— Я зайду на днях, — кому-то пообещал молодой человек.
Катя вытянула шею и напрягла слух.
— Венедикт, потестируй пока на ком-нибудь другом, на ассистентах… Ты же знаешь, у меня несварение на твои шедевры.
Девушка отложила книгу, тихо поднялась и крадучись подошла к двери.
Лайонел надолго замолчал, а потом неожиданно произнес:
— А человек тебе на опыты не нужен? Да! Девушка, молоденькая… Нет, не красавица.
К щекам прилил жар — дверь распахнулась — Катя отступила на шаг.
— И очень любопытная, — произнес Лайонел, весело глядя на нее. Телефона у него в руке не было.
— Я… — девушка запнулась, — просто хотела спросить — можно мне вернуться в свою комнату?
Несмотря на чуть приподнятые утолки его губ, она чувствовала, что он все еще злится.
Стекло вставили, осколки убрали, рабочие ушли. Катя поела, краем глаза посмотрела телевизор, пока Лайонел отвечал на бесконечные звонки. В течение пяти часов ему позвонили двести сорок семь раз, она специально посчитала. Его постоянно куда-то приглашали, о чем-то спрашивали. Большинство назойливых, абсолютно дурацких звонков совершали женщины.
«Лайонел, вы предпочитаете красный или синий?», «Куда вам удобнее приехать, в мою городскую квартиру или загород?» «Мы могли бы встретиться? Дело огромной срочности!» «У меня для вас сюрприз!», «Я все еще жду! Вы помните меня?»
Катя тоскливо посмотрела на полоску голубой рубашки, видневшуюся в приоткрытую дверь. Его жизнь представлялась ей иначе. Податливая фантазия сослужила плохую службу, наперекор всему рисуя одинокого вампира. Одиночеством тут и не пахло — ни секунды скуки.
Лайонел бесшумно вернулся в кухню и, усевшись на табуретку, уставился в никуда. Он был нужен так многим!.. Катя бесцельно переключала каналы. Осознание собственной глупости как порыв ветра ворвался в сердце. И оно впервые растерялось, не заколотилось неистово, а лишь вяло продолжало биться — по привычке. Глядя на точеный профиль, изящную линию рта, изгиб ресниц, холодный взгляд, девушка не понимала, как могла хоть на миг подумать, что этот мужчина может кому-то по-настоящему принадлежать. Ни ей, ни Анжелике, ни сотне других страждущих. Он как солнце светил для всех и ни для кого. Захочешь лететь навстречу — скорее всего замерзнешь в пути, а подлетишь слишком близко — сгоришь дотла.
Глава 21
Вечная жажда
Заиграла музыка, под которую они танцевали на рождественском балу. В комнате стояла темнота, лишь светились красные кнопочки на музыкальном центре. Лайонел пошевелился на подоконнике. Окно было закрыто занавеской, принесенной с улицы стекольщиками, а кактус в горшочке отставлен на стол.
Катя перевернулась на спину. Около двадцати минут назад часы в коридоре пробили полночь.
Неугомонный телефон давно смолк, а его хозяин после требования подарить оборотню свободу разговаривать не желал. Девушке же хотелось задать вопросы, придуманные днем. Но всякий раз, уже приготовившись заговорить, она трусливо откладывала еще на минуту, а затем еще и еще…
Наконец Катя решилась и негромко спросила:
— А души правда нет?
— Правда, — на удивление охотно ответил Лайонел, — Ангел смерти приходит за ней и уносит с собой.
Только если ты человек, за вампирами он не приходит. Наши смерти лишены почестей.
— А первый вампир? Откуда вы взялись?
— У первого вампира есть душа, в какой-то мере он человек… — Лайонел усмехнулся. — Честно говоря, я никогда его не видел, поэтому меру его человечности затрудняясь определить.
Катя терпеливо ждала продолжения — оно последовало.
— Есть легенда, — сообщил молодой человек и весело полюбопытствовал: — Хочешь вместо сказки на ночь?
Девушка устроилась поудобнее. Вместо сказки на ночь она бы предпочла самого сказочника, но в этом у нее язык не поворачивался признаться.
Лайонел взял со стола пульт от музыкального центра, сделал музыку тише и заговорил:
— В первый из шести дней творения создал Бог небеса и населил звездами — ангелами. И был среди них один — самый могущественный и прекрасный, полный мудрости, совершенный образец творения. Ему принадлежала привилегия осязания Божьего присутствия в небесах. Но от красоты своей возгордилось сердце превознесенного ангела и решил он, что может быть подобен Всевышнему. Тогда скинул Бог его с третьего неба на первое, то, что над землей, и дал имя Сатана — противник. А тот забрал с собой с неба третью часть звезд и поверг их на землю. С тех пор разделилось великое воинство ангелов: на святых в Божьем Царстве и падших — бесов, слуг Сатаны, господствующих в воздухе. Началась война. В вечном противостоянии божественных и дьявольских сил ангел полюбил беса. Ни в одной из небесных сфер не было места такому союзу. Тогда они сошли на землю в небезызвестный город Содом и, завладев телами мужчины и женщины, совершили плотский грех.
Лайонел умолк, как будто своей последней фразой хотел сказать нечто большее и давал время на размышления.
— Чтобы понять, как велика степень грехопадения этих двоих, следует знать вот что. Существует два вида падших ангелов: свободные, живущие в первом небе, и несвободные, заточенные Богом в «Тартарус» — бездонную пропасть за то, что они потакали неестественной похоти. Ходили за иной плотью, предназначенной быть для них чужеродной. То есть имели плотские отношения с земными женщинами.
— Наверно, это очень плохо с их стороны, — пробормотала Катя. — А того ангела и беса тоже бросили в пропасть? Их как-то наказали?
— Нет, не бросили! Стоило бы, — проворчал молодой человек. — У них родилось дитя. И Господь сказал им на это: «Будет Грех ваш пить кровь вашу, покуда не заберет всю до капли. Имя ему — Цимаон Ницхи[8]. Сгниют украденные тела, а глаза ваши не увидят друг друга до Великого дня Суда. Целую вечность, порознь, на мучения детей своих смотреть будете и боль их душ в своих сердцах понесете». — Лайонел со вздохом подытожил: — Ребенок стал их проклятием и наказанием.
— А что с ним сейчас?
— Ничего, ровным счетом ничего. — Молодой человек засмеялся. — Забавно! Если у вас указы поступают сверху, то у нас — снизу. Из подземного города, названного в честь места, где содержатся падшие ангелы, совершившие грех, подобный греху наших прародителей. Много веков назад город основал для себя Цимаон Ницхи со старейшими вампирами. В мире около сотни ходов, ведущих в наш «Тартарус», один из них в Фаунтейском аббатстве.
— Там тебя превратили! — встрепенулась Катя. — Ты…
— Я сын пошатнувшейся веры, уставшего от жизни монаха, — сыронизировал Лайонел. — Не было в цистерцианце смирения, и его молитвы семь раз на дню — все пустое.
— Вильям сказал, вы его никогда больше не видели, — вспомнила Катя.
— Почему же, я его видел. В селении Сито, в Бургундии[9], он начал все заново… Там главный монастырь цисцерцианского ордена. Но мой создатель не пожелал разговаривать, лишь мельком взглянул на меня и пробормотал девиз монастыря: «Блаженное уединение — единственное блаженство». После я его больше не беспокоил, одного взгляда хватило, чтобы понять, как стыдно ему за свой гнев, за свое великое творение.
— А где родители Цимаон Ницхи?
— Везде, повсюду. — Молодой человек сделал жест рукой. — Они могут находиться в одном городе, идти по одной улице, смотреть в одну сторону и не знать о присутствии друг друга.
— По-моему, это ужасно! — возмутилась Катя. — Если они искренне любят друг друга, почему заслуживают такого наказания? Бог сам наделил ангелов чувствами и волей, значит, догадывался, что однажды они могут ими воспользоваться!
— Догадывался! Вот поэтому Сатана со своими бесами все еще в первом небе, а не вместе с группой несвободных ангелов, «ходивших за иною плотью», брошенных в «Тартарус», — слегка раздраженно заявил Лайонел. — Падшие сделали выбор — восстание, их выкинули из Божьего Царства. Грех не противоестественен, и до Великого Суда они могут гулять. Плотские же отношения между разными видами не были задуманы. Каждый ангел — лично сотворен, они духовные существа, наделенные огромным могуществом. А эти двое, мало того что предали Бога, предали Сатану, оставили свое жилище в небе, вселились в человеческие тела, так еще и ребенка сделали.
— Ты злишься, — отметила девушка.
— Нет! Ну что ты! Я просто счастлив за их милую семью! — Лайонел поднялся, прошелся до постели и остановился у самого изголовья, внимательно всматриваясь в лицо девушки. — Что же ты молчишь? История Ромео и Джульетты трогает во все времена?!
— Я не знаю, что сказать, — промямлила Катя, ощущая себя, как тогда — у доски с мелком в руках. — Мне не кажется их грех ужасным.
Лайонел бесцеремонно сдернул с нее одеяло и уселся рядом. Его прохладная рука легла на ее обнаженное бедро и проехалась до колена.
— Знаешь, мне тоже. Ужасны последствия… — Он наклонился, и Катя ощутила прикосновение его губ у себя на шее. Кровь бурным потоком разлилась по венам, дышать вдруг стало нечем, сердце заколотилось так сильно, что от ударов запульсировало в висках.
Лайонел выкладывал дорожку из поцелуев на шее девушки, бормоча:
— Конечно, мы все должны быть благодарны за дарованную нам Сыном ангелов вечную жизнь, вечную жажду, вечное ожидание… за эту проклятую вечность!
Из колонок музыкального центра лилась патриотическая мелодия «Завоевание рая», от нее воздух словно вибрировал.
Катя запустила пальцы в шелковистые волосы, в точности как во сне. Лайонел замер. Ей хотелось в нем раствориться, чтобы прохлада его волос не исчезала с ладоней, а кожу бесконечно жгло от поцелуев. Запереть на замок в легких морозный аромат, выпустить мысли из головы, как птиц из клетки, и оставить лишь одну, самую красивую, по имени Мечта.
— Я думаю, — промолвил молодой человек, не отрывая от нее сверкающего взгляда, — устоять можно против любого соблазна.
— Ты не очень часто это делаешь, — заметила Катя, нежно перебирая пряди его волос.
В улыбке блеснули белые зубы.
— Ничто не преумножит так страдания родителей, как грехи детей.
— Наказываешь?
Он отстранил ее руки.
— Как помнишь, я и при жизни не был хорошим мальчиком. — Лайонел вернулся к подоконнику, отодвинул занавеску и посмотрел в окно.
Катя накрылась одеялом, ощущать себя отвергнутой было противно и обидно. Он молча смотрел в окно, а ей нестерпимо хотелось на одну минуту научиться читать мысли, чтобы проникнуть в его мир.
— Ты сказал «вечное ожидание», а чего вы ждете? Чего ты ждешь?
Лайонел обернулся.
— Искупления. Бог поистине милосерден, в его архиве историй наша с открытым финалом. Право поставить последнюю точку за теми, кто, подобно превознесенному ангелу, захотел поиграть в создателей. Раз в четыреста лет у наших Ромео и Джульетты есть шанс все исправить.
— Как?
— Только им известно. Я знаю лишь, что в прошлый раз и все предыдущие они облажались! Не удивлюсь, если так и прождем до дня Великого Суда.
— Похоже, исправить не так уж просто.
— Конечно! — воскликнул Лайонел. — Просто было только перепихнуться и зачать отца всех вампиров, а потом все стало значительно сложнее…
Катя подавила зевок.
— А ты не боишься рассказывать мне? Я ведь человек. Что, если…
— … загремишь в дурдом! — закончил за нее молодой человек.
Девушка засмеялась, а он добавил:
— В конечном счете, у меня всегда есть возможность тебя убить.
Лайонел раздраженным жестом отодвинул занавеску, пробормотав:
— Печально… верный паж Анжелики по-глупому настырен.
— Он тут? — Катя сама не заметила, как вцепилась в край подушки.
— Спи спокойно, этой ночью тебя никто не побеспокоит! — Молодой человек открыл окно, вскочил на подоконник и скрылся за занавеской.
Катя пару секунд смотрела, как та колышется на ветру, затем вскочила и бросилась к окну. Лицо обдало морозом, горло сжалось от ледяного воздуха. Внизу под деревом, друг против друга стояли две черные фигуры. В ночной тиши прозвучал безразличный голос Лайонела:
— Твоя преданность, Даймонд, достойна восхищения… но ты мне надоел!
Девушка со звоном захлопнула окно.
* * *
Тихо трещали лампочки в коридоре, тускло освещая бетонный пол. Лайонел подошел к двери, ведущей в гостиную, взялся за ручку. По лестнице сбежал брат. На мгновение он остановился, их взгляды скрестились, а затем он пошел навстречу.
Лайонел сделал к нему шаг, но Вильям прошествовал мимо, презрительно скривившись, заметив на пальто пятна крови.
«Это пройдет», — утешил себя молодой человек, провожая взглядом прямую спину брата.
В гостиной как всегда горел свет. Йоро сидел на коленях перед огромным полотном из пазлов — картина была почти завершена, не хватало около пятидесяти элементов в самом углу. Тысяча деталей сложилась в рассвет над морем, горы и чаек.
— Лайонел! — обрадовался мальчик, вскакивая и подбегая к решетке. — Только посмотри, что мне дала Ксана! Я почти собрал!
— Вижу.
Йоро просунул часть лица между прутьями и упрекнул:
— Ты давно не приходил.
— Тебе показалось, — обронил Лайонел, задумчиво разглядывая картину.
— А знаешь, как говорят у Волоф?
— Боюсь, сейчас придется узнать…
Мальчик не обратил внимания на сарказм и сказал:
— На всех девушек смотри глазами, а на свою — сердцем!
— Гениально, — проворчал молодой человек и, подойдя к решетке, взялся за толстый прут.
Йоро отшатнулся.
— Что с тобой?
Лайонел дернул прут на себя и вырвал, мальчик в ужасе попятился.
— Я ничего не сделал!
Молодой человек насмешливо улыбнулся, крутя в пальцах железный позолоченный прут.
— Разве я тебя в чем-то обвинил?
Оборотень опустился возле стены на четвереньки, как если бы собирался в любой момент обратиться в волка.
Лайонел швырнул вырванный прут на пол.
— Я был не очень осторожен, когда одной девушке пообещал выполнить любое ее желание. Вместо богатства, власти, победы над неприятелями она пожелала свободу для тебя. Глупо, правда? Ее тронула твоя раскраска.
Йоро недоверчиво свел черные брови.
— Ты ведь можешь не делать этого?
— Могу, — Лайонел взглянул на незавершенную картину, — но не хочу. Ты свободен.
Мальчик опустил голову.
— В чем дело? — изумился Лайонел. — Ты хотел свободу! Я тебе ее даю!
— Хотел, — подтвердил Йоро. — Только не так…
Лайонел махнул на него рукой и направился к двери, но слова оборотня его остановили:
— Я думал, когда-нибудь ты полюбишь меня, сможешь доверять и тогда откроешь клетку. А еще я думал, ты не выпускаешь меня, потому что искренне…
— Искренность — это миф, придуманный лжецами, — не оборачиваясь, произнес Лайонел. — Прощай!
— Поверить не могу! — зло крикнул Йоро. — Я мечтал об этом дне много лет, а ты все преподнес, как будто я тебе просто надоел и ты меня выгоняешь!
Лайонел не обернулся, а, прежде чем выйти из комнаты, попросил:
— Постарайся не попасть под машину и не драться с собаками.
«Ты будешь по мне скучать?» — донесся до него уже из-за двери вопрос. Ответить было так просто, всего какое-то одно слово, вмиг способное создать что-то новое или разрушить старое.
Молодой человек быстро направился на второй этаж. Старое, каким бы оно ни стало теперь, следовало забыть, а для нового требовалось слишком много самоотдачи.
В спальне Лайонел снял испачканную кровью верхнюю одежду, скинул ботинки и рухнул на широкую низкую кровать.
До рассвета оставалось еще четыре с половиной часа. После восьми дней без сна обычно стоило только вытянуться в горизонтальном положении, как глаза сами собой закрывались, тело расслаблялось, а тысячи мыслей, теряя стремительность, замедляли ход. Ничего подобного не произошло. Сон не шел, в ушах звучал нежный девичий голос, перед мысленным взором то и дело появлялись серые глаза, бледное лицо, обрамленное пушистыми кудрями.
— Проклятие, — процедил сквозь зубы Лайонел, садясь на кровати и обхватывая голову руками. В последний и единственный раз мысли о женщине мешали ему спать семь лет назад, когда встретил в Париже Анжелику. Он возжелал ее с первого взгляда, мельком увидев на балу в объятиях своего приятеля Феррана. Мысли о ее идеальном теле, прекрасном лице два дня сводили с ума.
Лайонел вздохнул.
На третий день он не выдержал, явился к восхитительной незнакомке и соблазнил. Интерес после первой же ночи иссяк, вернулся сон, и мысли уравновесились. Анжелика пожелала поехать вместе в Петербург.
А Ферран, многие годы добивавшийся расположения девушки, долгое время потом был в обиде.
Молодой человек поднялся и прошелся по комнате.
Анжелика — единственная женщина, на которую он не мог налюбоваться, но даже она не занимала его помыслов с той же настойчивостью, с какой в них появлялась рыжая девица, похитившая покой брата и с легкостью разломавшая хрупкий мир в их семье, создаваемый столетиями.
В кармане завибрировал сотовый. Лайонел раздраженно его отключил. Странное ощущение, разрастающееся подобно оползню внутри, приводило в ярость. Собственные мысли ужасали. Увлечение Анжеликой, пронизанное острым желанием обладать красивым телом, отличалось от его нового интереса. Тогда, семь лет назад, все было просто и понятно, он представлял прекрасную девушку в своей постели, и образы эти неимоверно мешали. Катю он видел иначе. Мысли о ней не сводились к одной постели, а были необыкновенно разнообразными и пугающе глубокими. Так он думал лишь о Вильяме, иногда о лучшем друге, чуть реже о Йоро, Ксане — о самых близких.
Лайонел с грохотом отодвинул дверцу шкафа и сорвал с вешалки чистую рубашку.
Спустя пять минут он выехал на машине со двора и на огромной скорости пронесся по длинной улице. До лаборатории Венедикта, куда ученый зазывал его уже целую неделю, молодой человек доехал за семьдесят одну секунду. В подвал старого четырехэтажного жилого дома, наглухо закрытый железной дверью, впустила внучка Венедикта — двенадцатилетняя Кира. Лайонел приветливо ей кивнул. Девочка с белыми волосами, одетая в бледно-розовую сорочку до пят, как всегда бывало в его визиты, пристально уставилась на него. По-детски наивные фиалковые глаза под снежными ресницами расширились. Маленькие, тоненькие ручки обессиленно упали вдоль худенького тела, и пальцы вцепились в ткань сорочки.
Лайонел озадаченно приподнял брови, надеясь, что маленькая вампирша что-нибудь скажет, но та молчала. За шестьдесят шесть лет, которые он знал эту девочку, она разговаривала при нем не больше десяти раз. Венедикт держал внучку вдали от общества, считая его влияние пагубным для юной души. Но насколько молодой человек знал, Кира и при жизни не отличалась общительностью — ее считали странной. По рассказам некоторых вампиров, в блокаду Ленинграда девочка ходила по городу за руку с дедом, единственным человеком, уцелевшим из всей ее семьи, и показывала места, куда упадут бомбы.
— Венедикт тут? — спросил Лайонел, ощущая себя неуютно под взглядом фиалковых глаз.
Кира сделала к нему несмелый шажок, вытянула руку и мизинчиком прикоснулась к его руке. На миг лицо ее исказилось от страха, затем она быстро отступила.
Молодой человек досадливо поморщился и двинулся по коридору.
— Поле! — неожиданно выкрикнула ему вслед девочка.
Лайонел обернулся.
— Прости?
— Поле, — повторила она, — снежное поле. Вам нужно туда.
— Кира! — раздался окрик Венедикта. Появился он сам. В белом халате, с длинными лохматыми седыми волосами и стеклянной колбой, зажатой в ладони. — Прочь, глупая девчонка! Пошла вон!
— Дедушка, — прошептала девочка, прижимая кулачки к груди. — Предательство, дедушка.
— Убирайся! — не своим голосом заорал Венедикт и замахнулся, как будто хотел ударить ее.
Внучка убежала, а старик скороговоркой произнес:
— Сама не знает, что мелет! Ребенок, чего с нее взять! Идем, я покажу тебе кое-что…
Лайонел зашагал по извилистому коридору за Венедиктом. Старик никогда прежде не кричал на девчонку.
Вскоре они пришли в чистую белую комнату с холодильниками и шкафами вдоль стен, где на полках стояли в банках человеческие органы.
— Сейчас-сейчас, — забормотал Венедикт, распахивая один из холодильников и вынимая из него две литровые банки крови.
Лайонел присел на табурет перед длинным стеклянным столом. Ученый наполнил бокал. Руки его дрожали, когда он протягивал его молодому человеку.
— Я создал новый сорт.
— Надеюсь, он будет лучше, чем прошлый, — снисходительно улыбнулся Лайонел, принимая из рук старика бокал с кровью.
Венедикт тоже улыбнулся.
Молодой человек отпил и, задумчиво наклонив голову набок, облизнул губы.
— Ну как? — взволнованно поинтересовался старик.
— Знаешь, очень похоже, но что-то не то… — Лайонел отодвинул бокал. — Думаю, нужно еще поработать.
— Подожди, не уходи. — Венедикт взял вторую банку и налил из нее кровь в чистый бокал. — Попробуй!
Лайонел отхлебнул, сполоснул рот и, сморщившись, проглотил.
— Гадость.
Ученый устало опустился на табуретку и, взглянув в холодные глаза гостя, промолвил:
— Это не клонированная кровь, Лайонел, ни та, ни эта. — Венедикт подпер косматую голову рукой. — Объяснишь, чем я тут занимаюсь?
Лайонел нахмурился, откровенный разговор не входил в его планы, но все-таки он сказал:
— У тебя давно уже все получилось, но наше общество… Оно не готово. Попытка пустить клонированную кровь по трубопроводу старейшинам закончилось неудачей. Они узнали заранее и даже не стали ее пробовать.
Венедикт сердито ударил ладонью по столу и с отвращением прохрипел:
— Общество… а будет ли оно когда-нибудь готово?
— У меня запрет от старейшин на клонированную кровь! — сверкнул глазами Лайонел. — Что ты от меня хочешь?
Зазвонил телефон. Молодой человек поднес сотовый к уху, пару секунд послушал и медленно убрал обратно в карман. Некоторое время молча смотрел на стоящий перед ним бокал, потом приказал:
— Позови сюда свою девчонку.
Старик вздрогнул, а когда попытался возразить, молодой человек процедил сквозь зубы:
— Немедленно.
Кира появилась в ту же секунду и, взглянув на деда, взмолилась:
— Пожалуйста, дедушка…
Венедикт сжал губы так, что они побелели, и вышел из комнаты.
— Иди сюда, — потребовал Лайонел.
Девочка послушно подошла, тогда он протянул ей руку ладонью кверху и спросил:
— Что ты видишь?
Маленькая ладошка накрыла его пальцы, белые ресницы сомкнулись, губы задрожали.
— Я вижу девушку, — прошептала Кира, — она лежит на рельсах, длинные рыжие волосы расстелены по снегу, серые глаза открыты… она смотрит на вас.
— Не то, — прорычал Лайонел. — Что ты еще видишь?
— Блестящий замок на мосту, на нем написано…
— Дальше! — оборвал молодой человек.
— Это важно, — тихо заметила девочка.
— Нет, — упрямо отрезал Лайонел.
Кира распахнула глаза и, смущенно улыбнувшись, положила ему ладошку на грудь, со стороны сердца.
— Подумайте о девушке с черными глазами, — попросила она.
Лайонел представил Анжелику, и Кира промолвила:
— На дороге… это шоссе… у него нет названия… семнадцать человек, среди них есть девушка с черными глазами, она очень красива, но…
— Но?
— Ее сердце разрывается от любви и ненависти. — Девочка помолчала. — Вы сделали ей очень больно. Она отомстит. Отнимет кого-то очень дорогого.
— Ты говорила про поле?
— Огромное, все белым-бело до самого горизонта, а по обе стороны лес. — Глаза девочки беспокойно заходили под веками, пальцы сомкнулись на груди молодого человека. — Под землей кровь, она течет по длинной трубе, и по ней как кораблик скользит пластмассовая колба с посланием от черноглазой девушки к ее создателю.
— Я знаю, где это! — Лайонел вскочил, девочка в страхе отшатнулась. — Скажи дедушке, твой талант останется нашим секретом.
Молодой человек направился уже к выходу, но передумал и вернулся.
— Мне кое-что нужно, — сказал он, окидывая взглядом полки с банками, — помоги-ка мне!
Спустя пять минут Лайонел выбежал из лаборатории, а когда хотел распахнуть дверцу машины, заметил, как за угол дома метнулась тень. Разбираться со слежкой не было времени. Доброжелатели успели донести Анжелике, что с Даймондом покончено, и гнев толкнул ее на предательство.
Выезжая из города, молодой человек думал о шестнадцати вампирах, присоединившихся к ослепленной яростью Анжелике, и причинах, по которым они могли это сделать. За два столетия его правления было четыре серьезных заговора. Первое проигнорировали, после второго, старейшины явились в город, послание третьего заговора вовремя перехватили, четвертый был раскрыт раньше, чем составили донесение.
На дисплее бегала строчка: «Вольфганг Амадей Моцарт «Реквием. Посрамив нечестивых. Часть VII». Из колонок лилась соответствующая настроению траурная заупокойная месса.
Серую извилистую дорогу, покрытую ледяным инеем, с обеих сторон обступили деревья. Наконец показался нужный поворот, машина проскоблила днищем кочку и вылетела на огромное поле. Лайонел вдавил педаль в пол. Бело-серая убористая стена леса приближалась с каждой секундой. Он был рад, что под ним не лошадь, как в старые добрые времена. Животные знали страх, машины — нет. К счастью, любимое авто не интересовалось, почему его на такой огромной скорости направляют в растущие рядком могучие дубы. Лайонел даже не моргнул, когда машина пронеслась сквозь деревья и выехала на серое шоссе. Кира не солгала, у него в самом деле не было названия, оно не значилось ни на одной карте мира и о его существовании ведали очень немногие. Тут не было знаков дорожного движения и живых людей.
Через лобовое стекло Лайонел увидел посреди пустынного шоссе, устремленного в бесконечность, семнадцать фигур. Взгляд нашел среди них одну, особо знакомую, и внутри, там, где тихо жило сердце, опустело. В ушах прозвучало предсказание: «Она отомстит. Отнимет кого-то очень дорогого». Сейчас он жалел, что не спросил: «Кого?» Даже предательство родного брата не ранило бы сильнее. У Вильяма было столько поводов для ненависти, но только не у лучшего друга…
Молодой человек закрыл глаза, медленно выпустил воздух и вылез из машины.
Семнадцать взглядов устремились на него. Никто не пытался бежать, вампиры замерли в ожидании.
Лайонел нарочно шел, как обычный человек, не используя возможность переместиться за секунду. Он наслаждался страхом в глазах подданных.
Георгий, единственный, не смотрел на него. Анжелика в норковом манто стояла рядом, и глаза ее горели от ярости. По другую от нее сторону находился Ферран, одетый в черный костюм. Его присутствие Лайонела не удивило. Приятель всегда питал к Анжелике сильные чувства. Еще один ее поклонник — Павел Холодный — напряженно сжимал и разжимал пальцы на правой руке. Бриан Джонсон с Анчиком разместились чуть поодаль, как будто не имели к делу никакого отношения, а так, погулять вышли. Сестры Кондратьевы, одетые в вечерние платья, испуганно переглядывались. Остальные вампиры, не из слабых, как отметил Лайонел, когда он остановился в двадцати шагах от них, потупили глаза. Асфальт и земля были разрыты — послание старейшинам уже отправили.
Никто не решался заговорить первым, напряжение возрастало. Молчание затянулось.
Анжелика держалась с особым достоинством. Лайонел улыбнулся. Она никогда его не боялась, даже когда стоило бы.
Он расстегнул пальто, вынул из-за пазухи пакет, вывалил из него на ладонь окровавленное сердце и бросил его к ногам девушки.
— Оно и раньше было у твоих ног, но тебе этого показалось мало, не так ли? — Лайонел рассмеялся. — Вот он — твой главный бриллиант[10], Лилу.
Анжелика рванулась вперед, но Георгий крепко ухватил ее за руку.
— Трусы! — взвизгнула девушка. — Он убил вампира ради человека! Нас больше.
Вампиры переглянулись, как если бы оценивали свои силы. А в небе захлопали полчища крыльев. Безглазые черные вороны опустились на деревья вдоль дороги, из-за стволов высунули морды волки и кабаны, устремив пустые зеницы на Анжелику, призвавшую животных для защиты.
— Есть правила, Лайонел, — негромко заметил Ферран.
Лайонел ощутил сильную атакующую волну, вибрацию голоса, используемую для введения в транс, и предупредил:
— Откроешь еще рот — я сделаю из твоей шкуры половик для своей служанки. — Смотреть в глаза Феррану, способному ввести в транс сразу целую толпу, он все же не решился. Противников было больше, каждый обладал способностями, которые мог противопоставить его собственным.
Неожиданно на лице Георгия промелькнуло изумление, взгляды вампиров устремились куда-то вдаль.
Лайонел не обернулся посмотреть, что всех так заинтересовало. Стоило лишь на секунду выпустить из поля зрения противников, как они бы рассредоточились вокруг. Объяснение всеобщему изумлению дала Виктория, истерично выкрикнувшая:
— Оборотень! Тут оборотень!
Йоро, подняв облако ледяной пыли, затормозил возле ноги Лайонела, радостно свесил язык набок и оглядел всех присутствующих.
Анжелика скривила губы и покосилась на Феррана.
— Его оборотень. Он держит его в клетке! Думаю, старейшинам будет интересно это узнать.
Йоро оскалил зубы и зарычал.
Ферран нахмурился.
— Не похоже, чтобы тот был против. В правилах нигде не упоминается по поводу дружбы вампиров и оборотней.