ЗНАКОМИМСЯ С ОБРАЩЕНИЯМИ

В «Горе от ума» (А. С. Грибоедов) Скалозуб говорит:

В тринадцатом году мы отличились с братом В тридцатом егерском, а после в сорок пятом.

Нетрудно определить, кого называют словом брат. Брат — сын тех же родителей, двоюродный брат — сын дяди или тети.

А кому адресуется обращение брат? Ответить на этот вопрос труднее. Фамусов обращается так и к Чацкому («Здорово, друг, здорово, брат, здорово»), и к Молчалину («Что за оказия! Молча-лин, ты, брат?»). «Братом» оказывается Чацкий и Платону Ми­хайловичу («Здорово, Чацкий, брат!»). Вообще так обращаются к родственникам и не к родственникам, к мужчинам и к женщи­нам. Бывает, что взрослый адресуется так к малышу. «Ну теперь, брат, держись!,» — предупреждаем мы иногда и самих себя. Словом брат можно обратиться и не к человеку. В известном рас­сказе А. П. Чехова новый хозяин говорит Каштанке: «Без имени, брат, нельзя».

Получается, что ни возраст, ни пол, ни степень родства, ни социальное положение и вообще никакие собственные признаки того, кому направлена речь, словом брат в роли обращения не выражаются. Этим обращением мы вовсе не называем адресата ре­чи, а только выражаем свое фамильярное отношение к нему. При­чем именно свое отношение: говоря Молчалину «брат», Фаму­сов, конечно, не допускает и мысли, что его секретарь так же обра­тится к нему.

Обращения гражданин и гражданка указывают на пол адре­сата, но никаких других его признаков не сообщают, и главное в них — тоже выражение отношений. Но в отличие от обращения брат они выражают отношения сугубо официальные. Проведите

небольшой эксперимент. Пусть несколько взрослых (чем больше, тем лучше) каждый в отдельности решат следующую задачу: на улице кто-то окликнул вас: «Гражданин!» Кто бы это мог быть?

Можно не сомневаться в том, что большинство опрошенных дадут один и тот же ответ: милиционер. Ответ вполне естествен­ный. Мы с вами на улице случайные прохожие, а для милиционера улица — его служебный пост, он здесь не частное лицо, а предста­витель государства, отсюда и официальность его речи; поэтому прозвучавшее на улице обращение гражданин и ожидается прежде всего от него, хотя этим официальным обращением пользуются, конечно, и другие.

А обращение товарищ? И оно никого точно не называет. Так же, как брат и гражданин, товарищ — обращение взрослых друг к другу, но, кто эти взрослые, сказать нельзя. Ясно лишь, в какие они вступают отношения. Обращение товарищ не Фамильярно, как браг, но и не столь официально, как гражданин. Сегодня оно почти нейтрально и, конечно, вежливо.

Итак, главное в обращениях брат, гражданин, товарищ — это выражаемый ими тон общения, тип отношений. Но есть обра­щения и другого характера: сосед, няня, водитель, дежурный, доктор, пешеходы, пионеры и школьники, капитан, Иван Ивано­вич, Тимофеевна и т. п. Эти слова-обращения помогают точно адресовать речь, они прежде всего указывают признаки того, к кому речь обращена, хотя отношения между общающимися они тоже выражают. К одному и тому же человеку могут обратиться: Коля, Коленька, Колька, Николай, Петрович, Николай Петрович, Иванов, сосед, доктор, папа, папочка, папуля, сынок мой, сыно­чек, сынуля и т. д. В этих обращениях отражаются такие собствен­ные признаки адресата, как его имя, отчество, фамилия, про­фессия, то, что у него есть дети, родители и т. д. Вместе с тем об­ращения этого типа несут этикетную информацию, поэтому они выступают в многочисленных вариантах и выбор каждого из них соответствует определенному типу отношений между гово­рящими.

В школьном учебнике об обращении говорится: «Обращение — это слово (или сочетание слов), называющее того, к кому обраща­ются с речью». Это, конечно, верно, но относится, как мы теперь видим, не ко всем обращениям: к обращениям доктор, водитель, няня и подобным относится, а к обращениям голубчик, браток и подобным — нет. Если к кому-то обратились водитель, мне уже известно хотя бы занятие этого человека. Но что можно сказать о том, к кому адресовались словом голубчик? О нем самом — почти ничего. Например, Николенька Иртекьев обращается так к своей маме: «Полно! и не говори этого, голубчик мой, душечка моя!» Адресат этим обращением не назван, выражены лишь отношение к нему и призыв общаться.

В повести А. Гайдара «Тимур и его команда» Тимур встре­чается с хулиганом Квакиным:

Квакин остановился.

— Здорово, комиссар! — склонив голову набок, не-

громко сказал он.— Куда так торопишься?

— Здорово, атаман! — в тон ему ответил Тимур.— К тебе навстречу.

Обращения комиссар, атаман многое говорят читателю — и о характерах героев, и об их отношениях.

В нашей речи обращения используются для нескольких целей. Во-первых, они выделяют адресата речи, и это очень важное их применение. Ведь речи, никому не адресованной, не бывает, и ука­зывать адресата речи просто необходимо. Во-вторых, обращения имеют этикетное значение. Они предлагают адресатам общаться в определенном тоне, соблюдая определенные отношения: отноше­ния людей близких или далеких, равных или неравных, отноше­ния дружеские, фамильярные, почтительные и т. д. Обращения типа брат (когда оно не обозначает брата) нужны нам главным образом для того, чтобы регулировать отношения с теми, к кому мы адресуемся. Поэтому если им нужно дать специальное назва­ние, то, наверное, подойдет слово регулятив. Брат — обра-щение-регулятив, браток, голубчик — тоже. У обращений типа няня, водитель и подобных главная задача иная — обозначить адресата речи. Давайте назовем их обращениям и-и н д е к-с а м и.

Обращений-индексов очень много: мальчик, девочка, дежур­ный, пионеры, школьники, строители и т. д. Любое название, при­мененное для обозначения адресата,— индекс.

Обращений-регулятивов, конечно, гораздо меньше, потому что они приспособлены выражать только типичные, часто повто­ряющиеся отношения между людьми. Некоторые из регулятивов вообще почти никогда не используются как именования. Напри­мер, слова дружище, старина, браток, голубчик выступают обычно лишь в роли обращений. Другие регулятивы внешне совпадают с именованиями, но четко отграничены от них по содержанию: регулятив брат вовсе не предполагает, что адресат — наш брат, точно также словом товарищ мы обращаемся не обязательно к своим друзьям.

В народной речи Ярославской области встречается регулятив матушка. Так обращаются не к матери, не к свекрови или теще, а к любой женщине и даже к любому мужчине для выражения об­щей доброжелательности (звучит он и тогда, когда говорят с жи­вотными). «Что ты все записываешь, матушка?» — спрашивала автора этих строк старушка, с которой он долго беседовал в одной из деревушек под Рыбинском. Она сидела у крыльца своего до­ма и следила за игравшим на траве внуком. «Не бегай, не бегай так, матушка!» — то и дело остерегала она его.

Если бы обращения нужны были нам только для того, чтобы было ясно, с кем мы говорим или кому пишем, в каждом тексте достаточно было бы всего одного обращения. Но мы должны еще выражать свое отношение к адресату текста, напоминать ему об этом отношении в наиболее важные моменты речи, подчеркивать то одну, то другую сторону этих отношений. Поэтому в речи, адресат которой остается неизменным, встречается не обязатель­но одно обращение. Например, редкое письмо, кроме официаль­ного или полуофициального, не включает в себя нескольких обра­щений. Чем разнообразнее содержание письма, чем оно эмоцио­нальнее, тем чаще встречаются в его тексте обращения. Можно даже сказать, в каких именно частях письма их появление наи­более вероятно: в тех, что теснее всего связаны с адресатом и адресантом, то есть в частях, этикетно наиболее важных, и, кроме того, в местах самых значительных, во фразах, содержащих вопросы, просьбы, пожелания, предложения.

Вот фрагмент письма, написанного 26 мая 1931 г. замеча­тельным советским писателем Николаем Островским. Островский пишет одному из своих ближайших друзей, регулярная переписка с которым не прерывалась много лет,— Петру Николаевичу Но­викову:

...Я, Петушок, весь заполнен порывом написать до конца свою «Как закалялась сталь». Но столько трудностей в этой сизифовой работе — некому писать под мою диктовку. Это меня прямо мучит, но я упрям, как буйвол. Я начал людей оценивать лишь по тому, можно ли их использовать для технической помощи. Пишу и сам!!! По ночам пишу наслепую, когда все спят и не мешают своей болтовней. Сволочь природа взяла глаза, а они именно теперь так мне нужны... Удастся ли прислать тебе и моим харьковским друзь­ям некоторые отрывки из написанного? Эх, если бы жили вместе, как было бы хорошо! Светлее было бы в родной среде. Петя, ответь, дружок: что, если бы мне понадобилось перепечатать с рукописи листов десять на пишущей машинке, мог бы ты этот отрывок перепечатать, или это волынка трудная? Редакция тре­бует два-три отрывка для оценки... Ты хочешь сказать, что я тебя хочу эксплуатировать, но, Петушок, ты же можешь меня к черту послать, от этого наша дружба не ослабнет ничуть.

Жму твою лапу и ручонку Тамары.

Коля Островский.

13 января 1936 г. Письмо матери, О. О. Островской:

Милая голубка, матушка!

Крепко тебя обнимаю и целую, мою старенькую приятельницу

Ты должна мне написать подробно обо всем, что у вас там делается. Я работаю. Завтра будет закон­чена седьмая глава, шестую я пропустил.

Выполни все мои поручения насчет ликвидации старого барахла-рухляди, которая только загромождает ваше жилище.

Помни, матушка, мой призыв к тебе: не поды­май тяжелых вещей, не берись за изнурительную ра­боту. Помни, что у тебя разгромленное сердце. Займись лечением всерьез. Все, что нужно для этого, я сделаю.

Береги себя, родная, чтобы, когда мы приедем, ты была здорова, жизнерадостна.

Напиши о здоровье отца и вообще, как вы там жи­вете. Мы здесь пока все здоровы, а это самое главное.

Крепко жму твою руку и обнимаю тебя.

Коля.

Оба письма эмоциональны, содержат просьбы, вопросы, пожелания, и в каждом из них несколько обращений, рас­положенных именно в тех частях, о которых мы только что го­ворили.

Вместе с тем для современной русской речи нельзя сфор­мулировать правила о том, где в тексте непременно должны стоять обращения, где их не может не быть. Объясняется это многими причинами, и некоторые из них нетрудно понять.

Во-первых, каждый письменный или устный текст организо­ван как целое. У его создателя есть определенная цель, которой он старается достичь своей речью. Для многих видов текста выработались типичные формы начала и конца, определенные приемы построения главной его части. Так, школьное сочинение на литературную тему обычно начинается вступлением, в кото­ром вводится тема сочинения, показывается, чем интересна она автору, почему из нескольких тем выбрана именно эта; нередко во вступлении объясняется, какая из разных сторон темы будет раскрыта. Автор сочинения напоминает во вступлении читателю те важнейшие факты, которые помогут понять основное содержание сочинения, вызовут к нему интерес, как-то настроят читателя. Хорошее сочинение всегда своеобразно, не повторяет учебник или другие школьные сочинения даже на ту же тему. Но при всех индивидуальных особенностях хорошего сочинения оно подчи­няется законам этого жанра, законам построения школьного сочи­нения вообще, и, читая его, можно понять, что перед нами школь­ное сочинение, а не что-то другое. Цельность построения текстов позволяет учиться их созданию. Можно научиться писать письма, сочинения, деловые бумаги, правильно строить устное выступление на собрании, доклад в научном кружке и т. д. Внутри цельного тек­ста существуют многочисленные связи, смысловые и формальные, скрепляющие его. Это позволяет находить в текстах лишние или разрушающие его элементы, замечать недостающие, позволяет работать над текстом. Но нормальный текст обладает и единством адресации, то есть весь целиком и каждой своей частью напразлен одному и тому же адресату. Неважно, кто этот адресат. Он может совпадать с создателем текста (заметки в записной книжке обычно адресуются самому себе), может быть конкрет­ным лицом, как в приведенных письмах Н. Островского, может быть собирательным адресатом типа адресата «Пионерской прав­ды» или «Комсомольской правды» и т. д. Существенно лишь то, что текст адресуется в целом. Итак, текст — нечто цельное и адресуется он целиком одному адресату. Какое же место в связи с этим должно занимать в тексте обращение?

Используем сравнение. Вот перед нами разостлан платок. Он похож на текст тем, что обладает цельностью и формой: у него есть середина и края, центр и периферия. Как можно этот платок поднять? По-видимому, самыми разными способами. Мож­но потянуть его за один из концов, можно подхватить его в центре или в любой другой точке, все равно поднимется весь платок, поскольку его части связаны. Правда, в каждом случае платок будет принимать разные формы, но и текст в зависимости от того, где помещено в нем обращение, будет несколько по-ино­му выглядеть, по-иному восприниматься. Главное же — где бы ни поместили мы обращение, оно адресует весь текст, если он действительно представляет собой единство.

Но сходство текста с платком, конечно, неполное. Начало и конец определяются у платка условно, а в тексте свободно менять направление, в котором мы его произносим или читаем, не удается. Бывают тексты без выделяющегося смыслового центра и тексты, у которых отдельные части явно неравноправны в смысловом отношении. Поэтому нам вовсе не все равно, где на­ходится указывающее на адресата обращение: лучше, если в на­чале текста, чем в конце; лучше — в наиболее важной его части, чем в малосущественной; можно в одном месте, но можно и в нескольких: ведь и платок мы поднимаем иногда за несколько точек сразу. Обращения-регулятивы явно тяготеют к тем местам текста, где речь идет о нас или об адресате. Таким образом, цельность текста позволяет размещать обращения достаточно сво­бодно, а его организованность, устроенность, неоднородность налагают на размещение обращений свои ограничения. Вот пер­вая причина того, что для многих типов современных русских текстов нельзя сформулировать не знающие исключений правила, как располагать обращения.

Во-вторых, недо помнить о том, что обращение — не единст­венный способ адресовать текст и не единственный способ вы­разить отношение к адресату. Так, говорящий может дотронуть­ся до адресата, подойти к нему поближе, заглянуть ему в лицо, посмотреть в глаза, и все эти действия даже без обращений хорошо покажут, кто адресат речи. Само содержание текста во многих случаях достаточно четко выделяет адресатов, и обра­щение к ним оказывается необязательным. К вокзальным объяв­лениям о прибытии и отходе поездов не нужно присоединять обращений именно по этой причине. Нередко обращение заме­няется специальным текстом, показывающим направленность речи. Такими текстами являются, например, аннотации, поме­щаемые в книгах. Аннотация кратко определяет содержание книги и обычно сообщает, на кого книга рассчитана. В анно­тации к этой книге (или в специальном подзаголовке) будет сказано: для учащихся VII—VIII классов. И, конечно, вы не забыли, как много существует средств этикетной модуляции речи. Обращение — лишь одно из них, хотя и очень важное. Значит, даже там, где обращение может стоять, где появление его весьма вероятно, мы не всегда его используем.

Многое зависит и от культурной традиции. Современное пись­мо почти всегда начинается с обращения. Древнейшие же из дошедших до нас частных посланий, писанных на Руси, строились по-другому. Вначале сообщалось, от кого письмо и кому. Обра­щения в зачине письма не было, именования отправителя и полу­чателя входили в формулу начального приветствия «Поклон от... ко...». Эта традиция держалась в России долго, до XVIII в.

Вот полный текст одного из писем на бересте (письмо найде­но в Новгороде, датируется предположительно XV в.):

Поклонъ от Михаили к осподину своему Тимофию. Земля готова, надобе семяна. Пришли, осподине, це-ловекъ спроста, а мы не смиемъ имать ржи безъ твоего слова.

Имать — по-древнерусски «брать». Исследователи разделили текст на слова и предложения, расставили в нем современные знаки препинания, выделили собственные имена прописными бук­вами, и теперь смысл послания Михаила к его господину поня­тен: приказчик сообщает, что земля готова к посеву, требуется разрешение феодала, чтобы взять семена. Письмо начато тради­ционной формулой без обращения. В середине письма обращение есть: осподине. Обратите внимание, где оно стоит в предложе­нии с просьбой, в котором упоминаются сам господин и его действия («пришли»)

В древнерусском языке, как и во многих других языках, обращение-существительное ставилось в специальной форме, в так называемом звательном падеже. В письме Михаила осподине — звательный падеж слова осподин. Надобности повторять в тексте, кому адресовано послание, здесь не было, но нельзя было не подчеркнуть своей зависимости от господина при его упомина­нии. Слово осподине и употреблено в этикетных целях, это обращение-регул ятив.

Обращения-индексы сами по себе не являются вежливыми или невежливыми. Их этикетная информация минимальна, и восприя­тие их зависит в основном от ситуации, в которой они исполь­зованы. Так, индекс Дежурный\ в некоторых специальных усло­виях, например в условиях классных занятий в школе, может быть приемлем. Такое же обращение постороннего к человеку с повязкой дежурного — грубовато. Телефонистки междугородных линий обращаются друг к другу Дежурненькая, добавляя к индек­су уменьшительно-ласкательный суффикс и делая таким образом речь более вежливой. Есть и другое средство этикетного изме­нения индексов: к ним присоединяют регулятивы Товарищ дежур­ный! Дорогой Иван Иванович! Милый Петя! Гражданин Петров! и т. п. Часто одновременно применяют несколько способов мо­дуляции: Дорогой мой Коленька (регулятивы и экспрессивный суффикс). Использован здесь и еще один прием: из всего состава имени (имя, отчество и фамилия) выбрано только личное имя.

Особенность русского языка в именовании людей заключает­ся в том, что имя состоит из нескольких компонентов. Окликая знакомого, мы можем обратиться к нему с помощью полного личного имени (Николай), уменьшительного имени, или полуимени (Коля), посредством имени и отчества или только фамилии, изредка — по имени и фамилии. Выбор имеет этикетный смысл, выражает отношение к адресату.

В прошлом обращение по имени или имени и отчеству зави­село в основном от принадлежности к господам или «людям», возраст имел меньшее значение. В повести Н. Г. Гарина-Ми­хайловского «Детство Темы», которую все вы, конечнр, читали, горничная Таня к восьмилетнему сыну генерала обращается по имени и отчеству: Артемий Николаевич. Это было нормой. Темина мама сама зовет его Темой, но, говоря о нем с прислугой, тоже называет сына Артемием Николаевичем: для прислуги он только Артемий Николаевич:

— Купаться будут все: сначала барышни, а потом
Артемий Николаевич. Ванну на двадцать два градуса.
Ступай!

Но тут же мать снова позвала Таню и прибавила:

— Таня, перед тем как поведешь Артемия Нико­
лаевича, убавь в ванной свет в лампе так, чтобы был
полумрак.

Сегодня молодые люди до начала самостоятельной жизни обращаются друг к другу только по имени. В обстановке неофи­циальной такое обращение принято и у людей более взрослых. Взрослые 30—40 лет при знакомстве нередко сразу начинают звать друг друга по имени, а если они давние близкие знакомые, то обращение по имени может сохраниться у них на в<:ю жизнь. Замечено, что возрастная граница обращения по имени постепен­но поднимается в каше время все выше. Советский языковед Е. А. Земская пишет: «До революции было принято называть студентов по имени и отчеству. В 40-е гг. б Московском уийвер-ситете некоторые преподаватели называли студентов по имени и отчеству. В 70-е гг. лишь иногда преподаватели обращаются к студентам по имени и отчеству. Как дравило, преподаватель па зывает студента по имени (или по фамилии) и на Вы, редко — по фамилии с добавлением слова товарищ».

Все учащиеся, в том числе, конечно, и школьники, обраща­ются к преподавателям по имени и отчеству. Вообще, по имени и отчеству обращаемся мы обычно ко всем, с кем общаемся на Вы, но бывают и отдельные отступления от этого правила. Слож­ность состава русского имени создает трудности при выборе отдельных его частей для обращения. Е. А Земская показы­вает это так:

Представим, что у нас есть знакомый Николай

Николаевич Васильев. Ему сорок лет. Он инженер. Кто и как его называет?

Жена зовет его Коля (уменьшительное от Нико­лай), так же зовут его родители, братья, сестры, другие родственники и друзья. Дети зовут его папа, а иногда шутливо — папа Коля.

Племянник и племянница — дядя Коля, так же зо­вут дети его друзей. Но те из них, кто постарше, называют его по имени и отчеству: Николай Нико­лаевич!

На работе сослуживцы и начальник зовут его Ни-

колай Николаевич, а те, кто знаком с ним много лет,—

Коля или Николай, некоторые из них, но не все обра­щаются к нему на ты; на собрании — товарищ Ва-сильев! Когда он учился в школе, к нему обращались Васильев! или Коля Васильев!. В деревне, где он про­вел детство, знакомые старики называли его уважи­тельно Николаич. Когда он поехал на красный свет, милиционер потребовал у него шоферские права и назвал гражданин Васильев!

В примере Е. А. Земской — современные обращения и при­нятые сегодня правила использования их. Однако язык изменчив, меняются, конечно, и обращения. Но прежде чем перейти к главе о судьбах обращений, попробуйте решить следующие за­дачи.

1. Кому адресуются ваши школьные сочинения и почему в
них обычно не бывает обращений?

2. На опушках леса вы не раз видели такие плакаты: «Лес —
наше богатство. Не разводите в лесу костров. Не бросайте горя­
щих окурков Берегите лес от пожара!» Почему обращение в этом
тексте не обязательно? Какие места могло бы занимать в тексте
обращение «Товарищи!»? Почему именно эти? Нередко обращения
вставляются внутрь предложения. Возможно ли это в данном
случае? Почему?

ОБРАЩЕНИЯ МЕНЯЮТСЯ

Товарищ Васильев! Гражданин Васильев! — это обычное сего­дня сочетание индекса с регулятивами. Но, конечно, не любое сочетание регулятив +индекс принято. Например, обращения То­варищ дедушка или Уважаемый товарищ дедушка покажутся весьма странными в письме внука и еще более странными — при устном общении. На язык начала XIX в. их можно «перевести» примерно так: Милостивый государь дедушка/ Было бы ли это и тогда столь же странным?

Представьте себе, нет.

Милостивый государь дедушка

Афанасий Николаевич,

Спешу известить Вас о счастии моем и препоручить себя Вашему отеческому благорасположению, как мужа бесценной внуки Вашей, Натальи Николаевны. Долг наш и желание были бы ехать к Вам в деревню, но мы опасаемся Вас обеспокоить и не знаем, в пору ли будет наше посещение...

Это пишет А. С. Пушкин 24 февраля 1831 г. А. Н. Гончарову, деду Наталии Николаевны. Письмо имеет полуофициальный ха­рактер, и в конце его обращение должно повториться:

С глубочайшим почтением и искренно сыновней пре-данностию имею счастие быть, милостивый государь дедушка,

Вашим покорнейшим слугой

и внуком.

Александр Пушкин.

А вот еще одно письмо. В 1802 г. его написала Екатерина Александровна Радищева, дочь А. Н. Радищева.

Милостивый государь дедушка и милостивая госу­дарыня бабушка.

Мы давно уже не имели удовольствия получать от вас известия, вы не можете себе представить, как это грустно. Мы живем в таком отдалении, что подумать о том грустно. Но будьте уверены, что ничто не может переменить почтение и любовь послушной внучки вашей.

Катерина Радищева.

В XVIII и начале XIX в. обращение милостивый государь дедушка не удивляло: это была норма.

Странным показалось бы сегодня и обращение, составленное из нейтрального регулятива и имени и отчества: товарищ Анна Петровна или товарищ Николай Николаевич. А вот в пове­сти Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели»

к одному из героев обращаются так: «сударь Степан Алексеевич». И такая норма существовала.

Не только отдельные сочетания регулятивов с индексами и их оценка сильно изменяются с течением времени, но меняют­ся, конечно, и сами индексы и регулятивы. И не могут не ме­няться! Ведь обращения самым тесным образом связаны с отно­шениями между людьми и чутко откликаются на развитие обще­ства. Медленнее меняются обращения неофициальные, обращения друг к другу людей близких: родственников, друзей. Быстрее — обращения официальные.

«Катеринушка, друг мой сердечнинькой, здравствуй!» — так начинаются многие письма Петра I жене Екатерине Алексеевне. «Любезнейшая племянница наша», «Любезная племянница»,— обращается Петр I к дочери своего брата. Однако обращение к нему племянницы гораздо менее свободно: «Милостивейший Го­сударь мой дядюшка и батюшка, Царь Петр Алексеевич, здрав­ствуй на множество лет!» Разница эта вызвана и тем, что Петр — царь, и тем, что отношения между мужчинами и женщинами в семье той эпохи не были равноправными. Неравноправие жен­щин требовало закрепленного традицией выражения большей почтительности с их стороны.

Это легко заметить, если сравнить письма жен к мужьям и мужей к женам. Вот фрагменты двух писем конца XVII в.

От Дмитрея Ивановича жене моей Агафьи поклон да детем мир и благословение, здравствуйте на мно­гие лета. А я на Москве июля по 17 де(нь) дал бог жив, а впредь уповаю на милость божию. Да прикажи за хлебом ходить так, как при мне хаживали...

Это типичное начало посланий мужа к жене. На первом месте стоит полное имя Дмитрия Ивановича с отчеством, с почет­ным «вичем», затем упомянуты жена и дети. А вот как пишет ему А. С. Маслова:

Государю моему Дмитрею Ивановичю женишка твоя Агафьица з детишка(ми) твоими челом бьет, здравствуй государь на ево великого (Государя) служ­бе. А про дом свой изволишь воспомянуть — ив дому твоем дал бог все здорова...

Порядок упоминания лиц, как видим, не изменился: хотя адресант здесь уже Маслова, первым все равно назван муж. К его имени добавлен регулятив государь мой, а женишка, Агафьи­ца, детишки стоят в скромной, уничижительной форме.

Феодально-бюрократическому обществу присуще закрепление социальных отношений в строгой системе сословной иерархии. Выражением этих отношений служили и введенная Петром I система титулов, и установленное при нем четкое соотношение государственных должностей по Табели о рангах, и множество других, как правило, законодательно оформленных различий, в том числе и таких на первый взгляд мелких, как особенности чиновничьих мундиров разных ведомств и классов или ливрейной одежды слуг (тот, кто давал слугам ливрею не соответственно своему чину, по закону 1885 г. подвергался штрафу в размере 300—500 рублей или даже аресту сроком до трех месяцев). Табелью о рангах (она почти без изменений действовала до Великой Октябрьской социалистической революции) определялось не только служебное поведение гражданских и военных чинов, но и многое другое в общественной жизни.

«Все замужние жены поступают в рангах, по чинам мужей их,— говорилось в Табели,— и когда они противно тому поступят, то имеют они штраф заплатить такой же, как бы должен платить муж ее за свое преступление». В данном случае под преступлением имелись в виду попытки получать почести не по рангу, что нака­зывалось — и это тоже было предусмотрено Табелью о рангах — штрафом, равным двухмесячному жалованью.

Хотя в закане специально оговаривалось, что «осмотрение каж­дого чина не в таких оказиях требуется, когда некоторые яко друзья и соседи съедутся или в публичных ассамблеях, но токмо в церквах при службе Божией, при Дворовых церемониях, яко при аудиенции послов, торжественных столах, в чиновных съездах, при браках, при крещениях и сим подобных публичных тор­жествах и погребениях», практически все общественное поведение людей корректировалось сословно-бюрократическим членением об­щества. Крепостной или не крепостной, дворянин или не дво­рянин, титулованный — не титулованный, служащий высшего или низшего ранга — этим в значительной мере определялось достоин­ство человека, на это были ориентированы и принятые формы вежливости.

Обращения в армии точно регламентировались. Одна из луч­ших наших дореволюционных энциклопедий — «Энциклопеди­ческий словарь» Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона — сообщала в 1901 г. читателям: «Полным генералам положено говорить Ваше Высокопревосходительство, генерал-лейтенантам и генерал-майорам — Ваше Превосходительство, если лица эти не имеют княжеского и графского титула. Начальников и старших из штаб- и обер-офицеров офицеры, подпрапорщики и кандидаты на классную должность называют по чину, прибавляя слово госпо­дин, например, господин капитан, господин полковник, прочие нижние чины титулуют штаб-офицеров и капитанов — Ваше Вы­сокоблагородие, остальных обер-офицеров — Ваше Благородие (имеющих графский или княжеский титул — Ваше Сиятельство). Нижние чины говорят начальникам и старшим из низших чи­нов: господин подпрапорщик, господин фельдфебель, господин унтер-офицер и т. п Начальники и старшие, обращаясь к под­чиненным или младшим офицерам, именуют их по чину или по чину и фамилии, например, поручик такой-то. Нижних чинов они называют просто по фамилии, кроме старших боцманов и кондукторов флота, коих должны называть по званию (напри­мер, старший боцман такой-то)».

Обращения к чинам гражданским в значительной мере совпа­дали с принятыми в армии. Например, к действительным тай­ным советникам 1-го и 2-го классов обращались так же, как к полным генералам: Ваше Высокопревосходительство, к тайным советникам и действительным статским советникам — как к ге­нерал-лейтенантам и генерал-майорам: Ваше Превосходительство. Легко вообразить, в какое труднейшее положение поставил горожан Хлестаков, «напустив туману», но не представившись по-настоящему уездным чиновникам. Как его титуловать? Подыг­рывая барину, Осип, вообще-то зовущий его по имени и от­честву, именует при купцах «высокоблагородием», поднимая та­ким образом с низшего 14-го класса (Хлестаков — коллежский ре­гистратор) сразу до 8—5-й ступени. Купцы адресуются к нему как к «сиятельству», приписывая тем самым Хлестакову графское или княжеское достоинство. «Его высокоблагородному светлости господину финансову»,— изобретает купец Абдулин, образуя не­вероятное сочетание, в которое вводит и титул редких княжеских родов — «светлость». «Превосходительством» титулует Хлестако­ва городничий, так как в знаменитой «сцене вранья» Хлестаков сам произвел себя в генералы, «взявшись» управлять департамен­том и сообщив, что на пакетах ему пишут «Ваше Превосхо­дительство». Другие чиновники осторожно предпочитают вообще обходиться без обращений.

Легче всего, конечно, дамам: «А я никакой совершенно не ощутила робости; я просто видела в нем образованного светского высшего тона человека, а о ччнах его мне и нужды нет». Для Анны Андреевны Хлестаков — Иван Александрович, и только. В России XVIII—XIX вв. в качестве основных выступало не­сколько групп обращений. Это, во-первых, обращения служеб­ные, о которых уже шла речь. Во-вторых,— родственные. Пре­красный пример использования родственного тятенька дает А. Н. Островский в пьесе «Свои люди — сочтемся». Приказчик Подхалюзин тотчас начинает звать будущего тестя тятенькой, как только получает согласие на брак с его дочерью, и таким образом закрепляет достигнутое положение, причем обращение тятенька комически противоречит прямому смыслу притворно скромной реплики Подхалюзина:

Большое. Ну, а дочь любишь?

Подхалюзин. Изныл весь-с! Вся душа-то у ме­ня перевернулась давно-с!

большое. Ну, а коли перевернулась, так мы тебя поправим. Владей, Фаддей, нашей Маланьей.

Подхалюзин. Тятенька, за что жалуете? Не стою я этого, не стою! И физиономия у меня совсем не такая.

Большов. Ну ее, физиономию! А вот я на тебя все имение переведу; так после кредиторы-то и пожа­леют, что по двадцати пяти копеек не взяли.

Подхалюзик. Еще как пожалеют-то-с!

большов. Ну, ты ступай теперь в город, а ужот-ка заходи к невесте: мы над ними шутку подшутим.

Подхалюзин. Слушаю, тятенька-с!

Хлестаков перед самым отъездом просит мимоходом руки Марьи Антоновны и даже успевает получить благословение все еще не верящего в это чудо городничего. «Прощайте, мамень­ка!» — как доказательство реальности случившегося звучит голос отъезжающего «жениха».

Обращения не служебные и не родственные (князь, граф, сударь, сударыня, государь, милостивый государь, господа, ба­тюшка, барин, любезный, голубчик, приятель, братец и т. п.) составляли третью группу. Эти слова передавали отношения и чисто личностные, и социальные. Часть из них служила для общения внутри коллектива равных (господа выражало отноше­ния равенства в одной среде, ребята — в другой), часть — для общения людей, принадлежащих к разным общественным слоям (барин, человек...).

Конечно, основные типы обращений не были совершенно от­делены друг от друга и постоянно взаимодействовали, тем более что между отношениями, которые они передавали, существовала тесная связь. Важной особенностью дореволюционных обраще­ний было то, что существовали служебные обращения как особый тип. Выражая сословно-бюрократическую структуру общества, они оказывали заметное влияние и на формы неслужебного общения. С другой стороны, на обращения третьей группы очень сильно влияли термины родства и формы обращения к родствен­никам. Но это уже явление едва ли не универсальное: во многих языках, в обществах, имеющих самое разное социальное строение, именования родственников и формы обращения к ним могуг, как npj,, л.ю, служить и неофициальными обращениями к неродствен­никам. Такая тенденция проявляется и в современной русской ре­чи. Как в прошлом батюшка, матушка, братец и подобные обращения могли адресоваться неродственникам, так и сегодня папаша, мамаша, отец, моть, сынок,, дядя, дяденька, тетя, бра­тец, браток, бабушка и т. п. используются и за пределами родственной сферы. Эти обращения сохраняют в подобных слу­чаях признак неофициальное™ общения и продолжают переда­вать различия в возрасте адресанта и адресата.

Дело, видимо, в том, что обращения-регулятивы возникают из индексов. На маршруте Индекс — Регулятив слово утрачи­вает способнее!ь передавать многие (или даже все) признаки адресата и при этом сохраняет или даже развивает признаки относительные. Путь долгий и сложный, с остановками, ответвлениями и даже с тупиками. Нередко слово-индекс проходит его не в общем употреблении, а сначала в речи отдельных слоев общества (в возрастных, профессиональных, сословных и т. п. группах) да еще в каждом из них по-своему, так что появляются многозначные регулятивы и регулятивы-варианты.

— Та сраженья была настоящая,— сказал старый
солдат.— Только и было чем помянуть; а то все после
того... Так, только народу мученье.

— И то, д я д ю ш к а. Позавчера набежали мы, так
куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали.
На коленки. Пардон — говорит. Так, только пример
один.

(Л. Н. Толстой. «Война и мир».)

В прежней армии старый солдат — наставник новобранца — назывался дядькой, а обращались к нему дядя, дядюшка, дя­денька. Постепенно дядя сделалось принятым среди солдат веж­ливым обращением к ветерану. Здесь так же утрачен признак родства, как и в адресуемом взрослому детском обращении дядя (дяденька, дядечка); но дядя солдатское и дядя детское — об­ращения разные. Путь первого уже оборвался, второе продол­жает активно жить. Сохраняется и просторечный вариант обра­щения дядя, которым пользуются не обязательно молодые люди, иногда и пожилые, особенно женщины. Это о нем писал В. И. Даль: «В беседе человека сред