С. В. Заграевский
ВОПРОСЫАРХИТЕКТУРНОЙ ИСТОРИИ И РЕКОНСТРУКЦИИ
ГЕОРГИЕВСКОГО СОБОРА В ЮРЬЕВЕ-ПОЛЬСКОМ
Исследование академика С.В. Заграевского посвящено шедевру древнерусского зодчества – Георгиевскому собору в Юрьеве-Польском. Рассмотрен ряд вопросов архитектурной истории храма, разработан уточненный вариант реконструкции его первоначального облика. Обосновано то, что архитектором, воздвигшим этот уникальный собор, был сам Святослав Всеволодович, удельный князь Юрьева-Польского. Уточнена датировка несохранившегося Троицкого придела Георгиевского собора.
Настоящее издание является даром автора Юрьев-Польскому историко-архитектурному и художественному музею.
М.: Алев-В, 2008 г. ISBN 5-94025-097-1.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Юрьев-Польского историко-архитектурного
И художественного музея
В городе Юрьеве-Польском находится выдающийся памятник древнерусского зодчества, по праву считающийся жемчужиной Владимиро-Суздальской земли, – белокаменный Георгиевский собор.
Этот храм был построен в 1230–1234 годах святым благоверным князем Святославом Всеволодовичем и украшен резьбой по белому камню от основания до главы. Георгиевский собор во многом предопределил будущее развитие архитектуры Древней Руси, в частности, по его образцу был построен первый каменный храм Москвы – Успенский собор 1326–1327 годов.
Даже после обрушения и перестройки в XV веке Георгиевский собор вызывает восторг и преклонение перед грандиозностью замысла, удивительным талантом древних мастеров.
Уже не первое столетие храм находится в фокусе внимания исследователей домонгольского зодчества Северо-Восточной Руси. Предлагаемый читателям труд профессора С.В.Заграевского развивает и дополняет научные взгляды таких выдающихся ученых, как П.Д.Барановский, Д.П.Сухов, Н.Н.Воронин, Г.К.Вагнер, А.В.Столетов, В.В.Кавельмахер.
Юрьев-Польский историко-архитектурный и художественный музей гордится находящимся в его ведении шедевром древнерусского зодчества и прилагает все усилия для его сохранения и дальнейшего изучения.
Директор музея
Н.А.Егорова
I
ВОПРОСЫДАТИРОВКИ ГЕОРГИЕВСКОГО СОБОРА
И ТРОИЦКОГО ПРИДЕЛА
В 1230 году Святослав Всеволодович, удельный князь Юрьева-Польского, разрушил Георгиевский собор, построенный Юрием Долгоруким в 1152 году1: «Святослав князь в Юргеве руши церковь святаго Юрия каменую, тако же бе обветшала и поломалася, юже бе создал дед его Юрги Володимеричь и святил великим священьем»2.
Археологические исследования 2001 года показали, что храм 1152 года находился не на месте существующего Георгиевского собора3, и, следовательно, старый храм был снесен не в связи с началом работ по строительству нового, а по каким-либо иным причинам (возможно, храм действительно «обветшал и поломался» в связи с низким качеством его постройки). Соответственно, мы принимаем 1230 год как дату начала строительства собора Святослава Всеволодовича, но лишь условно: новый храм могли начать строить и до, и после разрушения старого.
В 1234 году возведение нового Георгиевского собора было завершено: «Благоверный князь Святослав Всеволодичь сверши церковь в Юрьеве святаго мученика Георгия и украси ю»4.
Ермолинская летопись под 1471 годом сообщает: «Во граде Юрьеве в Полском бывала церковь камена святый Георгий, а придел святая Троица, а резаны на камени вси, и розвалилися вси до земли; повелением князя Василеи Дмитреевь (Ермолин – С.З.) те церкви собрал вси изнова и поставил как и прежде»5. Соответственно, наиболее вероятное время разрушения храма – начало–середина XV века.
После восстановления в 1471 году от собора 1230–1234 годов сохранились:
– с запада – первый ярус притвора и северная половина стены до верха аркатурно-колончатого пояса;
– с востока – цоколь апсид;
– с юга – притвор и прилегающие стены (ближе к углам они сохранились лишь до цоколя);
– с севера – притвор и наиболее значительная часть стен собора (на центральном и западном пряслах уцелел аркатурно-колончатый пояс).
Таким образом, мы располагаем о соборе 1230–1234 годов достаточно большим объемом информации. Это был четырехстолпный, трехпритворный, трехапсидный храм (рис. 1 и 2), построенный из белого камня среднего качества. Своды были сложены из пористого туфообразного известняка6, стены забутованы булыжником на известковом растворе7.
Рис. 1. Георгиевский собор. Вид с северо-востока.
Рис. 2. Георгиевский собор. План (по Н.Н.Воронину).
Четверик (без учета апсид и притворов) – почти квадратный в плане (длина – 13,5 м, ширина – 14 м). Сторона подкупольного квадрата – 4,7 м. Существенное отличие плана Георгиевского собора от других домонгольских храмов Северо-Восточной Руси – то, что подкупольный квадрат «раздвинут», боковые нефы сужены, а столпы первоначально были не крестчатыми, а квадратными (подробнее об этом мы поговорим в п. 4).
Притворы собора открыты внутрь. Исследования П.Д.Барановского и Ф.Н.Полуянова раскрыли в верхней части среднего прясла западной стены выходящий в интерьер храма заложенный арочный проем8, и это доказывает, что западный притвор был двухъярусным, причем второй ярус был также открыт внутрь собора. По всей видимости, этот ярус играл роль хор, так как других хор в храме не было9.
Как был устроен вход на второй ярус западного притвора Георгиевского собора, нам неизвестно, так как никакой лестницы в его стенах, в отличие от западного притвора собора Рождества Богородицы в Суздале (1222–1225 годы), исследования не обнаружили10. Возможно, туда поднимались по деревянной лестнице изнутри храма.
Фундамент собора существенно шире стен, имеет трапециевидный разрез, сверху выложен из грубообработанных блоков белого камня, снизу – из булыжника на известковом растворе. Глубина нижней части фундамента – около 1,5 м; верхняя часть возводилась над дневной поверхностью и после окончания устройства фундамента была присыпана до уровня цоколя надземной части. Благодаря такому устройству фундаментов здание оказалось на искусственном холме высотой около 1 м11.
Аттический цоколь собора в Юрьеве-Польском имеет сильный вынос, как и цоколь собора Рождества Богородицы в Суздале.
С северо-востока к Георгиевскому собору был пристроен небольшой Троицкий придел, условно показанный (без штриховки) на рис. 2. В этом приделе (точнее, в наружном аркосолии восточного прясла северной стены собора) был погребен князь Святослав Всеволодович, умерший в 1252 году12.
Летописной даты Троицкий придел не имеет. К.К.Романов полагал, что он был возведен одновременно с окончанием строительства собора в 1234 году13. Н.Н.Воронин относил возведение придела к 1234–1238 годам14.
Но мы не можем согласиться со столь ранней датировкой придела по ряду причин.
Во-первых, сложнопрофилированный «готический» портал входа в Троицкий придел из северного притвора собора (рис. 3 и 4) очень существенно отличается от других порталов Георгиевского храма, его делал мастер абсолютно иной школы. Обработка камня, из которых выложены тяги этого портала, тоже абсолютно иная, чем на других порталах храма. Камень покрыт сетью насечек, похожих на мелкие насечки под штукатурку.
Рис. 3. Портал Троицкого придела.
Рис. 4. Прорись портала Троицкого придела (по Н.Н.Воронину).
В.П.Выголов полагал, что мастером портала Троицкого придела был В.Д.Ермолин15, но мы не можем согласиться с исследователем, так как Ермолин не уделял никакого внимания созданию «собственного» декора на храме: самыми сложнопрофилированными деталями из созданных им при восстановлении храма были простейшие арочки на апсидах. Мы обязаны поддержать позицию Н.Н.Воронина, который считал, что мастером этого портала Ермолин быть не мог16.
Как мы видели выше, мастером этого портала не мог быть и любой из мастеров собора 1230–1234 годов. Следовательно, мы обязаны сделать вывод о том, что портал придела был возведен существенно позднее храма, хотя и ранее 1471 года.
Во-вторых, нарушение порядовки стены притвора и портала придела, а также существенное повышение основания портала относительно пола собора (на эти факты обратил внимание В.П.Выголов17) также свидетельствуют о том, что портал был устроен в стене притвора много позже постройки собора.
В-третьих, археологические исследования А.В.Столетова показали, что фундамент придела был сложен иным образом, чем фундамент собора (из туфообразного известняка желтоватого цвета на слабом растворе)18. Это тоже свидетельствует о большом временном разрыве между строительством собора и придела (в частности, А.В.Столетов датировал придел около 1265 года19).
В-четвертых, если бы Троицкий придел был построен в 1230-х годах, то он не мог бы быть храмом-усыпальницей, так как Святослав умер в 1252 году. А возведение храма-усыпальницы при жизни ктитора (как гробницы древнеегипетских фараонов) для зодчества Древней Руси нехарактерно.
В-пятых, возведение небольших внешних приделов также нехарактерно для древнерусской архитектуры домонгольского периода.
В-шестых, В.В.Кавельмахер показал, что надпись о поставлении Святославом Всеволодовичем креста (возможно, относившаяся к сюжетной рельефной композиции «Распятие с предстоящими», традиционно называемой «Святославовым крестом»):
– в древности находилась не на фасаде собора (куда ее помещали в своих реконструкциях Г.К.Вагнер и Н.Н.Воронин – см. п. 3, рис. 8 и 10), а на Троицком приделе;
– современна возведению Троицкого придела;
– была написана на его «краеугольном камне»20.
На этой надписи приведена абсолютно нереальная дата – 1224 год21. Столь серьезная ошибка в дате могла появиться только в случае создания надписи «по припоминанию», т.е. много десятилетий спустя, и это является дополнительным свидетельством в пользу поздней датировки придела.
Надпись о поставлении креста приведена на рис. 5, композиция «Распятие с предстоящими» – на рис. 6.
Рис. 5. Надпись о поставлении Святославом креста (хранится в лапидарии Георгиевского собора).
Рис. 6. Рельефная композиция «Распятие с предстоящими» (хранится в лапидарии Георгиевского собора).
Исходя из всего вышесказанного, мы можем полагать, что Троицкий придел был построен существенно позднее Георгиевского собора, более того – позднее смерти Святослава в 1252 году. Возможно, погребение Святослава первоначально находилось в другом месте (например, внутри собора – по другую сторону стены того же северо-восточного прясла), а затем было в этот придел перенесено.
Таким образом, принимаемая нами дата Троицкого придела – не ранее 1252 года и не позднее конца XIV века.
Сюжеты и пластика рельефных композиций, которыми был украшен Георгиевский собор и которые после восстановления храма В.Д.Ермолиным превратились в одну из величайших загадок в истории древнерусского монументального искусства, выходят за рамки настоящего исследования22. Отметим лишь, что резьба была выполнена в два этапа: первый включал изготовление блоков с горельефами (до установки их в стену), второй – исполнение на уже завершенных стенах «ковровой» резьбы.
К.К.Романов полагал, что вначале были задуманы только горельефы, а «ковровая» резьба не входила в первоначальный замысел23. Н.Н.Воронин оспаривал эту точку зрения, полагая, что развитие декора храмов от середины XII к началу XIII века предусматривало все больший объем резьбы24.
Мы можем показать, что истина, как это часто бывает, находится посередине между этими точками зрения.
Тенденция к увеличению объема резьбы в домонгольском зодчестве Северо-Восточной Руси, несомненно, имела место, и в этом мы должны согласиться с Н.Н.Ворониным. Но нельзя не согласиться и с К.К.Романовым в том, что первоначально замысел скульптурного декора Георгиевского собора включал только горельефы. Дело в том, что резьба по камням, уложенным в стену, – дело очень непростое и рискованное: в случае брака приходится извлекать камень из кладки и заменять другим. Резьба по камню до его укладки в стену гораздо безопаснее и технологичнее, и если бы «ковровая» резьба входила в первоначальный замысел мастеров, то, скорее всего, способ ее изготовления был бы именно таким. А поскольку ее стали выполнять на уже возведенных стенах, то на этапе строительства храма она вряд ли была предусмотрена.
По всей видимости, ктитор, осматривая построенный и украшенный горельефами Георгиевский собор, счел его недостаточно «нарядным» (без «ковровой» резьбы храм был украшен гораздо скромнее владимирского Дмитриевского собора), и принял решение сделать на храме дополнительный – «ковровый» – декор.
Вероятно, работа над этим видом декора затянулась до зимы 1237–1238 годов (прихода на Русь хана Батыя), о чем свидетельствует незавершенная резьба на южной стене западного притвора.
II
ОБ АРХИТЕКТОРЕ ГЕОРГИЕВСКОГО СОБОРА
Мы можем полагать, что Георгиевский собор является единственным домонгольским зданием Северо-Восточной Руси, у которого нам доподлинно известно имя зодчего. Согласно сообщению Тверской летописи, князь Святослав Всеволодович «сам бе мастер»25.
Н.Н.Воронин оспаривал правильность сообщения летописца, предполагая, что составитель тверского свода мог побывать в Юрьеве-Польском, где ему на глаза должна была попасться современная собору надпись на стене храма, сообщающая о поставлении Святославом креста, и из этого летописец сделал неверные выводы26.
Как мы уже говорили в п. 1, В.В.Кавельмахер показал, что надпись о деянии Святослава в древности находилась на позднем Троицком приделе. Соответственно, исследователь обосновал и то, что летописец не мог так грубо ошибиться и располагал иными данными об авторстве Святослава в отношении храма. Версия В.В.Кавельмахера дополнительно подтверждается тем, что если бы эта надпись даже находилась на стене собора, то прочитать ее было бы вряд ли возможно, так как она была бы расположена слишком высоко (см. рис. 5, 8 и 10).
Следовательно, мы обязаны безоговорочно принять летописное сообщение и считать Святослава мастером Георгиевского собора. Эта позиция косвенно подтверждается и исторически сложившимся названием наиболее почитаемой сюжетной стеновой композиции «Распятие с предстоящими» – «Святославов крест» (см. рис. 6).
В.В.Кавельмахер полагал, что князь возглавлял все направления строительства: «архитектором, возведшим это здание, художником-знаменщиком орнаментов и организатором артели был ктитор собора, сын Всеволода Большое Гнездо, юрьевский князь Святослав Всеволодович»27.
В принципе, одного из вышеперечисленных «титулов» – архитектора, художника или организатора – уже было бы достаточно для того, чтобы летописец мог с полным правом сказать про Святослава «сам бе мастер». Но в пользу версии, что князь был именно архитектором, говорят нижеследующие соображения.
Во-первых, хотя слово «мастер» в Древней Руси и имело очень широкое значение28, но упоминание имени мастера в летописях обычно означало именно архитектора29. Вспомним «мастера Петра» (Георгиевский собор новгородского Юрьева монастыря)30, «мастера Корова Яковича с Лубянеи улице»31 (Кирилловская церковь в Новгороде), «мастера и художника Петра Милонега»32 (стена у Выдубицкого монастыря в Киеве), «мастера Алевиза Фрязина»33 (11 церквей на московском посаде).
Во-вторых, в пользу того, что архитектором Георгиевского собора в Юрьеве-Польском был сам князь (т.е. непрофессионал), свидетельствует то, что храм простоял всего около двухсот лет. Столь скорое обрушение домонгольского храма, не превышавшего «предел надежности», определенный для белокаменного церковного зодчества еще во времена Юрия Долгорукого (площадь наоса – до 200 кв. м, сторона подкупольного квадрата – до 6 м34), не имеет аналогов: верх схожей по размерам церкви Бориса и Глеба в Кидекше обрушился (либо был разобран в связи с аварийным состоянием) более чем через 500 лет после постройки35.
Н.Н.Воронин предлагал иное объяснение столь короткой исторической судьбы Георгиевского собора. Исследователь придавал несохранившимся домонгольским и первым послемонгольским36 храмам ступенчатые арки и «готический» башнеобразный верх, делая вывод о том, что такие завершения имели низкую конструктивную надежность и вели к быстрому разрушению церковных зданий37. Соответственно, ступенчатые арки и «готический» верх предполагались Н.Н.Ворониным в Георгиевском соборе Юрьева-Польского38, первом Успенском соборе Москвы39, Рождественском соборе Суздаля, ростовском Успенском соборе и ярославских плинфяных храмах начала XIII века 40.
Вопрос о том, были ли в указанных храмах (прежде всего в Георгиевском соборе) повышенные подпружные арки, мы можем решить, воспользовавшись методом К.К.Романова и Н.Н.Воронина: привлечение для сопоставления архитектурных форм не только предшествующих или современных храму памятников, но и более поздних церковных зданий, возведенных под прямым или косвенным его влиянием 41.
То, что храм 1230–1234 годов в Юрьеве-Польском существенно повлиял на развитие послемонгольской архитектуры Северо-Восточной Руси, доказывается прежде всего тем, что по его образцу был построен такой «знаковый» храм, как первый Успенский собор в Москве (1326–1327 годы; реконструкцию собора автором этого исследования см. на рис. 14)42. Этот храм, как показывал автор, имел повышенные подпружные арки43. Имели такие арки и соборы рубежа XIV и XVвеков в Звенигороде – Успенский «на Городке» (см. рис. 13, 16) и Рождества Богородицы в Саввино-Сторожевском монастыре.
В.В.Кавельмахер отмечал, что найденные и установленные на Георгиевский собор В.Д.Ермолиным двенадцать капителей и в домонгольское время находились на одной отметке и, следовательно, храм не мог иметь пониженных угловых компартиментов44. Основываясь на этом, исследователь ставил под сомнение наличие в Георгиевском соборе повышенных подпружных арок.
Но храмы со ступенчатыми арками вовсе не обязательно принадлежали к типу собора Андроникова монастыря в Москве (1425–1427 годы) с пониженными угловыми компартиментами: такие храмы могли походить на звенигородские соборы, где подпружные арки повышены, но капители, венчающие пилястры, расположены на одной высоте. Н.Н.Воронин в своей реконструкции Георгиевского собора справедливо изобразил капители именно таким образом45 (см. рис. 8).
Важно также отметить, что реконструкция храмов в «башнеобразном», «готическом» стиле (в том числе со ступенчатыми арками) соответствует имевшим место на протяжении XII–XV веков общим тенденциям сближения зодчества Руси с архитектурой романско-готической Европы. Так, Г.К.Вагнер писал, что храмы «башнеобразного» типа имеют динамическое устремление вверх, и «не исключено, что если бы развитие «высотной» архитектуры не было прервано монгольским вторжением, то Русь узнала бы нечто родственное готике»46.
Таким образом, мы вслед за Н.Н.Ворониным полагаем наличие у Георгиевского собора повышенных подпружных арок.
Но мы не можем согласиться с исследователем в том, что такие конструкции были недостаточно надежными. Причин такого несогласия несколько.
Во-первых, включать ярославские плинфяные храмы начала XIII века в статистику исторических судеб белокаменного строительства и делать вслед за Н.Н.Ворониным на этом основании какие-либо общие выводы об их надежности представляется неправомерным вследствие огромной разницы в конструктивных свойствах плинфы и белого камня.
Во-вторых, ростовский Успенский собор Андрея Боголюбского, не имевший ни повышенных подпружных арок, ни «башнеобразного» верха, обрушился еще быстрее Георгиевского собора, простояв всего 42 года.
В-третьих, Спасский собор Андроникова монастыря, имевший повышенные подпружные арки, простоял долго (около четырехсот лет) и обрушился вследствие «форс-мажорных обстоятельств» – пожара 1812 года.
В-четвертых, своды боковых нефов в случае повышенных подпружных арок оказываются нагруженными не только сбоку (как в «классической» системе арок на уровне сводов боковых нефов, где распор подпружных арок передается на столпы и своды боковых нефов почти горизонтально), но и сверху. Следовательно, ступенчатость арок дает более равномерное распределение нагрузки от барабана на элементы четверика (и, соответственно, бо’льшую конструктивную надежность), чем «классическая» схема.
Значит, несмотря на то, что мы принимаем гипотезу Н.Н.Воронина о «башнеобразном» завершении ряда храмов XIII–XV веков (в частности, Георгиевского собора), мы вынуждены констатировать, что такое завершение не могло существенно влиять на надежность и долговечность памятников. Наличие повышенных подпружных арок и «готического» верха ничего не проясняет в вопросе, почему историческая судьба храма в Юрьеве-Польском оказалась столь короткой.
Следовательно, остается только одна версия, которую мы выдвигали выше: скорое разрушение Георгиевского собора было вызвано тем, что его строил непрофессиональный архитектор – князь Святослав Всеволодович.
О том, в чем именно могли состоять ошибки Святослава, какие его архитектурные новшества роковым образом повлияли на историческую судьбу храма, мы подробнее поговорим в п. 4.
Но, как мы сейчас увидим, то, что произошло с храмом в начале–середине XV века, все же нельзя однозначно назвать катастрофой.
К.К.Романов полагал, что это была именно катастрофа, т.е. глава и своды обрушились, увлекая за собою стены47. Эту точку зрения поддержали Н.Н.Воронин48 и Г.К.Вагнер49.
В.В.Кавельмахер придерживался по этому поводу иной позиции, полагая, что могла обвалиться только глава, причем, возможно, не целиком. В качестве доказательства этому исследователь приводил уцелевшие в интерьере белокаменные рельефы50. Но затем собор долгое время простоял без купола, вода попадала под облицовку, последняя испортилась от проросших деревьев и крайне вредного для белокаменных зданий российского климата (прежде всего многочисленных циклов замораживания-размораживания), и это, по мнению В.В.Кавельмахера, дало Ермолину формальное право разобрать почти весь собор и собрать его заново51.
В отличие от Ермолина – спасителя скульптурного декора, собравшего храм из обломков (в интерпретации Н.Н.Воронина и Г.К.Вагнера), – Ермолин в интерпретации В.В.Кавельмахера предстает неким варваром, не удосужившимся при разборке зафиксировать первоначальное положение камней и правильно его воспроизвести.
Но позиция В.В.Кавельмахера противоречит летописи, где однозначно говорится о том, что собор именно «развалился», а Ермолин его «собрал изнова»52.
Наверное, в данном случае истина вновь оказывается между двумя полярными точками зрения. Выскажем собственное видение ситуации.
Как справедливо заметил В.В.Кавельмахер, вначале, полностью или частично, упала только глава. В поддержку позиции исследователя мы можем привести следующее наблюдение: сохранившиеся части стен практически не «расперты», т.е. не имеют наклона наружу (как, например, в церкви Бориса и Глеба в Кидекше или во владимирском Дмитриевском соборе). Следовательно, под тяжестью главы разошлись только столпы, а конструкция стен осталась неповрежденной.
Но после падения главы собор простоял без нее много лет (возможно, и десятилетий), вода попадала под облицовку стен, и влияние российского климата на белокаменное зодчество принесло свои плоды: обвалилась внешняя сторона облицовки именно в тех масштабах, о которых говорили Н.Н.Воронин и Г.К.Вагнер. Это и дало летописцу право утверждать, что собор и придел «розвалилися вси до земли».
В связи с этим мы не согласимся с предположением, что Ермолин не понимал ценность скульптурного декора и безосновательно разбирал некоторые стены до аркатурно-колончатого пояса, а некоторые – до цоколя. Мы обязаны вслед за Н.Н.Ворониным «отдать должное работе В.Д.Ермолина, в общем чрезвычайно бережно отнесшегося к восстановлению руин древнего здания»53.
Но мы должны согласиться и с В.В.Кавельмахером в том, что о катастрофе Георгиевского собора говорить не вполне правомерно. Это было скорее постепенное, хотя и достаточно быстрое (в течение нескольких лет или десятилетий) разрушение.
III
ВОПРОСЫРЕКОНСТРУКЦИИ ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО ОБЛИКА СОБОРА
Перейдем к рассмотрению различных вариантов реконструкции первоначального облика Георгиевского собора, предлагавшихся следующими исследователями:
1. Д.П.Суховым54 (1940-е годы, рис. 7);
2. Н.Н.Ворониным55 (1950-е годы, рис. 8);
3. Г.К.Вагнером56 (1960-е годы, рис. 10);
4. А.В.Столетовым57 (1960–1970-е годы, рис. 11);
5. Автором этого исследования (2000-е годы, рис. 12).
Некоторые пропорции и архитектурные черты ряда сохранившихся храмов Северо-Восточной Руси и различных вариантов реконструкции Георгиевского собора приведены в Приложении.
Рассмотрим по порядку все предлагавшиеся исследователями варианты реконструкции храма.
1. Д.П.Сухов в своей реконструкции (рис. 7) привел соотношение высоты барабана и высоты четверика к пропорциям Дмитриевского собора, хотя барабан из-за «раздвинутого» подкупольного квадрата Георгиевского собора получился несколько более широким. Пропорции самого четверика оказались средними между церковью Покрова на Нерли и Дмитриевским собором. Ступенчатые арки, наличие которых в храме Юрьева-Польского мы подтвердили в п. 2, в реконструкции Д.П.Сухова отсутствуют.
Рис. 7. Георгиевский собор. Реконструкция Д.П.Сухова.
В итоге на реконструкции Д.П.Сухова мы видим «стандартный» домонгольский храм, с той лишь разницей, что апсиды в нем одинаковой высоты (что более характерно для послемонгольского времени), а под барабаном располагается довольно странный постамент с щипцовым завершением.
В целом эта реконструкция достаточно качественна, но не учитывает эволюцию зодчества в начале XIII века, о которой мы говорили выше и которая приближает Георгиевский собор к «знаковым» послемонгольским храмам.
2. Н.Н.Воронин, справедливо полагавший существенное влияние храма в Юрьеве-Польском на послемонгольское зодчество, попытался приблизить ряд черт своей реконструкции (рис. 8)58 к звенигородскому Успенскому собору «на Городке» – ввел повышенные подпружные арки, понизил четверик и вытянул барабан. Георгиевский собор по Н.Н.Воронину стал гораздо более «башнеобразным», чем и Дмитриевский, и церковь Покрова на Нерли.
Рис. 8. Георгиевский собор. Реконструкция Н.Н.Воронина.
Но барабан в реконструкции Н.Н.Воронина получился вытянутым сверх всякой меры – он оказался существенно выше барабанов не только домонгольских храмов, но и Успенского собора «на Городке». Чтобы приблизить общие пропорции своей реконструкции к пропорциям послемонгольских храмов, исследователь был вынужден сильно понизить четверик (естественно, за счет второго яруса, так как высота первого доподлинно известна). Но даже несмотря на такое понижение, общие пропорции храма по Н.Н.Воронину оказались гораздо более вытянутыми вверх, чем собора «на Городке».
Мы не можем согласиться и с тем, что, согласно реконструкции Н.Н.Воронина, Георгиевский собор имел под барабаном четырехгранный постамент с трифолийным завершением. Причин этому несколько.
Во-первых, привлечение исследователем в качестве возможного образца для Георгиевского собора храмов с трифолийными завершениями четвериков (церквей Параскевы Пятницы в Новгороде и Чернигове, Михаила Архангела в Смоленске, Спасо-Евфросиньевского собора в Полоцке) вряд ли уместно. Главное в любой реконструкции – выбор адекватных аналогов, а перечисленные храмы не белокаменные, а плинфяные, и у них абсолютно иные архитектурные формы, не имеющие никакого сходства с сохранившимся первым ярусом Георгиевского собора. Соответственно, у нас нет оснований полагать, что верх собора в Юрьеве-Польском был схож с верхом этих храмов и что Георгиевский собор был настолько же «вытянут вверх», как эти храмы.
А с первыми ярусами других белокаменных храмов Владимиро-Суздальского и Московского княжеств XII–XV веков первый ярус Георгиевского собора схож. Следовательно, мы вправе привлекать в качестве аналогов только храмы Северо-Восточной Руси. А в этих храмах трифолийное завершение фасадов до начала возведения церквей с крещатыми сводами (т.е. до конца XV века59) не применялось.
Во-вторых, мы не можем принять точку зрения Н.Н.Воронина на то, что трифолийное завершение Большого Сиона владимирского Успенского собора (рис. 9), верх которого (работы московских мастеров) датируется 1486 годом60, соответствует гипотетическому трифолийному завершению Георгиевского собора в Юрьеве-Польском61 и первого Успенского собора в Москве62.
Рис. 9. Большой Сион владимирского Успенского собора.
Дело в том, что Георгиевский собор обрушился за много десятилетий до изготовления Сиона в 1486 году, а Успенский собор 1326–1327 годов был разобран в 1472 году – за 14 лет до 1486 года. Даже если бы указанные храмы действительно имели трифолийные завершения, маловероятно, что «историческая память» московских ювелиров оказалась столь длинной. Вряд ли правомерно подходить к мастерам XV века по меркам нашего времени, когда разрушение памятника архитектуры является настолько неординарным и трагическим событием, что может находить отклик в произведениях декоративно-прикладного искусства. В XV веке не существовало никакого понятия ни об охране памятников архитектуры, ни об увековечении их памяти. Соответственно, для мастеров-ювелиров того времени гораздо более вероятна ориентация не на древние, а на современные им образцы.
Автор этого исследования показывал, что трифолий на Сионе воспроизводил завершение не соборов, разрушенных за много лет до его изготовления, а «знакового» великокняжеского храма, построенного незадолго до 1486 года и имевшего значительный резонанс среди древнерусских мастеров, – церкви Трифона в Напрудном63.
В-третьих, А.В.Столетов обнаружил в лапидарии Юрьева-Польского белокаменные фрагменты, формировавшие угол некого архитектурного объекта октагональной формы. Исследователь отнес их к барабану Георгиевского собора и реконструировал его как восьмигранный64. В дальнейшем, анализируя реконструкцию этого исследователя, мы увидим, что эти фрагменты относились не к барабану, а к октагональному постаменту. Но в любом случае, согласно этим археологическим открытиям, об обработанном трифолиями четырехгранном постаменте речи идти не может.
Из всего сказанного следует, что постамент барабана Георгиевского собора в Юрьеве-Польском не был четырехгранным и не имел трифолийного завершения.
Завершая рассмотрение реконструкции Н.Н.Воронина, отметим, что исследователь ввел в реконструкцию разновысокие апсиды, более характерные для домонгольского времени.
3. Г.К.Вагнер взял за основу реконструкцию Н.Н.Воронина65, лишь немного понизив явно завышенный барабан (впрочем, и барабан, и общие пропорции храма все равно остались слишком вытянутыми вверх). Четверик остался прежним – очень низким, с несоразмерно уменьшенным вторым ярусом (рис. 10).
Рис. 10. Георгиевский собор. Реконструкция Г.К.Вагнера
Бытует мнение, что Г.К.Вагнер определял высоту второго яруса, исходя из своих сюжетных реконструкций рельефов. Но на самом деле ситуация обратная – по свидетельству В.В.Кавельмахера, одной из главных проблем исследователя было размещение рельефов на безоговорочно принимаемой им малой площади второго яруса, предложенной Н.Н.Ворониным66. В итоге на Георгиевском соборе в реконструкции Г.К.Вагнера осталось очень мало места для тех рельефов, которые не уцелели при разрушении храма либо были проигнорированы В.Д.Ермолиным (а таких рельефов вряд ли было существенно меньше, чем уцелевших).
Отметим также, что Г.К.Вагнер неоправданно сузил окна67 и отказался от профилированных оконных наличников. Апсиды остались разновысокими. По неизвестным причинам (возможно, из-за ошибки чертежника) из реконструкции были исключены водометы.
4. А.В.Столетов справедливо отказался от трифолия под барабаном (рис. 11). Второй ярус исследователь повысил, приведя свой четверик практически к пропорциям реконструкции Д.П.Сухова. Барабан относительно реконструкции Г.К.Вагнера был понижен. Таким образом, вертикальные пропорции Георгиевского собора стали гораздо более адекватными и приблизились к звенигородскому Успенскому собору.
Рис. 11. Георгиевский собор. Реконструкция А.В.Столетова.
Но исследователь, как мы уже говорили ранее, отнес обнаруженные им угловые блоки некого архитектурного объекта октагональной формы к барабану Георгиевского собора. Соответственно, барабан в реконструкции А.В.Столетова существенно увеличился в диаметре и стал восьмигранным68. Но октагональные барабаны встречались только в архитектуре византийских провинций69, а мы показали выше, что, поскольку сохранившийся первый ярус Георгиевского собора схож с другими храмами Владимиро-Суздальского и Московского княжеств XII–XV веков, мы вправе привлекать в качестве аналогов только церковные здания Северо-Восточной Руси.
Следовательно, мы вправе полагать, что указанные белокаменные фрагменты относились не к барабану, а к постаменту Георгиевского собора, т.е. восьмигранным был не барабан, а постамент.
Окна в реконструкции А.В.Столетова остались щелевидными, хотя и получили профилированные наличники.
Как мы отмечали в п. 1, исследователь датировал Троицкий придел около 1265 года70 и абсолютно справедливо не стал изображать его на своей реконструкции собора по состоянию на 1230–1234 годы.
Верх апсид исследователь вернул на один уровень (хотя и не во всех вариантах свой реконструкции71), но, к сожалению, придал апсидам абсолютно неадекватный гипертрофированный аркатурно-колончатый пояс в сочетании с аркатурой.
5. Автор этого исследования, принимая наличие у Георгиевского собора ступенчатых арок (см. п. 2), взял за основу реконструкции Н.Н.Воронина и Г.К.Вагнера, хотя и с достаточно существенными исправлениями и дополнениями (рис. 12).
Рис. 12. Георгиевский собор. Реконструкция автора.
Мы повысили второй ярус храма и понизили барабан (приблизив общие пропорции храма к Успенскому собору «на Городке»), привели апсиды к одинаковой высоте, вернули на собор водометы и убрали с центрального прясла надпись о деянии Святослава, которая, как показал В.В.Кавельмахер, находилась на Троицком приделе72. Окна в нашей реконструкции соответствуют реконструкции Н.Н.Воронина.
В соответствии с обоснованной нами в п. 1 датировкой Троицкого придела мы исключили его из н