Я сглатываю, но мое горло такое сухое, что я слышу это.
— Мила — боец, — отвечаю я. — Она осталась, когда полиция задавала свои вопросы, и она волновалась о детях Джилл. У нее доброе сердце.
— Таким образом, она проводит параллели между вами и Джилл? — Слова доктора звучат сомнительно. У меня появляется внезапное желание ударить его по лицу.
— Конечно, она это сделала. Она сказала мне, что это мог быть я. И тогда я пообещал ей, что этого никогда не случится.
— И она принимает этот ответ? — Ручка доктора Тайлера останавливается.
Я тоже делаю паузу.
— Я не знаю. Вроде бы, да. Но она была такой тихой и замкнутой на этой неделе. Я не знаю, обдумывает она это или что-то еще.
— Значит, вас напугало то, что она не сможет вернуться туда, где вы были до этого происшествия?
Больше всего на свете.
Но я этого не сказал.
Вместо этого, я просто говорю:
— Да.
Доктор смотрит на бумаги и записывает. Когда-нибудь я хотел бы увидеть, что именно он пишет.
— Я хотел бы сменить тему, — говорю я ему твердо. Мы достаточно поговорили о Миле.
Я делаю стальной взгляд и смотрю на врача. Он вздыхает и кивает.
— Хорошо. Давайте сменим тему. Были ли у вас снова те сны?
Я киваю.
— Да. Несколько раз за неделю. Они по-прежнему те же самые. Я в темной комнате, и не очень хорошо вижу. Но я слышу маму. Ее голос звучал так, словно она умоляла меня. Я не знаю, как пройти этот момент во сне. Это раздражает, потому что я чувствую, что мне нужно увидеть что-то еще.
Доктор изучает меня, его пальцы крутят ручку на коленях.
— Иногда разум человека защищает себя как может. Он делает это путем создания барьеров и пресечения воспоминаний. Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что этот сон из памяти. И ваш разум не хочет, чтобы вы помнили все остальное, потому что это будет очень больно.
|
|
Я смотрю на него.
— Вы думаете, что мне снится то, что произошло на самом деле?
Он кивает.
— Я предполагаю, что это так. Я могу ошибаться. Но единственный способ это выяснить — позволить вашим снам выиграть.
Я разочарованно качаю головой.
— Этого не будет. Это происходит только до того момента, когда я нахожусь в темном месте и слышу свою мать. А потом я просыпаюсь. Обычно в холодном поту.
Доктор кивает.
— Существует еще один способ, если вы открыты для него.
Не уверен, что хочу знать, но я жду продолжения.
— Вы когда-нибудь были под гипнозом? — спрашивает доктор, и я начинаю ржать.
— Черт, нет. Нет, я не был загипнотизирован. Какую еще шарлатанскую практику вы используете?
Я начинаю вставать, но доктор поднимает руку.
— Подождите, Пакс. Гипнотерапия является очень действенным и полезным инструментом, имеющимся у нас. Это не шарлатанство. Это просто основные методы релаксации, которые позволяют пациенту интенсивно сосредоточиться на чем-то, блокируя все остальное. Большинство психиатров и в самом деле используют его. К тому же, это моя специализация. Если вы действительно хотите знать, о чем ваши сны, то это лучший способ. Это снимет барьеры, которые ваш разум вводит в действие и позволит вам увидеть то, что вы пытаетесь скрыть от самого себя.
Ебать.
Он ведь специально так сказал, правда? Потому что он, должно быть, понимает, что я до смерти хочу узнать, что пытается скрыть мой разум.
Я возвращаюсь на свое место.
— Как много времени это займет? — спрашиваю я неуверенно.
|
|
— Это не отнимает много времени, — успокаивает он меня. — И я думаю, что это поможет вам.
Он смотрит на меня, ожидая. Наконец, я вздыхаю.
— Хорошо, — бормочу я. — Я сделаю это. Но вам лучше не заставлять меня лаять как собака или что-то еще. Я не хочу делать это сегодня, но я сделаю это в ближайшее время.
Доктор Тайлер улыбается.
— Так происходит только в кино, — говорит он мне. — И мы можем сделать это в любое время, когда вы захотите. Я планирую в следующий раз, если вы не решите иначе.
Он строчит еще немного в своем блокноте.
— Назначить вам еще «Ксанакс»? — спрашивает он, глядя на меня.
Я качаю головой.
— Нет. Я же сказал, что это было не нужно.
— Молодец, — оценивает меня доктор. — У вас сильный характер. Это обнадеживает. Кажется, вы действительно хотите изменить что-то вокруг себя к лучшему.
Я киваю и впервые за сегодня чувствую себя хорошо из-за того, что сделал.
Доктор прав. Я действительно изменил положение вещей вокруг себя к лучшему.
Может быть, я поворачиваюсь не в ту сторону, но, по крайней мере, я поворачиваюсь.
***
Мила
Забавно, как дни сливаются друг с другом, когда ты не обращаешь внимания.
Прошла неделя с тех пор, как умерла Джилл. Неделя с тех пор, как опасения и сомнения закрались в меня. Неделя с тех пор, как Пакс не дал мне ни единого повода, чтобы сомневаться в нем. Он был совершенным. Удивительно и невероятно прекрасным. На самом деле, таким прекрасным, что я все жду, когда он выложит все карты на стол. Но до сих пор, этого не произошло.
Я тащусь по подъездной дорожке своих родителей, или, наверное, я должна сказать, по подъездной дорожке Мэдисон, так как теперь она живет здесь. Но, честно говоря, этот дом всегда будет домом родителей. Думаю, что Мэдисон чувствует то же самое, и я бы не стала винить ее, если бы она захотела продать его в какой-то момент и купить себе новый дом.
|
|
Я дергаю ключи из замка зажигания и проделываю свой путь по ледяному тротуару к двери. Мэдди открывает дверь, прежде чем я успеваю постучать.
— Я рада, что ты здесь, — говорит она мне, даже не поздоровавшись. — Попробуй это.
Она толкает горячую кружку в мои руки, и я нюхаю ее, заходя в дом, сбив снег с сапог о дверной порог.
— Горячий шоколад?
Она кивает.
— Лучший горячий шоколад, который ты когда-либо пробовала, — говорит она уверенно. — Жирный итальянский горячий шоколад. Я пробую его для ресторана. Он такой густой, что в нем будет стоять ложка.
Потягивая эту гущу, я чувствую, как сливочный шоколад скользит вниз по моему горлу словно пудинг.
— Святая корова, это вкусно, — говорю я ей. — У тебя есть победитель.
Она пытается отобрать кружку, но я дергаю ее обратно.
— Никогда в жизни.
Она закатывает глаза.
— Прекрасно. Теперь о том, что ты хотела поискать сегодня? Я забыла.
Я снимаю пальто.
— Я просто хотела просмотреть сувенирный ящик мамы. Я чувствую себя немного сентиментальной и скучаю по ним. Так что подумала, хорошо бы посмотреть на ее безделушки.
Мэдисон смотрит на меня сочувственно.
— Я знаю, что ты чувствуешь. Я была такой же на прошлой неделе. Я так сильно скучаю по ним…
Ее глаза становятся влажными, и она уходит в сторону кухни. Мэдисон не так много плачет. Она машет рукой.
— Ты знаешь, где их найти. Я буду на кухне.
Она оставляет меня одну, и я иду по коридору в спальню наших родителей. Мэдди не смогла заставить себя очистить эту спальню и спать в ней. Она оставила свою старую комнату, сохраняя мамину и папину точно такой же, какой она была.
Войдя, я замечаю, что тут так тихо, что это место кажется мне почти священным. Закрыв глаза, я пытаюсь сделать вид, что чувствую запах духов моей мамы, витающий здесь. Но, конечно, я не могу его чувствовать. Они умерли несколько лет назад. Ее запах давно выветрился.
Но не воспоминания о ней.
Я выдвигаю верхний ящик ее комода и, вытаскивая, отношу на кровать. Сидя на цветном покрывале, я вспоминаю, как много дней после школы проводила здесь с ней, сидя на кровати, когда она готовилась для работы в «Холме». Она сидела за своим туалетным столиком и завивала волосы, брызгалась духами и разговаривала со мной о моем дне.
Боже, я скучаю по ней.
В первую очередь я внимательно исследую фотографии в ее ящике. Они находятся в простых файлах, соединенных вместе старыми резинками. Черно-белые — из ее юности, а выцветшие — из моей. Здесь моя любимая фотография. На ней папа и я, оба поднимаем огромную рыбу, пойманную в озере Мичиган в один из прекрасных летних дней. Мне было восемь лет, и у меня на губах усы от шоколада, а он одет в свою нелепую шляпу для рыбалки.
Я улыбаюсь, вспоминая.
Это был действительно хороший день. Мама и Мэдди сидели на пляже, потому что брезговали рыбой и приманкой. Папа хлопал меня по плечу, и мы ловили рыбу в течение нескольких часов. Я чувствовала себя так хорошо, потому что у меня был сильный желудок, и я могла быть его спутником.
Я положила фото обратно в кучу и заменила изношенную резинку.
Я провела пальцем через старые любовные письма моего отца маме, и даже старые письма от моей бабушки. Моя мать держала все, и была очень сентиментальной. Сейчас я так благодарна ей за это.
Переместив вещи в ящик, я слышу катящийся звук. Я прощупываю дно и в углу нахожу кольцо. Это широкая полоска, сделанная из розового золота, и с внутренней стороны надпись: «Любовь никогда не слабеет». Мою грудь затягивает. Я помню это кольцо. Это было настоящее обручальное кольцо мамы. Она вынуждена была прекратить носить его после того, как появилась Мэдди, потому что оно стало слишком мало. А потом папа подарил ей фантастический бриллиант, и она начала носить его вместо этого.
Но теперь, держа это простое кольцо в своей руке, я чувствую какую-то радость. Любовь никогда не слабеет. Какая сильная фраза. Просто удерживать холодный металл в своей руке, заставляет меня чувствовать себя хорошо, как-то связываться с моими родителями. Я надеваю его на безымянный палец правой руки. Оно идеально подходит.
Я задвигаю ящик обратно в шкаф и нахожу Мэдди на кухне.
— Ты не возражаешь, если я оставлю это себе? — спрашиваю я ее, протягивая руку. — Это настоящее обручальное кольцо мамы.
Мэдди качает головой.
— Конечно, нет. Ты дала мне ее бриллиант. Это справедливо. — Теперь она улыбается мне своей лучшей большой сестринской улыбкой, и я не могу не обнять ее.
— Я люблю тебя, ты знаешь, — говорю я ей, когда мы опускаемся в ее кухонные стулья, облокотившись локтями об стол. — Мама и папа очень бы гордились тобой.
Она снова мне улыбается и потягивает свой шоколад.
— Спасибо. Они тоже были бы горды тобой. Всегда были.
Я наклоняюсь к ней и пытаюсь украсть ее чашку, но она хлопает по моей руке.
— В конце концов, как много ты перепробовала? – шутливо спрашиваю я. — Конечно, ты можешь сэкономить одну чашку для меня.
— Я уже это сделала, — отвечает она. — И у меня, наверное, было достаточно. Но возможно ли когда-либо съесть действительно слишком много шоколада? — Она дергает бровями и смеется, и мы болтаем о том, что нам всегда нравилось.
После того, как мы говорим о «Холме», Тони, моем магазине, новом автомобиле Мэдисон и собаке, которую она думает взять, она поворачивается ко мне и задумчиво смотрит.
— Как дела с Паксом?
Я закатываю глаза.
— Как будто тебя это заботит.
— Заботит, — настаивает она. — Я по-прежнему беспокоюсь, но уже меньше, чем раньше. Он, кажется, делает тебя счастливой. И я действительно хочу, чтобы ты была счастлива, сестренка.
Она кладет свою тонкую руку мне на плечо и сжимает. Я нюхаю ее.
— Ты пользовалась дезодорантом сегодня? Потому что ты, вроде как, воняешь.
Мы хихикаем, и она бьет меня кулаком. И в этот момент все кажется правильным в этом мире.
Мы сидим на ее кухне и разговариваем до темноты.
Глава 18
Мила
Мой телефон гудит. Взяв его, я замечаю, что уже 7:05 вечера.
Дерьмо. Я должна была встретиться с Паксом в 7:00. Время ускользнуло от меня.
Конечно же, я бросаю взгляд на сообщение, и оно от него.
«Эй, мисс Опоздание. Разве у нас не должно быть свидания сегодня?»
Я терпеть не могу опаздывать. Особенно так сильно. Я всегда была такой. Поэтому набираю ответ, нажимаю отправить, и натягиваю пальто, выбежав за дверь.
— Я опаздываю, Мэдди. Должна бежать, пока.
Я слышу ее смех, когда дверь за мной захлопывается.
Десять минут спустя я поворачиваю руль к дому Пакса и галопом бегу к двери, увидев меня, он высовывает голову наружу и смеется.
— Ты похожа на хромую лошадь, Красная. Успокойся, пока не упала и не сломала что-нибудь.
Я встаю на порог и целую его. Мои холодные губы прижимаются к его теплым губам. Он выглядит адски сексуально, как в любой другой день, когда он одет в джинсы, которые отлично подчеркивают его задницу, и черную футболку, которая обтягивает его грудь. Я наклоняюсь к нему, впитывая его тепло. Он пахнет мускусом, лесом и мужчиной. Я вдыхаю его запах и оборачиваю руки вокруг его шеи.
— Мне очень жаль, что я опоздала, — говорю я ему, целуя его за ухом. — Поверь мне, нет места, где я бы хотела быть больше, чем здесь.
— В самом деле? — Он поднимает бровь. — Тогда мы сходимся во мнениях. Потому что нет места, где я хотел бы, чтобы ты была, кроме как здесь.
Я закатываю глаза на его шутку, когда мы проходим в комнату. Но потом я подталкиваю его к стене и снова целую, просто, потому что хочу этого. Он тянет меня к себе, и я задерживаюсь там, комфортно устроившись у него в руках. Святая корова! Действительно нет места, где я хотела бы быть больше, чем здесь.
Наконец, я вздыхаю.
— Так, сегодня вечером была твоя очередь планировать наше свидание. Что мы будем делать? Хочешь заказать еду на вынос?
Он качает головой.
— Я изголодался по жареным кабачкам. Поэтому подумал, что мы сами сделаем их.
Я смотрю на него.
— Ты думал, что мы попробуем сделать жареные кабачки? Гм. Надо сказать, что моя семья владеет рестораном, но я не готовлю. Много. Может, кто-то хочет цуккини?
Пакс смеется и тащит меня вверх по лестнице.
— Моя экономка делала их, когда я рос. Мне очень понравилось. Поэтому сегодня я посмотрел рецепт и пошел в магазин за продуктами. Что плохого может случиться?
— Теперь ты сделал это, — ворчу я, снимая пальто. — Ты никогда не должен задавать этот вопрос.
Десять минут спустя, мы оба неуверенно смотрим на рецепт и сковороду с маслом на плите. Все в кухне Пакса новое и блестит. Он никогда ничем не пользовался и не знает как. Я тем более.
— Я не уверена в этом, — говорю я ему, когда масло шипит и брызгается во все стороны.
Он наблюдает за этим в течение минуты.
— Думаю, что масло слишком горячее, — решает он, и совсем немного уменьшает пламя. Мы бросили нарезанные кабачки в муку и поместили их в сковороду, потом они зашипели.
Мы смотрим друг на друга.
— Выглядит хорошо, — он пожимает плечами. — Думаю, что мы все сделали правильно.
Он поворачивается ко мне.
— Итак, на чем мы остановились в комнате?
Он подходит ко мне и прижимает к гранитной столешнице. Я улыбаюсь.
— Ты, конечно, понимаешь, что смотришься действительно не к месту на кухне?
Я поднимаю бровь. Он усмехается.
— Я думал, женщины хотят мужчин, которые умеют готовить?
— Если это так, я, вероятно, не из них, — говорю я ему, прижимаясь губами к его губам. Он смеется, и смех урчит в его груди. Он поднимает меня, сажая на стол. Я автоматически оборачиваю ноги вокруг него.
— Этому месту принадлежат мои ноги, не так ли? — напоминаю я ему. Он кивает.
— Ты учишься.
— О, я хороший ученик, — говорю я ему с усмешкой, когда идея приходит мне в голову. — Хочешь посмотреть?
Я провожу пальцами вниз, к пуговице на его джинсах и расстегиваю одним ловким движением.
— Впечатляет, — говорит он, насмешливо склонив бровь. — Но, что теперь ты собираешься делать? Думаю, ты уже знаешь, как этим пользоваться.
— Может быть, — отвечаю я. — Но я не все освоила. И любому хорошему ученику нужен учитель.
Он смотрит на меня, когда я соскальзываю со стола и стягиваю его штаны, потом его нижнее белье. А потом я встаю на колени перед ним.
Его глаза расширяются.
— Ты собираешься... — его голос замолкает, когда я беру член в свою руку, двигая пальцами вниз по его длине. Его член оживает, мгновенно становясь жестким. Я улыбаюсь.
Я смотрю на него.
— Я уверена, что у меня есть своя методика, но у всех есть предпочтения, ты согласен? — Он, молча кивает, глаза застыли на мне, когда я крепко сжала его член в руке. — Поэтому я хочу, чтобы ты рассказал мне, какой именно оральный секс ты хочешь.
Он застывает, его руки безвольно лежат на моих плечах.
— Ну, ты должна начать с того, что повторишь этот вопрос, но вместо того чтобы сказать оральный секс, скажешь так: «Скажи мне точно, как сосать свой член». Нет, подожди. Скажи «хуй». Потому что это слово, исходящее из твоих уст, будет ужасно жарким.
Я улыбаюсь жадному взгляду на его лице. Мне нравится, что он такой большой и с татуировками, но я могу возбудить его и лишить дара речи с помощью только одного маленького слова. И, скажу прямо: это одно озорное слово возбуждает и меня.
— Хорошо, я играю. Скажи мне, Пакс. Как ты хочешь, чтобы я сосала твой хуй?
Пакс полностью застывает, а его член только становится жестче в моей руке, хотя я не знала, что это возможно.
— Язык проглотил? — дразню я, опуская голову, и провожу языком по его члену. — Это не моя методика.
Он вздрагивает, когда я провожу своим языком вокруг головки, потом спускаюсь вниз, копируя то, как облизываю леденец.
— Ты чертова лисица, — бормочет он. — Ты знаешь, что делаешь.
— Я знаю. Но скажи, что ты действительно хочешь, — я возбуждаю его, когда снова провожу по нему своими пальцами. — Я хочу знать.
Он глотает и закрывает глаза, прислонившись спиной к столешнице, его руки хватаются за края. Он толкается дальше в мой рот.
— Хорошо, Красная. Мне нравится, когда ты берешь всего меня в рот. Я хочу, чтобы ты взяла меня глубоко в горло. Если сможешь справиться с этим.
Последнюю часть он говорит вызывающе.
Я хочу улыбнуться, но не делаю этого. Он продолжает говорить, его голос хриплый.
— В то время, как ты сосешь, я хочу, чтобы ты немного сжимала мои яйца. Тянула их. Слегка. Нажми пальцами прямо на мои яйца и тяни. Слегка, не слишком сильно.
Он снова вздрагивает, когда я делаю, как он говорит. Я слегка тяну его яйца к моему рту.
Я медленно двигаюсь губами вдоль его длины, работая всем своим ртом. Я чувствую, что он практически достает до задней части моего горла, но не задыхаюсь. Я просто сконцентрирована на том, чтобы держать свои зубы подальше от него, скользя по нему.
— Черт, — стонет он, вцепившись в каменную столешницу. — Черт.
Я убеждаюсь, что мои губы образуют хороший вакуум и продолжаю сосать, скольжу, двигаюсь. Я глажу его яйца и потягиваю их, и дыхание Пакса становится все более и более неровным.
А потом я сосу его яйца, лежащие в моей руке.
Он полностью напрягается, костяшки пальцев побелели.
— Черт.
Я улыбаюсь, когда лижу их, потом сосу. Потом снова лижу.
Потом я погружаю его член обратно в рот, на всю длину. Внутрь, наружу. Он влажный.
Я увеличиваю скорость, и он, наконец, дергает меня за плечи.
— Я сейчас кончу, — говорит он мне неровно. — И я хочу, чтобы это произошло внутри тебя.
Я сдергиваю с себя одежду, и он ставит меня на четвереньки, входя в меня сзади.
Пакс наполняет меня, страстно впиваясь ногтями. Он качается во мне туда-сюда, наклоняясь надо мной, прижимая губы к моему уху.
— Скажи мне, чтобы я трахал тебя жестче, — шепчет он.
— Трахни меня жестче, — говорю я послушно, и мой голос напрягается. Трудно сформировать мысль, не говоря уже о словах, когда он делает это.
Скользя внутрь и выходя, он пробирается к моей передней части, делая круги вокруг моей самой чувствительной точки. Затем он нажимает рукой на мой живот, погружаясь глубоко внутрь. Я вскрикиваю, и он целует меня между лопаток.
— Скажи еще раз, — говорит он, губами прижимаясь к моей спине.
— Трахни меня жестче, — я понимаю, что кричу, когда он жестко врезается в меня сзади, его рука двигается внизу, сводя с ума. — Пакс! О, мой Бог.
Я стону, но он тянет меня с собой к оргазму, который собирается быть умопомрачительным. Я чувствую, как создается и нарастает желание, и его мышцы сжимаются около меня, когда он движется.
— Кончи в меня, — говорю я ему. — Я хочу чувствовать, что ты кончил.
Он движется все быстрее и так же, как я стонет от моего оргазма, потом вздрагивает от своего. Он хватает меня за задницу и держит так, качаясь, пока не канчает.
А потом я падаю на пол, и он мягко падает на меня, в то же время, поддерживая свой вес. Он целует мою шею, тяжело дыша.
— Это было чертовски жарко. Ты чертовски жаркая.
Я улыбаюсь.
— Спасибо. Ты тоже неплох.
Он посмеивается, и когда он это делает, я смотрю вокруг и обращаю внимание на дым.
— Что, черт возьми? — Я шевелюсь под Паксом и сажусь. — Черт возьми!
Дым валит к потолку. Я встаю на ноги голая и начинаю работать у плиты. В этот самый момент, дымовые пожарные сигнализации срабатывают.
Пакс пытается выключить их, и я захлопываю крышку над сковородой с сожженными цуккини, прекращая пламя.
Он бросается обратно, и мы смотрим на все это. И тогда он начинает смеяться.
— Ну, мы сказали, что это было чертовски жарко. Судя по всему, мы зажгли огонь в моей кухне.
Я хихикаю.
— Это могли быть наши скудные навыки приготовления пищи.
Весь дом пахнет гарью, поэтому я иду за освежителем воздуха в то время, как Пакс оттирает от гари испачканную кухню и заливает холодной проточной водой сковороду.
— Я думаю, что это конец моей карьеры в качестве шеф-повара, — объявляет он, когда я оборачиваю руки вокруг него сзади.
— Все в порядке, — говорю я ему. — Я думаю, что уже есть один Голый повар. Им не нужен еще один.
Он разворачивается и смотрит на меня.
— Я всегда готов быть голым для тебя, — говорит он мне, проводя руками вниз по моим бокам, прежде чем схватить мои бедра и потянуть меня к себе.
Он целует меня, легко и мягко.
— Ты заслуживаешь награду.
Я отрываюсь немного.
— Награду?
Он кивает.
— Да. За то, что ты такая хорошая ученица.
Я смеюсь.
— Что ты имеешь в виду?
— Тебе это понравится. Дай мне минуту.
Он улыбается и шагает прочь, оставив меня в кухне одну. И голую.
Я решаю, что это интересный поворот событий, убирая несколько вещей, которые мы упустили. Когда я это делаю, мой разум блуждает. Я рада, что сейчас на таблетках и, что тесты на венерические заболевания у Пакса отрицательные. Так хорошо не пользоваться презервативами. А потом, когда я поворачиваюсь от раковины к ножам, я замечаю больничный счет, лежащий на столешнице. Я смотрю на него и обращаю внимание, что этот счет с той ночи, когда у Пакса была передозировка, которая была ровно два месяца назад.
Я поражена. Я не поняла, что это было так давно. Целых два месяца. Кто бы мог подумать, что мы продержимся так долго?
Но Пакс возвращается прежде, чем я могу детальнее проанализировать это. Он хватает меня за руку, и ведет к гостевой ванной.
— Почему мы здесь? — спрашиваю я, когда мы входим внутрь.
— Потому что в моем туалете нет ванны, — объясняет он. — А после этого представления, ты заслуживаешь горячую ванну. У меня нет пены для ванны, но я использовал некоторые из твоих гелей для тела с верхнего этажа. Это нормально?
Я киваю, смотря на пар, на ванну на ножках, напоминающих львиные лапы. Она наполнена пузырьками и рядом лежит сложенное полотенце. И две зажженные свечи. Я не могу поверить, что он подумал об этом.
— Спасибо, — говорю я ему, подходя, и обнимаю его. — Это так мило.
— Это просто ванна, — бормочет он, когда я по-прежнему сжимаю его. — Это не имеет большого значения.
Но оно есть. Никто никогда не наполнял ванну для меня, кроме моей матери, когда я была маленькой.
— Это самая милая вещь из всех, — говорю я ему, шагая внутрь. — Поверь мне.
Я опираюсь на спинку ванны и закрываю глаза.
— Я дам тебе отмокнуть некоторое время, — говорит мне Пакс, прежде чем выходит из комнаты. Я расслабляюсь, вдыхая аромат лаванды, наслаждаясь горячей водой. Каждый мускул расслабляется, пока я отмокаю. И я упиваюсь мыслью, что мой большой плохой друг наполнил ванну с пеной для меня.
Только когда кожа на моих пальцах начинает сморщиваться, он снова входит через дверной проем. Сейчас на нем нижнее белье, но его грудь по-прежнему голая.
— Привет, — говорит он, становясь на колени позади меня, дотянувшись и пробегаясь пальцами по моим плечам. — Как ванна?
Он наклоняется и целует мою шею, и я склоняюсь к нему.
— Это было удивительно, — отвечаю я. — Спасибо. То, что нужно.
— Хочешь узнать кое-что? — шепчет он мне на ухо. — Ты самая красивая из всех, кого я когда-либо видел. И я люблю тебя.
Я застываю, мое сердце колотится. Я могу буквально услышать свой пульс, стучащий в ушах.
Я поворачиваюсь в воде, мои мокрые руки хватаются за край ванны.
— Ты только что сказал то, что я думаю?
Он кивает. И на этот раз, нет ни грамма веселья на его лице. Он совершенно серьезен.
— Я люблю тебя. Мне нравится, что ты такая милая, невинная и добра к людям, но ты такая лисица в мешке. Мне нравится, как ты смотришь на меня. Я люблю твою улыбку. Я люблю в тебе все.
Я совершенно неподвижна, в шоке смотря на него.
Он большой. Огромный. Я знала в течение нескольких недель, что люблю его, но не хотела напугать его, говоря об этом. Но он сказал это первым. Сегодня вечером. Это удивительно. И неожиданно.
— Ты не собираешься ничего говорить? — спрашивает он, и на самом деле выглядит нервным, будто бы я могла отвергнуть его. Мое сердце болит.
— Я тоже тебя люблю, — я говорю ему быстро. — Уже несколько недель.
И я выскакиваю из ванной. Вода выплескивается на пол, когда я бросаюсь в его руки. Скорость сбивает его на пол, и я нависаю над ним, капая водой.
— Я люблю тебя, — говорю я ему снова.
— Я вижу, — он смеется, целуя меня. — Простых слов хватило бы. Ты не должна сбивать меня с ног.
Я хихикаю.
— Заткнись и поцелуй меня.
Так он и делает.