— Та самая? — негромко спросила одна из девушек и шумно втянула в себя воздух.
Анжелика приблизилась и насмешливо оглядела Катю с ног до головы.
— Какая неожиданность! — промурлыкала та и обратилась к своим спутницам: — Сегодня будет весело. — Девушка прищурила черные глаза. — Увидимся позже.
Красавицы скрылись в зимнем саду, а Вильям неприязненно поведал:
— Анжелику ты уже знаешь. Мать англичанка, отец испанец. Жила с семьей в Испании, как и положено девушке из хорошей семьи, ничем не занималась. Недавно справила двухсотлетие. В Петербурге живет больше семи лет. Главный талант: умеет обращаться с животными, видит их мысли в образах, через некоторых может читать мысли большинства людей и вампиров. Спит и видит, как бы мой брат поделился с ней своей чудо-кровью. — Молодой человек усмехнулся. — Впрочем, как и большинство вампиров.
— Это сделает их сильнее? — удивилась Катя, пояснив: — Кровь Лайонела.
— О да! Но есть огромный риск, что кровь создателя будет конфликтовать с новой кровью. Смешивать опасно, никогда не знаешь, что может получиться. Обмениваться кровью без страха могут лишь сыны и дочери одного создателя. Был такой вампир, который четыре раза смешивал свою кровь. После первого он стал сильнее, после второго ему открылось видение других миров, после третьего пресная вода стала причинять боль, подобно лучам солнца, а после четвертого лунный свет превратил его в прах.
Девушка задумчиво наклонила голову:
— А тот, кто дает свою кровь, на нем это как-то отражается?
— Да, чаще всего. Особенно на только созданных, сильных вампирах. Они могут потерять одну из своих способностей. Так Анжелика утеряла дар видеть мысленные образы, рождаемые у людей. Не прошло полу года с ее собственного обращения, как она создала себе слугу.
— А что за девушки были с ней? — полюбопытствовала Катя, медленно расстегивая пуговицы на пальто.
— Сестры Кондратьевы, Анастасия и Виктория. Москвички. Страшные зануды. Семнадцатого декабря мы были у них на дне рождения. Каждый год смотрим балет «Щелкунчик», их самое светлое воспоминание из детства. Им по восемьдесят. Таланты разные, Виктория посильнее сестры. Может вызвать грозу. Анастасия безобидно превращается в туман. Амбициозные, избалованные и крайне испорченные дамы… — Вильям не закончил фразу.
Катя сняла пальто. Щеки обдало жаром, девушка откинула с плеча волосы и без особой надежды спросила:
— Очень откровенно? — Ответ она знала и без того. Тончайший шелк облегал фигуру точно вторая кожа.
— Платье, — пробормотал молодой человек и растерянно моргнул: — Так вот ты о чем,
— Я подумала, ты обидишься, если я не надену… Да и ничего другого у меня все равно не было.
— Катя, платье… — начал Вильям, но откуда ни возьмись появился Лайонел и, театрально захлопав в ладоши, объявил:
— Прекрасное платье, ничуть не хуже, чем у остальных дам. — Он хитро улыбнулся. — Уж я-то знаю в этом толк.
Сердце забилось быстрее, девушке казалось, будто ее выставили голой на Дворцовой площади. Взор ледяных глаз змеей скользил по телу, она могла поклясться, что чувствует прикосновения к своим обнаженным плечам.
Вильям бросил ее пальто одному из юношей и кивком приказал им уйти, а сам обернулся к брату и сердито произнес:
— Приглашение и платье оставил не я. — Молодой человек огорченно посмотрел на Катю. — Мне бы в голову не пришло забираться к тебе в квартиру без разрешения.
— А как же рисунок? — вспомнила девушка, но тут вмешался Лайонел:
— Какая разница, кто оставил это несчастное платье, дело сделано, идемте в зал.
— Мы придем, — фыркнул Вильям, — не обязательно сопровождать нас в цепях и кандалах!
Лайонел ретировался, гости нескончаемым потоком исчезали в зимнем саду, вскоре послышалась музыка. Катя надела белые туфли на небольшом каблучке и, с трудом сдерживая дрожь, спросила:
— А это ничего, что я человек?
Вильям характерно приподнял брови:
— Как подумать…
Они шли по каменной дорожке зимнего сада, по бокам от нее тянулись декоративные кустики и фонари под оранжевыми круглыми плафонами. Тут росли карликовые деревья, благоухающие цветы, стояли парковые скамеечки и даже выкрашенная оранжевой краской беседка, увитая гирляндами. Множество дорожек вели в глубь сада, но молодые люди никуда не сворачивали. Впереди виднелся бальный зал, откуда неслись музыка и голоса.
— Кажется, играют Баха, — заметил Вильям.
— Да, это Органная прелюдия и фуга ля минор.
— Лайонел для тебя постарался.
Девушка как услышала музыку, сразу поняла, кому она предназначалась. И теперь ее беспокоил один лишь вопрос: почему Лайонел выбрал именно эту композицию?… Прелюдию?
Тревожные, тяжелые басы органа заставляли сердце в страхе замирать, а сменявшие их тембры — от звонких верхних регистров до глубоких — бросали тело в дрожь.
Зал оказался гигантским, с небольшой круглой площадкой на возвышенности, особо ярко освещенной разноцветными прожекторами. В центре ее находился фонтан со статуей обнаженной женщины, окруженной десятью ангелами с арфами. Из глаз скульптур текли кровавые слезы, струившиеся по белым мраморным телам.
— Добро пожаловать в Содом и Гоммору, — шепнул Вильям.
— Они будут пить? — тоже шепотом спросила Катя, во все глаза глядя на кровавый фонтан.
— Конечно! Это еще что!.. Могу поспорить, под конец бала они искупаются.
— И Лайонел? — недоверчиво посмотрела на него девушка.
Вильям нашел взглядом в зале брата, беседующего с Георгием, неподалеку от фонтана.
— Нет, оргии не для него, слишком велик шанс, что кто-нибудь не удержится от соблазна и запустит в него свои клыки. Ко всему прочему он брезглив. Высшее общество вампиров разношерстно, тут принц кровей может здороваться за руку с простым башмачником, а какая-нибудь графиня спать с бывшим батраком. Деньги, положение не играют никакой роли. Не имеет значения, кем ты был, важно лишь — кем ты стал. Браки же у нас совершаются по типу «Богатство к богатству», только под богатством подразумевается не счет в банке, а могущество крови. Бедных вампиров не существует — это оксюморон. Любой из нас в сотни раз сильнее человека, поэтому деньги не проблема.
— Тогда зачем слабые вампиры работают на сильных? — удивилась Катя. — Ведь можно сбежать и жить где-нибудь в свое удовольствие!
— Это у вас в шестьдесят первом рабство отменили, а у нас оно существует и по сей день. Слабые вампиры закреплены за сильными как собственность. Сбежит, побегает, а потом его вернут владельцу. Другие страны ведь выдают вам ваших беглых преступников? Так и у нас.
В воздухе загремела баховская Токката и фуга ре минор. Катя заметила на себе любопытные взгляды гостей и, неуютно поежившись, попросила:
— А мы можем отойти к стене?
— Можем и уйти, только скажи, — отводя ее в сторону, заверил Вильям.
Хорошо одетые мужчины и женщины прогуливались по залу, большинство гостей сразу подходили к Лайонелу, поприветствовать его и перекинуться парочкой слов. Особенно много дам крутилось в той части зала, где стоял златовласый молодой человек. Он словно магнит притягивал всех к себе.
Анжелика на удивление находилась вдалеке, а в сторону Лайонела даже не смотрела.
— Они поссорились? — полюбопытствовала Катя.
— Анжелика показывает характер, — рассмеялся Вильям. — Обижена, наверно.
— Помирятся?
— Как только она смирит в очередной раз свою гордыню.
— А он?
— Он никогда свою не смирит, — заключил Вильям. — Любовь — это слабость, мой брат ее себе не позволит. Бедная Анжелика, не говори только ей, она еще не догадывается.
В зале появился хозяин дома под руку с высоким худым мужчиной в кожаном голубом пиджаке и таких же обтягивающих штанах.
— Анчик, бойфренд Бриана, — сказал Кате на ухо Вильям. — Он из Бурятии. Ему около ста лет. Приехал к нам полгода назад и поселился у Джонсона. Может превращаться в двухметрового змея, какие водились на Земле много лет до нашей эры. Интересный талант.
На некоторое время музыка смолкла. В зале произошли какие-то странные перестановки: гости сдвинулись ближе к стенам.
— Что сейчас будет? — забеспокоилась девушка. У нее вдруг появилось нехорошее предчувствие, она и не заметила, как вцепилась в руку Вильяма.
— Да ничего особенного, — пожал тот плечами. — Обычно все балы открывают первым танцем, так сказать, короля и королевы… Лайонел сейчас пригласит на танго Анжелику. Потом, скорее всего, будет представление, нам покажут рождение Иисуса.
Катя расслабилась, выпустила руку молодого человека и поискала среди гостей Анжелику. Девушка беседовала с красивым мужчиной, похожим на статного гусара, с подкрученными кверху усами.
— Это Павел Холодный, — предупредил ее вопрос Вильям. — Его еще называют Павликом Морозовым. Очень уж забавное совпадение, оригинальный дар, его кожа в десятки раз холоднее, чем у любого другого вампира, а своим дыханием он может заморозить воду… в реке, например. В прошлом году ему исполнилось триста. В Петербург переехал из Новгорода около сорока лет назад.
В зале неожиданно стало очень тихо, а затем заиграла музыка, акустическая гитара и электрическое фортепиано… «Морская малышка» Вангелиса. Нежные звуки, точно сотканные из дрожи капель росы на паутине. Чистая, пронзительная мелодия заполнила собой все помещение и тончайшими перезвонами потекла, обволакивая каждого присутствующего, пробираясь в самые потаенные уголки сердец.
У Кати перехватило дыхание. На миг она потеряла управление над своим телом и не могла шелохнуться.
— Что с тобой? — услышала она взволнованный голос Вильяма.
Девушка рванула к выходу, бросив через плечо:
— Я хочу уйти.
Она не видела, последовал молодой человек за ней или нет, сотни взглядов устремились на нее и один, до боли обжигающий затылок. Казалось, вот-вот распушенные волосы воспламенятся.
До выхода из зала оставалось каких-то десять шагов, когда перед ней вырос Лайонел. Он поймал ее за талию и резко притянул к себе.
— Неужели ты и впрямь рассчитывала вот так просто уйти? — насмешливо заглянул он ей в глаза.
— Мне нехорошо, — промямлила она, в тщетной попытке освободится от его руки.
Лайонел несколько секунд понаблюдал за ее усилиями и потащил за собой.
— Отпусти! — взмолилась Катя.
Молодой человек ее не услышал, тогда она попытались остановиться, затормозив каблуками, но и это не помогло. Она поехала за ним по скользкому полу как на коньках.
— Что за дурочка, — склоняясь к самому ее уху, прошипел Лайонел. — Это всего лишь танец!
— Я не хочу с тобой танцевать, — ответила она, все же переставая сопротивляться.
— Глупости! Конечно, хочешь.
Они поднялись по ступенькам к фонтану. Катя как увидела, сколько там крови, желудок болезненно сжался, а голова от густого запаха железа закружилась.
Девушка посмотрела на Вильяма, застывшего неподалеку от выхода. Вмешиваться он явно не собирался, но по лицу было видно, каких усилий ему стоит разумно оставаться на месте. Анжелика с приклеенной к лицу маской безразличия взирала на фонтан, а Катя чувствовала ее ненависть как нечто осязаемое. Гости недоуменно переглядывались, дамы перешептывались.
— Будь хорошей девочкой, не наступи мне на ногу, и скоро сможешь поехать домой, — беззвучно произнес Лайонел и властно развернул девушку к себе. Одной рукой он продолжал удерживать за талию, а другой взял ее руку.
— Положи левую ладонь мне на плечо, — скомандовал он.
Катя подчинилась.
Они медленно кружились, и любимая композиция казалась бесконечно длинной. Девушка была не в силах поднять ресницы, чтобы взглянуть в ледяные глаза, точно инквизиторский костер, выжигающий у нее на лице знаки отличия. Боль, страх, волнение, стыд перемешались в одном бешеном сердцебиении. Его слышал каждый в зале.
— Посмотри на меня, — неожиданно потребовала Лайонел.
— Нет, — упрямо отказала Катя.
Жжение исчезло, она ощутила нежное прикосновение поцелуя к своим губам. Девушка вскинула голову. Молодой человек загадочно улыбнулся, его холодный взгляд был устремлен на ее рот. Их разделяло расстояние, но она все еще чувствовала легкое тепло на губах, оно медленно сместилось вниз по щеке — на шею.
— Перестань это делать! — выдохнула Катя.
— Что именно?
— Ты знаешь!
Лайонел тихо засмеялся:
— Не нравится? Или нравится настолько, что стыдно в этом признаться?
Катя опустила глаза:
— Смирись, мне нравится твой брат.
Она не видела его в этот момент, но ее пальцы у него в ладони хрустнули от нажима.
— Мы еще плохо познакомились, — самодовольно заявил он.
Девушка взглянула на него:
— Тот портрет на стекле… твоих рук дело?
На красивом лице отразилось неудовольствие.
Катя мысленно позлорадствовала его заминке. Но триумф длился недолго, потому что Лайонел произнес: — В ту ночь на тебе были такие милые трусики…
Музыка наконец стихла.
А дальше события понеслись с неконтролируемой скоростью, точно фильм, поставленный кем-то на ускоренный режим. Снова грянула музыка, гости соединились в пары. Освещение изменилось, стало ярче.
Катя быстро шла между танцующими, и со всех сторон до нее доносились голоса:
— Неслыханное поведение! Вы видели, она пыталась его оттолкнуть!
— На ней платье в несколько миллионов долларов!
— Почему он выбрал ее? Даже я в сто раз лучше!
— В таком наряде была Мэрилин Монро в шестьдесят первом на дне рождения Джона Кеннеди, помните?
— Пригласить к нам человека, подумать только! Лайонел переходит всякие границы!
— Будь я на месте Анжелики, не простила бы такой плевок!
— У его брата напрочь отсутствует вкус, но платье красивое…
Катя почувствовала, как на плечо ей легла чья-то холодная рука. Девушка обернулась и вздрогнула.
Анжелика облизнула нежно-розовые губы, и ее длинные острые ногти, покрашенные голубым лаком, сомкнулись на плече Кати, вонзаясь в плоть.
— Считай, тебя уже нет!
Музыка продолжала играть, но пары замерли. По залу прокатился всеобщий вздох, головы синхронно повернулись в одну сторону, а взгляды устремились на выступившие капли крови из-под острых ногтей.
В ту же секунду рядом оказался Вильям. Он отшвырнул руку Анжелики, а когда она шагнул вперед, с такой силой оттолкнул, что девушка отлетела в сторону. Лайонел едва успел подхватить первую красавицу. И удержал возле себя при попытке вырваться.
— Идиот! — с ненавистью глядя на брата, кинул Вильям. Он схватил Катю за локоть и, круто развернувшись, зашагал к выходу.
Никто их не остановил.
А спустя сорок минут золотистая машина въехала в темный двор. Фонарь у подъезда почему-то не горел. Пальто, шапка и сапоги остались в замке Бриана Джонсона. Вильям обещал вернуться за ними.
Катя сидела, крепко обхватив себя руками, и смотрела в одну точку на приборной доске. На этой самой машине был сбит Костя. Хотелось плакать от испытываемых эмоций, точнее — от чувства, которое не могла из себя выдавить. Не было в ней жалости. Собственное безразличие поражало и пугало. Она как будто заразилась им, как вирусом, за один лишь танец с равнодушным Лайонелом.
— Тебе больно? — спросил Вильям, легонько прикасаясь к ее плечу с кровавыми отметинами.
— Нет, — покачала Катя головой, — но я ощущаю себя странно.
— Я понимаю. Ты напугана, расстроена и… я не защитил тебя.
Девушка в упор посмотрела на него.
— Вильям, разве может быть так, чтобы совсем не испытывать жалости?
Он помолчал, затем со вздохом признался:
— Может. Тот, о ком мы говорим, не ведает жалости.
Катя не выдержала его нежного доверительного взгляда, закрыла лицо ладонями и расплакалась. Он решил, что она имеет в виду его брата — тирана с ледяным сердцем, даже не подозревая, что это она, она позабыла, каким бывает сострадание.
* * *
Заходящее солнце ярким желтком сползало за крышу соседнего дома, снег искрился под оранжево-розовыми лучами.
Катя сидела с прикрытыми глазами на подоконнике, подставив лицо свету. Иногда она оттягивала край сиреневого джемпера и смотрела на пять багровых точек, оставленных острыми ногтями. Так было проще не сойти с ума, когда в очередной раз вдруг начинало казаться, что рождественский бал, фонтан с кровью, вампиры — всего лишь жестокие игры ее свихнувшегося воображения.
— Катя, иди есть! — позвала из-за двери мама.
— Не хочу, — ответила девушка.
Мать влетела в комнату и остановилась посередине, уперев руки в бока.
— И чего теперь, с парнем не срослось, значит, нужно сидеть с постной миной у окна и отказываться от еды?
— Мама-а, — утомленно вздохнула Катя.
— А что? Не так, скажешь?! Целый день как сомнамбула по квартире ходишь! — Валентина Васильевна взмахнула рукой. — Во сколько ты вчера явилась? Думаешь, какой-то парень уважать тебя станет? Как же, держи карман шире! Ему чего надо-то, Владу твоему… — Мать скупо поджала губы, подождала, будут ли выдвинуты какие-то предположения, и, не дождавшись, выкрикнула: — Сама знаешь!
«Как я еще умудрилась родиться?» — невесело подумала девушка, но сказала только:
— Мама, он не такой.
— Ой, — ударила себя в грудь мать, — ей-богу, смешно слышать. Все они такие!
Пиликнул сотовый. Катя встрепенулась и схватила лежащий рядом телефон. Пришла эсэмэска с незнакомого номера.
— Ожила, — проворчала Валентина Васильевна, неодобрительно покачивая головой. — Да что с тобой?! Руки аж трясутся, как у наркоманки!
На экране высветилось: «Хочу тебя увидеть! Помнишь, как доехать до логова ужасных вампиров? Солнце еще высоко…»
«Помню! Это приглашение?» — быстро напечатала Катя.
«Да», — пришел мгновенный ответ.
Вчера они расстались, так ни о чем и не договорившись.
Сердце сладостно замерло.
«Хочу тебя увидеть», — мысленно повторила она и, с трудом сдерживая счастливую улыбку, соскочила с подоконника.
— Забегала-забегала, — возмутилась мать. — Ты хоть знаешь, кто вот так по щелчку сразу бежит?
Катя не слушала ее, она сменила джемпер на белый свитер, надела голубые джинсы, быстро расчесалась и выбежала в коридор.
— Правильно, — крикнула мама вслед, — игнорируй мать, умная ведь, взрослая стала…
И на это девушка ничего не сказала. Вышла на лестницу, крикнула: «Буду поздно!» — и побежала вниз, на ходу наматывая вокруг шеи красный шарф.
До метро Катя доехала на маршрутке. Некоторое время поблуждала во дворах, разыскивая нужный поворот. Но длинный переулок узнала сразу.
Чем дальше девушка углублялась вдоль по улице, тем безлюднее становилось.
Жилые дома, новостройки сменились на развалины, потянулись длинные заборы с уродливыми зданиями. Машин поубавилось, а вскоре они и совсем исчезли.
Из трубы на повороте, как и в прошлый раз, шел дым. Катя подошла к ржавым зеленым воротам и в нерешительности остановилась, разглядывая в щели, казалось, нежилой дом.
После шикарного замка Бриана Джонсона было трудно представить, что главный вампир города живет в сущей развалине. Окна дома почти достигали земли, кое-где красное кирпичное покрытие от времени осыпалось, оставив серые дорожки, пятна и впадины. Бетонные ступени крыльца покосились, часть козырька, укрытого снегом, обрушилась и валялась неподалеку от ворот, рядом с сугробом, откуда торчало рваное резиновое колесо.
При воспоминании о Лайонеле в груди медленно разлился жидкий огонь. Стало страшно и в то же время до неприличия хорошо, в животе точно перышко на ветру задрожало.
Катя нащупала в кармане сотовый, но не вынула. И прямоугольной башне возле окна показался силуэт и тут же исчез, а затем с протяжным скрипом открылись ворота.
Девушка еще раз взглянула на башню. В заходящих лучах солнца светились красные кирпичи, острые края крыши отбрасывали блики на колючую проволоку и голые деревья, а снег вокруг походил на розовую сахарную вату.
Катя задумчиво улыбнулась. Если красоту замка Джонсона мог увидеть абсолютно каждый, дом братьев оценить было непросто. Казалось бы, тут не на чем остановиться взгляду, но стоило присмотреться получше, и уже не хотелось отводить глаз. Неровное, угловатое, мистически мрачное строение завораживало, таило в себе нечто нехорошее, но безумно притягательное. В этой части пустынной улицы повсюду витал дух опасности.
Девушка вошла в дом, в прихожей ее встретила Ксана, одетая в длинную до колен синюю футболку, леггинсы и домашние тапочки. Она настолько походила на обычного человека, что Кате сделалось не по себе.
— Пойдемте со мной, — позвала Ксана, принимая у нее из рук пальто.
Прислуга отвела ее по коридору в ту самую комнату, где семейство вампиров отмечало Новый год. В углу по-прежнему огоньками сверкала наряженная елка, стол убрали, посередине гостиной стояли два кресла и маленький столик с кофейником, тарелкой печенья и одной кружкой на блюдечке. За решеткой возле стены лежал чернокожий мальчик. Больше в комнате никого не было.
Катя обернулась, чтобы спросить у Ксаны, где Вильям, но девушка кивнула ей на столик, предложила: «Угощайтесь», — и скрылась за дверью.
Йоро с любопытством подполз ближе к решетке.
— Привет, — пробормотала Катя, осторожно опускаясь в кресло.
Мальчик смотрел на нее глазами цвета молочного шоколада и не отвечал.
— Ты, наверно, не говоришь, — вздохнула девушка, поудобнее устраиваясь в кресле.
Оборотень поднялся на ноги, просунул тонкую руку между прутьями и указал пальцем на столик.
— Дай мне печенье, — без всякого акцента произнес он.
Девушка замешкалась, а негритенок поторопил:
— Ну же, я хочу есть!
Катя взяла тарелку, поднялась и сделала несколько шагов по направлению к решетке.
Мальчик терпеливо ждал, не спуская взгляда с горки печенья.
— Тебя плохо кормят? — спросила девушка, ставя тарелку на пол и пододвигая ее ближе к худой черной руке с маленькими пальчиками.
Йоро сцапал печенюшку, проглотил ее и, перехватив Катин взгляд, устремленный ниже пояса, воскликнул:
— Эй, ты чего уставилась?!
Девушка вздрогнула и, пятясь, забормотала:
— Прости, я… я не хотела… — Она налетела на кресло и с размаха плюхнулась в него.
— Ты смешная, — хрустя печеньем, заметил мальчик.
Ей хотелось ответить: «Ты тоже», но она промолчала.
Некоторое время тишину нарушало лишь чавканье, наконец Кате надоело ждать, и она поинтересовалась:
— А ты не знаешь, где Вильям?
— Конечно знаю, — весело отозвался маленький чертенок, подбрасывая печенюшку и на лету хватая ее ртом.
— Ну и где же?
— Спит, — коротко изрек Йоро и передернул острыми плечиками. — С чего ты вообще взяла, что это он тебя пригласил?
Катя озадаченно растерла виски. Эсэмэска пришла с незнакомого номера, но ей и в голову не пришло усомниться в ее отправителе.
— Это Лайонел, — прошептала девушка и резко вскочила. — Я позвоню Вильяму и…
— У тебя есть телефон? — перестал жевать мальчик.
— Конечно! — Катя похлопала себя по левому боку и только тут вспомнила, что телефон остался в кармане пальто. Тогда она подбежала к двери, рванула ее на себя, но та оказалось закрытой.
— А если покричать?
Йора зевнул.
— Покричи. К Лайонелу прибыл гость из Парижа, если он узнает, что тут есть живой человек и оборотень, у нашего друга могут возникнуть неприятности. — Мальчик звонко засмеялся. — Давай? Я могу повыть!
Катя вернулась на место.
— Уж лучше не стоит! Если мы доставим Лайонелу неприятности, наши собственные могут резко оборваться, как у всякого, при отходе в мир иной.
Негритенок наклонил голову набок:
— А ты не дура.
Девушка невесело хмыкнула.
— Не скажи… а то бы я тут не сидела.
Они помолчали. Йоро сжевал еще одну печенюшку.
— Вильям говорил, ты из Сенегала, — от нечего делать сказала Катя.
— Да, родной город Дакар, от слова «Дахар», что на языке моего народа Волоф означает тамариндовое дерево. Видела когда-нибудь такое?
— Нет, — с сожалением покачала головой Катя.
— Цветы тамаринда желтые с красными прожилками, а плоды растут гроздьями, их можно есть. Они похожи на зеленых толстых гусениц. Мама нам делала сладкую лепешку и… — Мальчик осекся. — А чего ты так смотришь? Думаешь, у меня и мамы не было?
— Нет, я… — Катя потупилась, — я так не думаю.
— У меня была мама, и отец, и братья с сестрами. Мы были дружной семьей! Очень!
— Здорово, — пробормотала девушка, не зная, куда глаза деть, лишь бы не видеть маленького печального лица.
— А еще, — неожиданно широко улыбнулся Йоро, — мы с братишкой всегда носили с собой семена тамаринда! Они коричневые, как медь! Это для защиты! Если семена с тобой, ты обережен от огнестрельных и резаных ран.
— И помогало? — удивленно вскинула брови Катя.
Мальчик обнял колени и, опустив на одну из них подбородок, тяжело вздохнул.
— Еще бы! Вот только в тот день, когда меня укусили, семян со мной не было…
Катя налила в кружку кофе и уточнила:
— Укусили? Вампиры?
— Да нет же, оборотень! Я, по-твоему, кто?
— Ну да…
— Мы с моим старшим братом Латиром пошли на Розовое озеро, или озеро Редба, как мы его называем. Километров тридцать от города будет… Оно в самом деле розовое. Представляешь? Такого больше нигде нет! И очень соленое, кожу может за полчаса разъесть, если не намазаться специальным маслом из плодов сального дерева. — Мальчик повеселел. — Зато в этом озере невозможно утонуть. Ну вообще никак!
Девушка отпила из кружки теплый сладкий кофе и нетерпеливо спросила:
— А дальше?
— Дальше… На озере мы искупались, потом сидели на берегу, швыряли камни в воду — у кого дальше полетит. У брата всегда лучше получалось… Размах все-таки побольше! Ему было уже двенадцать, а мне всего восемь. — Мальчик умял сразу две печенюшки. — А потом появился белый человек… Нет, конечно, не такой белый, как ты, намного смуглее, может быть, латиноамериканец. Из живота у него торчало обломанное копье. Он так и бежал вместе с ним. Кровища по всему телу, на лице, на руках. Мы с Латиром перепутались, рванули с пляжа. Наверно, не стоило и рыпаться, он нас в два прыжка нагнал, схватил меня за шиворот и потащил. Я орал брату, чтобы он помог мне… — Мальчик умолк и придвинул к себе поближе тарелку с печеньем. — Латир сбежал, а тот человек утащил меня в лес, где нас окружили люди с копьями. Эти парни из Фатика[2]говорили ему: «Отпусти ребенка, отпусти», но он держал меня ладонью прямо за лицо и хрипел что-то непонятное на своем языке, пыхтя мне в шею. В заложники взял, думал время выгадать. Только те люди не отступили, они набросились на него, тогда-то он меня и укусил. — Йоро вскочил, подошел вплотную к решетке и показал светлый шрам на ключице. — Прямо сюда! Столько крови было! Те люди, когда закололи человека-зверя, связали его веревками и с собой унесли. Только прежде один из них занес копье надо мной, а другой ему сказал: «Оставь, этот промучается до первого полнолуния… Дети не выживают». И они ушли. Я там так и провалялся… даже не знаю сколько.
— А почему дети не выживают? — спросила Катя.
— Не выдерживают боли при первом обращении. Я тогда чуть не умер… И потом каждый раз было очень больно. Кажется, что тебя разрывает на части…
— А сейчас? — Она только моргнула, а перед ней за решеткой уже стоял черный волк. Ей так и не удалось увидеть обратного перевоплощения. Все произошло слишком быстро, в какую-то долю секунды.
— Сейчас не больно, — вновь уселся на место мальчик.
— Ты жил в лесу? А твоя семья?…
— Семья считала меня погибшим. Жил близ озера… — Йоро мечтательно улыбнулся. — Там самые потрясающие закаты, какие я только видел за всю свою жизнь. Когда опускаются сумерки, вода становится красной как кровь. Если ветер, то кажется, что рябь золотая. Невозможно насмотреться…
— А Лайонел? — не выдержала Катя.
— Лайонел, — скривился Йоро, — он явился, поймал меня, как шакала, за шкирку и сказал…
Дверь распахнулась, в гостиную вошел хозяин дома, одетый в черные слаксы и тонкий бежевый свитер. Лайонел скользнул по мальчику ледяным взором и на смешливо закончил вместо него:
— Я сказал, что всегда мечтал о собачке.
Йоро схватил с тарелки последние пять печенюшек, затем метнулся в дальний угол своей камеры. А молодой человек уселся в кресло и, облокотившись на подлокотник, подпер рукой голову.
Катя перестала дышать в ожидании, когда он к ней обратится. Лайонел же разглядывал ее и молчал.
— Я могу уйти? — с трудом выдавила из себя девушка.
Немного подумав, он ответил:
— Нет, не можешь.
Катя опустила голову. По щекам разлился румянец, от распущенных волос неожиданно стало жарко.
— Я думала… — начала она, но он сделал жест рукой, каким отмахиваются от мух.
— Прелесть моя, не утруждайся объяснять.
Девушка медленно поднялась.
— Я хочу домой, — произнесла она тоном, каким говорила всегда с Костей, когда тот дурачился.
Как и предполагала, на обладателя ледяных глаз он не произвел впечатления.
— Давай поиграем? — как будто не слыша ее, предложил Лайонел.
— Во что? — опешила Катя.
Он тихо рассмеялся:
— Ты будешь убегать, а я догонять…
По спине пробежали мурашки, волосы на затылке приподнялись, а без того бешено колотившееся сердце забилось точно в предсмертных конвульсиях.
— Я не стану играть!