Архиепископы и политическая борьба в Новгороде в первой половине XVвека
Содержание
1. Гражданские смуты в Новгороде и «неустроение» в епархии
2. Начало правления Евфимия II
3. Идеологические основы «культурного возрождения»в Новгороде в середине XV в
Литература
Гражданские смуты в Новгороде и «неустроение» в епархии
В первой половине XVв. Новгород пережил несколько тяжелых внутренних потрясений. В 1417 г. начался мор в Новгороде «и в Ладозе, и в Русе, и в Порхове, и во Пьскове, и в Торжьку, и в Дмитрове, и во Тфери»675. Владыка Симеон «с всею седмию сборов и с крестианы, со кресты обходи около всего Вликаго Нова города, молися богу и пречистеи его матери о престатьи гнева божиа. А крестианы ове на конех, а друзии пеши, из леса беръвна привозив, поставиша церковь святую Ностасью в память ея, и свяща ю архиепископ Семеон того же дни и святую литургию совръши; а в остаточных беръвнах поставиша церковь святого Илью конец Прускои улице; а новоторжане такоже единем утром святого Афанасиа, и литургию свершиша».
Средство архиепископа Симеона против болезни психологически вполне объяснимо. Строительство церквей-однодневок дало людям надежду и потому помогло - мор пошел на убыль. Возможно, эпидемия способствовала росту религиозности среди новгородцев. По крайней мере, именно в 1417 г. по благословению архиепископа Симеона посадники Федор Тимофеевич, Иван Александрович, «и старшие посадники» пожаловали монаху-отшельнику Савве земли для его пустоши землю на реке Вишере677. Земля эта ранее принадлежала Славенскому концу, то есть, посадники, пожаловав землю пустоши, выражали не свою личную волю, а волю всего конца. Впоследствии на этой земле был основан Савво-Вишерский монастырь.
|
|
На следующий, 1418 г., страшное знамение явилось в церкви святой Настасьи: «идяше от иконы святыя богородица Покрова акы кровь по обе стороне риз ея, месяца априля 19».В тот же месяц, по замечанию летописца, знамение сбылось - две стороны Новгорода поднялись друг на друга. Вечевойгород потрясла гражданская смута, которая вошла в отечественную историографию под названием «восстание Степанка» или даже «революция 1418 г.». Большинство отечественных историков трактовали произошедшие в Новгороде события, как классовую борьбу черни против бояр.
Более достоверную версию событий реконструировал В.Н. Вернадский. Но и его трактовка произошедшей в Новгороде смуты, как борьбы «за власть между разными группами господствующего класса», нуждается в корректировке. Современный исследователь новгородских усобиц А.В. Петров рассмотрел события 1418 г. как межрайонную распрю, в которой «нет оснований видеть борьбу плебса с аристократией».
Смута началась 24 апреля, когда некий новгородец Степанок спровоцировал избиение и казнь Данилы Ивановича Божина, боярина с Кузьмодемьяновской улицы. В летописи Авраамки боярин Божин назван «господарем» Степанка, что может означать некие кабальные отношения.
Данила Иванович спасся только чудом - рыбак с Людинаконца Личко «похоте ему добра» и подобрал боярина в свою лодку. Народ воспринял поступок рыбака как нарушение вечевого решения и с полным правом, по обычаю, разграбил его дом. На этом конфликт мог бы исчерпаться - самого боярина никто больше не преследовал (оставшихся в живых после суда Волхова вторично никогда не казнили). Однако Данила Иванович оказался злопамятным. Он приказал схватить Степанка. Летописец неодобрительно прокомментировал этот поступок боярина: «хотя вред исцелити, паче болши язву въздвиже; не помяну рекшаго: аз отмыцение».
|
|
Анализируя данный конфликт, А.В. Петров отметил, что «в летописном рассказе... содержится явная полемика с языческой моралью мести и связанным с нею языческим обычаем вражды между древними частями города». Впрочем, дальнейшее развитие усобицы было обусловлено не столько жаждой мести жителей торговой стороны, сколько желанием восстановить справедливость. Боярин Божин был казнен по законному решению веча, следовательно, он был виновен, а Степанок прав. Схватив Степанка, боярин продемонстрировал, что не признает вечевое решение, и тем самым нарушил закон. В ответ на Ярославовом дворе вновь собралось вече,«вопиюще по многи дни: «пойдем на оного боярина и дом его расхитим».
Решение разгромить двор Божина не было стихийным. Обсуждение вопроса длилось несколько дней, и в результате на вече было постановлено, что Данила Иванович преступил закон, является злодеем, следовательно, его дом и все имущество отдается на «поток и разорение». Очевидно, что посадник и тысяцкий знали об этом вечевом решении. Народ, пришедший на Кузьмодемьяновскую улицу «в доспесех стягом» выполнял решение веча.
Однако почему-то следом за усадьбой Божина были пограблены дома «иных крестьян неповинных» на той же улице. На наш взгляд, это не стихийные грабежи распоясавшейся черни. Просто пришедшие с веча люди не обнаружили Степанка на усадьбе Данилы Ивановича. Его начали искать на дворах родственников или друзей Божина. Угроза повальных грабежей вынудила жителей Кузьмодемьяновской улицы обратиться к посредничеству архиепископа. Именно владыке они вернули Степанка и умоляли остановить погромы. Отдать Степанка разбушевавшейся толпе бояре побоялись, ведь узнав, кто скрывал и мучил Степанка, нарушая тем самым вечевое решение, толпа немедленно принялась бы мстить мучителям. Отдав Степанка владыке, бояре понадеялись на его покровительство и на сохранение своей анонимности.
|
|
Владыка «послуша молениа их, посла его (Степанка - O.K.) с попом их да с своим боярином» к «собранию людскому». То есть, архиепископ отправил Степанка к вечникам в сопровождении уличанского попа и владычного боярина, понадеявшись, что такие послы сумеют успокоить народ.
Действительно, казалось бы, конфликт снова можно считать исчерпанным. «Собрание людское» добилось справедливости - боярин и его сторонники наказаны, Степанок освобожден. Более того, сам владыка только что подтвердил правоту собравшегося народа. Однако, получив Степанка, люди «пакы възъярившися, аки пиане, на иного боярина, на Ивана на Иевлича, на Чюденцеве улици и с ним много разграбиша бояръскых дворов».
Возможно, Иван Ивлиевич и другие, не названные поименно, бояре были теми самыми, кто держал у себя Степанка. Владыка не сообщил, кто именно отдал ему Степанка, но сам-то Степанок прекрасно помнил своих мучителей.
До сих пор летописец явно был на стороне народа, даже осуждал поступок боярина Данилы Ивановича. С этого же момента тон летописца меняется с сочувственного на возмущенный. Дальнейшие действия народа не санкционированы вечем - это уже гражданская смута.
Наверняка, среди собравшихся было немало людей, у которых накопились счеты к тому или иному боярину с Софийской стороны. Вероятно, успех со Степанком послужил неким стимулом к дальнейшим действиям. Вспомним, что Новгород недавно пережил страшный мор. Возможно, бояре, дворы которых подверглись разграблению, занимались ростовщичеством. Теперь народ пожелал восстановить справедливость и обогатиться за счет тех, кто наживался на чужом горе. «И не токмо то зло бяше на той оулици, но и манастырь на поле святаго Николы разграбиша, игумена и черноризцев оскорбиша, рькуще: «зде животы крестьяньскиа и болярьския».
Обратим внимание, как люди обосновали захват ими собственности, хранившейся в монастыре: «здесь хранится имущество христиан и бояр». Едва ли они имели в виду, что бояре в Новгороде не были христианами, скорее это разделение подтверждает, что народ стремился вернуть себе неправедно захваченное боярами имущество честных христиан.
Грабежи продолжались: «того оутра на Люгощи оулици изграбиша домы многых людие, глаголюще, яко «нам супостаты соуть». Если грабежи на Кузьмодемьяновской улице жители Софийской стороны восприняли как законные (по решению веча), то дальнейшие погромы застали их врасплох. Только когда мятежники дошли до Чудинцевой и Люгощи улиц, на соседних улицах осознали, что они, похоже, на очереди. Жители Прусской улицы успели вооружиться и организованно встретить грабителей, вынудив их отступить.
«И от того часа нача злоба множитися, и прибегше они на оною стороноу Торговоую, реша, яко «и Софеискаа страна хощет на нас воороужившеся ити и домы наша грабити». Эти слова еще раз подтверждают, что основную массу народа, грабившего софийских бояр, составляли собственники, владевшие домами, а не городская чернь. В результате, Торговая сторона поднялась по набату, ожидая нападения Софийской. «И начата людие срыскиваться с обоих стран, аки на рать, в доспесех на мост великий, бяше же гоубление: овии от стрел, а инии от копии, беша же и мертвий, аки на рати».
Добиваясь справедливости, жители Торговой стороны восстановили против себя многих жителей Софийской. Нагнетанию паники способствовала лютая гроза, разразившаяся в этот день: «и нападе страх на обе стране, и от людыя брани и от оусобнаго гоубительства начата животы свои носити в церкви». Возникла реальная угроза гражданской войны, и в этот момент в ситуацию вмешался архиепископ Симеон. Он довольно оперативно собрал священников всех семи соборов и вместе с ними и с архимандритом вышел из Софийского собора крестным ходом, благословляя и успокаивая новгородцев. Владыка со свитой прошел до моста сквозь вооруженную одоспешенную толпу, и выслушал все «моления» народа. Общее мнение Софийской стороны сохранил летописец: «да боудет злоба сия на начинающих брань».
В создавшейся ситуации только архиепископ мог рискнуть выйти на мост между двумя вооруженными толпами, не опасаясь, что в него начнут стрелять. Не зря владыка взял с собой соборных попов, то есть людей, которые пользовались доверием народа с той и другой стороны. Их слова услышали.
После того, как архиепископ начал проповедь на мосту, к нему пришли делегаты с Торговой стороны - посадник Федор Тимофеевич «с иными посадники и с тысяцькими и благовернии крестьяни» с поклоном и просьбой «до оуставит Ьог народы».
Владыка выслушал послов и в ответ отправил архимандрита, протодиакона и своего духовника на Ярославово дворище на вече к степенному посаднику Василию Есиповичу и тысяцкому Кузьме Терентьевичу «и всему народоу да идут каждый во свояси».
То есть, пока по обе стороны моста собирались вооруженные толпы, пока шла перестрелка, и уже гибли люди, светские власти Новгорода и те жители Торговой стороны, которые не желали воевать, собрались на вече у святого Николы. Вероятно, степенные посадник и тысяцкий не решались остановить междоусобицу, поскольку законные и беззаконные действия с обеих сторон так переплелись, что рассудить, кто прав, а кто виноват, было уже очень сложно. Да и люди, возмущенные грабежами и гибелью своих родственников, не пожелали бы вникать в судебные тонкости. Только владыка, с его отеческим обращением ко всем новгородцам, смог остановить кровопролитие.
Заслуживает внимания ответ степенного посадника послам владыки: «да повелит святитель своей стране ити во храмы их, а мы своей братьи по твоему благословению повестоуем и повелеваем им отъити в жилища, и собрашася по сем с нарочитыми моужи рассоудите вищи сиа начало».
То есть, «пусть владыка повелит своей стороне идти молиться в свои храмы, а мы прикажем своим братьям разойтись по домам, а сами с лучшими людьми расследуем, по какой причине началась смута».
Степенной посадник с тысяцким в данном конфликте явно сочувствовали своей родной Торговой стороне, но поддержи они ее открыто, это способствовало бы гражданской войне. Гордый ответ владычным послам позволил светским властям Новгорода «сохранить лицо» перед собравшимися на вече жителями Торговой стороны, и в то же время успокоить всех новгородцев обещанием разобраться в сути конфликта.
Бесстрашие и мудрость владыки, проявившиеся в усмирении мятежа, были оценены по достоинству новгородцами, которые расходились по домам, благодаря Бога, «давшего нам такова святителя, могоущаго оуправити своя дети и поучати словесы духовными, ового кротостью, иного обличением и иныя же запрещением, наипаче же сию брань крестом Господним и поучением своим оукроти; да сохранит нас его молитва и благословение от такова мятежа во веки».
Вероятно, в память о произошедших событиях и в благодарность Богу, что не попустил кровопролития, в то же лето были построены каменные церкви на Кузьмодемьяновской и Чудинцевой улице. Благодарные новгородцы также построили каменную церковь в Хутынском монастыре, из которого пришел владыка Симеон.
Летом 1409 г. Псков заключил с Орденом мир «по своей воле»700, а в 1410 г., по сообщению составителя Псковской второй летописи, псковичи заключили мир и с Витовтом «опроче Новогорода».
Система самоуправления в псковской церкви начала складываться еще в 30-40-х гг. XIVв. в виде соборной организации белого духовенства. В эти годы псковичи предприняли первую попытку создания собственной епархии, отказав владыке в суде. Именно тогда вокруг церкви святой Троицы на профессиональной основе произошло объединение псковских священнослужителей. В 1395 г. митрополит Киприан передал Троицкому собору право освящения церквей и раздачи антиминсов, что дало соборному причту основание взять на себя функции новгородского владыки по освящению церквей и получение соответствующих пошлин.
С этого времени псковские священники с вопросами и просьбами предпочитали обращаться не к новгородскому архиепископу, а напрямую к митрополиту. Сначала Киприан, а затем, в началеXVв., митрополит Фотий присылали в Псков ряд поучений, в которых отвечали на многочисленные вопросы местных священников.
В результате уровень знания священного писания у псковских священников значительно повысился. Показателен случай, происшедший в XVв. и свидетельствующий о значительной эрудированности псковского духовенства: «Пришли... серии чернци из немец во Псков, да учали молвити о вере, и были у священников... и священники много их поизтязали и преприли их от Божественых Писаний».
В конце XIV- первой половине XVвв. псковские соборы при поддержке митрополитов сосредоточили в своих руках всю полноту власти и управления в церковных делах. Самые важные дела решались на общем сходе представителей соборного духовенства. При этом часто решение о создании нового собора в Пскове утверждалось не архиепископом и не собранием высшего духовенства, а городским вече, то есть, светскими людьми.
Во главе соборов стояли соборные старосты, которые вместе с клиром храма Святой Троицы составляли соборную администрацию. Со временем старосты приобретали все большее значение в церковной иерархии Пскова. В обязанности соборных старост входил прием священнослужителей в соборы, допуск их к исполнению своих обязанностей, а также сбор со всего духовенства владычных пошлин. Церковные старосты ведали хозяйственными, финансовыми, делопроизводственными вопросами, представляли интересы своего прихода в гражданском суде.
Должность эта была выборной, а социальный состав старост достаточно широк - в него входили представители псковского боярства, купечества, «житьих людей». В псковском обществе в изучаемый период были нередки случаи совмещения в одном лице двух административных должностей: церковных старост, с одной стороны, посадников, соцких, купеческих старост, старост погостов и т.д., с другой стороны. Подобное совмещение ставило церковь и духовенство в зависимость от светских органов власти и управления.
О высоком положении соборных старост в церковной администрации свидетельствует обращение в Псков новгородского архиепископа Евфимия I: «к збору Святей Троице и к збору Святей Софии и к збору Святаго Николы, к детем моим и старостам к зборьским, и к игуменом, к священноинокам и попам ДЬЯКОНОМ».
То есть, соборные старосты - светские люди - стояли в церковной иерархии Пскова выше игуменов и прочих священнослужителей, что признавал даже новгородский архиепископ.
Номинально во главе церковной иерархии Пскова стоял владычный наместник. Он подчинялся напрямую новгородскому архиерею, от имени которого вершил владычный суд. Однако, фактически наместник по характеру своего избрания находился в полной зависимости от светского общества (веча и псковской администрации).
В грамоте митрополита Киприана в Псков (12 мая 1395 г.) приведен пример вмешательства светского общества в церковный суд: «Слышал есмь и то, что попы некоторые молодыи да овдовели, и ни поповьство оставили, да поженилися». Псковичи своим светским судом отстранили таких попов от службы, на что Киприан решительно заявил: «и того вам также не годится судити, чтобы есте их не займали ничим: ведает то святитель, кто их ставит, тот и поставит и извежет, и судит и казнит и учит; а вам не годится в та дела въступатися. А кого церковь Божья и святитель огласит, и вам по тому оглашению годится также держати его».
Суд над попами являлся открытым покушением псковичей на святительские права владыки. Справедливости ради следует сказать, что при этом псковичи буквально следовали церковным канонам, по которым вдовым попам следовало постричься в монахи или отказаться от должности. Еще митрополит Петр запрещал вдовым попам служить, если они не приняли монашеского сана: «Аще у попа умрет попадья, и он идет в монастырь, стрижется, - имеет священство свое паки; аще ли же имать пребывати и любити мирския сласти - да не служит». О том же говорит послание во Псков митрополита Фотия. Вдовые священники «должны суть... в монастыря отходити, во иноческое одеяние... и обновив себе о всем чистым покаянием ко Господу и к своему духовному отцу,- и аще суть достоин и тогда священствует».
Однако нельзя считать, что псковичи были лучшими христианами, чем те же новгородцы. Скорее речь идет о доминировании светской власти над властью церковной. Псковичи считали, что они вправе вмешиваться в дела, подподающие под юрисдикцию церкви. Так в 1411 г. псковичи сожгли «12 жонке вещих». Случившееся не было санкционировано церковью. Способ казни определялся видимо древними представлениями об огне, как очищающей стихии: «Огнь есть божество, попаляя страсти тленныя,просвещая же душю чисту». Более того, церковь в этот период открыто выступала против сожжений колдунов. Вот как осуждал суздальский епископ Серапион привычку приписывать общественные бедствия колдунам и губить их за это: «Вы все еще держитесь поганского обычая волхования, веруете и сожигаете невинных людей. В каких книгах, в каких писаниях слышали вы, что голода бывают на земле от волхования? Если вы этому верите, то зачем же вы пожигаете волхвов? Умоляете, почитаете их, дары им приносите, чтобы не устраивали мор, дождь напускали, тепло приводили, земле велели быть плодоносною? Чародеи и чародейки действуют силою бесовскою над теми, кто их боится, а кто веру твердую держит к Богу, над теми они не имеют власти. Скорблю о вашем безумии, умоляю вас, отступите от дел поганских. Правила Божественные повелевают осуждать человека на смерть по выслушании многих свидетелей, а вы в свидетели поставили воду, говорите: «Если начнет тонуть - невинна, если же поплывет - то ведьма». Но разве дьявол, видя ваше маловерие, не может поддержать ее, чтобы не тонула, и этим ввести вас в душегубство?»
Еще один наглядный пример доминирования псковской «господы» над церковнослужителями: в 1420 г. во время мора, «посадники псковъскыя и весь Псков начата искати священного места, где была первая церковь святыи Власеи, а на том месте, стояше двор Артемьев Воротове, и псковичи давше ему сребро и, спрятавше двор, обретоша престол. И на том месте в един день поставиша церковь во имя святого всемилостиваго спаса, и освящаша и литургию свершиша... »
Заметим, что подобные меры пресечения мора в Новгороде неизменно возглавляли священнослужители, в данном же случае, - представитель светской власти - псковский посадник. Видимо, влияние архиепископа во Пскове былостоль мало, что светские власти взяли на себя его функции. Возможно, своеобразное «обмирщение» церкви в Пскове было обусловлено сильным влиянием стригольнических идей.
Несомненно, что данный процесс вызвал беспокойство не только архиепископа, но и псковского священства. Принцип стригольников не ходить на поставление к епископам и митрополитам, а избирать из своей среды достойных учителей («стригольницы, ни священна имущи, ни учительскаго сана, сами ся поставляют учители народа») прижился в Пскове. Псковское официальное духовенство даже обратилось в началеXVв. к митрополиту Фотию за советом, признавать ли таких самостийных священников: «некто сам на себе въсхыти сан священьства и крещает: достоить ли их пакы крещати, или ни?»715
Таким образом, в псковской церкви складывалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, светские власти способствовали ограничению вмешательства архиепископа во внутренние дела псковских священнослужителей, что, несомненно, было выгодно для псковской церкви. Однако, с другой стороны, псковичи, восприняв стригольнические идеи, принялись воплощать их в жизнь. И обнаружили при этом вопиющие несоответствия между реальной жизнью священников и церковными канононами. Псковичи решили в рамках своей земли привести церковное устройство в соответствие с писаными канонами.
Владыка Симеон попытался пресечь происходившие в Пскове процессы, связанные с церковью. В 1418 г. Новгород и Псков «взяша мир по старине, месяца августа в 28 день». А 16 октября новгородский владыка Симеон был уже в Пскове: «и пребыв во Пскове 3 недели, отъеха не зборовав, а пскович детей своих всех благословив».
Соборование в Пскове - это торжественное богослужение в соборе Святой Троицы с чтением синодика, храмовой книги и пением вечной памяти псковским и новгородским князьям, отправляемое самим владыкой с причтом Святой Троицы и представителями псковского духовенства. Истоки появления этой процедуры в Пскове следует искать в началеXVв., когда поп Харитон с «товарищами», возвратясь в Псков из Москвы привезли в числе церковных книг синодик. В грамоте, посланной митрополитом Киприаном с посольством в Псков, была дана инструкция по чтению синодика: «да приложили есмы к тому, как православных царий поминати, такоже и князей великих, и мертвых и живых, якоже мы зде в митропольи поминаем...».
В отношении Пскова эта служба приобретала ярко выраженный политический характер. В ходе соборования новгородский владыка выступал в качестве главы псковской церкви, что знаменовало собой официальное признание ее особого статуса в новгородской епархии, как самостоятельной, равноправной и обособленной. Естественно, что архиепископ Симеон отказался совершать соборование.
Заметим, что немецкие сукна стоили в то время довольно дорого. Следовательно, монахи Снетогорского монастыря были состоятельными людьми, раз могли себе позволить одежду из дорогой ткани. Привыкшим к богатой жизни монахам особенно тяжкими показались положения нового устава. Кроме того, по грамоте Дионисия игумен монастыря получал право изгнать из обители любого «непокорливого монаха» и не отдавать ему ничего, «что было им внесено в монастырь».
Вероятно, Дионисий изначально хотел таким образом искоренить проникшую в монастырь ересь, но в дальнейшем устав открыл простор игуменам для злоупотреблений. Монастырь богател за счет вкладов, и теперь, изгнав по какой-либо причине состоятельного монаха из обители, игумен получал в свое распоряжение принесенное в монастырь имущество изгнанника. Известно, что некоторые чернецы, уйдя из монастыря, поднимали мирских людей на игумена и на старцев. Причем дела эти решались в мирском суде в пользу ушедших монахов. Видимо, со временем недовольство монахов (оказавшихся заложниками игумена) достигло предела, и они обратились к митрополиту, чтобы тот отменил устав Дионисия. Митрополит Фотий, разобравшись в проблеме, написал в монастырь грамоту: «И яз убо тое запрещение и тягость Дионисьеву отлагаю, того ради, что учинил не по преданию правилному, не в своей области, ни в своей епископии».
После отмены устава в обители вскоре вспыхнул конфликт по поводу имущества скончавшихся до отмены монахов. Спор шел между монастырем и боярами - родственниками скончавшихся. Суть конфликта заключалась в вопросе - имеет ли отмена Дионисиева устава обратную силу, и кому принадлежит имущество монахов умерших в монастыре до отмены устава Дионисия - монастырю или родственникам умерших монахов. По уставу Дионисия имущество это оставалось в монастыре, а по прежнему уставу, который вступил в силу после отмены устава Дионисия, личное имущество иноков могло быть завещано их родственникам.
На этот раз иноки обратились за помощью к архиепископу Симеону. Выслушав монахов, владыка написал грамоту «игумену обители святыя Богородица Снетныя горы и всей лавры святыя Богородица, всей черньцем», в которой заявил: «А который чернец преставится того монастыря, ино что ни остало того черньца, ино все то святыя Богородица и тоя святыя обители и братейское, а мирьскии людие к тому да не приобщаются».
При этом Симеон подтвердил положения уставной грамоты Дионисия: «а кто ли не почнет тако жити, а промежи братьи почнет брань воздвигати: мы повелевахом таковых из тоя святыя обители отстроити, а внесенаго ему не дати». То есть, архиепископ поступил наперекор распоряжению митрополита, заново утвердив основной пункт устава Дионисия.
Однако конфликт на этом не был исчерпан. Архиепископу пришлось еще раз писать в Псков, увещевая светскую знать: «А кто ли почнет въступатися в таа дела в манастырскаа в общежитие, или князь, или посадник, или судьа который, или мирьской человек почнет чего взыскивати умерыпаго черньца, или племя или род общежителева, а тем того не искати: тому пойти в общее житие».
Как показали дальнейшие события, ни проповедь владыки, ни его грамоты особого влияния на псковичей не оказали. Вероятно, псковские власти резонно рассудили, что незачем священству владеть избыточным имуществом и землями, это развращает монахов и противоречит древним христианским канонам.
Возможно, именно опасение потерять солидную часть доходов, если пример псковичей воспримут в других частях епархии, послужило одной из причин поездки владыки Симеона по дальними новгородскими землями. В 1419 г. он первым из новгородских владык.
Суть конфликта между московскими князьями заключалась в том, что по завещанию Дмитрия Донского великое княжение получил его старший сын Василий. Далее в завещании указывалось, что в случае смерти Василия великое княжение должно перейти к следующему по старшинству брату - Юрию. Так что требование великого князя Василия Дмитриевича присягнуть своему сыну Василию Васильевичу нарушало сложившийся веками порядок наследования княжеской власти, и нарушало условия завещания Дмитрия Ивановича, то есть было противозаконным. Князь Константин имел все законные основания протестовать против присяги.
Принятие опального князя не означало разрыва отношений Новгорода с Москвой. Константин был служебным князем Новгорода, при этом во время его княжения в Новгороде находился и наместник великого князя Федор Патрикеевич, о чем есть свидетельство летописи: «И князе великий Василии Дметриевич и князе Костянтин Дмитриевич и архиепископ новгородчкыи владыка Семеон, посадник новгородчкыи Васелии Микитинеч, и тысяцкыи новгородчкыи Кузма Терентиевич, и весь господин Великий Новъгород послаша на съезд с местерем князя великого намеснека князя Федора Патрикеевича, посадника новгородского Василея Есефовича».
Однако при этом в проекте договорной грамоты Новгорода с Ливонским орденом и Юрьевом 1420 г. имя Константина Дмитриевича с титулом великого князя поставлено первым в списке новгородских властителей: «От великого князя Константина Дмитриевича, от посадника новгородского Василия Никитича, от тысяцкого новгородского Кузьмы Терентьевича, от всех больших в Новгороде. Я, князь Константин Дмитриевич, посылая моих послов». Именно к князю Константину приезжают ливонские послы в начале февраля 1421 г. для мирных переговоров.
При князе Константине в Новгороде начали чеканить собственные серебряные деньги, а в 1421 г. при его посредничестве между Новгородом и Ливонским орденом был заключен мир. Возможно, Константин Дмитриевич надеялся своими политическими успехами добиться от новгородцев признания его своим великим князем (отсюда и титул в проекте договора). Возможно, именно опасаясь выхода Новгорода из-под московского суверенитета, Василий Дмитриевич поспешил наладить отношения с младшим братом. Константин уехал из Новгорода, «а владыка Семеон и посадникы и тысячкыи и бояре новгородчкыи, одарив и, проводища его с честью».
Л.В. Черепнин высказал мение, что Константин был одним из составителей второй редакции Новгородской судной грамоты734. Во всяком случае, в Новгороде князь пользовался большим почетом и уважением.
В эти два года Новгород пережил «глад и мор велик, и наметаша мертвых три скуделнице: одину в святей Софеи за олтарем, а две у Рожества на поле». В Житии святого Варлаама Хутынского, написанном Пахомием Сербом, упоминается, что князь Константин тоже тяжело заболел в это время и только чудом исцелился, приехав в Хутынский монстырь.
До этого в летописи описываются весенние бури с градом и наводнение, можно заключить, что причиной голода были постоянные неурожаи. Действительно, в конце XIVв. на Северо-Востоке Европейской части России увеличилось количество осадков, а в XVв. начался так называемый «малый ледниковый период». Резкое похолодание и дожди погубили урожай в Новгородской земле. Вместе с голодом пришли болезни.
Новгородские гражданские смуты начала XVв. неизменно улаживались владыками, хотя и с разной степенью успешности. Это свидетельствует о высоком авторитете архиепископов среди новгородцев. Однако смещение боярами избранного всем Новгородом Феодосия уже свидетельствует о повышении роли боярских кланов в политической жизни республики в ущерб власти архиепископа. Новгородские бояре проявили неуважение к избраннику святой Софии, удалив его со степени по надуманному предлогу.
Участившиеся в этот же период попытки Пскова обрести церковную самостоятельность, помимо политических, имели под собой и иные причины. Постоянно проживающий в Новгороде архиепископ, редко бывающий в Пскове, не знакомый с реалиями местной жизни, но, тем не менее, в определенный срок приезжающий судить, вызывал у псковичей те же чувства, что митрополит у новгородцев во время месячного суда. Московские митрополиты, к которым периодически обращались псковские священники, казались псковичам более справедливыми и даже бескорыстными, чем новгородские владыки, заботящиеся большей частью лишь о сборе повинностей с псковских священнослужителей. Поэтому, не смотря на всеусилия новгородских архиепископов, Псков неизменно стремился к ограничению, а то и полному освобождению из-под власти владыки.