Возможно, это была вовсе не вечеринка. Голоса, будто охрипшие, звучали до чрезвычайности отвратительно. Кто, интересно, мог их издавать? Уж не сами ли призраки? На них это было очень похоже. Тэмми представила, как они укрылись в засаде…
«О господи, а вдруг они охотятся за Тоддом? И пользуясь его уязвимым положением, пытаются выманить его из дома, чтобы напасть?»
Даже сейчас мысль о возможной беде, грозящей Тодду, для Тэмми была невыносимой. Женщина поднялась на ноги – чего она не могла сделать ради себя – и несколько секунд стояла, широко расставив ступни, чтобы не свалиться наземь. Потом приказала себе идти – и, к немалому удивлению хозяйки, тело ей повиновалось. Ноги у Тэмми были словно налиты свинцом, а голова – легкая, как надутый гелием воздушный шар, но тем не менее ей удалось благополучно сделать пять или шесть шагов.
Дикий шум голосов немного стих, но в деревьях по-прежнему мелькал свет. Женщина остановилась на миг, чтобы перевести дух, и, пользуясь случаем, стала вглядываться в мерцающее свечение. Неужели те, кого она видела, были людьми? Неизвестно каким образом среди деревьев обрисовался долгожданный дом. От него отделились несколько фигур и направились в сторону Тэмми. Некоторые из них выписывали зигзаги между деревьями, как будто играя в какую-то игру, «Любопытно, кто они такие?» – подумала Тэмми, взирая на светившихся в темноте существ, которые забавлялись, точно дети.
С трудом одолев еще несколько шагов, Тэмми остановилась, в глубине души понимая, что долго ее тело в вертикальном положении не продержится. Пройдет немного времени, и она вновь свалится, но на этот раз ей уже не хватит сил подняться.
Вдруг где-то совсем рядом женщина услышала шорох в кустах, словно сквозь них кто-то пробирался. Она невольно обернулась, чтобы посмотреть, кто к ней на этот раз пожаловал. Возможно, какой-нибудь зверь? Койот или…
– Тэмми?
Она затаила дыхание, не веря своим ушам, потому что голос оказался ей знаком.
– Это Биллем, – произнес он.
От радости и благодарности у нее подкосились коленки, но Зеффер успел выскочить из кустов и подхватить Тэмми, пока она не упала.
– Я тяжелая, – предупредила она.
– А я сильный.
Позволив Зефферу поднять ее на руки, она прижалась головой к его груди. Стоило Тэмми уютно расположиться в его объятиях, как она услышала жалобные всхлипывания, которые могли принадлежать разве что маленькой девочке. Тэмми уже собиралась спросить, что за зверь издает такой противный звук, как поняла, что это ее собственный голос.
– Все хорошо, – успокоил ее Зеффер. – Все будет хорошо.
Вряд ли Тэмми поверила ему в тот миг – скорее всего, его заверения показались ей отрывком из дурного спектакля. Но делать выводы было по меньшей мере неуместно. Зеффер пришел к ней на помощь, и она была ему благодарна. Как героиня боевика, едва вырвавшаяся из лап смерти, Тэмми склонила голову к его груди и рассмеялась. Пока она давала выход накопившимся эмоциям, перемежая смех рыданиями, Биллем убаюкивал ее в своих объятиях, как ребенка.
Глава 7
В конце концов, первым потерял над собой контроль не Тодд, а второй партнер девушки.
– Я… не могу… больше держаться, – выдохнул он. Девушка была уже не в состоянии посоветовать что-либо вразумительное: подняв ноги и представив Тодду на обозрение их великолепно сработавшиеся половые органы, она пребывала в океане наслаждения.
– Ты готов? – спросил Тодда мужчина, лицо которого превратилось в мокрое темное пятно, а глаза стали обезумевшими.
– Слово за тобой.
– Задери ей ноги повыше.
Тодд сделал так, как его просили, и только тогда заметил, что все совокуплявшиеся по соседству призраки прекратили свое занятие и молча взирали на развернувшийся перед ними спектакль, пожирая его участников жадными глазами.
Веки девушки были сомкнуты, но она, безусловно, достигла пика блаженства и все еще пребывала в состоянии сексуальной нирваны. На ее губах застыла улыбка Джоконды, а в щелках между век виднелись только белки.
Одна рука находившегося под девицей мужчины покоилась на ее лице так, что большой палец был засунут между губ; вторая – до боли впилась в мышцу, шедшую от затылка Тодда к плечу. Но Пикетт был этому ощущению только рад – оно помогло ему на время отвлечься.
Наконец мужчина широко вылупил глаза.
– О да!!! – взвыл он, и Тодд очень явственно ощутил его оргазм.
Девушка открыла глаза и, посмотрев на Тодда, сказала:
– А теперь ты.
– Нет, – раздался чей-то голос.
Пикетт поднял взгляд. С поощрительной улыбкой на него смотрела Катя. Созерцание menage-a-trois доставило ей несказанное удовольствие, но она явно была настроена вывести Тодда из игры.
– Мне пора, – объяснил он девице.
Но та положила руку между ног, как будто хотела удержать партнера внутри себя.
– Прости, – сказал он, покидая ее теплое ущелье.
Когда он встал, все собравшиеся вокруг беседки призраки встретили его громкими аплодисментами.
– Как в настоящем спектакле, – заметила Катя, подавая ему брюки.
Пикетт начал их натягивать, старательно убирая с глаз долой все еще торчавший член.
– Если захочешь, вернешься сюда следующей ночью. Они всегда будут к твоим услугам. – И, взяв Тодда под руку, Катя повела его прочь.
Казалось, оргия, учиненная призраками в беседке под цветущим жасмином, цепной реакцией распространилась по всему каньону. Во всяком случае, пока Тодд с Катей шли к дому, чуть ли не на каждом шагу им попадались спаривавшиеся мужчины и женщины. Их одежда, как искусственные привидения на Хэллоуин, темными тенями висела на сучьях, а кусты издавали страстный шепот и жаркие поцелуи. Насколько Тодд мог заметить, смерть никоим образом не отразилась на половом влечении призраков, Несмотря на то, что их мощи хранились в холодных гробах и склепах, не утративший своей пылкости дух пребывал здесь, где, как утверждала Катя, не существовало никаких запретов и ограничений.
Особенно примечательным было то, что среди этих людей попадалось много известных лиц, знакомых Тодду по киноэкрану, – это были актеры, игравшие в комедийных, приключенческих и мелодраматических фильмах. Однако в подобном образе – голых и возбужденных – он их еще никогда не видел. То, от чего Пикетт брезгливо отвернулся бы в компании живых и чему безоглядно отдавался в беседке, вновь пробудило в нем интерес, превратив его тело в сгусток пламени. Вот, кажется, мелькнуло знакомое лицо. Неужели тот мужчина со спущенными до икр трусами – Кэри Грант? А тот, что свой вклад вносит снизу, – Рэндольф Скотт? Уж не Джин ли Харлоу, лежа на одном из нижних толстых сучьев, ступнями ног обхватила член стоящего рядом мужчины? Сколько здесь оказалось знакомых Тодду лиц! Сопровождая его к дому, Катя подчас называла их имена. Джилберт Роланд и Кэрол Ломбард, Фрэнсис Бушмен и Эррол Флинн. Дюжину раз Пикетта подмывало уточнить, не было ли мелькнувшее в кустах лицо некогда тем-то и тем-то, но, услышав три-четыре раза утвердительный ответ, он перестал задавать вопросы.
О том, до какой дикости может дойти человек, Тодд уже получил первое представление по фотографиям, хранившимся в Бассейном доме. Теперь же, созерцая жизнь ночного каньона, он воочию убедился в том, что под прикрытием темноты здесь нашли своеобразное воплощение все существующие в умах людей сексуальные извращения. Сцены соития, представшие взору Тодда, настолько сильно поразили его воображение, что строить иллюзии относительно мест, погруженных в более густой мрак, уже не приходилось. Судя по тому, чем закончилось его первое посещение ночного каньона, можно было представить, до какой изощренности докатились его обитатели, пребывавшие тут бесчисленное количество ночей, – те, которые знали, что они мертвы, но упорно отказывались покоиться в своей могиле.
Какие еще извращения измыслит человек, чтобы избавить себя от постоянно грозящей внутренней опустошенности?
Наконец сцены оргий остались позади, и по тропинке, которой Тодд прежде не замечал, потому что она вся поросла высокой травой, Катя вывела его к дому.
– То, что я собираюсь тебе показать, изменит всю твою жизнь, – предупредила она спутника, когда они подошли к дому. – Ты готов к этому?
– Это имеет отношение к вопросу, почему ты здесь?
– Да, почему я здесь. И почему здесь ты. И почему этот каньон – самое священное место в городе. Это даст ответы на все вопросы.
– Тогда покажи мне, – произнес Пикетт, – я готов.
Катя крепко сжала его руку.
– Имей в виду; – еще раз предупредила она, – обратной дороги нет. Я хочу, чтобы ты это понял.
Тодд обернулся, и его взгляд выхватил из темноты несколько совокупляющихся меж деревьями призраков.
– Думаю, обратной дороги уже давно нет, – сказал он.
– Возможно, ты прав, – качнула головой Катя и, слегка улыбаясь, повела его из мрачного сада во дворец своей мечты.
Глава 8
– Я умираю от голода, – сказала Тэмми Зефферу. – Может, нам все-таки удастся раздобыть какую-нибудь пищу, прежде чем мы уедем?
– Ты вправду хочешь найти Тодда? – поинтересовался Зеффер. – Признайся.
– Да нет, меня он совсем не интересует… – Женщина запнулась, поймав себя на лжи. – Разве что самую малость, – уточнила она. – Просто мне хотелось бы удостовериться, что с ним ничего не случилось.
– Думаю, я знаю ответ на этот вопрос. Боюсь только, он тебя не утешит. Тодд в беде. Потому что находится рядом с ней. Это значит, тебе можно ставить на нем крест. Если Катя надумает заполучить мужчину, она этого добьется.
– Вы были на ней женаты?
– Я был женат тогда, когда встретил Катю. Однако ее мужем так и не стал. Она всегда мне отказывала. Почти с самого начала я был ей верным слугой. Так сказать, облегчал ей жизнь. Другое дело – Тодд. Из него она хочет высосать все до последней капли.
– Хотите сказать, как вампир? – удивилась Тэмми, которая после всех своих приключений могла поверить в любую нелепость.
– Она не из тех, которые пьют кровь, а из тех, что похищают душу.
– Может, его душой она все-таки не успела овладеть? – с надеждой в голосе спросила Тэмми. – Ведь он еще сможет отсюда уехать, если захочет?
– Полагаю, сможет, – в голосе Зеффера сквозило глубокое сомнение, – но послушай, Тэмми. Я должен тебя спросить. Почему ты так заботишься об этом человеке? Что он для тебя сделал?
Тэмми ненадолго задумалась.
– Думаю, если ставить вопрос таким образом, то он мне ничего не сделал… – ответила она наконец. – Ничего реального, ничего ощутимого. Он звезда, а я всего лишь одна из его поклонниц. Но клянусь, Зеффер, если бы его не было на свете, последние несколько лет мне незачем было бы жить.
– У тебя своя собственная жизнь. Семья, муж. Ты же благоразумная женщина…
– Всегда ненавидела быть благоразумной. Да и женой мне особенно не хотелось быть. Конечно, я люблю Арни, и думаю, до сих пор люблю. Но это не великая страсть или что-то в этом роде. А скорее наиболее удобная форма существования. Так легче справиться с бременем трудных испытаний.
– А что ты хотела бы получить для себя?
– Для себя? А вы не будете смеяться? Я хотела стать такой женщиной, чье появление в комнате не осталось бы незамеченным. Чтобы каждый, кто меня видел, мог что-нибудь обо мне сказать. Вот чего я хочу.
– Значит, ты хотела бы прославиться?
– Думаю, отчасти это можно назвать славой.
– Тебе следовало бы расспросить Катю, что такое слава. Она всегда говорила, что люди переоценивают ее преимущества.
– Почему мы отошли от разговора о Тодде?
– Потому что помочь ему невозможно.
– Дайте мне только попасть в дом и немного поговорить с ним. А заодно, если удастся, немного перекусить.
– Неужели тебе не достаточно того, что ты здесь видела? – удивился Зеффер. – Неужели тебя это не насторожило?
– Мне кажется, я уже ничего не боюсь, – ответила Тэмми, ничуть не кривя душой. Да, за последние несколько часов ей довелось повидать немало ужасов – но ведь она всегда мечтала, чтобы о ее жизни слагались легенды.
Они стояли в двадцати ярдах от ступенек, ведущих из сада в дом.
– Пожалуйста, – умоляла она Зеффера, – я хочу попасть в дом и предупредить его. Если же у меня не получится – клянусь, я уеду и больше никогда не вернусь.
Зеффер почувствовал, что ее Тэмми исполнена абсолютной решимости, поэтому больше не делал попыток ее отговорить, а просто предупредил:
– Только имей в виду: если ты встанешь на пути у Кати, я не смогу прийти к тебе на помощь. Может, тебе покажется это глупым. Но у меня есть нечто вроде личной зависимости, которая налагает определенные запреты.
– Значит, я буду очень осторожной, чтобы не попасться ей на пути, – пообещала Тэмми.
– Ты не поверишь, но мне даже не дозволено входить в дом.
– И даже забираться на мягкую мебель?
– Намекаешь на то, что она относится ко мне как к собаке? Тем не менее, ты права. Но это моя жизнь. Я сделал свой выбор. Так же как ты сделала свой. – Он вздохнул. – Бывало время, когда я серьезно подумывал наложить на себя руки – лишь бы от нее освободиться. Но вряд ли это сработало бы. Допустим, перерезал бы я себе горло – а в результате вернулся бы к тому, от чего хотел убежать. Стал бы ее мертвым псом вместо живого.
Теперь взгляд Тэмми был устремлен не на Зеффера, а на заросли, среди которых мелькали светящиеся человеческие фигуры. Если бы на ее голову не свалились переживания последних нескольких часов, скорее всего, существа эти вызвали бы у женщины сильное изумление. А поскольку Тэмми уже видала и не такое, то восприняла оргию призраков как очередную тайну каньона.
– Они тоже мертвы? – осведомилась она у Зеффера, ничуть не утратив внутреннего спокойствия.
– Мертвы. Хочешь взглянуть на них поближе? – Биллем испытывал Тэмми взглядом, проверяя ее решимость. – Ничего страшного тебе не грозит. Если сама не захочешь вмешаться, никто тебя не заставит. В каждом человеке живет страсть к подглядыванию. Иначе не могло бы возникнуть кино. – Зеффер обернулся к бесновавшимся между деревьями фигурам. – В Золотой век она все время устраивала оргии, а я не находил ничего лучшего, как прохаживаться мимо совокуплявшихся в различных позах людей и наблюдать за ними со стороны.
– А сейчас?
– Сейчас все по-другому. Теперь можно увидеть только подобные оргии.
– А эти призраки страшные?
– О нет. Они выглядят так, как выглядели в пике своей славы – потому что мечтали оставить по себе такую память. Мечтали сохранить свое совершенство навечно – или по крайней мере на то время, которое этому месту отпущено Богом.
В последних словах Тэмми уловила апокалиптические нотки.
– Что вы имеете в виду? – спросила она.
– Рано или поздно этому беспределу придет конец. Судный день, если хочешь. И думаю, – Зеффер понизил голос до шепота, несмотря на то, что никого поблизости не было, – ты можешь стать Его посланником.
– Я? – Она тоже заговорила тихо. – Но почему я?
– Это всего лишь мое предчувствие. Отчасти порожденное собственными мыслями и желаниями. Их время прошло. Думаю, некоторые из них сами это знают. Они стали еще неистовее прежнего, еще развратнее.
– А почему они не покинули этот мир?
– Ах, Тэмми. В конце концов, мы все к этому должны прийти. Причина настолько сложна, что, по правде говоря, даже не знаю, как ее тебе объяснить. Поэтому скажу так: они боятся, что, покинув каньон, разрушат заклинание, которое поддерживает их совершенство в теперешнем своеобразном состоянии.
– И вы в это верите?
– Да, верю. Они пленники каньона. Прекрасные пленники.
Вскоре после того, как Тодд и Катя покинули компанию выходцев с того света, призраки один за другим прекратили свои развлечения на той стадии, на которой находились, и обратили пустые взоры в сторону дома.
Невозможно бесконечно предаваться старым как мир утехам плоти, не утрачивая со временем к ним интереса. Да, вы, конечно, можете придать им пикантности, если примените кнут или веревку; можете даже позволить себе сношение с представителем вашего пола (или, наоборот, с кем-нибудь из противоположного пола). Но чем больше вы будете этим заниматься, тем быстрее это вам наскучит. Привлекательность любого пиршества по мере трапезы постепенно исчерпывается. Рано или поздно даже самый отъявленный обжора под действием рвотного рефлекса отползет от стола.
То же самое происходило с призраками. Пребывая здесь на протяжении многих десятилетий, они сохраняли свою безукоризненную внешность – но она для них ничего не значила. Они обнаружили, что красота развращает и портит людей, увидели, что она может принять любую форму, какую только способно изобрести вожделение, – поэтому удивить их было невозможно. Присутствие живой плоти в лице Тодда Пикетта, очевидно, ненадолго воспламенило дремавшие в них искры, но едва он покинул их общество, как огонь тотчас угас.
Теперь глаза призраков были устремлены на дом, и хотя никто ничего не говорил, их головы посетила одна и та же мысль.
Может, именно сегодня что-нибудь изменится. Может, именно в эту ночь в обществе этого человека Королева Печали совершит какую-нибудь ошибку…
Несколько призраков направились в сторону дома. Стараясь внешне ничем не выдать своих намерений, они не сводили мерцающих серебром глаз с вожделенного места.
Ветер пригнал с Тихого океана облака, и они заволокли собой луну и звезды. С гор, расположенных на противоположной стороне ущелья, какой-то потомок пресытившихся собственной красотой призраков залился протяжным воем – достаточно громким, чтобы его могли услышать прохожие на бульваре Сансет и жители Беверли-Хиллз. Несколько служащих гостиницы, припарковав машины прибывших на банкет гостей, остановились, пытаясь дать объяснение этому странному звуку. Кое-кто из пациентов Сидар-Синая, услышав в этом вое приближение собственной смерти, позвали за священником. А один человек, живший в районе Ван-Найс по соседству с Лили и Эриком Мендесами – которые печально прославились убийством своих родителей, – когда услышал этот шум, решил покончить с написанием сценариев для фильмов и переехать обратно в Висконсин.
Конечно, его слышал и Тодд.
– Скажи, бога ради, что это такое?
Они с Катей уже спустились в самое подземелье и очутились в том месте, о существовании которого Пикетт даже не подозревал.
– Не обращай внимания, – вместо ответа бросила Катя, когда вой стал еще громче и заунывнее. – Что бы то ни было, это не здесь, а где-то там.
Взяв Тодда за руку, она чмокнула его в щеку. Он ощутил запах Авы, и его член вновь налился кровью.
– Ты готов? – спросила Катя.
– Готов к чему?
Они приближались к двери, которая была размером меньше, чем входная, но выполнена в том же средневековом стиле.
– По другую сторону двери находится то, что было мне передано много лет назад. Оно изменило мою жизнь. Как я уже сказала, оно также может изменить и твою. Когда человек впервые попадает туда, он приходит в сильное замешательство. Поэтому ты должен довериться мне. Я буду все время рядом, даже если ты не всегда будешь меня видеть. И обещаю, тебе никто не причинит вреда. Понимаешь, Тодд? Здесь мой дом. И это место, которое ничуть не похоже на то, что ты видел прежде, тоже принадлежит мне.
Пикетт даже не догадывался, что стоит за ее словами, которые изрядно раззадорили его любопытство.
– Словом, не бойся, – еще раз предупредила Катя.
– Хорошо, не буду, – ответил Тодд, пытаясь сообразить, какую игру затевала она на этот раз. Женщина, которая так много знала… Что еще она ему приготовила?
Как уже случалось не раз, Катя прочитала его мысли.
– Это не игра. А если даже и игра, то самая серьезная из тех, что создал Бог.
В ее словах явственно прослеживалась какая-то снисходительность, но почему?
– Я готов, – заявил Пикетт.
– Через полчаса ты поймешь, какую глупую вещь ты сейчас сказал, – улыбнулась она.
– Почему?
– Потому что к этому никто не может быть готов.
С этими словами она открыла дверь.
Прежде чем искать Тодда, Тэмми необходимо было поесть.
Поэтому, когда Пикетт переступил порог того места, которому было суждено изменить его жизнь, миссис Лоупер находилась на кухне тремя этажами выше и, роясь в холодильнике, поглощала все, что попадалось ей под руку. Холодный цыпленок, картофельный салат, остатки какого-то китайского блюда.
– Неужто нужно это делать прямо сейчас? – возмутился Зеффер. – Она может появиться в любую минуту.
– Да? Ну и пусть. Я хочу есть, Биллем. Можно сказать, умираю от голода. Можете мне помочь?
– А что ты хочешь?
– Чего-нибудь сладенького. Тогда я буду в норме.
Порывшись в глубине холодильника, он выудил почти непочатый вишневый пирог, при виде которого Тэмми заворковала, как мамочка над младенцем. На лице Зеффера застыло выражение откровенного недоумения. Но Тэмми была столь голодна, что, кроме еды, ее ничто не заботило. Она уже поднесла кусок пирога ко рту, но не успела положить его на язык, как Зеффер схватил ее за руку.
– Что еще? – возмутилась она.
– Слышишь?
Тэмми прислушалась, но, ничего не услышав, потрясла головой.
– Слушай, – вновь повторил Биллем, и на этот раз женщина поняла, что привлекло его внимание. Окна и двери дома дрожали. Висевшие над раковиной ножи и лопаточки звякали, тарелки в буфете зловеще дребезжали.
Тэмми внезапно изменил аппетит, и она выронила кусок пирога.
– Что это значит? – спросила она у Зеффера.
– Это значит, что сейчас они внизу. – В его голосе ощущался суеверный страх. – Тодд с Катей спустились вниз.
– И что они там делают?
– Лучше тебе этого не знать, – поспешно ответил Зеффер. – Пожалуйста, не спрашивай меня. Умоляю тебя. Нам пора уходить.
Окна тряслись с невообразимой яростью; половицы под ногами скрипели. Казалось, все здание восставало против того, что творилось в его глубинах.
Тэмми подошла к кухонной раковине и, включив кран, ополоснула рот от остатков пищи. Потом, пройдя мимо Виллема, направилась в сторону лестницы, которая находилась в башенке.
– Нет, не туда, – остановил ее Зеффер. – Этот путь безопасней, – указал он на другую дверь.
– Если Тодд сейчас внизу, то я хочу спуститься к нему, – ответила Тэмми.
Из подвала потянуло резким холодом, и Тэмми ощутила странный запах, ничуть не похожий на тот, что был в доме, равно как и на благоухание раскинувшегося за окном сада. Насторожившись, она почувствовала, что у нее зашевелились волосы на затылке.
Обернувшись, женщина вопросительно посмотрела на Зеффера.
– Думаю, мне все же придется тебе рассказать, что происходит внизу, прежде чем ты сделаешь следующий шаг.
За пределами дома призраки в молчании ожидали своего часа. Они тоже услышали, как открылась дверь в комнату, где находилась «Охота». Они знали, что какой-то счастливый дурак собирается ступить в Страну дьявола, и если бы могли пробраться в дом и проскользнуть в заветную дверь перед его носом, то сделали бы это любой ценой. Но Катя оказалась слишком предусмотрительной. Чтобы защитить себя от такой угрозы, хозяйка вбила в порог каждой из ведущих в дом дверей по пять икон – они могли предать мертвую душу забвению, в случае если та попыталась бы проникнуть внутрь. Поэтому призракам оставалось держаться от дома на почтительном расстоянии, уповая на то, что придет день, когда иконы потеряют свою страшную силу или когда Катя попросту объявит бывшим любовникам и друзьям амнистию и, вырвав иконы из половиц, разрешит гостям вернуться в дом.
А пока они просто ждали, слушая, что происходит в доме, и вспоминая давно минувшие времена, когда им позволялось входить в дом и покидать его по собственному желанию. Какое это было блаженство! Достаточно было ступить на территорию Страны дьявола, чтобы, подобно змеям, сбросить старую кожу. Они приходили туда снова и снова, и волшебная комната восстанавливала их былое очарование, исправно уничтожая изъяны, разглаживая морщины на руках и ногах и возвращая глазам блеск.
Тайна комнаты, разумеется, держалась в секрете от боссов кино, а когда кому-нибудь из них – Голдвину или Талбергу – совершенно случайно становилось о ней известно, Катя немедленно принимала меры, чтобы заставить любопытствующего держать язык за зубами. О том, что творилось в этом каньоне, никто никому не рассказывал. Гости Кати не обсуждали происходящее там даже друг с другом. Звезды по-прежнему вели на публике обычную жизнь, а по уик-эндам приезжали в каньон Холодных Сердец, где, выкурив сигарету с марихуаной или опиумом, спускались взглянуть на «Охоту» в полной уверенности, что она их омолодит.
Это был недолгий период Золотого века, когда цвет Америки жил жизнью, близкой к совершенству, и, сидя в своих дворцах, мечтал о бессмертии. А почему бы и нет? Им казалось, они нашли способ обновления своей красоты, в том случае если она слегка поблекнет. Разве было предосудительным то, что в погоне за внешним совершенством они вступали в связь со сверхъестественным? В конце концов, игра стоила свеч.
Но Золотой век неумолимо клонился к закату, и для большинства звезд это стало оборачиваться безжалостными ударами: морщины, которые им удавалось разгладить, вновь появлялись на их лицах, причем еще глубже, чем прежде; глаза начинали терять былой блеск. Эти люди продолжали посещать Страну дьявола, отчаянно взывая к ее целительной силе, однако время невозможно было повернуть вспять.
Страшные слухи поползли в высших кругах Голливуда. Рассказывали такое, что волосы вставали дыбом. То кто-то проснулся посреди ночи и обнаружил, что ослеп; то какая-то красавица, к ужасу своего молодого любовника, прямо на его глазах превратилась в старуху. Страх и гнев охватили представителей Золотого века. Они обвиняли Катю в том, что она предоставила им эту безбожную панацею, требовали позволить им в любое время навещать ее дом и «Охоту». Но хозяйка, разумеется, им отказала. Вскоре это повлекло за собой весьма неприглядные последствия: люди начали появляться в ущелье, когда им заблагорассудится, и, колотя ногами по двери, требовали, чтобы их впустили в дом.
Однако холодное сердце Кати оставалось неумолимым. Понимая, что скоро может оказаться в осаде, Катя наняла людей для круглосуточной охраны дома. Несколько месяцев на протяжении весны и лета 1926 года они с Зеффером жили почти в полной изоляции от общества, отстранившись от друзей, которые все же наведывались к ним в дом (нередко с щедрыми подарками) и умоляли Катю уделить им внимание и дать взглянуть хотя бы одним глазком на «Дьявольскую охоту». За редким исключением она почти всегда им отказывала.
Никто по-настоящему не понимал, что происходило в подземных глубинах дома. И неудивительно – тайны комнаты оказались не подвластны даже мудрому отцу Сандру, который продал Зефферу плиточный шедевр. Но то, что было не под силу трезвому интеллекту метафизиков, довольно быстро прочувствовала на себе человеческая плоть. Как наркоманы, зависимые от дозы опиума, люди слепо стремились к тому, что избавляло их от душевной боли, даже не задумываясь о том, почему это целебное средство довело их до такого отчаяния.
Они помнили, что когда-то были счастливы в этом каньоне, что, пребывая в Катином доме и разглядывая сюжеты «Охоты» на изразцовых стенках, которые странным образом перемещались перед их изумленными взорами, они испытывали радость. Разве не следовало из этого, что, вернувшись в каньон и вновь ступив в эту диковинную страну плиточных картинок и иллюзий, они могли вернуть себе былое здоровье и счастье? Однако Катя не позволяла им этого делать и, лишая того единственного, что они так жаждали, заставляла их страдать.
Конечно, она гораздо лучше, чем кто-либо из ее приближенных, представляла себе природу действия дворца своей мечты. Она знала, что дар исцеления и как следствие острая, почти наркотическая зависимость от него объяснялись пребыванием в Стране дьявола. Однако каким образом это происходило, и сколь быстро могла истощиться магическая сила комнаты, Катя не имела ни малейшего представления. Знала только то, что являлась полноправной ее хозяйкой, поэтому могла по собственному усмотрению решать, кого в нее пускать, а кого – нет.
Стоит ли говорить, что чем больше плачущих визитеров стояло у ворот ее дома и чем больше она получала писем (все более сумбурных по своему содержанию), тем меньше Катя была склонна приглашать в дом тех, кто к ней обращался. Отчасти потому, что опасалась той глубинной зависимости, которую сама породила в этих людях. Отчасти же потому, что сила Страны дьявола могла оказаться не безграничной – и это вызывало у Кати очень большие опасения, потому что она нуждалась в ней так же, как и остальные.
Растрачивая чудодейственную силу комнаты на других, Катя боялась, что к тому времени, когда у нее самой возникнет острая необходимость воспользоваться ее целительным действием, таковая попросту иссякнет. Подобной расточительной щедрости Катя позволить себе не могла: речь шла о собственной жизни и о том, чтобы ее как можно дольше продлить. Нужно было сберегать силу, запертую под замком в подвале дома.
И хотя к тому времени еще ничего страшного не случилось, дела неожиданно приняли неприятный оборот.
Началось это в понедельник, 23 августа 1926 года, когда внезапно скончался Руди Валентино.
За три недели до этого, проскользнув мимо охранников, он умудрился пробраться в каньон Холодных Сердец (перелез через забор, подобно одному своему киногерою, который таким образом залез в комнату возлюбленной) и принялся умолять Катю позволить ему остаться в доме. Жалуясь на плохое самочувствие, Руди утверждал, что поправить его здоровье может только каньон, в котором он был так долго счастлив. Когда же Катя отказала просителю, он взбесился и, перейдя на смесь английского и итальянского, назвал ее эгоистичной стервой, которая забыла, что сама произошла от таких же крестьянских корней, как он сам, и начала строить из себя королеву, хотя на самом деле той в подметки не годилась. В ответ хозяйка сказала, что он не достоин даже такой похвалы, за что получила пощечину, однако в долгу не осталась и ответила ему ударом в два раза сильнее.