О ПРАВИЛАХ ПРИЛИЧИИ И ДАМАХ ГОРОДА N

В каждой общественной группе исторически складываются, а иногда и сознательно устанавливаются типичные для членов группы формы поведения. Являясь обычными для входящих в нее людей, они становятся признаками принадлежности к тому или иному коллективу. Недаром говорят о «спортивной внешности» (как у спортсмена), о «дипломатической вежливости», о «ментор­ском тоне» (как у поучающего).

Особенности поведения — признак принадлежности к общест­венной группе. Вот почему люди постоянно заботятся о том, чтобы поступать таким образом, как принято в той группе, к ко­торой они себя относят. Так возникают правила приличия. Где, например, должны находиться локти, когда сидишь за столом, прилично ли пить из блюдца, можно ли лакомиться мозговой косточкой, едят ли рыбу с помощью ножа и т. д. и т. п. Правила приличия распространяются не только на поведение за столом, но и на то, как следует ходить, стоять, писать, говорить, слушать,

смотреть, причесываться, одеваться, проводить время, относиться к другим людям, к своим удачам и неудачам, как переносить боль, страдание, на чем ездить, куда ездить, что читать, чем увлекаться и на многое, многое другое, то есть на все, что способно обозначать принадлежность человека к той или иной обществен­ной группе.

Человеческое общество — коллектив, оно имеет свою внутрен­нюю организацию. И каждый из нас выполняет ту или иную социальную роль, которая соответствует его положению в кол­лективе. В обществе всегда существуют представления о том, ка­ким должно быть поведение человека в той или иной роли: взросло­го и ребенка, юноши и девушки, учителя и ученика, штатского и военного, отца и сына, начальника и подчиненного, пионера, комсомольца, брата, друга, приятеля, знакомого... Когда мы призываем кого-нибудь быть настоящим товарищем или вести себя так, как ведут себя школьники, то это возможно лишь потому, что есть общепринятые представления о поведении на­стоящих товарищей и настоящих школьников.

Что скрывается, например, за выражением типа «Ты уже не маленький»? Маленький, большой — это названия одних из самых распространенных в обществе ролей. Подтекст выражения примерно таков: «Поскольку ты уже не маленький, то не должен вести себя так, как обычно ведут себя только маленькие. По­ступай так, как поступают большие. Все теперь этого ждут от тебя. Берись за роль взрослого!»

Перечитайте «Детство», «Отрочество» и «Юность» Л. Н. Тол­стого, понаблюдайте за своими подругами и друзьями, вспомни­те, наконец, мотивы многих собственных поступков, и вы убеди­тесь, какое большое место занимают в определенном возрасте желание во всем походить на большого и страх показаться маленьким.

Измеряя отношения людей, мы, по сути дела, сравниваем их социальные роли — их роли по отношению друг к другу и роли в обществе. Сами по себе правила приличия отношений между общающимися не выражают. Может ли человек, сидящий за од­ним столом с нами, определить, как мы к нему относимся, только по тому, держим мы нож в правой руке, а вилку в левой или наоборот?

Но подчинение определенным правилам поведения — это при­знак общества, к которому мы принадлежим. Поэтому прилич­ное, то есть свойственное тому или иному коллективу, поведе­ние помогает ориентироваться в обществе и, следовательно, имеет самое непосредственное отношение к этикету. У правил при­личия есть функция пароля: он ведет себя, как мы,— значит, он свой, пароль ему известен.

Например, как пароль, который позволяет отличить дворяни­на от крестьянина или слуги, рекомендовались правила поведе­ния в составленном по инициативе Петра I нравоучительном приложении к азбуке «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению». В нем молодому человеку предлагались манеры «.прямого придворного кавалера» и заодно воспитывалось высокомерное отношение к «мужику». Юноша должен «часто одно­го дела не повторять, на стол, на скамью или на что иное не опираться, и не быть подобным деревенскому мужику, который на солнце валяется, но стоять прямо». «Над ествою не чавкай, как свиния, и головы не чеши, не проглотя куска, не говори, ибо так делают крестьяне». «Также имеет оный стретившего на три шага не дошед и шляпу приятным образом сняв, а не мимо прошедши, назад оглядываясь, поздравлять. Ибо вежливому быть на словах, а шляпу держать в руках не убыточно, а похвалы достойно; и лучше, когда про кого говорят: он есть вежлив, смиренный Кавалер и молодец, нежели когда скажут про которого: он есть спесивый болван». «Младые отроки должны всегда между собою говорить иностранными языки, дабы тем навыкнуть могли: а особливо когда им что тайное говорить случится, чтоб слуги и служанки дознаться не могли, и чтоб можно их от других незнаю­щих болванов распознать...» И т. д.

После Великой французской революции император Павел запретил носить круглые шляпы. В следовании модам револю­ционной Франции русское монархическое общество видело признак солидарности с ней. Показателен именной указ Павла от 28 июня 1798 г. о разжаловании и наказании городничего Пирха, одним из главных проступков которого было то, что он ходил во фраке и в круглой шляпе «и сею неблагопристойною одеждою ясно изображал развратное свое поведение». Неудавшаяся попытка Павла вывести из употребления в России слово гражданин также объясняется стремлением противопоставить манеры русского общества (в данном случае — речевые) манерам революционной Франции.

Любая особенность поведения может начать восприниматься как обязательное правило приличия, если становится признаком общественного положения человека. Евгений Онегин, как мы пом­ним, встает очень поздно. Но это вовсе не личная его черта, а почти непременная особенность распорядка дня франта того времени. Говоря о дне светского человека онегинской поры, советский литературовед и специалист в области теории и исто­рии культуры Ю. М. Лотман пишет: «Между тем право вставать как можно позже являлось своего рода признаком аристокра­тизма, отделявшим неслужащего дворянина не только от просто­народья или собратьев, тянущих фрунтовую лямку, но и от дере­венского помещика-хозяина. Мода вставать как можно позже восходила к французской аристократии «старого режима» и была занесена в Россию эмигрантами-роялистами. Парижские светские дамы предреволюционной поры гордились тем, что никогда не ви­дели солнца: просыпаясь на закате, они ложились в постель пе­ред восходом. День начинался с вечера и кончался в утренних су­мерках... Просыпаться позже, чем другие люди света, имело такое же значение, как являться на бал позже других» (Л о т-м а н Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Коммен­тарий. Л., 1980).

Для трудового человека спать до полудня — не достоинство, а позор.

Русскими крестьянами сложены пословицы: «Лежебоку и солн­це не в пору восходит», «Не пеняй на соседа, когда спишь до обеда».

Бодрый ритм жизни молодых хозяев советской страны — ра­бочих наших дней — поэтически выражен в строках из стихотво­рения Я. Смелякова «Проходная»:

В час предутренний под Москвой на заставе заиндевелой двери маленькой проходной открываются то и дело.

И спешат наперегонки через тот теремок дощатый строголицые пареньки, озабоченные девчата.

Одним из самых ярких признаков принадлежности к коллек­тиву являются особенности речи. Родной язык связывает нас со всеми, для кого он тоже родной. И неродные языки (ими мы овладеваем позже родного, изучая их специально) могут быть заметным социальным признаком. В прошлом веке умение свобод­но говорить по-французски было выражением аристократизма, французский язык нередко ценился не только как средство обще­ния, открывающее доступ к богатой западной культуре, но не в меньшей мере и как социальный признак, а в некоторых случаях его роль социального символа оказывалась самой главной. Отставной пехотный офицер Анучкин в пьесе Н. В. Гоголя «Женитьба» чрезвычайно обеспокоен тем, что невеста, возможно, не знает французского. Проверить свое предположение он не можег, гак как сам по-французски не говорит. Женщина же, с его точки зре­ния, должна владеть французским непременно: «А нет, нет. Жен­щина совсем другое дело. Нужно, чтобы она непременно знала, а без этого у ней и то, и это... (показывает жестами) — все уж бу­дет не то».

Сама русская речь различна. В ней отражается уровень образованности говорящего; она варьируется в зависимости от территории, так как существуют местные диалекты; у нее есть профессиональные и возрастные черты; она не вполне одинакова в устах мужчин и женщин; и все эти особенности могли иметь и часто сейчас имеют значение социальных символов.

В рассказе В. М. Шукшина «Сельские жители» есть такой эпизод. Сельский школьник под диктовку бабушки пишет те­леграмму.

Вечером составляли телеграмму в Москву. Шурка пи­сал, бабка диктовала.

— «Дорогой сынок Паша, если уж ты хочешь, что­
бы я приехала, то я, конечно, могу, хотя мне на ста­
рости лет...»

— Привет! — сказал Шурка.— Кто же так те­
леграммы пишет?

— А как надо, по-твоему?

— Приедем. Точка. Или так: приедем после Нового
года. Точка. Подпись: мама. Все.

Бабка даже обиделась.

— В шестой класс ходишь, Шурка, а понятия ника­
кого. Надо же умнеть помаленьку!

Шурка тоже обиделся.

Малограмотная бабушка Маланья телеграфным стилем не владеет. Не часто приходилось ей посылать и получать телеграм­мы. Совет знающего человека она учтет, но в подчеркнутой краткости предложенного Шуркой варианта ей не хватает обстоя­тельности и чудятся невежливая, неуважительная поспешность и обидная для сына резкость. Шурка же чувствует, что явиться на почту с телеграммой, какую диктует бабушка, значит, пока­зать себя человеком несовременным, неученым и деревенским, что, наверное, кажется ему особенно неприятным, поскольку те­леграмма идет в Москву. Недаром в письме дяде, как бы изви­няясь, он пишет: «Мы же все-таки сельские жители еще». Но ба­бушка настаивает:

— Пиши дальше: «Мне, конечно, боязно маленько,
но уж... ладно. Приедем после Нового года. Точка.

С Шуркой Он уж теперь большой стал. Ничего, послуш­ный парень...»

Шурка пропустил эти слова⁴ — насчет того, что он стал большой и послушный.

— «Мне с ним не так боязно будет. Пока до свида­
нья, сынок. Я сама об вас шибко...»

Шурка написал «жутко».

— «...соскучилась. Ребятишек твоих хоть посмотрю.
Точка. Мама».

Употреблять слово привет, как это делает Шурка, могут только молодые, и писатель явно рассчитывает на наше знание этой речевой приметы. Литературной речью Шурка, конечно, еще не овладел. Образование у него пока небольшое, хотя он и сей­час уже грамотнее бабушки. Просторечные слова боязно, ма­ленько Шурку еще не смущают, он и сам пишет охота Москву поглядеть, а вот диалектное слово шибко он не потерпел, за­менил. Правда, заменил не литературным, а распространенным в молодежном жаргоне словом жутко. Видно, показалось оно ему более выразительным.

Речь автора в этом рассказе В. Шукшина литературна, и на ее фоне хорошо выделяется своеобразие речи бабушки и Шурки. Языковые приметы горожан и негорожан, людей разной степени образованности, разного возраста, разных устремлений намеренно сталкиваются автором, и читатель четко различает за этими языковыми приметами социальные характеристики персонажей.

В разное время разные речевые особенности играют роль социальных признаков. Одной из примет высококультурного человека в начале нашего столетия было то, что в его речи слова, заимствованные из других языков, сохраняли в своем составе отдельные звуки языка-источника, например, носовые а, 6, звук 6 и другие. К. И. Чуковский писал об А. Блоке: «Слова, которые обрусели недавно, он произносил на иностранный манер: не мебель, но мэбль (meuble), не тротуар, но trottoir (последние две гласные он сливал в одну)». По поводу слова «тротуар» у Блока Чуковский добавляет: «И вводя это слово в стихи, считал его — по-французски—двусложным: «И сел бы прямо на тротуар». Слово «шлагбаум» было для него тоже двусложным».

Сегодня заимствованные слова в гораздо большей мере под­чиняются фонетическим законам русской речи, но особое значение социального символа за их произношением сохраняется: ошибка в заимствованном слове чаще всего оценивается как более грубая, чем подобная ошибка в словах исконно русских. На­пример, много писали и пишут о том, что в слове звонит ударение должно падать на конечный слог. Но какое отклонение от нормы вызовет большее осуждение: неверное произношение «звонит» или «магазин», «портфель» вместо правильного магазин, портфель? Ошибка в двух последних словах — это слова заим ствованные — осуждается обычно гораздо строже.

Один из важнейших признаков, по которому мы узнаем сегодня культурного человека,— это сдержанность и ритмичность его речи. Человек культурный не допускает резких колебаний громкости и высоты своего голоса. Понаблюдайте за тем, как говорят окружающие, и вы убедитесь в справедливости этого замечания.

Парольное значение имеет и молодежный жаргон. Это выраже­ние возрастной солидарности, средство подчеркивать единство своей группы, принадлежность к ней тех, кто общается с помощью жаргона. Например, школьники нередко употребляют такие сокращенные обозначения учебных предметов, как матика, ино, физра, литра 'литература', необщепринятые сокращения велик, маг, пласт 'граммофонная пластинка', свои названия людей, час­тей тела, особенностей поведения и т. д.

Московская восьмиклассница, очень симпатичная героиня рас­сказа Виктории Токаревой «Самый счастливый день», размышля­ет: «Машка Гвоздева безусловно попадет в интеллигенцию, по­тому что от ее мозгов гораздо больше пользы, чем от ее рук. А у меня ни рук, ни мозгов — один словарный запас. Это даже не литературные способности, просто я много знаю слов, потому что много читаю. Это у меня от папы. Но знать много слов совершенно не обязательно. Мальчишки в нашем классе вполне обходятся шестью словами: точняк, нормалёк, спокуха, не кисло, резко, структура момента. А Ленка Коновалова любую беседу поддерживает двумя предложениями: «Ну да, в общем-то...» и «Ну, в общем-то, конечно».

То, что у школьников появляются слова, отличающиеся от слов, которыми пользуются взрослые,— это вполне естественно. Однако едва ли стоит с готовностью подхватывать любое слово, которое употребляют сверстники, лишь потому, что оно не такое, как у взрослых. За яркостью, образностью жаргонного слова нередко стоит и пренебрежительное отношение к участникам общения (в том числе и к самим себе). Присмотритесь, например, к таким жаргонным названиям, как грабли, кегли, заготовки со значением 'руки', пачка, буханка, вывеска со значением 'лицо', варежка 'рот' и подобным. Кроме того, молодость вовсе не мешает человеку входить одновременно и в круг людей культурных, а у этого круга речевые приметы совсем другие. Целиком подчинить свою речь жаргону или хотя бы переходить на него во всех случаях общения со сверстниками, обходясь несколькими десятками слов,— это значит обеднить свою жизнь, резко ограни­чить сферу, в которой мы действуем как люди культурные

Вспомните своих одноклассников. Одинаково ли часто при­бегают они к помощи жаргона? Несомненно, одни — чаще, другие — реже. От чего это зависит? Кто из ньх и чем больше нравится вам? А как эти ребята к вам относятся?

Говоря о формах поведения, нельзя забывать о том, что многие из них — лишь внешние приметы положения человека в обществе, лишь внешние признаки его общественной роли. На­пример, хотя и существует молодежная мода, однако манера одеваться — не главное, по чему мы узнаем молодых людей. Это относится и к речевому поведению. А. М. Горький в течение всей своей жизни «окал», то есть сохранял элемент диалект­ного произношения, но это не мешало его современникам и не мешает нам с вами считать его одним из самых культурных представителей своей эпохи.

Привычку придавать внешним приметам главенствующее значение остроумно высмеял Антуан де Сент-Экзюпери, введя в «Маленького принца» великолепную «историю» открытия асте­роида:

У меня есть веские основания полагать, чго Ма­ленький принц прилетел с планетки, которая назы­вается астероид Б-612. Этот астероид был замечен в телескоп лишь один раз, в 1909 году, одним турецким астрономом.

Астроном доложил тогда о своем замечательном открытии на Международном астрономическом кон­грессе. Но ему никто не поверил, а все потому, что он был одет по-турецки. Уж такой народ эти взрослые! К счастью для репутации астероида Б-612, турецкий султан велел своим подданным под страхом смерти носить европейское платье. В 1920 году тот астроном снова доложил о своем открытии. На зтот раз он был одет по последней моде — и все с ним согласились.

Ни в коем случае не стоит путать признак с самим явлением, которому он принадлежит, тем более что пароль могут знать и осознанно применять «чужие».

Ситуации, в которых люди, используя определенную манеру поведения, выдают себя не за тех, кем на самом деле являются, довольно часты. Чем меньше у человека реальных оснований быть отнесенным к той или иной группе, тем важнее для него чисто внешние признаки и тем более самостоятельное значение он им придает. В 1836 г. в связи с постановкой гоголевского «Ревизора» о нем много писали, к некоторые критики порицали язык комедии как грубый, «простонародный». Так, негодование вызвало использование слова воняет во фразе Хлестакова: «Чай такой странный: воняет рыбой, а не чаем». В ответ на замечание, что такого и порядочный лакей не скажет, Вяземский писал: «Впрочем, критик, может быть, и прав; зо всяком случае мы спорить с ним не будем. Порядочный лакей, то есть что назы­вается un laquais endimanche, точно, может быть, постыдится сказать воняет, но порядочный человек, то есть благовоспитанный, смело скажет это слово и в гостиной, и перед дамами. Известно,

что люди высшего общества гораздо свободнее других в употреб­лении собственных слов; жеманство, чопорность, щепетность, оговорки — отличительные признаки людей, не живущих в хоро­шем обществе, но желающих корчить хорошее общество».

В это время работа над «Мертвыми душами» уже была начата. В 8-й главе I части «Мертвых душ» Н. В. Гоголь написал:

Еще нужно сказать, что дамы города N отлича­лись, подобно многим дамам петербургским, необыкно­венною осторожностию и приличием в словах и выра­жениях. Никогда не говорили они: «я высморка­лась», «я вспотела», «я плюнула», а говорили: «я об­легчила себе нос», «я обошлась посредством платка». Ни в коем случае нельзя было сказать: «этот стакан или эта тарелка воняет». И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо того: «этот стакан нехорошо ведет себя» или что-нибудь вроде этого. Чтоб еще более облагородить русский язык, половина почти слов была выброшена вовсе из разговора, и потому весьма часто было нужно прибегать к французскому языку, зато уж там, по-французски, другое дело: там позволялись такие слова, которые были гораздо пожестче упомянутых.

Итак, манеры поведения — важный социальный признак. Внимательный наблюдатель многое увидит за ними, многое узнает о человеке, которому они принадлежат. Но не будем отождествлять сущность человека с его манерами и постараемся сами не придавать этим внешним признакам большего значения, чем они заслуживают. Мы же не дамы города N!

ВЕЖЛИВОСТЬ

Широко известны слова Сервантеса: «Ничто не обходится нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость». В них подчеркивается огромная важность результата, достигнуто­го путем «простой» вежливости, без каких-либо чрезвычайных усилий. Вежливость — главный способ применения этикетных зна­ков. Но какой именно? Попробуем разобраться в этом, идя от противного, от представления о том, что считается невежливым.

Старинный обычай предписывал членам ингушской семьи (данный факт сообщил нам фольклорист А. О. Мальсагов) при движении по дороге располагаться в определенном порядке. В центре первой линии находился глава семьи, справа и слева от него — родственники в порядке убывающей значимости, при­чем место справа оценивалось выше, чем место слева. Первен­ство, то есть относительная важность роли, четко определялось обычаем, по которому, например, кровный родственник имел пре­имущество перед родственником по свойству, а лица одной степени

родства оценивались в основном по возрасту, поэтому группа из пяти родных братьев строилась бы так:

Первым номером обозначен здесь старший брат, соответственно пятым номером — младший. Любой человек, встретивший процес­сию, если ему были известны особенности национального этикета, легко, даже не будучи знаком со всеми членами семьи, определял по их положению относительную важность каждого и знал, в каком порядке следует приветствовать членов процессии.

Что было бы в данном случае нарушением вежливости? Нарушением вежливости со стороны участника процессии по от­ношению к другим ее участникам было бы стремление занять место более высокого ранга, чем ему положено, например попытка третьего номера занять место второго, оттеснив его на более низкую ступень. Со стороны встречного невежливым было бы приветствовать членов семьи не в том порядке, который соответ­ствует общим представлениям о первенстве и отражен в струк­туре процессии. Недопустимо вначале обменяться рукопожа­тием с младшим братом и лишь затем — со старшим. Наконец, с обеих сторон было бы невежливым выбрать такую форму при­ветствия, которая отводила бы приветствуемому менее высокую роль, чем та, на которую он может претендовать.

Значит, невежливым обычно является то этикетное действие, которое отводит адресату роль ниже, чем положено ему в соответствии с принятой в данном обществе системой ценностей. Тогда вежливым этикетным действием можно назвать то, которое отводит адресату место (роль) не ниже, чем положено ему в соответствии с принятыми в данном обществе представлениями.

Что такое «не ниже»? Это может быть как раз тем самым местом, на которое рассчитывает или вправе рассчитывать адресат, но, кроме того, это и различные ступени выше его. Все они находятся «не ниже» положенного, все они — в зоне вежли­вости. Точно так же признак «ниже» имеет свою градацию. Иначе говоря, у вежливости и невежливости есть многочислен­ные степени и оттенки. В русском языке они обозначаются таки­ми словами, как вежливо, невежливо, корректно, учтиво, галант­но, заносчиво, высокомерно, грубо, спесиво, манерно, церемонно и т. д.

Слово галантный в одном из словарей современного русского языка поясняется так: «изысканно вежливый и любезный по отношению к женщинам». Не просто вежливость, а изыскан­ность, то есть особая утонченность форм этикета; любезность или внимание и готовность помочь, оказать услугу, и, наконец, выделение женщины как особо уважаемого адресата — вот своеобразные оттенки того, что принято называть галантностью. У поведения корректного свои черты. Человек корректный, как определяется в том же словаре, «ведет себя в полном соответ­ствии с существующими правилами поведения». В полном

соответствии! Корректное поведение не просто правильно от­ражает распределение ролей, но отражает его пунктуально правильно, и потому оно сдержанно. Это тоже вежливо, вежливо... и только. Человек корректный не обидит Золушки, но в его глазах ей никогда не увидеть себя принцессой. Зато в зеркале галантности это возможно. Значит, галантность льстит? Ни­сколько. Просто она доброжелательна и умеет дарить; ведь в отношениях между людьми есть что-то такое, что иногда появляет­ся лишь после того, как его уже заметили. Утонченная вежли­вость способна их замечать.

А вот высокомерие, спесивость, чванство почти слепы. Соб­ственное место представляется их немощному зрению находя­щимся так высоко, что с этой воображаемой высоты чужие роли едва различимы. Немногим лучше манерное самоуничижение и церемонность. Вспомним классическую в этом отношении сцену беседы Манилова с Чичиковым:

—...Случай доставил мне счастие, можно сказать
образцовое, говорить с вами и наслаждаться прият­
ным вашим разговором...

— Помилуйте, что же за приятный разговор? Нич­
тожный человек, и больше ничего,— отвечал Чичиков.

— О! Павел Иванович, позвольте мне быть от­
кровенным: я бы с радостью отдал половину всего
моего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств,
которые имеете вы!

— Напротив, я бы почел с своей стороны за вели­
чайшее...

Это уже, конечно, не столько вежливость, сколько та церемон­ность, о которой в одной старинной книге говорится: «Себя в почтении содержать — изрядно, но оберцеремониймейстером

прослыть — весьма смешно и бесчестно. Мудрые советуют, чтоб вместо церемонии какую др>гуго добродетель иметь».

Если бы нам удалось заглянуть «по ту сторону» вежливости, мы, несомненно, прочли бы «на обороте»: достоинство. Потому что место, роль, на которые претендует человек, то есть его представление о ценности собственной личности в обществе,— это и есть достоинство. На достоинство человека, на то, чтобы не унизить, не оскорбить его, ориентируется вежливость.

Конечно, в каждом типе общества достоинство определяется по-своему. В обществах, основанных на угнетении одних классов другими, угнетенным отказывают в достоинстве. Они получают его лишь в борьбе за свободу, независимость, равноправие. В обществе буржуазном достоинство человека в значительной мере определяется его достатком, имущественным положением. И только социалистическое общество, подлинно свободное от социального неравенства, дает каждому своему члену равное право на достоинство. Превратит ли он это право в действитель­ное достоинство, зависит от многого и прежде всего — от личных моральных качеств человека, от того, на что направлены его действия в обществе, насколько все его поведение соответствует принятому в обществе представлению о достойном. Поэтому достоинство нельзя получить, как подарок в день рождения, его нужно утверждать самому.

А В ЯЗЫКЕ — ПО-ДРУГОМУ

О чем можно рассказать с помощью слов? Решительно обо всем. Нет в мире таких явлений, которые были бы нам извест­ны и о которых в то же время нельзя было бы поведать на язы­ке. Более того: стоит только появиться в поле зрения челове­чества чему-то совершенно новому, дотоле неизвестному, как язык тут же предоставит нам возможность обсуждать и это явление.

Следовательно, и то, что обозначается несловесными этикет­ными знаками, может быть передано словами? Пожалуй. Мы уже знаем, что этикет — одно из средств общения. Чем же отличаются знаки этикета от слов языка?

Вспомним хотя бы дневник Печорина. Он весь посвящен отношениям с людьми. Отношения прошлые и настоящие, отношения будущие, безусловные и возможные лишь при неко­торых условиях, отношения предчувствуемые, желаемые, плани­руемые, предполагаемые, устанавливаемые, прерываемые... Эти отношения то прямо называются в речи, то обрисовываются через связанные с ними человеческие действия, мимику, позы, то передаются сложными ассоциациями с чертами окружающего мира, то выражаются описанием этикетного поведения, посколь­ку этикет и его использование могут так же входить в содержа-

ние речи, как и все остальное, что только способен осознавать человек. Вот характерный отрывок из «Героя нашего времени»:

Вчера я встретил ее в магазине Челахова; она торговала чудесный персидский ковер. Княжна упра­шивала свою маменьку не скупиться: этот ковер так украсил бы ее кабинет!.. Я дал сорок рублей лишних и перекупил его; за, это я был вознагражден взглядом, где блистало самое восхитительное бешенство. Около обеда я велел нарочно провести мимо ее окон мою черкес­скую лошадь, покрытую этим ковром. Вернер был у них в это время и говорил мне, что эффект этой сцены был самый драматический. Княжна хочет проповедо­вать против меня ополчение; я даже заметил, что уж два адъютанта при ней со мною очень сухо кланяют­ся, однако всякий день у меня обедают.

Разнообразные и сложные человеческие отношения, которые отразились в этих нескольких предложениях, конечно, далеко выходят за рамки того, что обычно бывает передано этикет­ными знаками.

С помощью речи нетрудно сообщить обо всем, о чем инфор­мируют несловесные знаки этикета (границы коллектива и рас­пределение в нем ролей), и о многом ином, чего этикетными знаками никак не передать. И дело не столько в том, что этикет как средство общения «слабее» человеческой речи, сколько в том, что у них разная направленность. Этикет приспособлен для облегчения ориентации в коллективе, и его знаками отме­чаются не все, а лишь обобщенные отношения, о которых мы уже говорили. Если речь может представлять отношения во всей их сложности и конкретности, отмечая случайное наряду с сущест­венным, мимолетное вместе с устойчивым, то этикет расставляет лишь главные вехи. Но и это делается на языке этикета не так, как на языке слов.

Например, может показаться, что фразе Печорина Мы встре­тились старыми приятелями (речь идет о встрече с Грушниц-ким) довольно легко найти точное соответствие в этикете, достаточно лишь выбрать один из знаков фамильярности. У Лермонтова как будто даже и упомянут такой знак:

— Печорин! Давно ли здесь? Оборачиваюсь: Грушницкий! Мы обнялись.

Точно ли соответствуют объятия фразе Мы встретились старыми приятелями? Нет, какой бы простой ни казалась эта фраза в сравнении с приведенным выше отрывком, главные различия между речевыми сообщениями и сообщениями с по­мощью знаков этикета сохраняются и здесь. Попробуем пре­небречь тем, что обняться при встрече могут или должны не только старые приятели (специального знака для отношений

«старых приятелей» в системе этикета нет: «объятия» явно шире по значению), отвлечемся, таким образом, от отмеченных уже различий между речью и этикетом в степени конкретности. Попробуем даже упростить фразу. Придадим ей вид: Мы старые приятели. Все равно между содержанием объятий и фразы Мы старые приятели поставить знак равенства нельзя.

Во-первых, речи свойственно грамматическое в р е-м я. Это значит, что речь представляет отношения либо как одновременные акту говорения, то есть существующие в тот же момент, либо как предшествовавшие ему, либо как такие, которые последуют за ним. Момент речи служит лишь точкой отсчета. Можно сказать: Мы были старыми приятелями, Мы старые приятели, Мы будем старыми приятелями. Сказать можно, но можно ли так обняться, чтобы было ясно, что наши объятия относятся только к прошлому или будущему, а в на­стоящее время между нами дружеских отношений нет? Видимо, нельзя. Время у несловесных этикетных посланий одно: сейчас. Это не грамматическое, а реальное время той ситуации общения, в которой употреблен этикетный знак.

Во-вторых, в речи не только сообщается, что «мы старые прия­тели», но и указывается, чье это мнение. Сравните:

Мы старые приятели. Мысль принад-

Я знаю, что мы старые приятели. лежит мне, го-

По-моему, мы старые приятели. верящему.

И т. д.

Ему кажется, что мы старые приятели. Это чужое мне-
По-твоему, мы старые приятели. ние, не мое.

Считается, что мы старые приятели.

И т. д.

 

Следовательно, мои слова могут содержать ссылку на чужое мнение и передавать его. Этикет же и такой возможности, по-видимому, не имеет.

Заменим в интересующей нас фразе «мы» на «они»: Они старые приятели. Ситуация осталась та же, но изменилась точ­ка зрения, с которой ситуация описывается. Теперь о ней говорит не участник, а посторонний. Человек выражает мнение об от­ношениях, в которые сам не вступает. Возможно ли такое в этикете? И этого передать знаками этикета, конечно, невозмож­но. Этикет выражает только наше представление о ситуации, которая образована нашими отношениями с партнерами.

В-третьих, речь позволяет рассматривать все элементы си­туации отдельно, так как каждый участник ситуации, каждое действие, каждое обстоятельство, каждое отношение или отдель­ные группы этих элементов могут быть обозначены словами (я, Грушницкий, княжна, удъютанты, мы, ты, они встречаться, кланяться, быть старыми приятелями и т. д.).

В отличие от сообщений речевых, сообщения, сделанные «на языке этикета», передают ситуацию нерасчлененно, в целом, не выделяя и специально не обозначая отдельных ее состав­ляющих.

И то, что содержание этикетных посланий нерасчлененно и тесно связано с ситуацией, лишает возможности передавать с помощью этикета мысли, даже мысли о границах коллектива и распределении в нем ролей. Этикет не выражает понятий, не называет ситуаций, но, выражая человеческие отношения, пере­дает и наши представления о них.

Среди предложений выделяют вопросительные, невопроси­тельные, повествовательные, побудительные. Теперь нам уже понятно, что и это к этикету не относится. Различие между этикетом и языком слишком велико.

Однако мы говорили о том, что у этикета и речи есть об­щие единицы. Обратимся к этим единицам.

ЗДРАВСТВУЙТЕ!

Присмотримся повнимательнее к таким высказываниям, как «Спасибо», «Пожалуйста», «Будьте здоровы», «Добрый ве­чер» и подобным. К чему они ближе по своим свойствам: к обычной речи или к этикету?

Во-первых, эти высказывания неотделимы от той ситуа­ции общения, в которой их используют. С помощью обычно построенной речи можно сообщить, что кто-то кого-то благо­дарил, благодарит, будет благодарить или благодарил бы при некоторых условиях. Можно выразить и соответствующее по­буждение, прибегнуть к форме вопроса, отрицания. Выраже­ние же «Спасибо!» не имеет грамматического наклонения, время, лица, числа. Нет смысла говорить о нем как о вопро­сительном или невопросительном, повествовательном, победитель-ном. Оно непосредственно выражает отношения благодарности, которые связывают в момент речи меня (говорящее) и того, к кому обращена речь. В этом смысле кет существенной разницы между «Спасибо!», рукопожатием или любым другим несловес­ным знаком благодарности.

Во-вторых, значение этих устойчивых выражений (формул) нерасчлененно; как правило, в них нет отдельных значимых час­тей к они выражают цельнее представление о ситуации. Если в ответ на свое «Доброе утро!» услышим: «.Не такое уж оно сегодня доброе», то это не более чем каламбур, потому что наше приветствие вовсе не означает, что утро — хорошее и что сейчас хорошее утро. Просто утром принято отмечать нача ло общения, особенно со знакомыми, этим устойчивым выра­жением, которое можно было бы заменить в отдельных случаях и неречевым знаком, например поклоном.

Наконец, как и несловесные знаки этикета, «Спасибо!>, «Доб­рое утро!», «Здравствуйте!» и подобные формулы вежливости мыс­лей, конечно, не выражают.

Значит, формулы вежливости — типичные этикетные знаки. Но своей звуковой материей, тем, как организована их форма, они подобны обычным o.qbpm. Формулы вежливости порожден! речью и не порывают с ней, хотя и играют в обшеьии ту же роль, что и этикет. А у некоторых из них, например у тради ционных поздравлений, устойчивым (формулой) оказывается вообще только сам скелет выражения, а конкретное наполне­ние его словами может достаточно свободно меняться Так, форму -ле «предлог с + название события в т верительном падеже» соот­ветствуют фразы: С успехом! С днем рождения! С новосельем" С праздником! С Новым годом! и многие, многие другие. Эти выражения полностью в форму ты еще не превратились

Одни из самых употребительных формул вежливости — фор мулы приветствия.

Когда встречают знакомых, им говосят «Здравствуйте!» ил» «Привет!», иногда — «Приветствую Вас!>. И конечно, никогда не соединяют разные приветствр!Ч в десте типа «Приветствую Вас, здорово!» или «Мое почтение, привет!». Это было бы со вершенно невозможно, потому что каждая формула приветствия имеет свое собственное употребление, выражает особые отно­шения, связана с определенной ситуацией.

Так, формула «П