробатку из Центра уже на международном карнавале, когда она проходила в составе советской делегации с показательными выступлениями по набережной Гаваны-«Еl Malecon». Шествие многочисленных иностранных делегаций и живописных, красочных кубинских карросас с танцующими на них артистами, разодетыми в национальные костюмы, растянулось на несколько часов. Так было красиво! Необычно. Стоял такой шум! Столько музыки!
Был поздний вечер. Страшная жара, влажность. А советской делегации всё нет и нет. Мы устали даже просто стоять. И наконец выходят наши. Эта девочка стала перед центральной трибуной вытворять такое! Такие делать кульбиты на тонюсеньком шесте! Мы ещё тогда в Центре со страхом на неё смотрели — боялись, что она промахнётся или сорвётся с шеста и упадёт на землю. А здесь она выступала на асфальте! Мы затаили дыхание, молясь, чтобы она не разбилась. Бог миловал — всё закончилось благополучно. Но какая смелая и рисковая была наша гимнастка-акробатка. Меня пробирала гордость за неё. Вот какие мы, русские!
После фестиваля отец нам рассказывал, как кубинцы сорвали провокацию делегаций некоторых западных стран, в частности англичан, которые хотели на фестивале пройти под флагами проституции, наркотиков, лесбиянства. Я постеснялся и не уточнил у него, что такое «проституция», «наркотики» и «лесбиянство», но до меня дошло, что это какая-то гадость. Потом в школе мне это растолковали на перемене. Но кубинцы сказали «на ушко» организаторам провокаций, чтобы они особенно не удивлялись, если кто-то из них выпадет случайно с шестого этажа гостиницы или на полном ходу из автобуса. И кубинцы, папа говорил, их так обработали, что почти все члены английской делегации и других, которые хотели сорвать фестиваль, не сделали ничего предосудительного и даже добровольно сдали в конце фестиваля свою кровь как доноры. Кубинцы, чтобы не обидеть, кровь у англичан взяли, но русским сказали, что всё равно кровь англичан они пустят только на технические нужды.
В завершение фестиваля мы попали на гала-концерт советской делегации в роскошном Театре Карла Маркса. Мы, папа, мама и я, сели на первом ряду бельэтажа. Дверь на балконе распахнулась. В окружении охраны в зал вошли Фидель Кастро и руководители советской фестивальной делегации. Зал встал и долго им рукоплескал. Когда Фидель садился в одном с нами ряду, только через проход, напротив мамы расположился дюжий телохранитель с пистолетом в накладном кармане нарядной, расписной гуайаверы, праздничной кубинской рубашки навыпуск.
Желая лучше разглядеть Фиделя Кастро, мы с отцом сделали было шаг вперёд и спустились на ступеньку в проход. Но появившийся перед нами накачанный охранник-мулат, тоже с пистолетом в кармане гвайяверы, вернул нас на свои места. Мы этого как бы и не заметили, поскольку всё время во все глаза смотрели на легендарного героя кубинской революции, друга нашей страны Фиделя Алехандро Кастро Рус.
Затем стало тихо. Свет медленно потух, и на сцену вышел в строгом чёрном костюме элегантный Иосиф Кобзон, первый голос страны. Преклонив колено перед огромным портретом Че Гевары, прекрасным голосом он пропел трогательную песню, посвящённую отважному бойцу. Вообще концерт был что надо! И запомнился нам всем на всю жизнь.
Потом на улице мы видели, как кубинские военные обнимали и подбрасывали вверх детей советских специалистов, которые были со своими семьями на концерте. Меня подбрасывать никто не стал. Наверное, потому что я стал уже достаточно тяжёлым. Но один кубинский офицер всё же прижал меня к себе…
Мы с Маринитой нашли себе новое развлечение. Заглянули мимоходом в радиостудию нашей гостиницы, куда всем был «Вход строго запрещён». Так гласила надпись на металлической двери. А мы туда зашли. И никто нас не выгнал. Марина быстро уговорила приятного молодого кубинского работника радиостудии дать нам послушать звучащие отовсюду песни диско группы «Boney M». Не простые, а самые что ни на есть стереофонические! Кубинец надел каждому из нас на голову мягкие наушники и сказал: «Только недолго». Это «недолго» растянулось на три часа. И ещё на несколько дней по несколько часов.
При хозяине студии мы сидели в кожаных креслах как порядочные, а когда кубинец уходил, забирались в кресла с ногами и балдели с закрытыми глазами от потрясающего звучания музыки. С необыкновенным чувством слушали мы музыку оркестров Джеймса Ласта и Поля Мориа, незабываемого хора Рей Кониффа, весёлые, заводные песни Роберто Хордана и групп «Los Mustang» и «Los Brincos», душевные национальные мелодии в исполнении чудесного кубинского ансамбля «Buena Vista», гуарачу, болеро замечательного оркестра «Bellamar» из провинции Пинар-дель-Рио и многое другое. Это было наше прикосновение, наше приобщение к высококлассной музыке. Это были сказочные дни!
Но всё в жизни когда-нибудь кончается, как любил говорить глава нашего Представительства. Отец принёс с работы известие, что ему из Москвы едет замена. Значит, нам всем пора собираться домой. Я тянул, не зная, что сказать Марине. Но время неумолимо поджимало. И однажды, на берегу моря, под плеск прибоя я сообщил Марине эту печальную весть. Она, видимо, что-то предчувствовала.
— И что теперь с нами будет? — прошептала Марина.
— Я уговорю отца приехать на Кубу снова. Через год, — уверенно сказал я.
— Правда? — не поверила Марина.
— Ещё какая правда! — искренне сказал я.
— Хорошо. Тогда давай обменяемся адресами и будем этот год переписываться.
— Каждую неделю.
— Каждую.
— А когда вы улетаете?
— В эту пятницу. Днём.
— Во сколько?
— Я на днях приду к тебе и скажу, когда мы будем уезжать из гостиницы.
— Я приду тебя проводить.
— В учебный день?
— Сбегу, если не отпустят.
Больше говорить было не о чем. Или не находилось нужных слов. Мы, как всегда, взялись за руки и сидели, глядя на море, думая, казалось, каждый о своём, а на самом деле думали об одном и том же.
— Как здесь красиво, — прошептал я дрожащим голосом, указывая рукой на закат.
— Да, красиво. Я буду приходить сюда.
— Я тоже буду часто тебя вспоминать и думать о тебе.
— Верю.
— Ничего, один год быстро пролетит. Ведь для нас эти два года пролетели в одно мгновение, — сказал я, вспомнив испанское выражение «В одно открытие и закрытие глаз».
Было уже поздно. Надо было возвращаться домой. Но никто не мог и не хотел первым сказать: «Пошли». Грустные, мы встали одновременно и побрели к гостинице. Точнее, поплелись. А затем, улыбнувшись друг другу, направились было по своим домам, но Марина вдруг взяла меня за руку и завела за угол дома, где мы долго, неумело, но так сладко и крепко целовались ещё целых полчаса. И со слезами на глазах разошлись. Каждый в свою сторону.
Марина пришла ровно в час нашего отъезда. Попрощалась со мной нервным пожатием руки, кивнув уважительно моим родителям. Мама долго гладила девочку по голове и поцеловала её в темечко. Маринита помахала рукой вслед нашему уезжающему автобусику и побежала назад, достав на бегу из кармана розовых брюк розовый платочек и утирая им глаза. Никто не видел моих слёз, потому что я, обернувшись, глядел в заднее стекло. А родители, тоже смахивая слёзы, смотрели только вперёд.
Когда я вернулся с Кубы в Москву, я первым делом спросил у родителей адрес посольства СССР на Кубе, чтобы там передали письмо Марине. И тут они мне вдруг сказали, что передавать письмо Марине из посольства никто не будет. Я не мог сразу в это поверить. Ведь при отъезде с Кубы родители ничего мне не говорили. Лишь молча соглашались, что я смогу легко переписываться с Мариной. Значит, они всё знали наперёд и просто меня обманули! Родители оправдывались тем, что не хотели меня тогда, на Кубе, расстраивать. Следуя моим мольбам, родители сказали мне, как надо писать в МИД СССР, чтобы письмо попало в посольство на Кубе. И я написал. Но через три недели письмо вернулось обратно с надписью на конверте «Адресат в посольстве не значится». Это было для меня ударом. Тогда я написал письмо с указанием адреса Марины, который она ему дала при их расставании. Ответ от Марины я получил. Но только через два месяца, когда уже и не надеялся. Марина писала, что скучает, вспоминает их встречи и надеется увидеть меня снова. Я написал Марине опять. Ответ пришёл через три месяца. А потом он сам написал Марине спустя два месяца, а ответа дождался через пять месяцев. Затем школьная жизнь меня закружила, завертела. Я всё реже вспоминал Марину, но грустил иногда, пересматривая фотокарточки о Кубе. Наконец я понял, что никогда больше не увижу Мариниту, свою любовь, и что писать на Кубу больше не следует. Не надо делать больно ни Марине, ни себе. Всё равно никакой надежды у меня на встречу с Мариной уже не оставалось. Расстояние и время сделали своё дело. Остались лишь светлые воспоминания о моей первой детской любви…
Прошло двенадцать лет…
Молодой, высокий парень, двадцать трех лет, в джинсах, белой рубашке с джинсовым небольшим рюкзаком через плечо входит в офис туристического агентства «Cuba Tour» в Гаване. Вытирает платком пот на лбу и шее. Наклоняется к кубинской девушке, сидящей за стойкой, и, улыбаясь, обращается к ней:
— Сеньорита, жарковато, однако, у вас здесь, на Кубе. Я уже отвык от такой жары.
Чернокожая девушка в черной юбке, белой блузке и кримпленовом сине-бело-красном шарфике на шее встает и с интересом, с прищуром смотрит на Александра.
— Довелось здесь уже побывать?
— Да. Было время… Десяток лет назад.
— Вы присаживайтесь. Могу я Вам чем-то быть полезна? Могу пока предложить Вам кофе. Желаете?
— Если можно? Как Вас, кстати, зовут?
— Мирта.
— Чудесно, Мирта, у Вас на Кубе. И здесь в офисе. С удовольствием выпью кофейку, но с холодной водой. Если не затруднит. Я прилетел с группой советских студентов для участия в «Интербригаде». Завтра отбываем на Остров Молодежи Пинос.
— Вам понравится. Там будет молодежь изо всех стран. Много экскурсий, развлечений, купания в море. И чуть-чуть работы.
Девушка уходит и приносит ему кофе и стакан ледяной воды.
— Что же Вас привело сюда, именно к нам?
— Я разыскиваю компаньеру Марину Коста. Мне сказали ее соседи по дому, что она у вас здесь работает. Хотелось бы с ней поговорить. Мне друзья посоветовали в Москве обсудить с ней вопросы сотрудничества по туризму. Она ведь у вас большой начальник? Не так ли?
— Да. Она заместитель Генерального директора по маркетингу.
— Что-то я не понимаю. Почему?
— Ну, по изучению спроса и возможностей туристического рынка. Рынка туризма.
— Понятно. Я немножко далек от маркетинга.
— Так я ее приглашу?
— Будьте так любезны. Я почитаю пока журнал.
Александр начинает листать журнал «Cuba Tour», но руки его слегка дрожат, когда он пригубливает кофе. Его бьет дрожь. То ли от кондиционера, то ли от горячего кофе, то ли…. В холл, поводя бедрами, входит Марина Коста, в бежевом костюме-двойке, в сопровождении Мирты. На шее у нее такая же косынка, как на Мирте, а под ней… ожерелье из разных сушеных плодов, которое он подарил Марините много лет назад.
— Вот, Марина, этот молодой человек Вас спрашивал.
Марина видит Александра, столбенеет. Не знает, что делать с руками.
— Я Марина Коста, которой Вы интересовались. Чем могу помочь? Чем может быть Вам полезна наша компания? Я к Вашим услугам!
Александр встает и в смущении смотрит на обеих девушек.
— Спасибо большое, Мирта, вы сама любезность. Здравствуйте, Марина Коста…. Я просил бы Вас уделить мне несколько минут, если сможете. «Интурист» хотел бы открыть новое направление своей деятельности, новый тур на Кубу.
— Но мы уже работаем с «Интуристом». Давно… — вставляет Мирта.
— Мирта. Спасибо. Я разберусь с этим молодым человеком. Можете продолжать свою работу. Спасибо.
Мирта кивает головой и удаляется к себе за стойку. Марина садится за столик в холле, приглашает сесть и Александра. Оба молчат, разглядывая друг друга. Молчание затягивается, и Мирта уже обращает на это внимание.
— Здравствуй, Саша!
— Здравствуй, Маринита…
— Годы летят. Какими судьбами? Конечно, ты не по вопросам туризма?
— Конечно же, нет. Это предлог.
— Понимаю. Я тоже тебя вспоминала.
— Я завтра уплываю на Остров Молодежи с группой советских студентов. Я же студент «Института Стали и Сплавов». Мы будем работать месяц в «Бригаде Хосе Марти». Апельсины собирать и развлекаться. Программа насыщенная. Нам сказали, днем работа, вечером встречи, отдых, экскурсии. А ты, значит, в туризме Ты такая стала…. Начальница…. Солидная!
— Не говори. Руковожу вот. И учусь.
— У меня до завтра есть время. Не можешь ты мне уделить несколько часов? Погуляем…
— Хорошо. Я только предупрежу своих в отделе. Жди меня здесь.
Марина уходит в кабинет. Вскоре она возвращается и, кивнув Мирте, идет с Сашей на улицу. Мирта провожает их удивленным взглядом. Молодые люди выходят из офиса и идут по проспекту Ведадо. Александр покупает букет цветов и дарит его Марине.
— Спасибо! Мои любимые! Вот ты и снова в Гаване. Ты изменился. Стал мужественнее. Значит, в Гаване будешь только один день?
— Да завтра уезжаем…. Вот тебе подарок из Москвы.
Александр достает из рюкзака два сверточка. Открывает один, и Марина видит красивый браслет из янтаря. Александр надевает его на запястье Марины.
— Какое у тебя прекрасное, изящное запястье. А это духи.
Марина принимает с благодарностью подарки духи и кладет их в сумочку. Целует Александра в щечку.
— Завтра утром вся группа отъезжает от отеля «Националь» в восемь утра. Когда вернемся в Гавану известно, но, полагаю, нас доставят прямо в аэропорт к самолету. Расскажи лучше о себе. Как у тебя жизнь? Я вижу колечко на руке. Замужем? Давно? Браслет и духи скажешь мужу, что туристы подарили?
— Давно. У меня ребенок. Мальчик. Муж мой работает электриком. Мужа зовут Альдо. А сына Феликс. А браслет и духи на, забери. Не хочу обманывать мужа.
Марина открывает сумочку, достает из нее подарки и возвращает их нехотя Александру. Александр забирает было свои подарки обратно, но потом снова дает их Марине:
— Понятно. Наверное, ты права. А знаешь? Возьми пока эти подарки в свой офис. А там решишь, как с ними поступить.
— Ну, хорошо. Давай. С девчонками будем душиться!
— А родители твои как? Живы?
— Живы. Отец служит. Гоняет за преступниками на своей родной «Персегидоре». А твои как?
— Да, ничего. Суетятся. Жарко у вас тут. Давай выпьем сока из сахарного тростника!
— Давай.
— Нам два сока, пожалуйста, — протягивает Александр два песо продавщице.
— Вот. Пожалуйста. Берите. Вы русский?
— Русский. А что, заметно?
— Заметно. Это хорошо, что русский.
— Я тоже так считаю!
Все смеются. Парочка идет дальше. Александр невольно касается рукой руки Марины. Та пожимает своей рукой его руку. Они не могут оторвать глаз друг от друга. Александр теребит пальцами ожерелье на шее Марины.
— Помнишь?
— Все помню. И фотографии храню.
— Муж их видел?
— Видел. Знает. Детство…. Давно все было….
— Ты его любишь?
—Люблю. Он добрый. Слушай, ты так получишь солнечный удар. Дай я тебе подарю сомбреро.
Она подходит к продавцу изделий из тростника. На лотке лежат на выбор: циновки, шляпы разных фасонов, форм, видов и цвета, накидки, плетеная обувь, шерстяные пледы.
— Выбирай.
— Вот эту.
Александр берет сомбреро с неширокими краями и по-ковбойски ее на себя надевает. Марина поправляет ему шляпу на голове и расплачивается с продавцом.
— Это тебе.
— Ты смотрела фильм-боевик «Великолепная семерка»?
— Смотрела.
— Мне ужасно нравился. Я ножом на даче все двери истыкал, тренируясь бросать, метать ножи, как ковбои. А помнишь, там был поединок? Они еще там, ковбои эти, говорили: «Фалли сказал, что ты сказал. А я говорю, что ты врешь. А ты что скажешь? Сигнал!» И один ковбой хочет выстрелить в другого, но тот другой его раньше убивает брошенным ножом. Здорово? Правда?
— Какой ты еще ребенок. Лучше скажи, почему ты перестал мне писать?
— Это ты перестала.
— Неправда.
— Я написал тебе сразу, как приехал.
— Я тебе ответила….
— Я получил твое письмо и тоже тебе написал. Месяц спустя…
— Я тебе потом тоже ответила.
— Я хотел написать. Очень хотел, но тут умерла моя бабушка, потом дедушка….
Александр опускает глаза.
— Я тоже хотела тебе еще написать. А вот и кинотеатр «ЯРА». Помнишь, как мы сюда прорывались?
— Помню. Ты такая красивая. Грациозная. Марина, я не могу на тебя налюбоваться. Я тебя часто вспоминал…
— Я тебя тоже.
Марина и Александр выходят на Малекон. Там парочки влюбленных прохаживаются, обнимаются, целуются. Марина с помощью Александра садится на парапет. Бриз лохматит им волосы. Солнце склоняется к закату.
— А тогда за наш поход в кино без спроса я получил от своей мамы такой нагоняй, точнее она меня побила, отхлестала она ремнем.
— Зачем ремнем?
— Чтоб больнее было. И я это наказание запомнил. А у Вас ремнем, разве, не порют?
— Наверное. Но мне видеть не доводилось. Надолго его запомнил?
— Кого?
— Ремень!!!
— Ой, как надолго! Еще как надолго! На всю жизнь! Я свою маму такой сердитой и злой, как тогда, никогда больше не видел.
Марина грозит ему пальцем:
— Значит, ты потом себя хорошо вел? Не возил больше девочек ночью? И правильно она тебя тогда отхлестала.
— Правильно. За дело. Но я хотел, как лучше. Чтобы тебе понравилось.
— Я шучу. Я понимаю. Меня тоже наказали за тот проступок. Я тебе не успела рассказать тогда….
— А тебя как?
— Мне на месяц запретили выходить из интерната на улицу….
— Но ты же пришла проводить меня в Москву?
— Сбежала…. И за это меня дополнительно наказали.
— Бедная ты моя. Все ради меня! Настрадалась из-за меня. Родная. Любимая моя!
Он нежно девушку гладит и целует. Марина отвечает ему поцелуем. Они стоят, прижавшись друг к другу. Вдруг Марина вздрагивает и отстраняется от Александра.
— А хочешь, я познакомлю тебя с моим мужем?
— Я…. Я не против…. Но зачем? Ты ему расскажешь о нашей встрече?
— Не знаю…. Расскажу. Он поймет. А мы сейчас находимся на Набережной влюбленных.
— А мы? Мы разве не влюбленные? У меня впечатление, что я с тобой не расставался. Вот если бы нам остаться навсегда вместе.
— Да…. Но прошлого не вернешь.
Темнеет. Они заходят в танцевальный клуб, где молодежь танцует молодежные, так называемые, «грязные» танцы. Но танцуют красиво, умело. Марина и Александр присоединяются к танцующим. Потом заказывают себе по коктейлю и, пригубливая бокалы, под музыку продолжают разговор.
— А давай вернем! Я вижу, что я тебе не безразличен. Давай поженимся! Я усыновлю твоего ребеночка.
— Ты с ума сошел….
— Я увезу тебя с ребенком в Москву. У нас большая квартира в центре Москвы. Мы все там поместимся. Поехали?
— Я должна развестись с Альдо? Нет! Ты, Сашенька, хороший мальчик. Студентик, ты мой! Я тебя, наверное, еще люблю. А может, и буду любить всегда. Но оставить Родину… мою любимую Кубу, родителей, мужа. Я на это не способна.
— Я понимаю. Печально это все! Опять расставаться. Навсегда? Да?
— Да…
— Но это здорово, что мы снова увиделись. Ты не жалеешь?
— Что ты! Конечно, нет!
— Я тут тебе свой домашний телефон напишу. Надумаешь что, звони. Или, когда будешь в Москве. Я тебе Москву покажу.
— Ничего писать не надо. Я запомню. Говори номер.
— 1400432.
— Запомнила. Если, когда приеду в Москву в командировку, то позвоню, а трубку возьмет твоя жена….
— Какая жена?! Я буду ждать твоего звонка всю жизнь!
— Не надо! Женись! И живите вы счастливо. А мы с тобой будем просто друг друга вспоминать…
— Я, хоть, тебя сфотографирую на память? Можно?
— Конечно. Фотографируй.
Александр несколько раз щелкает кнопкой фотоаппарата, нервно переводя кадры пленки рычагом.
— Я хочу тебя целовать. Долго-долго.
— Давай лучше будем смотреть друг на друга. Долго-долго. И запоминать это мгновенье.
Влюбленные смотрят друг на друга. Долго. Пристально. Утирают пальчиками слезы, катящиеся из глаз обоих…. Гладят друг друга по голове, треплют друг другу волосы, перебирают пальцы друг друга пальцами, сжимают руками руки друг друга и не могут никак растаться.
Около отеля стоит десяток автобусов. В них с песнями, толпясь, толкаясь, с гамом и шумом, со смехом рассаживаются парни и девушки, приехавшие принять участие в международном лагере «Хосе Марти» на острове Пинос. Вот садятся парни — шотландцы в своих юбочках. У одного в руке национальный духовой инструмент-волынка. А вот немцы в белых шортах. Вот англичане с рюкзаками за спиной…. Александр входит в автобус в составе делегации молодежи из СССР. Белобрысый паренек в черных польских джинсах тащит стереомагнитофон. К нему подходит другой русский, его приятель, и нажимает на магнитофоне кнопку «Play». Звучит наша фестивальная песня «Карнавал» на пяти языках: английском, французском, русском, немецком и испанском:
— … Ah, Carnaval es el mundo feliz! Que maravilla es este pais! (Карнавал-счастливый мир! Какая чудесная эта страна! Кто этой ночью здесь танцевал, снова приедет на наш карнавал!!!…)
Александра в этом веселой, будоражащей атмосфере вглядывается в людей, идущих мимо автобусов или просто стоящих, чтобы насладится этой веселой картиной отъезда рабочих молодежных студенческих интербригад. И вдруг среди толпы он видит свою Марину. Она тоже его жадно ищет глазами. Находит…. Они встречаются взглядами. Александр высовывается из окна и машет, улыбаясь, Марине рукой. Девушка, тоже улыбаясь, машет Саше рукой. И, убедившись, что Саша, наконец, ее заметил, Марина растворяется в толпе провожающих….
Александр идет по Кутузовскому проспекту и заходит в «Гастроном» за продуктами. Стоит в большой очереди в кассу, считает деньги и вдруг видит двух девушек примерно его возраста, отходящих от прилавка с пакетиками. Что-то заставляет его обратить внимание на одну из девушек. Он пристально в нее вглядывается и оставляет очередь:
— Я стоять не буду!
Он идет следом за девушками и выходит на улицу. Девушки идут по тротуару, открывают пакетики, достают вафли и начинает их с аппетитом кушать, над чем-то смеясь и возбужденно жестикулируя. Александр их догоняет. Идет в нерешительности сзади, а потом, набрав воздуха в легкие, громко говорит. Почти кричит.
— Марина!!!
На зов с интересом и вопросительным выражением лиц оборачиваются обе девушки. Та, что идет слева, показывает пальцем себе в грудь.
— Вы мне? Мы разве знакомы?
Александр видит девушку точь-в-точь похожую, ну, просто копию кубинки Марины, с которой он расстался два года назад в Гаване. Те же знакомые черты, того же роста, того же телосложения, с такой же прической и такого же цвета волосами. Вот только глаза у этой Марины другие, без прищура, как были у той, теперь уже такой далекой Марины, и кожа у этой Марины не цвета вареной сгущенки, как у той, а белая.
— Да! Вернее, нет. Не совсем…
— Что значит, не совсем?
— Как бы это объяснить…? Я хочу с Вами познакомиться.
— Так откуда Вы знаете, как меня зовут? Подслушали в магазине?
— Нет. Просто догадался.
— Какой он догадливый! — Ревниво смотрит на него подруга Марины, — Надо же. Прямо ястреб какой-то налетел, сверху свалился!
— Марина! А Вы испанский язык знаете?
— Нет, не знаю. А я, что, должна его знать? При чем здесь испанский? У Вас что-то с головой не в порядке, молодой человек!