— Тогда давайте я вам давление померяю, — настойчиво предложила врачиха.
— А стоит ли?
— Надо же мне за мужчину как-то подержаться?
— А мне тогда за вас тоже можно будет подержаться? — игриво спросил я врачиху.
— Держитесь здесь, за мой локоток. Давление у вас нормальное. Голова не кружится?
— Только от успехов в работе. Вот суставы и косточки в пальчиках на ногах поламывают. А сестричка, миловидная такая, опять прыснула. Врачиха мне говорит:
— Вам надо по утрам, когда встаёте с кровати, руками вот так встряхивать и на носочках вот так прыгать. И показала мне, как это надо прыгать.
— А я, доктор, именно так и прыгаю каждое утро к холодильнику за пивом.
Сестричка и терапевт смеются от души.
— Мария Ивановна, — обратился я к врачихе, — а что это у вас такая смешливая сестричка? Может, мне на ней жениться, чтобы ей жизнь мёдом не казалась?
— А жену свою куда денете? — поинтересовалась, улыбаясь, врачиха.
— А я её почти извёл. Надо теперь за молодую приниматься. Как вы, девушка, смотрите на такую перспективу?
— Лучше повременим месячишко, хорошо? — отшутилась она.
Я согласился подождать и в хорошем настроении пошёл по другим врачам. Обошёл ещё трёх врачей, которые от широты души своей понавыписывали мне кучу импортных лекарств на кругленькую сумму. Я было ринулся в аптеку, но сначала решил посоветоваться с мамой. А мама мне говорит:
— Ты, сынок, не спеши тратить деньги. Таким количеством лекарств и навредить себе недолго. Попробуй–ка пройти этих врачей заново. Пускай они ещё раз посмотрят, кто из них, что тебе прописал.
Я так и сделал. Врачи как увидели рекомендации коллег и свои, так половину таблеток сразу отменили. Поняли, что переборщили. Но общеукрепляющие витаминные уколы всё же назначили — шестьдесят штук. По два в день. Ну, думаю, раз надо-значит надо. А дело было в конце зимы. Пришёл я на первый приём. Надел бахилы, как полагается. На обе ноги. Сижу в очереди. Недолго, прямо скажу, сижу. Не успел я как следует посидеть после дальней дороги, смотрю, открывается дверь. Из-за неё выглядывает миловидная медсестра и ласково меня к себе зовёт:
— Вы на укольчик?
— На укольчик, — отвечаю, неестественно растягивая губы в улыбке.
— Проходите, пожалуйста, — приглашает меня медсестра в кабинет и указывает рукой на койку, — вот сюда, за ширмочку. Готовьтесь и ложитесь.
Её слово «готовьтесь» я конкретно понял так, что однозначно надо снимать с себя штаны. А уколы, надо сказать, в последний раз мне делали ещё на заре моей счастливой юности. В зад. И чётко помню, что в стоячем положении. А тут мне ложиться предлагают. Решил я уточнить, не оговорилась ли сестричка, впоследствии оказавшаяся Ниной:
— Скажите, пожалуйста, а стоя разве эти уколы сейчас уже не делают? Раньше, я помню, делали. Или это, так сказать, новое веяние такое в медицине?
— Почему же, делают, — ломая ампулу, говорит, не оборачиваясь ко мне, Нина. — Вы, наверное, давно не лечились уколами?
— Давно, — признался я, кося глазом на сестру.
— Ну и напрасно, — хихикнула было девушка и сразу посерьёзнела. — Вообще– то у нас так принято: если в руку, кровь, например, брать на анализ, — то сидя. Если в спину или предплечье — то стоя. А уж если в ягодицу, то непременно лёжа. Если не в походных условиях. Хотя…
«Смешливая сестричка попалась», — подумал я. Захотелось ещё что-нибудь ей сказать, таким образом, неосознанно оттягивая начало процедуры, но передумал, чтобы не задерживать страждущих в коридоре в ожидании уколов почтенных, полупочтенных и так себе пациентов. Ведь не я один такой за уколами явился.
— Пожалуйста, — обречённо говорю я сестре. — Лёжа так лёжа.
А сам про себя думаю: «Пока она в шприц жидкость набирает и ватку дезинфицирует, что и до какой степени я с себя снимать должен. Брюки и кальсоны, а потом уж трусы? Или всё вместе? Спустить всё с себя сразу, а потом лечь. Или же сначала лечь на кушетку и только потом приспускать?» И лихорадочно соображаю, как бы впопыхах случайно не оголить там у себя чего лишнего. И спросить-то некого, вот в чём вся штука. Вокруг никого. Сестру неудобно спрашивать. И впросак попасть запросто можно. И даже опростоволоситься. Если на это дело со стороны посмотреть, вроде бы всё очень просто. Ничего в этом сложного нет. Чего в этом такого мудрёного, портки снимать? Но это — бывалому пациенту. Тому, что со стажем. А новичку каково? И никакая инструкция, что и как, в каком порядке с себя снимать при делании уколов, при входе в кабинет, не вывешена. В общем, в положении «стоя» приспустил я всё, что на мне было, не самым лучшим образом, так что мне даже стыдно стало. И быстренько, пока сестра не обернулась, улёгся в глубоком смущении на кушетку, ощущая голым пузом всю прохладу клеёнки под простынкой, в волнении ожидая укола и заискивающе оглядываясь на сестру.
Сестра заметила мою растерянность.
— Расслабьтесь, расслабьтесь, — воркующим голосочком убаюкивает она меня, протирая ваткой на моей дергающейся ягодице место неизбежного укола. — Что вы так напряжены? Вам в какую колоть?
— А в какую не жалко. Я-то расслабился, а вот она не хочет, не слушается меня, — залепетал я, намекаю на свою попу. — Не привыкла, видимо, ещё. Не освоилась. Это её рецепторы так реагируют, а не я.
— Вот и всё, — сказала сестра.
— Что всё? — не понял я.
— Всё. Уколы сделаны. Одевайтесь. Пластыри не забудьте снять, когда будете душ принимать.
До меня дошло, что я уже получил свои два укола, но когда это случилось, даже и не заметил. Так, лёгкие шлепки — и всё. А где же сами уколы?
— Вы профессионал! Нет, профессионалка! — я был почти в восторге. — Это ж надо как влепила! И не заметил даже.
Хотя внизу и заныло от витамина В, я радостно натянул на себя все свои причиндалы и на прощание всем трём медсёстрам, находившимся в кабинете, неожиданно для себя самого выпалил:
— Спасибо! Это было великолепно! До скорого свидания! — гаркнул я, чем вызвал их более чем недоумённые взгляды.
Надо сказать, я легко освоил искусство быстро готовиться к уколам. А какие душевные беседы я вёл с медсёстрами! Приятно сейчас вспомнить. Например, сестра меня спрашивает: «Вам витаминчик сегодня куда колоть, в правую или в левую?» «В левую, — отвечаю я, считая уколы. — Впрочем, всё равно. Я уже сбился со счёта, куда витамин пошёл, а куда — алоэ». «Здесь не больно? А здесь? Вам бы сеточку йодную надо сделать, чтобы лучше витамины рассасывались», — тихо щебечет сестра. «Обязательно», — торжественно клянусь я. А на следующий день сестра мне говорит: «Сеточку, молодой человек, надо себе делать, а вы всю попу себе закрасили. Нарисуйте сеточку крупнее. Или вам некому?» Не знаю зачем, согласно киваю, а сам думаю: «Не пойду же я к соседке с просьбой написать мне на попке картину йодом, так сказать, «Йодный квадрат». Но потом, дома, я всё же, изворачиваясь перед зеркалом, в угоду медсёстрам старательно наносил палочкой с ваткой себе на ягодицы ну очень крупную йодную сетку. Крупнее и красивее, наверное, не бывает.
— У Вас кожа очень нежная, — говорит мне как-то Нина, — поэтому у вас вот здесь, в этом месте, лёгкое раздражение. И надо бы вам капустный листик прикладывать. Это тоже быстрому рассасыванию способствует.
— А как его крепить? — вдруг развеселившись, интересуюсь я. — Нитками к трусам этот листик пришивать или кнопками к попе прикалывать?
— Просто трусики плотнее наденьте, — смеётся сестра, — чтобы облегали.
— Так и сделаю, — заверяю я её.
— Да, — вздыхая, жалеет меня в следующий раз другая сестра. — Много вам уколов досталось. Мне вот в своё время всего семь уколов сделали, и то я вся изнылась.
— А у меня адское терпение, — нахваливаю я себя. — Просто адское. С детства. Вы все колете мастерски. Классно! Правда! Но вот потом, когда начинается всасывание…
Через три недели процедур из разговоров медсестёр узнал, что ту, что постарше, зовут Светланой, что она замужем. Работала с мужем, врачом, несколько лет по контракту в госпитале в Чечне. Есть у неё и правительственные награды. Другая медсестра, Вера, лет 30, одно время летала с группой МЧС по горячим точкам России. А третья сестричка — Нина, оказывается, после училища работала в реанимационном отделении больницы. «Героини, да и только!» — думал я. В итоге все они оказались в этой частной клинике, где и коллектив хороший сложился, и платят нормально.
Как-то после уколов я ехал в трамвае домой и вдруг вспомнил. Был в моей жизни такой эпизод. Давно. На одной дружеской вечеринке я встретился со своим давним знакомым. Известным артистом. Он мне и говорит, когда мы вышли на кухню покурить: «А я, Гена, представляешь, женился недавно». «Правда? — удивился я. — Трудненько, однако, представить. Поздравляю! От всей души. Наконец-то. И на ком же?» «На медсестре», — ответил он, с хитрецой пристально глядя мне в глаза, ожидая моей реакции на сказанное. Я молчал. И по этой возникшей в разговоре паузе мой приятель, должно быть, понял, что я фактом такой его женитьбы более чем удивлён. А я и действительно не ожидал от него подобное услышать, поэтому и растерялся. Я подумал, что он мне сейчас так важно скажет, что женился, мол, на известной кинозвезде, певице или балерине Большого театра. На адвокате или директоре крупной фирмы. А он взял себе в жёны простую медсестру. Чем она сумела окрутить такого популярного? Чем его взяла? Артист ухмыльнулся: «Не одобряешь?» «Ну почему же», — промямлил я. «И зря! Глуп ты ещё. Поживёшь с моё — поймёшь».
Вот этот разговор и припомнился мне в трамвае. И осознал я, каким мудрым человеком оказался этот артист. Мы всё больше себе пару из своей среды, из общей сферы общения подыскиваем. И напрасно! Среди медсестёр жён себе искать надо! Потому что бессердечные люди, недобрые на этой тяжёлой работе не задерживаются. Быстро отсеиваются и меняют специальность. А уж если, можно так сказать, медсестра осталась медсестрой, верной своей профессии, работает с удовольствием, с чувством собственного достоинства! В России, в царские времена, сестёр милосердия даже отмечали разными серебряными нагрудными знаками. На жену-медсестру во всём можно положиться. Они и внимательные, и отважные, и чуткие, и стойкие, и нежные. Сто раз, получается, прав был тот мой знакомый артист.
Придя на двадцать пятую процедуру и улучив момент, когда на уколы больше никого не оставалось, я решил заговорить с медсёстрами. Обращаясь в первую очередь к Нине, которая мне чем-то необъяснимым приглянулась, завёл с ними такой разговор:
— А мы с вами, девушки, в какой-то мере коллеги.
Медсёстры посмотрели на меня с удивлением.
— Я в молодости работал переводчиком. И с гражданскими врачами самого широкого профиля. А когда в армии — то и с военными врачами. С медициной знаком не понаслышке.
— Значит, вас можно военврачом называть, — улыбнулась Светлана.
— Запросто. Благородная у вас профессия — работать с больными людьми. Сколько надо иметь подчас терпения и выдержки.
— Да уж, — соглашается Вера, — не каждый из вас — подарок.
— Но я-то подарок, не правда ли? Столько уколов безропотно, без слёз и рыданий принять, — выпрашиваю я у сестёр комплимент, шутливо буравя указательным пальцем стенку.
— Вы, пожалуй, штучный экземпляр, — произнесла Светлана, не глядя на меня и листая журнал записи процедур.
— Вот, — обрадовался я, что сёстры поддержали беседу, и затараторил, — а вы обратили внимание, уважаемые, на мою фамилию, которую я называю каждый раз, когда являюсь к вам на приём?
— А что в ней особенного? Макаров. Таких много, — продолжая читать свои записи, сказала Светлана.
— Не скажите. Простая, да не очень. Это адмиральская фамилия, — понесло меня. — Был такой адмирал. Порт-Артур оборонял от японцев. Вернее сказать, хотел оборонять, но погиб на крейсере немного раньше. От мины.
— Так это ваш близкий родственник? — хихикнула в ладошку Нина. — То-то мы обратили внимание на вашу стройную фигуру и офицерскую выправку. Оказывается, вы из адмиралов будете.
«Обратили на меня внимание!» Я чуть было не подпрыгнул от радости и заметил, что Нина вдруг густо покраснела, не ожидая, видимо, от себя такой прыти и испугавшись, наверное, не усугубила ли она, обращаясь так фривольно с неизвестным мужчиной? А вдруг он обидится и нажалуется на неё руководству? Тогда проблем не оберёшься.
Услышав такие добрые слова, которые и кошке были бы приятны, увидев, как смутилась и зарделась девушка… во мне что-то дрогнуло. Просто бальзам на душу!
— Нет. Я не из адмиралов. Это я так. К слову. Чтоб разговор завязать. А спортивную форму я, да, стараюсь поддерживать. В этом году что-то не очень получается. Только дома гимнастику делаю. В бассейн, например, ходить несподручно, далековато. И я почему-то после бассейна всё время простужаюсь.
— А после бассейна надо немного посидеть в помещении. Перед выходом на улицу, — заметила Вера.
— Наверное. А мы всё спешим, спешим. К тому же мне 25-метровые бассейны не подходят. Мне 50-метровый подавай. С дорожками. Чтоб простор был. А то у меня натура, как видите, широкая, — выпятил я грудь. — Тогда я два-три километра проплыву — и порядок.
— А в маленьком, — поддержала меня Вера, — какая-нибудь бабуля тебя рукой заденет…
— Или ты сам кому– то в лоб ногой закатаешь, а потом разбирайся, кто прав, кто виноват, кто первый начал, — продолжил я её мысль.
— Лично я лыжи люблю, — робко вновь вступила в разговор Ниночка. — Но зима какая — то… То лёд, то слякоть.
— А вот лыжи не по мне, — сказала Вера.
— Каждый вид спорта, — наконец убрав в ящик кипу журналов, встала из-за стола Светлана, — для каждого человека очень индивидуален. Это ведь не просто так кто-то говорит, что ему волейбол или баскетбол не нравится. Может, и очень даже нравится, но вот кости его скелета так сложены, что иному просто природой не дано этим видом спорта заниматься. И не надо себя в этом случае насиловать. Только то, что доступно.
Было видно, что девушки разговорились с удовольствием.
— Вот, например, — разошлась Светлана, — коньковым шагом на лыжах далеко не каждый может бегать. Или я. Я никогда сто килограммовую штангу не поднимала. На фига мне это надо!
Все дружно рассмеялись. Чувствовалось, что мы начали сдруживаться. Но надо и честь знать. Рабочий день у медсестёр закончился. Было видно, что они устали. А уходить так не хотелось!
— Ну, мне пора. Я вас заболтал, наверное, задержал. Уж извините. У вас ещё столько дел. Прибраться надо. Знаете, девушки, почему я так разговорился? Просто среди вас, таких хороших, я душой оттаял. У меня на работе и поговорить– то не с кем. Одни компьютеры. А вы такие… С вами так легко. Ладно, до свидания. Спасибо за лечение.
Я раскланялся и вышел из кабинета под доброжелательными взглядами медсестёр. «Интересно, что они обо мне сейчас говорят? Обсуждают или осуждают?» — думал я, снимая с ботинок бахилы, машинально чуть было не положил их себе в карман.
Всё в жизни проходит. И время процедур — тоже. Я купил коробку дорогих шоколадных конфет. Получив два своих последних укола, достал конфеты из кейса и положил их на стеклянный стол:
— Светочка, Верочка, Ниночка, это вам с благодарностью за лечение и внимание. Конечно, в поликлинике говорить пациенту: «До скорой встречи» как-то неуместно. Если смогу быть вам чем-то полезен по жизни, то вот мои визитки. Я всегда к вашим услугам. Звоните. Буду рад вам помочь, чем смогу.
Сестрички поблагодарили меня за подарок, пожелали окончательного выздоровления. А я перед уходом, улучив момент, наклонился к Нине, стоящей ко мне ближе других:
— Ниночка, можно вас на несколько слов. В коридор.
— Сейчас я освобожусь и выйду, — сказала медсестра.
Через две-три минуты румяная, зардевшаяся Нина выпорхнула из кабинета, села рядом со мной на диван, подогнув по-детски под себя ножку, и вытянулась как струна передо мной, широко открыв глаза и застыв в трепетном, как мне показалось, ожидании.
— А вам, Ниночка, я ещё хотел подарить на память вот эту кассету, — я полез в карман пиджака, — с красивой музыкой. Это не сегодняшняя туфта.
— Спасибо, — сказала Нина, принимая кассету. — Это ваши любимые вещи?
— Да, это мои любимые. Клайдерман, Хампердинк. Надеюсь и вам они понравятся. Будете слушать и вспоминать человека с адмиральской фамилией. Кстати, а я так и не знаю… Как же ваша фамилия?
— Моя фамилия справа налево и слева направо читается одинаково: Авонова. Но я спешу, извините. Ещё раз спасибо за кассету. Работы ещё много.
И быстро скрылась, возбуждённая, за дверью кабинета.
Через несколько дней я Нине позвонил:
— Будьте добры, пригласите к телефону Авонову Нину.
— Я слушаю, — раздался мягкий голос Нины.
— Нина, вас приветствует Геннадий Макаров, тот, что недавно у вас лечился.
В трубке молчание. Затем:
— Здравствуйте, Геннадий.
— Нина, я… Когда вы сегодня заканчиваете работу?
— В 20:00.
— А я мог бы вас встретить у поликлиники и проводить?
— Геннадий, — в трубке на несколько секунд повисла тишина. — Я полагаю… мне кажется, что вы хотите… что вы начинаете за мной ухаживать.
— Правильно понимаете.
— Не надо этого делать. У меня… уже есть, как бы это точнее сказать, поклонник, что ли. Вернее — жених. Так что…
— И что, хороший?
— Мне нравится.
— Тогда… желаю вам счастья, — горестно выдавил я из себя и положил трубку.
Озадаченный, стал рассуждать: «Но ведь она обратила на меня внимание? Обратила. Отметила мою фигуру? Отметила. Робела и смущалась? Робела и смущалась. Так почему же отказ? Просто со мной кокетничала?»
Мне стало горько и обидно, что меня так сразу отвергли. Но в то же время я понимал, что не должен досадовать на то, что увлёкся этой действительно милосердной сестрой, которая честно и вовремя меня тормознула. А ведь другая на её месте могла бы и покуражиться надо мной, потрепать нервы, поиграть со мой, как с мышкой, выжать из меня, влюблённого, живительные для себя соки. И за что мне пенять на себя, если я снова не ошибся в человеке?
Я глубоко вздохнул и углубился в изучение прайс-листа коммерческого предложения. Хотя с недельку — другую на душе было пасмурно и ныло, зато физически я вскоре пошёл на поправку. Что меня вылечило? Таблетки? Уколы? Или же на меня так оздоравливающе, лучше всяческих лекарств, подействовала эта милая сестричка милосердия?
Там чудеса!..
Сказка
П о манежу кругами гарцует на лошади молодая женщина в жокейском костюме.
— Светлана, — учит наставник, — прямее, прямее, держи спину. Ты все-таки по задумке режиссера супруга вельможи, а им не пристало сутулиться. Гордая, властная, важная, красивая должна быть у тебя посадка и осанка как у жены высокого сановника. Вот когда будешь учиться ездить рысью, галопом, тогда другое дело. Давай еще покатаемся. Закрепим успехи. Тебе легко это дается. И лошадь тебя слушается. Молодец, наездница. Тебе бы свою кобылку!
— Так, где ж ее взять? — весело отвечает Светлана, — У цыган угнать что-ли?
За железной калиткой стоит мужик в строительной робе, в кепке, кедах на ногах, с бензопилой в руке и зычным голосом орет:
— Хозяева! Отворяйте! Я уже пришел. Я тут!
В доме лает собака. Открывается входная дверь дома, и на пороге вырисовывается молодой мужчина. Он в ярком спортивном костюме с надписями вензелями на груди и на спине «Россия». Мужчина оборачивается:
— Фу, Рей, замолчи.
Но чепрачная восточно-европейская овчарка продолжает яростно лаять. Сзади мужчину берет за плечо жена, которая немного моложе мужа, в цветастом халатике на голое тело, но с уже накрученной косой на голове:
— Кто это там, Андрюша?
— А! Это, царевна, наверно, Николай с улицы Лермонтова пришел пилить деревья. В прошлую субботу я с ним договаривался на сегодня.
— Сейчас выхожу, — кричит Андрей Николаю. Переобуюсь только. Да замолчи ты, Рей! Прекрати наконец-то!
Андрей вместо тапочек натягивает кроссовки. Спускается по свежевыкрашенному крыльцу, боясь окраситься о поручни, и направляется к калитке. Рей, обгоняя его, с лаем тоже несется к калитке.
— Ладно, ладно, не лай! — успокаивает Рея Николай. У меня тоже есть собака. Только алабай. Так что я тебя не боюсь. И обращаясь к Андрею:
— Не тронет? Может, уберешь?
— Не тронет. Он дрессированный. Его мой друг с пятимесячного возраста дрессирует. Умнее нет собаки. Рей! Фу! Нельзя!
Рей замолкает.
— Проходите, Николай, — Андрей отворяет калитку.
И Николай с некоторой опаской входит на участок. Рей его обнюхивает, но не трогает и брезгливо отходит немного в сторону.
Супруга Андрея, переодетая уже в платье, присоединяется к мужчинам. Подходит к мужчинам и, скрестив руки, опирается обоими локтями на плечо мужа, от чего Андрей слегка прогибается.
— Здрасьте! — приветствует она гостя.
— Мое почтение! — отвечает ей, кивая головой, Николай.
— Пошли туда к сараю, — Андрей указывает Николаю на дальний угол сада. Он, да и Света тоже, догадываются, что Николай уже принял с утра на грудь, потому что не совсем четко выговаривает отдельные слова. И они многозначительно переглядываются.
— О! Мы уже гуляем! — Андрей почувствовал спиртной запах от Николая и смотрит украдкой на часы. Без пятнадцати одиннадцать.
— Так воскресенье ж, ведь! «День Рыбака». Празднуем вот.
— Так Вы рыбак?
— Куда там. Я ассенизатор! — возносит палец к небу Николай, — А чего Вы удивляетесь?
— Да я не удивляюсь вовсе, — смущается Андрей и водит пальцем по калитке, — Помните, Сергей Михалков писал: Моя мама вагоновожатый…. Все работы хороши…. Выбирай на вкус! Помните?
Светлана нараспев декламирует, качая головой:
— Мамы разные нужны,
Мамы разные важны.
Андрей берет под локоть Николая и, направляясь с ним по дорожке в сад, перебивая жену, продолжает:
— А у нас сосед соседа бил вчера велосипедом, — вставляет поддатый Николай.
— Велосипедом — ерунда! Мотоциклом — это да! — подыгрывает ему Андрей и продолжает:
— Вот все так! Все профессии важны, кроме моей! Обидно ж ведь! — изображает обиду, морщась, Николай, — Да, почетная у меня работа! Как вы этого не понимаете? Мы бойцы невидимого фронта. Штирлицы, можно сказать! О нас мало кто знает! И платят нам хорошо. Но интервью не берут. И не пишут о нас. Фильмов о нас художественных не снимают. И даже документальных. А куда Вы, люди, без нас, без чистильщиков городов? Москва как воняла, извините, мадам, пахла, когда нас не было?! Отходы, я имею в виду, хм…, ну вы понимаете, что тогда из Москвы бочками вывозили. В чем бы Москва без нас, скромных ассенизаторов, была? Вот! То-то же! А сейчас чистота! Это про меня, помню, Сергей Михалков в этом стихотворении написал: «У меня папа авиатор, а у меня-ассенизатор». Как гордо и высоко звучит. Не правда ли? — пафосно декламирует Николай.
Андрей, Светлана и Рей согласно кивают головами:
— Куда уж нам без Вас?
— А «День рыбака» — всероссийский праздник.
— Тогда с праздником! — сглаживает дипломатично Светлана.
— И Вас тоже. Ну, хозяин, что валить-то будем?
— Вон там, у сарая, две старые вишни и слива. И вон там сухую упавшую ель на кусочки, чтобы вывезти или сжечь можно было.
— Это Вам в две штуки выйдет, — посмотрел в небо Николай.
— Не проблема. Договорились!
Все трое подходят к очень старому деревянному, но прочному и сухому с жилым и хозяйственным отделениями сараю в углу садового участка.
— Я вижу у вас сарай-то, как новый, а ему, пожалуй, на вскидку, так, лет семьдесят будет, — сметливо, по-деловому отмечает Николай.
— Да и дачка, говорят, была хорошая, но ее прежний хозяин снес, чтобы дом посовременнее построить. Построил. А потом решил его по какой-то причине продать. Мы и купили.
Николай, напрягаясь, потея, заводя глохнувшую пилу, валит сливу, которую пила берет с трудом. Николай вытирает пот кепкой и вдруг делает комплимент Светлане:
— Какая у Вас, хозяюшка, коса-то распрекрасная. Чисто русская. Редкость.
— Да уж, — соглашается Светлана. — Спасибо! Поэтому меня муж царевной и окрестил. Мне и на работе все завидуют.
— Она у меня актриса кино, — поясняет Андрей.
— Да? И много снимаетесь?
— Много. Вот сейчас снимаем приключенческий фильм. Действие происходит во времена Петра Первого.
— Здорово! — восхищается Николай, — Действительно Вы просто натуральная актриса. Пила что-то глохнет. Бензин что ли кончается? Я, дурак, не проверил. Кстати о сарае. Я и мои предки давно живем в этих местах. С самого начала основания поселка в тридцатые годы прошлого века. Мой дед рассказывал, что в войну немцы вплотную к поселку подошли, и наши жгли все перед врагом. Хотели уж и наш поселок жечь. Но на нашей даче и других дачах конница стояла. А дело зимой. Тепло надо. Вот и не сожгли. Здесь, перед Вашим участком тогда уже лес начинался. И вдруг контрнаступление. Так поселок и уцелел. Вырос. Видели наш памятник на улице Ленина с пушкой рядом? А сколько наших поселковых голову за матушку Россию в Отечественную положили?!
— Видели мы этот памятник. Чистота. Порядок. Цепи. Цветы, — кивает головой Светлана.
— Так вот, в поселке у нас отличный микроклимат. Сами скоро убедитесь, — Николай садится на пенек. Предлагает закурить папироску Андрею, Светлане, а после их отказа сам закуривает, — Более того, все пожары, бури, смерчи, вихри и ураганы обходят наш поселок стороной. Дерево здесь практически не гниет.
— А Вы знаете, Николай, извините что перебиваю, я по профессии лингвист, историк, древнерусские языки знаю. Вот расскажу Вам, что древние греки, а они пришли в Грецию с Севера, возможно даже и из России, в древнейшие времена, когда там, на Севере слишком уж холодать стало, начали они место для своей столицы выбирать. Чтоб здоровое место было. Раскидали во всех частях тогдашней ее территории куски сырого мяса и стали ждать, как быстро это мясо сгниет, испортится. Так вот, в одном месте мясо осталось практически свежим две недели, а в других — вскоре испортилось. И вот там, где мясо лучше сохранилось, и построили Афины.
— Интересно! А почему тогда в Москве такой дурной климат? Мы что, такие тупые?
— Нет, наши предки не были тупыми. Древние русичи, — рассказывает Андрей, — увидели реку с заливными лугами, пригодными для скотоводства, разведения крупнорогатого скота, там и решили обосноваться. Да и климат в то время был другой. Он потом испортился, особенно в последние годы из-за неплановой, хаотичной, точечной застройки. В общем, получили, что заслужили, потому что вовремя этих бандитов-застройщиков никто не остановил.
Николай, распилив елку, просит Светлану принести ему воды попить. Светлана приносит ему квасу.
— Хо-лод-ненький! Хоро-шоо!!
Напившись кваса Николай, вытирает рот рукавом спецовки, начинает рассказывать:
— Вот местные старожилы рассказывают, молодежи-то не до этого, у нее свои заботы и развлечения, что где-то километрах в семидесяти отсюда в глуши леса, у озера стоит старая изба, как на курьих ножках, в которой живет отшельница, Баба-Яга натуральная. Но она и целительница, и врачевательница, как Сергий Радонежский был. Иногда она приезжает на нашу станцию, чтобы прикупить соли, свечей, круп, спичек… Она такая страшная и вся в лохмотьях. Ее все боятся и гоняют. А на самом деле примилейшая бабулька! Говорят, тем людям, которые к ней с добром относились, она помогала вылечиваться от разных недугов и даже многим жизнь спасла своими снадобьями, кореньями и настойками. Но добро, как известно, быстро забывается. Эти случаи превращаются в легенду, в сказки. Мало кто помнит, кого она выходила и вылечила. Новые люди в поселке и на станции этого не знают, и старуху гоняют, сторонятся ее. А еще рассказывают, что редкие грибники, которые забредали в те места, где живет Баба-Яга, не все возвращались домой. Так и сгинули там в лесах. Никто их так и не нашел. С концами. Как сквозь землю провалились. А те, кто вернулись, или ничего не помнят, или рассказывают такие диковинные истории с ними приключившиеся, что их, этих рассказчиков, начинают считать придурками, фантазерами в лучшем случае, а в худшем сумасшедшими или спятившими с ума. В общем, какая-то там патогенная, аномальная зона, необычная, таинственная, которую все стараются обходить стороной. Гиблое, одним словом, место, хотя и красивое. И озеро там шикарное с целебной, якобы, водой, но люди пропадают. Вот туда никто и не рискует соваться.
— Очень интересно, — реагирует Светлана на рассказ Николая.
Николай заканчивает работу:
— Все заказ выполнен. Если что, обращайтесь! Я пошел.
— Спасибо большое за работу и за то, что Вы нам такие интригующие вещи сообщили, — Андрей жмет руку Николаю, — Чудеса вокруг нас! Удивительно! И это в наше время цивилизации!
На киностудии Светлана встречает продюсера и режиссера. Она восторженно пересказывает им то, что услышала вчера от Николая и добавляет:
— Я предлагаю эпизод, где мне приходится заночевать в лесу, снять там, у озера, в этой старой избе. Во-первых, натура, и не надо арендовать угол на «Мосфильме» и строить декорации в павильоне. А это уже и экономия бюджета. Во-вторых, встреча с отшельницей в лесу укладывается в сюжет фильма. А там можно еще чего по ходу придумать.
Продюсер обнимает аккуратно Светлану за плечи:
— Умница! А ты давай сгоняй туда с мужем к этой Бабе-Яге костяной ноге и на месте посмотри, что к чему.
— У нее ноги, говорят, в порядке, — уточняет Света, здоровенькая такая бабуля.