Вильям ответил сразу.
Сердце не подскочило в груди при звуке его голоса и никуда не помчалось, но почему-то захотелось улыбаться. А еще на душе сделалось приятно и спокойно.
— Вильям, — произнесла она, — пять минут назад ко мне на улице подошел мужчина…
Глава 16
Сломанные крылья
Марсово поле белело под снегом. Лайонел неотрывно смотрел на языки пламени Вечного огня и думал.
— …в конце концов, не обязательно обсуждать это с Москвой, — вздохнул Георгий, понимая, что друг его слушает и дела шпионажа его заботят сейчас ничтожно мало.
— Да-да, верно, — рассеянно покивал Лайонел.
Георгий поправил ворот кожаной куртки и, вновь издохнув, произнес:
— Прости, если это не мое дело, но я убежден, охотники Шалаева не опасны.
— Они выследили Вильяма, — очнувшись от своих мыслей, пояснил Лайонел. — Шалаев-старший преподнес сегодня днем Кате свою визитку. — Он задумчиво улыбнулся уголками губ. — Девчонка неплохо держалась… Трепаться не в ее интересах. Приятно знать, что она это понимает.
Молодой человек махнул другу, чтоб тот следовал за ним. Они пересекли поле, дорогу и неспешно пошли вдоль Павловских казарм.
— Не нравится мне Шалаев, — обронил Лайонел. — Неблагодарный тип, я ведь ему жизнь сохранил!
— Ты убил его отца, — напомнил Георгий.
— Потому что его отец хотел убить меня. — Молодой человек сунул руки в карманы черного пальто. — Утомили уже эти Ван Хельсинги.
Друг посмеялся.
— Слышал, Ферран в Париже истребил всех охотников до единого.
— Да, он упоминал. — Лайонел заметил на себе пристальный взгляд и поинтересовался: — Тебе есть что мне сказать?
— Не знаю… — Георгий замешкался, но потом неожиданно выпалил: — Ферран перед отъездом заезжал к Анжелике… Интересно, зачем?
— Хм, полагаю, выказать свое почтение. Они знакомы больше сотни лет, можно сказать, родственники.
Лайонел остановился на Зимнем мосту и облокотился на гранитные парапеты.
— Ты на что-то намекаешь?
Георгий пожал плечами и, отводя взгляд, пробормотал:
— Ты много думаешь об этой девочке, Кате.
Ледяные глаза раздраженно сузились:
— Конечно, я о ней думаю! Вильям подвергает себя и всех нас опасности, встречаясь с ней!
— Тебя действительно именно это беспокоит?
Лайонел не ответил.
Молодые люди еще недолго постояли на мосту и двинулись к Зимнему дворцу. Площадь пестрела людьми, студентами, туристами — тут было оживленно в любое время года и суток.
Георгий взглянул на Ангела мира, венчавшего колону в центре площади, и с немым вопросом повернул голову к Лайонелу.
— Может быть, — обронил тот.
— Мне странно, — хмыкнул друг, — в случае с Зазаровским ты перестраховался и действовал без раздумий, а что мешает тебе сейчас так поступить?
— Что мешает? — Лайонел улыбнулся. — Ничтожно мало! Мой брат не зашвырнул пока свою подружку на Александрийскую колонну, чтоб крест Ангела мира пропорол ей живот, а кровь изо рта стекала Вильяму в стакан. Зазаровский слишком много себе позволил в отношении жителей этого города!
— Уж не поклоннику канала Грибоедова рассуждать о несчастных жителях города, — упрекнул Георгий. — Какой смысл держать Зазаровского в тюрьме? Там он абсолютно бесполезен, а если ему удастся выйти, у тебя появится серьезный враг. Лучше его убить. Скажешь, это никогда не поздно? Мне думается иначе.
Молодые люди пересекли Дворцовую площадь и остановились перед серым старинным зданием.
— Я скажу… У Зазаровского отличная кровь, убить его было бы опрометчиво. Он может мне пригодиться.
Георгий покачал головой.
— Если кто-то узнает, что исчезнувшие вампиры благополучно отдыхают в тюрьме, твоя репутация беспощадного убийцы, которая поддерживает порядок, потерпит крах.
Лайонел бросил на него снисходительный взгляд.
— Если об этом кто-то узнает, я приду за тобой. А пока, — он подмигнул другу, — у меня есть одно дело…
Георгий потупил глаза и пробормотал:
— Анжелика будет счастлива…
Лайонел открыл своим ключом дверь, но до того как пойти в парадную, обернулся и сказал:
— Иной раз мне хочется знать, о чем ты думаешь. — И мысленно прибавил: «Твоя забота о моей женщине достойна аплодисментов стоя».
Друг с непроницаемым видом пожелал: «Приятного вечера» — и, развернувшись, зашагал прочь.
Сомневаться в Георгии было равносильно сомнением в самом себе. Лайонел захлопнул дверь. Этот молодой человек с взлохмаченными русыми волосами стал для него первым близким существом, которое захотелось впустить в свою жизнь. Они встретились при весьма необычных обстоятельствах в тысяча семьсот сорок девятом году, за год до переезда в Петербург. Георгий висел на колу под палящим солнцем, и его русская кровь, искрясь под яркими лучами, стекала на пыльную техасскую землю. Он до того обессилел от боли, что любое движение лишало его сознания. Охотники тех лет отличались от современных, как небо и земля, у них не было всевозможного навороченного оружия, но вампиров они выслеживали, как гончие лис.
Лайонел поднялся по лестнице до четвертого этажа и позвонил в квартиру.
Тогда, много лет назад, он жил, где придется, ни в ком не нуждался, но с появлением рядом Георгия все изменилось. Спасенный вампир прилип, точно кусок смолы к ботинку. Отделаться от него никак не получалось, а спустя год пришло осознание, что отделываться вовсе не хочется. И они отправились в Петербург.
Двери открыл Даймонд. На лице мальчишки было написано явное разочарование.
— Госпожа никого не хочет видеть, — объявил юный паж ее величества.
Лайонел снял пальто и не глядя швырнул в руки слуге, буркнув:
— Почисти! А уж с желаниями своей женщины я разберусь как-нибудь сам.
Молодой человек прошел через гостиную в зал с винтовой лестницей, поднялся на второй этаж и без стука вошел в спальню.
— Даймонд, я же сказала, мне ничего не нужно! Убирайся к черту! — послышался из постели сердитый голос хозяйки квартиры. — Неужели непонятно, я хочу просто умереть!
Груда шелковых подушечек шевельнулась, из-под простыни показалась рука, указавшая на дверь.
— Смерть, Анжи, роскошь для людей, — промолвил Лайонел, принимаясь расстегивать пуговицы на рубашке.
Подушки полетели в разные стороны, девушка в белом кружевном пеньюаре села на постели. Золотистые волосы, всегда идеально расчесанные и уложенные, были в беспорядке — спутанные и взлохмаченные. Черные глаза горели точно от жажды, а искусанные припухшие губы алели под капельками крови.
Молодой человек перестал расстегивать пуговицы на рубашке и замер. Такой он видел Анжелику впервые.
— Лайонел?… — недоверчиво сощурилась девушка. Затем ее глаза расширились, она поднесла ладонь ко рту и взволнованно прошептала:
— Я в таком виде…
Анжелика лихорадочно пригладила волосы и, проследив движения его пальцев, воскликнула:
— А можно узнать, что ты делаешь?
Лайонел бросил рубашку на пуф и взялся за ремень па штанах.
Девушка хрипло засмеялась:
— Неужели ты думаешь, что можешь оскорбить меня перед всем городом, а потом вот так являться и…
— Кажется, я извинился, — не дал он ей договорить, указывая на стеклянный столик с экстренным номером «Питерского Зазеркалья», с обложки которого улыбалась красавица Анжелика.
— О-о, нет-нет! — девушка соскочила с кровати, подошла почти вплотную и ткнула Лайонела ногтем в грудь. — Лично ты не извинился!
— А что это изменит? — Его руки крепко обхватили ее за талию.
— Очень многое!
Он наклонился и коснулся губами ее шеи.
— Что именно?
Анжелика смиренно положила ладони ему на грудь и, закрывая глаза, прошептала:
— Я тебя люблю… и ненавижу.
Лайонел промолчал.
* * *
Катя ступила на эскалатор и обернулась к Вильяму:
— Тебе понравился фильм?
Молодой человек пожал плечами.
— Зомби не показались мне страшными.
Девушка засмеялась.
— Еще бы!
Две молодые женщины, стоявшие на несколько ступенек ниже, тоже обернулись и с интересом посмотрели на Вильяма. В торговом комплексе в воскресный вечер от количества людей рябило в глазах. Парочки, компании сидели в кафешках, разговаривали, громко смеялись, повсюду звонили сотовые телефоны.
Катя застегнула пальто, вышла из крутящихся стеклянных дверей и поежилась от холода. Морозный воздух точно множеством коготков вцепился в разгоряченное лицо, стянул ноздри, заполз в рукава, под шарф.
Площадь перед метро походила на кишащий улей, на миг даже закружилась голова. Девушка не любила центр города, все это старинное великолепие под толщей пыли и прокопченное машинной гарью ее не прельщало.
— Как думаешь, — спросила она у Вильяма, оглядываясь по сторонам, — Шалаев и его люди сейчас поблизости?
После той странной встречи молодой человек из ассоциации по борьбе с «явлениями» ее не беспокоил, но нехорошее предчувствие не оставляло.
— Вполне возможно, — абсолютно спокойно сказал Вильям, протискиваясь между машинами на стоянке к своему синему «Мерседесу».
— Ты не боишься, что?… — начала Катя, но не закончила. Сперва легкие наполнились холодным ароматом, а затем в груди стало жарко-жарко. Возле какой-то красной иномарки всего в двух шагах стоял Лайонел.
Катя услышала, как Вильям выругался вполголоса, увидев брата, сама же с трудом сдержала улыбку.
— Какая неожиданность, — насмешливо отметил Лайонел.
Из-под полурасстегнутого пальто виднелась нежно-розовая рубашка, ледяные глаза смотрели с легким раздражением, волосы отливали золотом в электрическом свете фар — весь его облик, казалось, мог с легкостью заморозить случайного зрителя.
Вильям открыл для Кати дверцу машины со стороны пассажирского кресла и, не глядя на брата, пренебрежительно поинтересовался:
— Что тебе надо?
— Ты везешь ее домой? — точно не услышав вопроса, спросил Лайонел.
— Да, — быстро ответила Катя.
Прошмыгнуть мимо него не удалось. Молодой человек схватил ее за руку.
— Немедленно отпусти ее! — прорычал Вильям.
— Я хочу кое-куда вас пригласить, — продолжая удерживать девушку, произнес Лайонел.
— У нас другие планы!
— Будет лучше, если вы их поменяете…
Катя ощутила на себе его пристальный взгляд. Оба молодых человека могли слышать ускоренный стук ее сердца, а оно, как нарочно, билось все сильнее и сильнее.
— Как насчет вечера классической музыки? — обратился к ней Лайонел.
Девушка беспомощно посмотрела на Вильяма, и тот ответил:
— Оставь нас в покое, черт возьми!
Катя едва не вскрикнула, когда пальцы Лайонела стиснули ее запястье.
— У ее дома засада, Вильям, — отчеканил молодой человек. Брови его нахмурились, губы точно окаменели, а ноздри задрожали, но голос прозвучал на изумление спокойно: — Убежден, Катя будет огорчена, если тебя сегодня убьют. Не так ли?
Девушка только и смогла кивнуть.
Лайонел не стал дожидаться возражений и потащил ее за собой, на ходу просвещая:
— В программе непременно будут Бах, Шуберт и Вивальди, тебе понравится. Живая музыка, это не на кукольных зомби смотреть.
Катя обернулась и увидела, что Вильям, не отставая, идет за ними. Он поравнялся с братом и процедил сквозь зубы:
— Не тащи ее так!
Лайонел замедлил шаг, подтянул к себе Катю и учтиво взял за локоть:
— Прошу прощения.
— Все в порядке, — солгала она.
Трое перешли дорогу, обогнули торговые лабазы и двинулись вдоль домов по узкому тротуару.
— Полагаю, концерту Георгия на квартире? — уточнил Вильям.
— Да, — Лайонел слегка наклонился к Кате, — тут недалеко, дом рядом с немецким посольством.
Ей это абсолютно ни о чем не говорило. Выручил Вильям, пояснивший:
— Исаакиевская площадь.
Его брат засмеялся:
— Маленькая девочка не знает своего города!
Замечание уязвило, но Катя не подала виду. Город ее и впрямь мало интересовал. Она никогда не помнила, отчего все так носятся с Петербургом, о какой красоте толкуют, на что приезжают толпами смотреть. Музеи, памятники успели осточертеть ей еще в школе, когда класс возили на экскурсии.
Впереди как раз показался один из них — памятник Николаю Первому на высоком постаменте. Император на коне был изображен в парадной форме конногвардейца. Постамент украшали четыре аллегорические фигуры, отражавшие основные черты царствования — Сила, Мудрость, Вера, Правосудие. Как помнилось девушке из истории, фигуры обладали портретным сходством с женой и дочерьми Николая Первого. Катя до сих пор не забыла свою учительницу по истории города невообразимо худую женщину с пучком коричневых волос и круглыми очками на кончике длинного носа. Та ходила в клетчатом костюме и, кажется, не любила никого и ничего, кроме Петербурга.
— Катя, ты знаешь, что постамент состоит из ста восемнадцати камней? — полюбопытствовал Лайонел.
— Нет.
— Малиновый порфир, красный финляндский и темно-серый сердобольский гранит, итальянский белый мрамор, — перечислил он и чуть сжал ее локоть. — А знаешь, по какому мосту мы сейчас идем?
Девушка вздохнула и посмотрела на синие перила, покрытые слоем снега.
Лайонел неодобрительно хмыкнул.
— Синий мост, самый широкий в Санкт-Петербурге… и во всем мире.
Вильям не выдержал первым:
— Ну хватит, экскурсовод, тоже мне!
— Не знать историю родного города — то же самое, что путать имена своих родителей, живя с ними под одной крышей! — презрительно скривился Лайонел.
— Тебя это не касается, — возразил брат и, весело поглядев на Катю, шепнул: — Его Анжелика в жизни не различит Исаакиевский собор и Казанский.
Катя украдкой взглянула в непроницаемое лицо Лайонела, внутри всколыхнулось пламя, а он покосился на нее и понимающе улыбнулся. Пойманная врасплох, девушка покраснела и опустила голову.
«Интересно, если он такой ценитель исторического центра, почему сам живет на отшибе?» — подивилась Катя.
В трехэтажном доме за серым непривлекательным посольством ни в одном окне не горел свет. Дверь на последнем этаже открыл Георгий. Тщательно причесанный, одетый во все белое, он дружественно пожал Лайонелу руку и вполголоса произнес:
— Уже все готово.
Просторная прихожая была вся в черном блестящем мраморе, ни зеркал, ни шкафов, только вешалки у стены в ряд. Двойные стеклянные двери вели в просторную комнату, выполненную в бледно-персиковых тонах, с мраморным полом, кожаными диванами вдоль стен и огромным водопадом в самом углу.
Катя заметила, как хозяин квартиры окинул быстрым взглядом ее скромную одежду: голубые джинсы и белую кофточку с треугольным вырезом.
Из комнаты с бурлящим водопадом вели три двери, за одной из них оказался коридор с еще пятью дверьми, приведший в огромный ослепительно-белоснежный зал. На невысокой сцене расположился оркестр, диванчики перед ней занимали гости. Катя насчитала десять вампиров, некоторых из них она узнала. Мужчины были одеты в костюмы, женщины в вечерних платьях. Джинсы среди них выглядели так же уместно, как норковая шуба на уличной продавщице рыбы.
У самого входа стоял столик, а на нем лежала стопка газет. Катя изумленно перевела взгляд на Вильяма.
— Это я? — спросила она, кивая на обложку верхней газеты.
Молодой человек посмотрел, куда она указывала, и на лице его застыло странное выражение огорчения и злости.
— Конечно ты, — спокойно ответил Лайонел, вновь смыкая пальцы на ее запястье и ведя за собой в зал. На нем, в отличие от других мужчин, не было пиджака с галстуком.
— А можно почитать?
Он обернулся и с любезной улыбкой сказал:
— Я бы на твоем месте не стал читать газету, которая назвала тебя хорошенькой.
— Почему?
— Потому что от такой неприкрытой лести даже меня коробит!
Георгий подавился смешком.
Катя плотнее сжала губы и, глядя в белую спину хозяина квартиры, мстительно подумала: «Может, Лайонел ему доплачивает, чтобы он смеялся над его шутками?»
Как и предполагала, взгляд молодого человека метнулся в ее сторону, а в теплых глазах вспыхнули огоньки. При первом знакомстве его лицо показалось ей приятным, но сейчас положительное впечатление магическим образом развеялось, оставив цинковый привкус во рту.
Девушка сделала вид, как будто не понимает, отчего хозяин шикарных апартаментов на нее так уставился. Лайонел подвел ее к самому первому дивану, рассчитанному на четырех человек, где уже сидела Анжелика, и бесцеремонно усадил рядом с собой. Вильям, не скрывая раздражения, опустился с другой стороны, а Георгий сел с сестрами Кондратьевыми, что-то тихонько обсуждавшими за соседним столиком. Их одинаковые желтые наряды напомнили о куртизанках старой Англии из бульварных романов.
— Что она тут делает? — негромко поинтересовалась Анжелика.
Лайонел выпустил Катино запястье, взял изящную белую руку своей девушки и, касаясь губами пальчиков, прошептал:
— Недоразумение, не бери в голову.
Катя поежилась при виде огромного паука на плече Анжелики, облаченной в тончайшее черное платье. Казалось, в любой момент оно может соскользнуть с нее. Но в отличие от сестер Кондратьевых, в платьях цвета цыплят ее туалет, даже несмотря на всю свою откровенность, не выглядел вульгарным — шикарным, умопомрачительным, без всякого сомнения, заставлявшим мужчин сходить с ума от желания.
— Как поживаешь, Катарина? — обратилась к ней красавица.
— Катя, — поправила девушка. — Спасибо, все хорошо.
Анжелика засмеялась, рука ее по-хозяйски легла Лайонелу на ногу.
— Слишком дешево звучит.
Катя беспечно дернула плечом:
— Ничего страшного, я не гонюсь за дороговизной.
Светлые ресницы дрогнули, паук на шее зашевелил длинными лапами, и Анжелика насмешливо бросила:
— Я не удивлена. Имя соответствует… — Она помолчала, скользя язычком по ярко-красным губам. — Для некоторых любовь к себе — непосильное бремя. Какая жалость!
Катя ничего не возразила, но про себя отметила: «А для некоторых самовлюбленность таких, как ты, — бремя…»
Длинные лапы паука забегали по шее хозяйки, та вскинула изящные брови, уголки губ игриво приподнялись, обнажая белые ровные зубы.
— Упиваться собой — это искусство, — промолвила она, смакуя каждое слово. — Тебе, моя дорогая, никогда его не постичь!
Заиграла музыка — разговоры стихли.
Анжелика наклонилась к Лайонелу, умиротворенно закрывшему глаза.
— Кто это?
— Бах, — ответил тот и, приоткрыв один глаз, добавил: — Шутка.
Девушка сморщила носик.
— Думаешь, это остроумно?
Катя не сдержала улыбку, а молодой человек снисходительно пояснил:
— Анжи, это «Музыкальная шутка», сюита номер два си бемоль-минор.
Анжелика оскорбленно отвернулась, взяла со стола бокал крови и пригубила. Затем наклонила голову к пауку и застыла, глядя на рыжеволосого юношу-скрипача.
Виктория с Анастасией на соседнем диване дирижировали руками, не попадая ни в одну ноту. Георгий, закинув ногу на ногу, листал какую-то тонкую книжицу, остальные гости создавали видимость крайней заинтересованности.
Катя расслабилась — облокотилась на мягкую спинку дивана.
— Нравится «Каприс» Паганини? — неожиданно спросил Лайонел.
— Мне очень! — вмешалась Анжелика. — Прелесть!
Молодой человек все еще ждал ответа.
— Катя?
— Нет, не нравится. Только самое начало.
— Вильям?
— Иди к черту, — посоветовал ему брат.
— И мне не нравится, — с улыбкой заключил Лайонел.
Катя старалась не думать о запахе, исходящем от него, но с каждым новым вздохом сердце замирало. Ее волновало любое едва уловимое движение его длинных золотистых ресниц. Она не могла оторвать взгляда от руки с острыми ногтями, безнаказанно скользившей по его ноге. Воображаемые картины заставляли удушливо краснеть.
Девушка уставилась на бокал багряной крови, сияющей в ярком свете. Еще никогда ей не приходилось испытывать столь сильных чувств при виде обычного прикосновения. Ее собственная ладонь горела.
— Все в порядке? — Вильям смотрел озабоченно.
Видеть беспокойство в его глазах было мучительно.
В этот самый момент она себя ненавидела. И не могла понять. Рядом находился один из красивейших молодых людей, каких она видела. Добрый, умный, нежный, любящий, заботливый, сильный, смелый, умеющий сострадать, быть, когда нужно, смешным, серьезным — любым. Его достоинствам не было счета, в точности как недостаткам и порокам его брата. Но именно от взора голубых бесчувственных глаз она вздрагивала, точно от удара хлыстом, и горела вся, как ведьма на костре. От звука его чистого холодного голоса начинало лихорадить, от улыбки в животе делала оборот целая вселенная.
— Мне нужно… — пробормотала Катя, указывая глазами на дверь.
— Последняя по коридору, — подсказал Вильям.
Девушка под любопытными взглядами гостей вышла
из зала. Огромная ванна из темно-зеленого и светлого мрамора встретила ее зеркалом во всю стену.
Катя шагнула к широкой мраморной столешнице — бледная девочка из зеркала повторила движение, точно передразнила. Волосы, свободно струящиеся по груди, отливали кровью, глаза, серые, как асфальт в летний пыльный день, резко выделялись на лице, губы бледны, на шее поблескивал подарок Вильяма — крылышки из белого золота.
Девушка поднесла дрожащие руки к крану и плеснула себе холодной водой в лицо. Затем еще и еще. Легче не становилось, напротив, с каждой секундой ей казалось, она не то что не может в зал вернуться, а вообще сдвинуться с места. Стоило лишь представить, каково будет вновь сесть рядом с Лайонелом — к глазам подкатывали обжигающие слезы.
Катя тихонько всхлипнула и, услышав позади щелчок затворяемой двери, резко выпрямилась. В зеркале никого не было, от облегчения из глаз потекли слезы. Глядя на себя, мокрую, со стекающими по щекам каплями, она издала нервный смешок.
— Плакса, — прогремел в тишине голос.
Девушка неловко обернулась.
Лайонел стоял, облокотившись на дверь, и насмешливо смотрел на нее.
— А ты никогда не плачешь? — хрипло спросила Катя, зная ответ наперед.
— Вампиры не плачут.
— Никогда-никогда? Даже если им очень больно? Даже если?…
— Никогда! — Он подался немного вперед.
— А люди вот плачут…
— Вижу… — Его глаза превратились в острые осколки. — Оставь его, хватит дурить моего упрямого брата!
Девушка вытерла ладонями щеки. Если бы только могла, сделала бы шаг назад, но отступать было некуда.
— Ты его подставляешь, лицемерка, — процедил сквозь зубы Лайонел, с каким-то особым удовольствием наблюдая путь ее слезы, раскаленным угольком прокатившейся по щеке и упавшей в ворот кофты.
Неожиданно молодой человек рассмеялся, сократил между ними расстояние и прижал к мраморной столешнице. Указательным пальцем он приподнял за подборок голову девушки, затем его рука скользнула на затылок, запутываясь в кудрях.
— О чем он думает, глядя в твои невинные глазки? Какая ты милая? Я восхищен, — пробормотал он, пристально всматриваясь в нее. — Тихий омут твоих глаз… Есть от чего потерять голову. Даже Анжелика тебе верит. Бедняжка Анжи — открытая книга, читай — не хочу. В первой же главе под названием «Способна на подлость» перечислены ее слабости. А тебе все верят, моя прелесть, взглянув лишь на обложку. Книжка-то пуста, но в то же время так увлекательна — не оторваться.
— Он сильно сжал в кулаке ее волосы и прорычал в лицо:
— Разве можно не поддаться искушению и в пустой книге не написать свою?! Мужчинам так хочется быть созидателями!
— Мне больно, — выдохнула она.
— Скажи, когда станет невыносимо, потому что это только начало, — улыбнулся Лайонел, все-таки осла6ляя хватку. — Вильям не понимает, у твоих глаз двойное дно. Он не любит тебя, он любит девушку, которую придумал для себя, но ты ею никогда не станешь! В твоей чертовой книге уже есть текст, нужно только его увидеть. Создавать в уже созданном? Ха! Как глупо…
Катя точно загипнотизированная смотрела в его глаза, внимала голосу, сердце гулко звенело где-то вдалеке.
Молодой человек обхватил ее за талию, приподнял и, усадив на мраморную столешницу, приник щекой к груди.
— Знаешь, почему тебя так тянет ко мне?
— Это неправильно, — вымолвила Катя.
Он насмешливо уставился на нее. Его губы были так близки от ее, что до соприкосновения оставались какие-то миллиметры.
— И даже сейчас ты продолжаешь раскаиваться… Ужасная привычка!
Из зала доносились скрипки Вивальди «Времена года. Зима»; девушке казалось, ее пульс аккомпанирует им. Дыхание то обрывалось, то восстанавливалось, сердце дрожало.
Лайонел долго смотрел на ее губы, а потом поцеловал. Совсем не так, как в сгоревшем доме, жестко и бесчувственно, — по-другому. От нежности в животе закружился вихрь, он поднялся до головы, сделав ее легче перышка. Катя чувствовала прикосновение твердой груди к себе, вдыхала дурманящий аромат одеколона, и ей постыдно хотелось, чтобы этот миг наслаждения застыл в вечности.
Молодой человек погладил ее двумя пальцами по шее, немного отстранился и, глядя в глаза, сказал:
— Мне кое-что нужно от тебя…
Она могла бы дать ему сейчас что угодно и даже больше, но он не взял… не успел.
— И что же, Лайонел, тебе нужно? — послышался дрожащий от ярости голос Вильяма. Он стоял у двери и смотрел на них, а потом подскочил к брату и схватил за ворот расстегнутой рубашки. С треском порвалась розовая ткань, на пол упала одна пуговица, звонко запрыгавшая по мраморному полу.
Лайонел отшвырнул от себя брата и в бешенстве прошипел:
— Не будь идиотом, неужели ты еще ничего не понял? — Он презрительно кивнул на девушку. — Твой ангел пал!
Катя соскользнула на пол. Ноги сделались тяжелыми, каждый шаг давался с трудом. Вильям недоверчиво взирал на нее и ждал объяснений. В его глазах стола мольба, он поверил бы любой лжи, только бы не слышать мерзкой правды.
— Ты не виновата, — произнес Вильям в установившейся тишине и протянул руку.
Катя подняла глаза на Лайонела. Его лицо ничего не выражало — лед в глазах лишь стал острее.
Если бы ее разрывали на две части, не было бы больнее. Все самое лучшее, что существовало в ней, рвалось взять протянутую руку Вильяма, заслужить его прощение, стать лучше, такой, какой он видел ее. А все самое низменное жаждало и дальше сгорать в адском пламени под ледяным взглядом, стать игрушкой Лайонела, ненадолго, пока не наскучит ему.
«Прошу тебя», — гипнотизировали ее изумрудные глаза.
Лайонел же шагнул к ней, резким движением сорвал с шеи цепочку и швырнул на пол.
Из зала так некстати лилась нежная музыка Шуберта.
Катя вслушивалась в звуки знаменитой мелодии «Аве, Мария» и гадала, что хотел сказать Лайонел, включив ее в программу вечера. Преподносил ли он композицию как молитву или все-таки связывал с поэмой «Дева озера», отрывок из которой и был впервые положен на музыку Шуберта? Она не сомневалась, молодой человек видел у нее на полке книгу Вальтера Скотта.
— Незыблем ангела приют[3], — с издевкой процитировал молодой человек и указал на поблескивающую цепочку с подвеской. — Твои крылья! Возьми, если ты Их достойна!
Катя опустила голову, под пристальными взорами подошла к валяющемуся на полу подарку и, секунду поколебавшись, прошла мимо. Прежде чем выйти за дверь, она обернулась, взглянула на Вильяма и прошептала:
— Прости.
Глава 17
Осколок в сердце
Катя сидела на скамейке возле кабинета, дожидаясь последней пары. Замену Валерию Игнатьевичу так и не нашли, поэтому в расписании менеджмент заменили на географию туризма. Поговаривали, будто преподаватель сбежал за границу из-за неладов с законом в отношении несовершеннолетних учениц. Многие верили, но большинству не было до этого никакого дела.
Одногруппницы собрались возле Нины на другом конце скамейки и дружно просматривали в чьем-то телефоне видеоролики.
Изредка поглядывая на смеющихся девушек, Катя ощущала себя существом с другой планеты. Ей и раньше-то были малоинтересны окружающие, а после знакомства с другим видом люди показались до безобразия глупыми и одинаковыми.
По коридору мимо прошла Алиса под руку с Малым. Гипс с ноги парня все еще не сняли, но девушку, похоже, это совсем не волновало, она буквально заглядывала Косте в рот, когда тот говорил.
Катя проводила их взглядом и заметила, что одногруппницы притихли, к телефону интерес потеряли и во главе с Ниной уставились на нее.
Староста приветливо кивнула, затем убрала сотовый и придвинулась ближе к Кате.
— Ты как? Не переживаешь, что он с Алиской теперь?
— Ни капли.
Нина наклонилась к ее уху и прошептала:
— Лиска по секрету сказала, типа, он тебя еще не забыл.
Катя пожала плечами:
— Лучше бы ему поскорее сделать это.
— Ты совсем-совсем, ни капельки не ревнуешь? — не сдавалась Нина.
В перерыве между парами она бы все передала Алисе с той же легкостью, с какой выдавала сейчас секреты подруги. Почему-то такие деятельные сплетники импонировали многим людям, им доверялись, заранее зная, что тайна перестанет ею быть уже через полчаса после исповеди.
«Что это? — гадала девушка, разглядывая симпатичное, не на шутку озабоченное лицо старосты. — Подсознательное желание, чтобы секрет стал достоянием общественности? Люди хотят, чтобы их обсуждали?»