Профессор гасит свет в зале и включает лампочку на пюпитре и обращается к Максиму:
— Показывайте первый слайд.
Максим дрожащей рукой берёт первый слайд и вставляет его в аппарат. Профессор даёт пояснения:
— Вот видите — раздувшаяся мошонка. При этой болезни мы наблюдаем такие симптомы. Мошонка резко увеличивается в объёме, кожа утолщается, образуются грубые складки. На отдельных участках появляются экзематозные высыпания, корки.
Максим вынимает слайд и видит, что в темноте у него слайдовая колонка расползлась. Он собирает её. Четыре слайда перепутались, и он ставит их в ряд. По памяти.
— Следующий слайд! — командует профессор, постучав палочкой по столу. — Тихо там, на галёрке! Миловаться будете на улице. Или спускайтесь сюда, ко мне. Все посмотрим, как это вы делаете. Шутка! Всем внимательно слушать и запоминать. В книгах не всё найдёте, что я вам буду рассказывать. А в жизни очень даже может пригодиться на практике.
Максим в темноте ставит слайд. На экране возникает нормальная обнажённая женщина, только с толстыми, раздувшимися ногами.
— Это ещё рано показывать, — делает ему замечание профессор, — показывайте по очереди, в том порядке, как я сказал.
Максим вставляет другой слайд. С раздувшейся молочной железой. Всё проходит нормально. Профессор продолжает лекцию:
— Причиной хронического застоя лимфы и развития слоновости являются часто повторяющиеся воспаления кожи и подкожной клетчатки, рожа, лимфадениты. Следующий слайд, пожалуйста.
Максим опять вставляет по ошибке слайд с женщиной.
— Я просил показывать по порядку.
Максим вставляет другой слайд. С воспалениями кожи. И опять удачно. Профессор комментирует:
— Слоновая болезнь вызывается нитчатками Банкрофта, филяриями-паразитическими червями, личинки которых передаются человеку при укусах москитов. После попадания в организм человека возбудитель заболевания поселяется в лимфатических узлах паховой области или подмышечных ямок, создавая препятствия для тока лимфы. В результате, как вы видели, мошонка, молочные железы или другие органы и конечности могут распухать до огромных размеров. Следующий слайд.
Максим опять вставляет в проектор обнажённую женщину. На этот раз кверху ногами. Профессор идёт к входной двери, включает верхний свет. Все студенты видят красного как рак Максима. Профессор подходит к Максиму и протягивает к нему руку:
— Давайте-ка мне ваш любимый слайд. Понимаю, вам понравилась эта девушка. Когда подойдёт время, я вам его дам.
Студенты просто стонут от смеха. Им только палец покажи… Максим отдаёт слайд профессору. Профессор гасит верхний свет и продолжает рассказ, а Максим — показ слайдов.
— Это ужасная болезнь с точки зрения внешнего восприятия, но не смертельная. Филяриоз не убивает физически, но создаёт серьёзную социальную проблему, поскольку люди, обезображенные болезнью, не могут найти себе спутника жизни или работу. А теперь, молодой человек, берите ваш любимый слайд и показывайте нам.
Максим берёт у профессора слайд и от волнения вставляет его опять кверху ногами. Тут уж и профессор, и студенты сначала хохочут, а потом начинают хлопать в ладоши от восторга.
Профессор машет рукой:
—Ладно, уж, хватит! Оставьте даму в этой позе коль она Вам так приглянулась.
Зал стонет от смеха. Профессор продолжает лекцию:
— В Египте эта болезнь известна ещё со времён фараонов. Учёные всего мира разрабатывают методику и лекарства для борьбы с этой болезнью, но результатов пока значительных не достигнуто. Вам, друзья мои, предстоит решать эти вопросы в будущем.
Лекция закончилась. Студенты проходят мимо взволнованного Максима. Одни нахваливают его за работу. Кто-то обнимает его за плечи, кто-то хлопает по плечу, кто-то пожимает руку, кто-то тычет его пальцем в живот. Девушки игриво улыбаются Максиму:
— Какой оказывается у нас лаборантик сексопильный!
Ребята нахваливают Максима за хорошую творческую работу.
Профессор забирает у него слайды и подбадривает неопытного лаборанта:
— Молодец! Ничего, для первого раза нормально. Освоишься!..
На широкой металлической скрипучей кровати с медными набалдашниками на спинках у стенки лежит на боку белокурая длинноволосая Света лицом к Максиму. Он слегка выпивши. На тумбочке — наполовину опорожненная бутылка сухого вина и два хрустальных фужера.
Светлана нетерпеливо толкает парня локтем в бок:
— Знаешь, что делать?
—Знаю.
— Тогда делай!
Максим начинает медленно раздеваться.
— Такими бешеными темпами ты будешь до утра раздеваться.
— Меня дома родители ждут.
— Ничего, подождут.
— Они просили лампочки в люстру вставить.
— Ничего. Перебьются пока без лампочек. Мы здесь важными делами занимаемся с тобой, а ты-лампочки! Давай быстрее! Или ты не можешь?
— Почему это? Могу.
— Тогда хватит Ваньку-то валять! Мы здесь для чего с тобой собрались?
— Любовью заниматься.
— Ну, вот и занимайся. Ты можешь меня как-нибудь ласково назвать?
— Могу. Ты красивая.
— Хорошо. Ещё что знаешь?
— Ты нежная.
— Ещё.
— Ты страстная.
— Пока хватит. Повторяй эти слова всё время. Большего от тебя сегодня, я вижу, не добьёшься. Ну, давай же! Действуй! Шевелись! Ты только не подумай обо мне ничего такого. Ты мне, Максик, очень нравишься. Правда. Я просто очень хочу попробовать с тобой… это. В первый раз. Ты человек, можно сказать, проверенный. Свой. А то напорешься на какого-нибудь сифилитика или извращенца.
Света помогает Максиму раздеться. И сама тоже раздевается:
— Ну и возни с тобой. Давай! Живей! Не мельтеши! Соберись!
— Я собран.
— Я вижу! Давай, давай, поактивнее! О, да ты и целоваться умеешь? Самоучка?
— Самовыродок!
В субботу в 10:00 в прихожей раздаётся телефонный звонок. Максим приносит в свою комнату из прихожей телефон на длинном проводе, снимает трубку:
— На проводе.
— Это я. Светлана. Привет.
— Привет.
— Что делаешь?
— Да так, ничего.
— Как тебе тогда? Понравилось?
— Понравилось.
— Хочешь, ещё повторим?
— Могу.
— Можешь или хочешь?
— Хочу. А где?
— Это я у тебя должна спросить где! Ты должен об этом думать.
— Уже и должен?
— Ну, ладно. У меня нельзя. Ясно?
— Сегодня суббота?
— А ты не знаешь?
— Завтра мои предки уезжают с утра на дачу.
— Чудесно!
— Как уедут, я тебе сразу позвоню.
— Хорошо. Буду ждать, милый!
— Пока.
— До субботы. Не забудь.
— Пока…
Максим набирает по телефону номер. Гудки. Потом он слышит знакомый и любимый голос:
— Слушаю. Говорите! Говорите же!
— Это я, Максим… Ты меня прости за то…. Так получилось.
— Ты меня предал, Максим. Ты предал нашу любовь. Больше мне не звони…
В трубке снова гудки, гудки…. Максим ставит пластинку с песней Владимира Трошина «Тишина».
—Ночью мне покоя не дает горькая моя вина.
Ночью за окном звенит, поет тишина.
Из глаз юноши по щекам катятся крупные слёзы и капают на ковёр. Он их растирает кулаком по лицу, а они всё катятся и катятся….
В колхозе
С тарая деревенская покосившаяся хата — тёмный от времени сруб. Внешторговцы из экспортного отдела после работы сидят за столом в полутёмной комнатке. Несколько ребят и несколько женщин. А среди женщин — весёлая симпатичная Татьяна, девчонка из бухгалтерии. Ребята, конечно, поддают. Причём здорово, так, поддают. От души. Кое-кто из женщин тоже пригубил.
Одна Татьяна не пьёт. Сидит, подперев голову кулачком. И всё время не отрываясь смотрит на Олега. Слушает пьяный рассказ Сашки:
— В прошлом году на картошке подселили к нам ребят из организации «Лифтзагранпоставка».
— А мы лифты экспортируем? — поинтересовался Влад.
— Ещё какие! В капстраны.
— Нам самим не хватает. У нас в доме такой…
— Не отвлекай меня! — продолжает Сашка. — И был среди них один дед. Дед не дед, лет сорока. Небритый, невзрачный такой, тщедушный мужичонка. Не работал. Только напивался и отсыпался на другой день. Нам быстро надоело такое дело — за него пахать. Деньги, ведь, заработанные на всех поровну делили. Наш старш о й говорит деду, вали, мол, отселе в Москву, мы тебе, алкашу, такую характеристику дадим, что тебя с работы вмиг выгонят. «Мужики, — говорит дед, — давайте так сделаем. Вы работаете, а я вас сытно жареными гусаками кормить буду». «Как это?», — спрашиваем. «Увидите», — отвечает. Все ушли на ток работать, а я в ту ночь с дедом на базе остался. В ночную смену. У нас пересменка такая была: одни днём работают, другие — ночью. Темнеет. Смотрю, дед наш засуетился. Достал из своего затрепанного рюкзака громадную деревянную рогатку с авиационной резиной. И металлическую коробку. Открыл. Мать честная! А там — отделения. И в каждом — металлические шарики из подшипников разного размера. Есть такие здоровые, увесистые! «На медведя охотиться собрался?» — спрашиваю деда. «Нет, на гусей. Пойдём со мной, увидишь». Пошли мы к озеру, скорее — к болоту, за деревней. А там — гуси и утки в лунном свете плавают. Дед разделся до семейных трусов, закатал их и стал медленно, крадучись, через траву и тростник к гусям подбираться. И что вы, граждане, себе думаете? Зашёл по пояс в тину, прицелился из рогатки. Бабах! Утки с кряканьем — во все стороны, а один гусь — затих. Дед по грудки в воде — к нему. Выходит, из болота с гусем в руке, а у гуся вместо одного глаза — пустая дырка. Я, говорит, снайпер. От меня никто, говорит, живым не уйдёт, если захочу. Ни волк, ни слон. А потом мы пошли с ним в лесок. Подальше от деревни. Развёл дед костёр, гуся обернул фольгой, фольгу глиной обмазал. И зажарил гуся. Утром приходят ребята с тока, а их ждёт жареный гусь в собственном соку. Тунеядство деду мы простили. Стали каждый день гусей жареных есть. Но вдруг в деревне переполох: кто– то гусей у местных ворует. Естественно, нас, городских, подозревают. Кого же ещё! Пришлось это дело прекратить. Но покушали мы тогда гусятинки от души! Вот такой нам снайпер попался.
— А я никак в себя не приду от нашего знакомства с бригадиром, — говорит Пётр.
— Да, интересно получилось, — сказал Олег.
— А что там произошло-то? — спросил Серёга, который опоздал на четыре дня и только вчера приехал в колхоз своим ходом. После заезда на автобусе всей нашей группы.
— Пришли к нам сюда бригадир с женой. Рассказать, что и как, где работать будем, как питаться. Оба такие здоровые, мордастые, румяные. Он — в военной выцветшей хлопчатобумажной форме. В сапогах кирзовых. Кудлатый, как Гришка Распутин. Познакомились. «Если кто задираться из местных к вам станет, то мне скажите, я сразу обидчику вот этим дам в лоб, без всяких разговоров, — говорит бригадир и показывает свой огромный кулак. — Я быка могу убить одним ударом. Я недавно сюда с жинкой приехал. Из армии ушёл. Так у меня здесь сразу дисциплина железная стала! А ещё — мы с женой кровь сырую пьём. И вам советуем. Как забьём кого, так кровь и пьём. И едим слегка поджаренную кровь и печень. Поэтому и силища прёт. Также я могу по руке о жизни рассказать. Любому из вас. О прошлой и будущей. Хотите узнать свою судьбу?» Мы ему, конечно, не поверили. Никто не решался узнать свою судьбу. Вдруг решительно встал Володька Мкртчян. Я, говорит, согласен. Решил храбрость показать свою перед молодой женой, на которой недавно женился. Они вон оба сидят рядком. Молодожёны. Так, Володь, было, не вру?
— Так, — подтвердил кивком головы Мкртчян, а его жена вдруг прижалась к мужу.
— Бригадир предложил Володьке пойти с ним за ширмочку из простыней: «Что хочешь узнать своё прошлое или будущее?» «Сначала то, что было», — помялся, съёжился и робко, но с улыбочкой ответил Володя. Они скрылись за ширмой на дамской половине комнаты. Мы затихли в ожидании. Через пятнадцать минут появляется Володька, за ним — бригадир. Только Мкртчян бледный весь, а бригадир — румяный, весёлый. «Ну, что он сказал? Угадал что-то?» — спрашиваем мы нашего приятеля. «Он всё рассказал обо мне. Всё, как у меня было. Каждую мелочь из моей биографии. Даже и сейчас страшно», — говорит Мкртчян. Руки трясутся, губы дрожат. — «А будущее тебе предсказал?» — «Что вы! Нет! Я отказался! Страшно! Он же всё расскажет! Зачем тогда жить-то и знать, что будет. Зачем?» Вот такое впечатление произвёл на нас колхозный бригадир. Какие люди встречаются, однако, в народе, в глубинке.
Женька разлил оставшуюся водку по стаканам:
— Ладно, давайте ещё по одной. Поехали! За всё хорошее!
Ребята выпили. Все по глоточку, а Олег — опять полстакана. Девчонки пошли на свою половину укладываться спать. Ребятам с укоризной говорят:
— Молока мы, конечно, сегодня от вас, таких хорошеньких, не дождёмся.
Татьяна смотрит на Олега и тоже его стыдит:
— Ну чего ты, Олег, так набираешься-то?
— Так с горя. Девушка меня не любит.
— Дурачок.
Тут из-за занавески, где была девчачья половина комнаты, выходит женщина, да как гаркнет:
— Сколько можно пить, ироды?! Ну сходил бы кто на ферму за молоком! Дядя Вася, что ли, пойдёт?
Ребята пробуют встать на ноги, но не получается. Шатаются:
— Мы не можем. Ноги не идут в такой дождь и слякоть! Кто хочет молока, тот пущай и едет.
— Вот так вы, эгоисты, поступаете! Как свиньи нажрались, а мы из– за вас без молока остались! Вам бы только набраться!
Ребята, пристыженные, тихонечко разбредаются по своим койкам, раздеваются и — под одеяло.
Двое всё же пошли за молоком — Олег и ещё один парень. Татьяна с ними увязалась.
Идти в темноте по размытой дороге — сплошной кошмар. И не близко. Ноги скользят в грязи. Напарник Олега вскоре начал спотыкаться, а потом и вовсе в лужу свалился.
Промок. Сидит и ноет:
— Я не хочу. Я домой пошёл. Ну его к лешему, это молоко. Завтра сходим. Я весь в грязи и промок до самых трусов. Пошли домой!
— Хватит ныть! Вали отсюда! Без тебя обойдёмся! — оборвал его Олег.
— Извиня-айте! Я уж в дру-го-го-гой раз схожу-у, — проканючил, корявя слова, парень и, спотыкаясь, поплёлся назад.
Олег с Татьяной дошли-таки до фермы. Народу ни души. На ферме было безлюдно и сухо. Тихо урчали какие-то насосы. Умиротворяюще и душевно пахло навозом, кормом, парным молоком и доярками. Олег и Татьяна налили из бидона через марлю полное до краёв ведро молока. Выпили сами по литровой банке холодненького. Вытерли молоко на губах и пошли обратно. Олег ведро с молоком до краев донёс до дома. По грязи, в проливной дождь. Как эквилибрист в цирке! Ни капли не расплескал к Татьяниному восхищению.
Вошли в хату, включили свет:
— Подъём! Молоко приехало!
Все в доме вскочили, в чём были, налетели на ведро толпой. Разливают по кружкам молоко, отнимают друг у друга опорожнённые уже кружки и снова наполняют их молоком. Уплетают за обе щеки белый хлеб, запивая его молоком. А потом снова все к койкам своим потянулись. Кто-то буркнул:
— Спасибо, ребята!
— На здоровье! — ответила Татьяна.
Оставив дверь в комнату слегка приоткрытой для света, Олег вышел в сени, взял ковшик — хлебнуть воды колодезной и вдруг видит, как следом за ним бочком из дверного проёма выскальзывает Татьяна.
Только Олег один глоток сделал, как дверь закрылась и их окутала темнота. Лишь сквозь небольшое окошечко наверху проникал свет от лампочки при входе. В полумраке Олег почувствовал, как к нему приникла разгорячённым телом Татьяна. На плечи ему легли её нежные тёплые руки. Она обхватила Олега за шею. Вся трепещет, властно привлекает его к себе. Нечётко выговаривая слова, прерывистым страстным голосом шепчет:
— Ну же, алкашенция моя, иди ко мне, глупый. Иди сюда.
Она нашла руку Олега и стала протискивать её сквозь свою расстёгнутую кофточку. Положила его руку себе на грудь, прижала своей рукой и стала быстро целовать Олега в губы, в нос, глаза, шею. Олег, теряя равновесие, попятился в угол и упёрся в косяк. Но и тут Таня его достала. Её ненасытные руки шарили по его телу, проникли под рубашку. Олег обмяк и не мог сказать ни слова, потонув в её призывных ласках, объятиях и нескромных прикосновениях. Таня становилась всё требовательнее и настойчивее. Олег не знал, что ему делать, лишь слегка упирался руками в её крутые бёдра, пытаясь отстраниться от девушки и вздохнуть. Её истома передалась Олегу. Её дрожь пронизала и Олега.
Таня потянула его за руку к выходу:
— Олежка, родной мой, пошли. Я видела…. Там рядом есть сарайчик, там сухо… сено…. Идём! Скорее же!
И упорно потащила Олега за собой.
— Таня, я не могу. Я не в форме.
— В форме, дорогой, в форме. Ты всё можешь! Ты сильный!
Олег упирается, ухватившись рукой за какую-то скобу:
— Не сегодня. Давай завтра. Завтра обязательно.
— Нет, сегодня! Сейчас! Прошу тебя. Ну, идём же, милый!
— Прости, я не могу. Я пьяный…. У меня есть девушка. Лена.
— Никакой ты не пьяный. Ты всё можешь! Какая ещё девушка? Какая Лена? Она же тебя не любит! Я знаю. Чувствую всем нутром своим женским. Ты же сам что-то говорил.
— Зато я её люблю!
Таня упорно тянет Олега за собой на улицу. Олег вырывается, выскальзывает из её цепких рук и, шатаясь, добирается до двери в комнату. Не раздеваясь, плюхается на кровать. Услышал только, как кто-то прикрыл входную дверь и защёлкнул щеколду.
Олег лёг в свою койку. Когда все заснули, потихоньку поднялся и стал собирать наощупь свои вещи в рюкзак. Затем на цыпочках, крадучись, подался к двери в сени.
— Ты куда? — из темноты комнаты раздался Татьянин голос.
— К той, что меня не любит.
Уже светало. Олег был метрах в десяти от деревенского дома, как что-то заставило его оглянуться. На крыльце дома на сыром, пронизывающем, порывистом осеннем ветру в лёгком халатике стояла Татьяна. Она была бледна и печальна. Перед поворотом за домами к дороге Олег снова оглянулся. Таня всё ещё стояла, запахнув халатик, и молча смотрела Олегу вслед.
Ножка
Т ри приятеля сидели на завалинке. Дело было к вечеру, делать было нечего. Немного поболтали о политике, немного прошлись по косточкам соседей. И тут у Юрастика родилась неординарная, но приятная для всех идея:
— А не выпить ли нам по стаканчику?
— А кто побежит на станцию? — задал справедливый вопрос Санёк.
— А побежит тот, кто угадает, произошла ли со мной однажды или не произошла история, которую я вам сейчас расскажу. Согласны? Не угадаете — вы бежите, а угадаете — я побегу.
— Согласны, — закивали головами Санёк и Вовчик. — Давай валяй рассказывай. Ты мастер врать. Только, чур, честно. Если угадаем, то ты признаешь, что угадали. Посмотрим, проведёшь ли ты нас на этот раз.
— Сто пудов! Слово даю! Угадаете, так угадаете.
— Ладно, — взъерошил ладонью свою лысину Юрастик. — Готовы? Слушайте. Был я как-то раз в командировке. В Самаре. С аудиторской проверкой.
— А для тебя скорее, наверное, с иудиторской, — вставляет Санёк.
— Вот именно, с иудиторской. Пришло время домой возвращаться. На вокзале подхожу к билетной кассе. Объявление висит: «Билетов нет». А рядом вывеска: «Продажа билетов с рук запрещена. Купленные с рук билеты считаются недействительными». А прямо под этой вывеской стоят парни и предлагают билеты. «А куда?» — спрашиваю. «Да хоть куда», — отвечают. «До Москвы», — говорю. Парень назвал сумму в шесть раз больше фактической стоимости билета. «Что так дорого? Это ж натуральный, форменный грабёж!» — «А что делать? Это ещё дёшево. Мне самому совсем немного остаётся. Посчитай-ка: за бронь — плати, кассиру — плати, милиционеру — плати. Иначе не выживешь. Бизнес есть бизнес!» — «А мне как выживать?» — спрашиваю. — «А как знаешь. Здесь не благотворительная распродажа билетов». Купил билет. Позвонил домой жене: — «Галочка! Выезжаю. Приезжаю поездом в 16:30 двадцать второго. Целую. Жди». А дело было в марте. Сажусь в поезд. Пробираюсь между пассажирами к своему купе, посматривая на номера. Открываю дверь купе, вхожу. И упираюсь прямо лицом в… ножку. Ножка без туфель, затянута в капрон. А запах исходит от этой ножки! Пряный, душистый, волнующий. Я ткнулся в ножку носом и ещё больше принюхался. «Ничего себе ножка мне подвернулась. Флюиды потрясающие!» — подумал я. А сверху на меня девушка удивлённо смотрит, как я к её ножке принюхиваюсь. Да и другие пассажиры тоже обратили на этот момент внимание. Я, друзья мои, доложу вам, на своём веку много разных ножек повидал. Но с таким ароматом эта ножка! Поверьте, всем ножкам ножка. Глянул вверх, а там такая душка сидит, подвернув под себя другую ножку. Потом, в дороге, я слово за слово познакомился с владелицей этих стройнейших и милейших ножек с сексуально-аппетитными коленками. Короче, доехали мы до Пензы. Моя попутчица и говорит: «Юра, ты домой всегда успеешь. Я сейчас выхожу. Выходи и ты со мной. Погостишь немного у меня в Пензе. Нам будет, чем заняться». А из пор её тела такая необузданная и не стреноженная страсть прёт прямо ко мне! Сошёл я с ней. Попутчицу мою, кстати, Светой звали. Входим в её квартиру. Я беру её на руки и несу прямо на диван. А Светка мне так хитровато говорит: «Юрочка, может, не надо сейчас? Может, после свадьбы?» «Нет, — отвечаю, — лучше теперь. Потому как муж может застукать, когда выйдешь замуж». Уговаривать её не пришлось…. Поселился я у этой милашки. Вы б её видели! Весело прожили неделю. Она утруждала меня лишь любовными играми. Своим язычком рай нарисовала на моём теле. А я на ее. И больше ну ничем не утруждала! Только раз Светка сказала мне с юмором: «Юрчик, сходи, пожалуйста, дружок, в магазин за хлебом». А я ей тоже с юмором так отвечаю: «Сходи сама». В общем, весело было. Есть что вспомнить. Но, как известно, в любовных утехах время летит незаметно. «Влюблённые часов не замечают». Незаметно и 22 марта пролетело, то есть дата моего обещанного возвращения домой. Опомнился, что меня жена ждёт— не дождётся, да уж поздно. Наверное, думаю, всех на уши поставила, меня в розыск объявила. Что теперь делать?.. Санёк, слюни-то подбери! Развесил тут! Представьте себе такую картину. В квартире Светы горит ночная лампа. На широкой софе под одеялом лежу я, Юра, обнажённый по пояс. Ко мне приникла, можно сказать прилипла, всем своим горячим потным телом обнажённая Света. Она меня страстно обнимает и целует. Её рука бродит по моей волосатой груди. Она пальчиком касается игриво то одного моего сосочка, то другого. Водит пальчиком по моему лицу, потом ниже… Я млею. А она, мокрая во всех местах, шепчет: «Ну! Ну же! Юра! Ну, в чём дело? Что с тобой? Что ты не весел? Что головушку повесил? Тебе плохо со мной?» — «Что ты? Как может быть с тобой плохо? Дело не в этом». — «Я догадываюсь, милый, в чём дело. Знаю, что ты, дурачок мой, маешься. Отпущу я тебя, коль хочешь, отпущу, хоть и не хотелось бы. Уж больно хорошо ты ко мне, ты по мне… ты мне пришёлся. Домой тебя тянет. Я понимаю». — «Да нет». — «Знаю, знаю. Тянет. Это и понятно, но звонить домой тебе уже не надо. Ты все сроки приезда просрочил. Много лишних вопросов будет. А дай ты лучше домой телеграмму, что, мол, задержался в дороге в связи с обстоятельствами». — «А причина?» — «Причина уважительная должна быть. Ты уж сам придумай. Только вот тебе одно моё условие, чтоб я тебя от себя отпустила». — «Какое такое условие?» — спрашиваю я с холодом в животе.
Приятели зачарованные, затаив дыхание, слушаютЮру, который продолжает свой рассказ:
— Света, обнажённая, встаёт с софы, идёт к зеркалу. Садится у зеркала и начинает причёсываться. «Тебе со мной хорошо было?» — «Не то слово! Блаженство неземное, сказочное!» — «Тогда ты должен оставить о себе хорошую память. Напиши домой телеграмму так, чтобы и твоя супруга тебе поверила, и я не обиделась. Сможешь? Пока такую телеграмму не сочинишь, я тебя не отпущу. У меня навсегда останешься. Как у Хозяйки Медной горы». — «А может, тебе кувшин какой или вазу из мраморных сталактитов или сталагмитов выковать?» — «Кувшин не надо. А вот телеграмму писать надо. Выкручивайся, как хочешь». — «Ты, мать, просто как Царевна — лягушка». — «А за лягушку ты у меня сейчас получишь». Света снова ныряет ко мне под одеяло. И садится на меня верхом. Я всё же в порыве страсти спрашиваю: — «Ну, ты такие загадки загадываешь! Напиши то, не знаю, что».
Лёня подвигается к Юре. Открывает рот.
— Ну и ты? Что? — аж подпрыгнул Санёк.
— А я что, лох какой? Придумал. Помозговал ещё денёк на трепетной упругой груди своей Светки. Потом с общей тетрадью в руке сел на кровать. Руки– то у меня заняты, так Светка поит меня кофе из чашечки. Кладёт в мой рот булочки с подвижного столика, стоящего рядом, конфеты, печенье и снова даёт кофе. Запить. А я пишу телеграмму с набитым ртом: «Садился в поезд». Показываю Светке тетрадь с записью: «Верно?» Света ерошит мои волосы: «Верно, красавчик». — «Правильно? Так было? Тебе не обидно?» — «Пока не обидно». Пишу дальше: «Подвернулась нога». — «Правильно?» — «Верно. Подвернулась тебе моя ножка». Дальше: «Лежу». — «Я ведь сейчас лежу?» — «Лежишь. Всё верно». Дальше: «Обнимаю. Целую». Я отставляю чашку с кофе, обнимаю и целую Свету. — «Я ведь тебя сейчас обнимаю и целую». — «Обнимаешь и целуешь». — «Всё правда?» — «Правда». «Скоро буду. Твой Юра». — «Я ведь и твой Юра?» Тут Света набрасывается на меня со слезами: «Мой! Мой! Хороший! Не отдам я тебя никому!» — «Но ты же обещала!» Света всхлипывает: «Обещала…. Обещала…. Ты свободен. Езжай в свою дурную Москву! К супруге. Завидую я ей. Ты мой хороший! Люби меня, дорогой! Крепче люби на прощание!» Света припадает ко мне, и мы, обнявшись, обвивая друг друга руками и ногами, крутимся по софе. Направо, налево. Ловя оргазм за оргазмом. Сваливаемся с софы в обнимку на пол, но продолжаем, катаясь по полу, обнимать друг друга, любить, отдаваясь друг другу по полной программе…. Вот так я и вышел, мужики, из щекотливого положения. И целых две женщины остались мною вполне довольны. И супруга, и Света из легендарного теперь для меня города Пензы. Правда это или нет? Была со мной такая история?
— Скорее, правда. Мы ж тебя, бабника, как облупленного знаем, — подмигивает приятелям Лёнчик.
— Почему бы и нет! Вполне, — соглашается с ним Санёк.
— А вот, друзья, и нет. На самом деле такая история действительно произошла, но не со мной. Так, услышал где-то от кого-то, — показал Юрка длинный язык приятелям.
— Ну, ты меня, Юр, просто разочаровал, — вздохнул глубоко и огорчённо Санёк. — Я был о тебе лучшего мнения.
— Что делать? Зато обманул, — развёл руками Юрка.
— Да, провёл ты нас, артист. Тебе бы в кино сниматься, а не деньги считать.Я тебе с топроцентно поверил. А ты! — не унимается Лёнчик. — Нет, ты нас просто обидел! От такого ходока, как ты, мы такого просто не ожидали. Ты нас глу-убоко, можно сказать, унизил. А мы тебя другом всегда считали. А ты с нами так… не по-людски…. Дружить-то с тобой после этого не хочется. Руки тебе не подам. Ишь, какой порядочный выискался!
— И я не подам, — спрятал за спину правую руку Санёк.
Юра посмотрел на кислые и разочарованные рожи пригорюнившихся приятелей:
— Да ладно, мужики, пошутил я. Чего приуныли? Произошла-таки эта история со мной. Было! На самом деле было. Так всё и было. Не расстраивайтесь вы так! Чего расстроились? Вы угадали! Я проиграл. Режьте колбасу. А я пошёл на станцию, как договаривались.
Сестричка милосердия
П остоянные стрессы всё же сделали своё чёрное дело. Да это и понятно. Как-никак не мальчик уже. В общем, впал я в затяжную депрессию с плохим сном, апатией ко всему, прострелами по всему телу. Но, как говорят враги, если боли кочующие, то это даже хорошо. Хуже, если боль или неприятное ощущение сконцентрировалось в каком-то одном определённом месте нашего бренного тела. А у меня появился какой-то странный звон в ушах. Неясно. Этот звон отвлекал, раздражал, навевал невесёлые мысли. Не люблю я ходить по врачам. С самого своего светлого детства не люблю. Да и бюллетенить сейчас особенно не получится — вмиг выставят с работы. С нашим диким капитализмом шутки плохи. Вроде осознаёшь, что это просто идёт среди народа нормальная такая, здоровая борьба за выживание, естественный, так сказать, отбор или отсев. Но попасть в этот отсев, хоть и в очень даже естественный, как-то не хочется. Короче, когда этот непрошенный звон-перезвон мне вконец опостылел, я после работы поехал в коммерческую поликлинику, с которой у нашей компании договор был на медобслуживание.
Поликлиника, надо признать, хорошая. Чисто так, уютно, телевизоры в коридорах на стенках болтами прикручены. Это раз. Картины — это два. Музыкальные центры в процедурных кабинетах умиротворяющей музыкой истекают. Это три. Улыбчивый, вежливый, внимательный персонал. Рай, одним словом. Никто не облает. Не пошлёт куда подальше. Даже непривычно, не по себе с первого раза.
Короче, пошёл я сначала к терапевту. Но дошёл не сразу. Увидел вдруг на подоконнике большой аквариум с большими толстыми красными рыбками. Идёт мимо медсестра. Я её спрашиваю:
— Почём, сестричка, эти лечебные пираньи у вас для народа?
Медсестра смеётся:
— Вас в аквариум бесплатно засунем для лечения.
— Спасибочки, не надо, — ответил я и пошёл дальше по коридору. Добрался наконец до терапевта. Докторша мне и говорит:
— Вам надо сначала прививку от гриппа сделать.
Я ни в какую не соглашаюсь:
— С роду прививки не делал. Болеть так болеть.