Анжелика перекинула ногу на ногу и приказала:
— Даймонд, теперь вторую! Используй лавандовое масло!
Юноша послушно вылил на ладонь немного ароматной жидкости из стоящей на полу бутылочки и принялся втирать в ступню.
Сколько девушка его помнила, он всегда был молчаливым исполнителем ее прихотей — тенью, повсюду следующей за ней, любимым преданным песиком.
Охотники тогда загнали ее в деревню неподалеку от Портсмута, где она укрылась в старом сарае у кромки леса. Даймонд был там — таскал сено, он сказал охотникам: «Девушка побежала в сторону порта», и они ему поверили.
Анжелика задумчиво улыбнулась, разглядывая сосредоточенное лицо юноши с упавшими на лоб каштановыми прядями.
Ей было так одиноко все пять месяцев скитаний по Англии! Встреча с деревенским мальчиком многое изменила. Он заботился о ней. Приносил кур, гусей, ловил зайцев, стирал одежду, охранял сон. Выслушивал бесконечные истории о ее беззаботной жизни в Испании, где она веселилась на балах и покоряла сердца самых блистательных мужчин.
Неумелые ухаживания Даймонда, романтично-глупые образы в его голове казались очень трогательными. Она быстро истосковалась по мужскому вниманию.
Оставаться надолго в деревенском сарае, аристократка по происхождению, не желала, поэтому в одну из ночей она соблазнила своего спасителя. А когда тот уснул рядом с ней на охапке сена, испила крови юноши. Он проснулся, но даже не пошевелился, пока она жадно пила, припав к его шее.
«Пойдем со мной?» — насытившись, предложила она и, даже на миг не сомневаясь в его ответе, разрезала кожу на своей руке.
Даймонд последовал за ней, но девушка больше никогда не видела образов, рождаемых в головах людей. Она приобрела верного слугу, лишившись своего главного козыря. Ей остались подвластны только животные. В дальнейшем она использовала некоторых из них, чтобы читать мысли людей, но до сих пор не нашла такого, которому бы удалось выудить хоть что-нибудь из головы Даймонда.
|
|
— О чем думаешь? — раздраженно поинтересовалась Анжелика.
Юноша вздрогнул, но ответил незамедлительно:
— У тебя нежная кожа…
Девушка усмехнулась. Все, о чем бы ни говорил Даймонд, походило на правду, его невинным синим глазам было невозможно не верить. Она иногда спала с ним от скуки. У него не было мужественной красоты, каких-то особенных умений в любовных делах, но близость с ним утешала, когда казалось — ничто не может возродить желания к жизни.
Все изменилось с появлением Лайонела. Другие мужчины перестали ее интересовать. Все они казались глупыми ничтожествами и не шли ни в какое сравнение с идеалом.
При воспоминании о Лайонеле девушка ощутила новый прилив ярости.
— Видел бы ты эту Катю! — Руки сами собой сжались в кулаки. — Ни манер, ни лоску, ни красы! Вильям такой болван, ни капли вкуса!
— Какое тебе дело до вкуса Вильяма? — удивился Даймонд. — Пусть делает что хочет. Не лучше ли оставить его и девушку в покое?
— Какое дело? Спрашиваешь! — взвилась Анжелика. — Плевать мне на Вильяма! Этой девицей заинтересовался Лайонел, неужели непонятно? — Девушка вырвала ногу из ладоней юноши и вскочила с дивана. — Он смотрел на нее, понимаешь?!
Даймонд поднялся с колен и честно сознался:
— Нет, не понимаю. Думаю, тебе не о чем беспокоиться.
Анжелика взглянула на покачивающийся хрусталь в люстре и, сломав веер ударом о ладонь, прошипела:
|
|
— Где бы я сейчас была, дорогой Даймонд, если бы часто слушала тебя! Что вообще тебе известно о переменчивости мужчин? Поди лучше разузнай, к какому часу привезут мое платье для рождественского бала!
Юноша вышел из комнаты, а Анжелика приблизилась к огромному аквариуму и посадила на ладонь паука. Мику для нее привез несколько лет назад знакомый вампир из Сиднея.
Девушка погладила своего любимчика по брюшку.
— Я должна быть во всеоружии, — поделилась она с пауком. — Эта рыжая дешевка еще не поняла, кому перешла дорогу…
* * *
Деревья стояли в пушистом снегу, причудливые белоснежные лапы верхушек тянулись к черному небу с блестящей россыпью звездной пыли. В тишине пустынного парка то тут, то там раздавался протяжный скрип тонких осинок.
Катя украдкой посмотрела на шагающего рядом молодого человека и едва заметно улыбнулась.
Сегодня они никуда не спешили, просто гуляли, как самые обычные влюбленные. Ей потребовалось несколько дней, чтобы осмыслить все, что она узнала. Самая огромная сложность была даже не в осмыслении, а в принятии — ее бойфренд никогда не станет есть с ней мороженое и прогуливаться в солнечные летние деньки вокруг пруда, любуясь утятами. От человеческой пищи его выворачивало, солнце причиняло адскую боль, а утят он убивал.
Из четырех с половиной миллионов жителей Санкт-Петербурга вампир не смог найти более подходящего объекта для своей любви, чем она — непримечательная девушка, каких в каждом городе полным-полно.
|
|
Катя вздохнула. С ней явно было что-то не так. Кто в здравом уме, после всего, что приключилось, захотел бы продолжить знакомство с любителями выпить крови? Вильям благородно дал ей право выбора: «быть или не быть…», но сперва эгоистично влюбил в себя. Ее ответ был предрешен заранее. Но ведь и она сама — не кто-то там! — приходила в ужас от мысли, что ее жизнь, будет как у миллиарда людей на планете, по кем-то придуманной дурацкой схеме, и никак иначе. Сама же мечтала оказаться на Луне, в другой галактике, у черта на рогах, лишь бы остановить время и отдохнуть. Хотела невозможного, немыслимого, глубоко в душе, без всяких причин, считая себя лучше других. Впервые она получила то, о чем просила: шанс жить с претензией на оригинальность. А сама испугалась. Столько сомнений возникло, когда хоть и до страшных, но чудес рукой осталось подать. И другая галактика вроде сделалась не нужна, тут было хорошо: и усталость, не смертельная, чтоб отдыхать целую вечность, и житейские радости показались не такими уж дурацкими. Все стало предельно ясно: любая ерунда всласть, если есть с кем ее разделить.
— Ты не передумала? — в который раз за вечер спросил Вильям.
«Да не нужны мне эти утята!» — подумала она и только хотела заверить молодого человека, что ее решение не подлежит изменению, как он удивленно спросил:
— Утята?
Катя сообразила, что высказала мысли вслух, и, покраснев, пробормотала:
— Я просто думала о тех вещах, которые мы никогда не сможем делать вместе…
— А что мы не сможем делать с утятами?
— Ну… — замялась девушка.
— Скажи, — крепче сжимая ее ладонь, попросил он.
— Любоваться! Гулять летом вокруг пруда и любоваться утятами, — выпалила она.
Вильям недоверчиво покосился на нее.
— Ну почему же?… Я люблю утят.
— Любишь? — уточнила Катя. — Как просто утят или как?…
Молодой человек вздохнул.
— Утята — это очень мило, можно и полюбоваться…
Девушка улыбнулась.
«Глупая! Он ведь не заставляет меня сейчас же стать вампиром. Когда-нибудь потом, когда я сама захочу. Да и вообще, он словом не обмолвился, что мне нужно меняться… Да и как, если создавать вампиров запрещено? — Катя озадаченно нахмурилась. — А хочет ли он этого? Что, если нет? Как же мы будем?» — Ей сразу же представилась картина, где она, дряхлая старуха, просит молодого красавца мужа сходить в аптеку за лекарствами. Сделалось дурно.
— Вильям… — Девушка остановилась. — Ты хочешь, чтобы я стала такой же, как ты?
Он ответил не сразу, некоторое время всматривался в ее лицо, как будто надеялся увидеть ответ.
— Не знаю, — наконец сознался молодой человек. — Я рассказал тебе, какое мучение… жить так. Думал, ты не захочешь меня больше видеть. Но ты позвонила… И мне очень сильно захотелось тебя увидеть. Лайонел сказал, я эгоист.
Катя ощутила, как в груди начало медленно разрастаться тепло. И так происходило всякий раз, когда перед мысленным взором возникало красивое лицо с ледяными голубыми глазами.
— Это он сегодня тебе сказал? — Щеки порозовели от стыда. Она задала вопрос лишь с одной целью — узнать, чем занимается его брат.
— Да, — усмехнулся Вильям, — он бросил мне эти слова, проносясь мимо по коридору с охапкой своих разноцветных рубашек. Рождественский бал, все готовятся.
Сердце забилось сильнее.
Молодой человек взглянул на нее удивленно, но ничего не сказал. Он слышал каждый удар лучше, чем она сама.
— Разве в Англии не двадцать пятого декабря отмечают Рождество? — Тут же придумалась тема разговора.
— О, это как раз одно из мытарств! Праздность! — Вильям пренебрежительно фыркнул. — Свое католическое Рождество мы уже отметили. Петербургский бал в ночь с шестого на седьмое января устраивают каждый год, это событие! Вампирам нет дела до религии. Смертные говаривают: жизнь слишком коротка, чтобы в чем-то себе отказывать. У нас же она слишком длинна. А крайности из ряда: никогда — всегда, черное — белое, длинна — коротка — имеют общий знаменатель, Вы пробуете жизнь во всех ее проявлениях, потому что боитесь чего-то не успеть. Мы же от безысходности, скуки, ведь у бесконечности нет ограничений!
Катя поддела сапогом снег и, лукаво поглядев на молодого человека, полюбопытствовала:
— А ты делал когда-нибудь что-то очень-очень дурное?
Вильям изумленно вскинул брови:
— Что-то, еще хуже истребления животных?
— Да… — кивнула она. — Нечто страшное.
— Я разворовывал монастыри, — мрачно напомнил он. — Это страшно. Не так, как оказаться перед лицом реальной опасности, например перед диким зверем или человеком с оружием… По-другому. Есть грешки, которые легко себе простить и забыть о них, а есть преступление против самого себя. Раз переступишь через собственные глубочайшие убеждения, а потом можно всю жизнь вздрагивать от каждого шороха в ожидании кары. Знаешь, обычно страшна не казнь, а ночь перед ней.
Катя пожалела, что спросила. От его слов стало грустно. Она многое знала об угрызениях совести и вере, сломанной собственноручно, а затем выстроенной заново, точно дом, кирпичик за кирпичиком по написанной кем-то инструкции.
Сухой холодный воздух врывался в ноздри и струйками проникал внутрь, оставляя за собой ледяной шлейф. Кустики дрожали под снегом, когда девушка касалась их рукой в перчатке. Белые хлопья тихо соскальзывали с голых веток, рассыпаясь по земле.
— Как поживает Анжелика? — спросила Катя, устав от молчания.
— Рвет и мечет, — хмыкнул Вильям.
— А почему?
— Первым красавицам по статусу положено обладать скверным характером.
— Лайонела это устраивает? — Катя затаила дыхание.
— Я как-то не интересовался у него. — В голосе молодого человека проскользнуло раздражение. — Женщины его интересуют лишь как приложение к постельному белью. Такой ответ подойдет? — Он посмотрел на нее в упор.
Девушка не выдержала взгляда и, отведя глаза, пробормотала:
— Я просто так спросила…
— Прости, — вздохнул Вильям и признался: — Когда ты говоришь о нем, я начинаю сомневаться…
Ей не нужно было объяснять про сомнения, она сама испытывала их, когда перед глазами вдруг возникал прекрасный образ Лайонела, а тело точно пламенем обдавало. Никак не удавалось стереть из памяти ледяные глаза, завораживающую улыбку, звучание голоса. Все это рождало в голове мысли, от которых хотелось заковать себя в железный ящик, лишь бы никто и никогда не узнал, о чем она думает.
«Это временное помутнение рассудка, мираж посреди пустыни, соблазн, ведущий в пропасть», — твердила девушка про себя. Только мысли убедить не удавалось, они играли с ней в пятнашки — уворачивались, разбегались и дразнились.
Молодые люди вышли из парка, перешли дорогу и углубились в березовую аллею.
— Увидимся завтра? Хочешь, сходим куда-нибудь? — предложил Вильям, пропуская девушку вперед по тропинке, ведущей во двор.
— Конечно, — согласилась Катя.
Молодой человек открыл перед ней дверь парадной, но сам следом не вошел — остался на крыльце. В желтом свете фонаря его лицо было белым как снег, а изумрудные глаза таинственно поблескивали.
— Доброй ночи, — пожелал Вильям.
Девушка нерешительно кивнула. Ей хотелось, чтобы он ее поцеловал. И тогда мысли о его расчетливом брате наверняка бы испарились. Но молодой человек прибавил лишь: «Сладких снов», — и зашагал прочь.
— Он же джентльмен, — усмехнулась Катя, поднимаясь по лестнице. — А джентльмены не лезут целоваться у подъезда, даже на сто первом свидании…
Родители уже спали, когда она вором проскользнула в квартиру. Девушка разделась, сходила в ванну, а когда вошла в комнату и включила свет, увидела на кровати длинный черный чехол для одежды.
Мама любила покупать что-нибудь из одежды, не удосуживаясь спрашивать, по вкусу ее дары кому-нибудь или нет.
Катя расстегнула молнию на чехле и с изумлением застыла. Внутри было вечернее платье из тончайшего шелка телесного цвета, расшитое блестками. Сверху лежал маленький белый конвертик. Девушка вынула из него карточку. С одной стороны был рисунок из библейского сюжета: Иисус на руках матери, а рядом ангел. С другой — на черном фоне текст, выдавленный золотыми буквами:
Приглашение
Рождественский бал
Время: 6 января, 22:00
Место: Оранжевый замок
В конверте лежал еще сложенный вдвое листок с одним лишь предложением, написанным черной ручкой: «В 21:00 у подъезда будет ждать машина».
* * *
Лайонел прошелся по гостиной и остановился перед решеткой. Волк лежал с закрытыми глазами возле миски, наполненной мясом.
— Ты заболел? — поинтересовался молодой человек.
Йоро приоткрыл глаза, взглянул на него и снова закрыл.
— Понятно, кажется, в этом доме никто не хочет со мной разговаривать. Отлично!
В приоткрытую дверь просунулась лохматая голова Георгия.
— Дружище, я с тобой разговариваю.
— Приятная неожиданность, — улыбнулся Лайонел, жестом приглашая друга войти.
Георгий, облаченный в белый фрак, прикрыл за собой дверь и первым делом спросил:
— Ты не забыл, что через полчаса должен быть у Анжелики?
Лайонел рассеянно скользнул взглядом по золотой решетке.
Друг вздохнул.
— Все понятно… — Он уставился на волка и с прищуром уточнил: — Что ты сказал?
Йоро поднялся с пола, и в мгновение ока перед ними уже стоял мальчик.
— Лайонел был слишком занят, — произнес маленький оборотень, — он расставлял сети для девушки собственного брата.
Георгий заметно смутился, потупил глаза и, обронив: «Меня это не касается», отошел подальше от клетки.
Лайонел же засмеялся, а отсмеявшись, сделал резкий выпад и грубо схватил мальчика за руку. Тот негромко взвизгнул, но вырвать кисть или перевоплотиться попытки не сделал.
— Маленький трепач, это ты в качестве протеста объявил голодовку?
Йора оскалил зубы.
— Сломать тебе руку, как думаешь? — Лайонел сильнее стиснул тонкое запястье.
Из горла мальчика вырвался скулящий рык.
— Лайонел, — позвал Георгий, — я, конечно, не хочу мешать твоей воспитательной работе, но Анжелика ждет…
— А его это не волнует, — глядя в глаза Лайонелу, нарочно громко крикнул Йоро, — у него появилась новая игрушка!
Лайонел выпустил руку мальчика и прошипел:
— Заткнись лучше, пока цел.
— Убей меня, — предложил Йоро, смело делая шаг вперед и хватаясь за толстые прутья.
Но Лайонел уже потерял к нему интерес.
— Жора, отвези Анжелику на бал сам, — распорядился он, распахивая перед другом дверь, — у меня есть некоторые дела.
— Она не будет в восторге, — предупредил Георгий, но возражать не стал. — Увидимся!
Лайонел хотел выйти следом за ним, но его остановил голос Йоро:
— С какой готовностью он подменяет тебя.
Мальчик, держась за прутья, медленно опустился на пол. На черном лице промелькнула ухмылка.
— В погоне за чужой девушкой ты рискуешь потерять свою.
— Шутишь? — Лайонел покачал головой. — Георгий предан мне как никто.
Йоро взял из миски окровавленный кусок мяса и засунул в рот.
Молодой человек, видя, что мальчишка не убежден, захлопнул дверь и раздраженно произнес:
— Жора мне как брат, даже больше! Он часть меня! Женщина никогда не встанет между нами.
— Потому что он уступит тебе любую, не так ли?
— Потому что… — Лайонел осекся. — Какого черта я оправдываюсь перед собакой?! Жри кость и помалкивай!
Мальчик облизал окровавленные губы и негромко обронил:
— Даже у самых преданных собак есть чувства.
— Еще слово — и я посажу тебя на цепь, — рыкнул Лайонел.
— Помни, что я сказал, когда лучший друг будет украдкой смотреть на твою женщину, — захохотал Йоро.
Лайонел яростно сверкнул глазами:
— Пойду в зоомагазин, куплю тебе, сучонок, намордник!
— В коридоре молодой человек столкнулся с братом.
— Уже уезжаешь на бал? — на ходу набирая телефонный номер, спросил Вильям.
— Уезжаем, — поправил Лайонел, — ты тоже едешь.
— Ошибаешься, — брат нахмурился и убрал сотовый в карман джинсов, — я сегодня встречаюсь с Катей.
— Переодевайся, я подожду тебя в машине, — точно не слыша его, бросил Лайонел.
— Ты оглох? — рассердился Вильям.
— У Кати сегодня другие планы, можешь не звонить ей. — Лайонел демонстративно поправил воротник черной рубашки. — Надеюсь, ты не обидишься, я взял на себя смелость пригласить твою даму на бал. — Он догадывался, что реакция будет бурной… и не ошибся.
— Ты рехнулся! — заорал брат. — Она же человек!
— Правда? — состроил удивленное лицо Лайонел. — Ну надо же, вампир встречается с человеком. Вот это кадр! И что же теперь делать, ты собираешься ее скрывать ото всех?
Вильям в панике огляделся, затем выхватил из кармана телефон, но Лайонел, сочувственно улыбаясь, признался:
— Когда оставлял приглашение, поколдовал над ее телефоном. Звонить бесполезно, твоя подружка уже в пути.
— Они же ее разорвут! — в ужасе выдохнул брат.
— Не факт, но лучше поспешить, — пожал плечами Лайонел. — Не забудь соответствующе одеться.
— Нет времени…
— Твое приглашение все равно у меня, так что переоденься. — Лайонел зашагал по коридору.
— Я тебя ненавижу! — догнал его окрик брата.
«Знал бы ты, сколько раз я это уже слышал», — не замедляя шага, подумал Лайонел. Вампиры не многим отличались от людей. Они так же преклонялись перед силой, так же любили и ненавидели. Из безответного обожания к своему повелителю нередко рождалась ненависть, которую его слабым подданным приходилось скрывать за сладкими улыбками и льстивыми речами. Им духу не хватало сказать в лицо правду, а те, кому хватало, давно покинули северный город.
Лайонел спустился на лифте в гараж.
— Господин, — услышал он голос Ксаны. Девушка вынырнула из-за машины с тряпкой в руках и ведром. — Вы на бал?
— Да, — коротко ответил молодой человек, тоскливо поймав на себе полный любви взгляд служанки.
Эта девушка когда-то была крепостной холопкой в доме боярина Щепкина. Лайонел встретил ее еще в свое первое посещение Петербурга — в тысяча семьсот двадцать пятом году, когда скончался Петр Первый. Тогда она еще не была вампиром.
Молодой человек открыл дверцу своего золотого авто и сел за руль.
— Я протру стекло, — улыбнулась Ксана, обмакивая тряпку в ведро.
Точно так же она улыбалась ему и в тысяча семьсот двадцать пятом. Он приехал в столицу России с Тибета, где прожил около десяти лет, одержимый идеей существования под солнцем. И всего, что сумел добиться в борьбе с болью, это не больше полчаса на солнце. В то далекое погожее мартовское утро он изнемогал от боли у забора богатой усадьбы, когда совсем юная круглолицая девушка в накрахмаленном чепце приблизилась к забору и спросила: «Подать вам воды?»
Молоденькая крепостная показалась ему такой славной, свежей, как глоток холодной крови младенца, он позабыл о жжении во всем теле.
Девушка снова спросила: «Хотите воды?», а он сказал: «Хочу вашей крови».
Лайонел наблюдал, как сползает со стекла мыльная вода и снует тряпка под ловкой рукой Ксаны.
Почему-то эту кареглазую девушку никогда не удивляли его желания. «Берите сколько хотите», — ответила на его шокирующее заявление и просунула руку в забор. Он не взял, о чем потом бесконечно жалел.
Второй раз они встретились в тысяча семьсот пятидесятом году, во время вступления Российской империи в эпоху расцвета и могущества, когда он приехал с намерением сделать мрачный северный город своим. Как оказалось, с двадцать шестого года Петербург принадлежал пяти сильнейшим вампирам, явившимся из-за Урала. Не было ни централизованного управления, ни высшего общества, ни увеселительных мероприятий. Вампиры, как крысы, жили в подвалах, амбарах и боялись носа, казать даже по ночам из-за рыскающих повсюду охотников. Господствующая пятерка жила в свое удовольствие, не заботясь, что из-за их неосторожности все остальные вынуждены прозябать в голоде и страхе.
Лайонел улыбнулся при воспоминании, с каким удовольствием прикончил вампиров, стер преграду к ключам от города своей мечты. Когда еще впервые прошелся по улицам столицы, вдохнул сырой воздух с болот, у него возникло ощущение, что он вернулся домой. Раньше не было такого места, куда бы его тянуло, где бы хотелось остаться навсегда…
Правители жили в огромной грязной землянке на отшибе города. Трупная вонь от нее разносилась на многие километры. Вампиры приводили жертв прямо туда, там же разделывались с ними и частенько ленились закапывать тела.
Ксана насухо вытерла лобовое стекло своим платком.
— Вот, теперь хорошо. — Девушка попятилась и встала в стороне, как будто надеялась, что ее попросят еще о чем-нибудь.
— Благодарю, можешь идти, — кивнул ей Лайонел.
Он нашел ее в той землянке, оскверненную, среди грязи и разврата. Она уже была вампиром. От солнечной живой девчушки, чьей крови он когда-то возжелал, не осталось ничего, кроме потускневших глаз на мертвенно-бледном лице. Но он все равно забрал ее с собой, она ассоциировалась у него с Петербургом — домом. Поэтому создавая для себя жилище, хотелось украсить его трофеем в напоминание, как одним солнечным утром, изнемогая от невыносимой боли, он был пленен, очарован и бесконечно увлечен… Петербург стал первой и единственной его любовью.
На соседнее сиденье плюхнулся брат.
— Поехали! — рявкнул Вильям, с грохотом захлопывая дверцу.
Машина заехала в лифт, затем выехала во двор, из него на дорогу и помчалась по неосвещенной улице.
Спустя двадцать минут, когда они застряли на выезде из города, брат не выдержал и сердито накинулся:
— И чего тебе все неймется? Она же не в твоем вкусе? Мышь, сам говорил! Откуда же такой интерес?
— Зачем кричать? — удивился Лайонел. — Ты ведь знаешь, у меня прекрасный слух.
Вильям устало уронил голову на боковое стекло. И больше не разговаривал до самого замка, где устраивался бал.
У высоких чугунных ворот выстроились целых три очереди из дорогих машин, но вскоре перед золотистым авто образовался свободный коридор.
— Тебя любят, — язвительно прокомментировал Вильям.
— Уважают, — не без удовольствия сказал Лайонел, поглядывая на вампиров, прилипших к окнам своих машин.
— Если уж на то пошло, то скорее боятся, — буркнул брат и резко сменил тему: — Бедная Катя, ничего хуже, чем выставить ее перед всеми этими расфуфыренными дамочками, ты придумать не мог.
— Все будет нормально, — едва заметно улыбнулся Лайонел, — не такая она робкая, как тебе кажется… и очень находчивая.
Они подъехали к замку из ярко-оранжевого гладкого кирпича, подсвеченного разноцветными гирляндами. Купола башенок, окошки, лестница были из мозаики. Американец Бриан Джонсон обладал весьма специфическим вкусом.
Вильям взглянул на замок и скривился:
— Не понимаю, почему светлый праздник Рождество мы должны встречать в этом домике куклы Барби?! Похоже, Бриан Джонсон даже не подозревает, что новорожденному Иисусу может не понравиться его связь с тем типчиком из Бурятии… Как там его?
— Анчик, если я ничего не путаю. — Лайонел сдержал смешок и строго заметил: — Поумерь-ка свое презрение, главным извращенцем сегодняшнего вечера будет не Бриан с Анчиком, а ты со своей съедобной подружкой.
Молодые люди вышли из машины, и Вильям тихо спросил:
— Где Катя?
— Скоро приедет. — Лайонел взошел по лестнице из мозаики и пожал по-женски нежную руку хозяину замка, одетого в малиновый костюм и белую рубашку с пышным жабо. Грушевидное лицо было покрыто блестками, глаза жирно подведены черным карандашом, а губы смазаны малиновой помадой в тон пиджаку.
— Лайонел, какая че-есть, — слащаво мусоля губы, простонал Бриан. Он всегда говорил с полустоном, как если бы каждое слово давалось ему вкупе с оргазмом
— Рад встрече, — кивнул молодой человек.
Вильям проигнорировал протянутую ему руку и проворчал:
— Не знал, что сегодня маскарад.
Лайонел незаметно ударил его по спине и извиняюще улыбнулся Джонсону:
— Извините моего брата, он не в духе.
— Ну что вы, не извиняйтесь, — развел руки в стороны Бриан, точно хотел кого-нибудь обнять.
На подъездной аллее остановился черный «Мерседес». Георгий помог выйти из машины Анжелике в длинном норковом манто. Девушка по-свойски взяла молодого человека под руку и направилась к лестнице.
Лайонел поймал взгляд друга, украдкой брошенный в глубокий вырез манто, и не успел перехватить мысль: «А ведь она может ему нравиться, чертов Йоро…» Друг почему-то не отреагировал, все прекрасно слышал, но предпочел сделать вид, как будто не понял.
— Гости дорогие! — между тем воскликнул Джонсон, припадая в поцелуе к руке Анжелики, унизанной кольцами. — Счастлив… счастлив видеть!
Девушка брезгливо наморщила носик и, отняв свою кисть, приветственно кивнула Вильяму. Затем потребовала:
— Георгий, идем.
Лайонел нахмурился. Его самого первая красавица демонстративно проигнорировала на виду у главного сплетника Петербурга.
«Георгий, — мысленно позвал он, — жду тебя туч через пять минут».
Друг обернулся и подмигнул ему.
Бриан ошалело округлил глаза и, проводив парочку, шумно выдохнул:
— О-оу-у… Ну дела!
Подъехал белый лимузин.
— Джонсон, у нас сегодня особая гостья. — Лайонел сделал шаг назад, а брата подтолкнул вперед.
Брайан облизнул губы и, вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал:
— Так точно! Понял! Все будет по высшему… — Он не договорил, дверца лимузина распахнулась и показалась нога в черном сапожке.
Вильям подбежал к машине и подал девушке руку.
Джонсон удивленно принюхался.
— Эта гостья для… — начал он, но Лайонел его оборвал — Нет, это действительно просто гостья.
— Мама Миа! — воскликнул модник Бриан, когда увидел девушку в сером пальто, белой шапочке и с пакетом руке.
— Надеюсь, это она не торт несет, — незаметно вернулся Георгий.
Лайонел усмехнулся, а когда встретил взгляд девушки, и мысленно спросил у друга: «О чем она думает сейчас?»
— Что-то про льды Антарктиды.
— Хм-м…
— Может быть, ее беспокоит глобальное потепление? — предположил Георгий.
Глава 14
Поиграем?
Замок в самом деле был оранжевым, он светился разноцветными огнями, как новогодняя елка.
Катя шаг за шагом приближалась к лестнице, где стоял полноватый мужчина в малиновом костюме, а чуть поодаль, возле колонны, Лайонел с Георгием Сердце стучало все сильнее и сильнее, ноги сделались тяжелыми, дыхание сбилось.
— Все будет хорошо, — тихо сказал Вильям, крепче сжимая ее локоть.
Когда она занесла ногу над первой блестевшей ступенькой и подняла голову, чтобы взглянуть на молодых людей у колонны, там уже никого не было. У аркообразного входа остался лишь мужчина в малиновом.
— Катя, позволь представить, хозяин замка Бриан Джонсон.
Мужчина в малиновом молча поклонился.
Вильям потянул девушку за собой, но она успела сказать:
— У вас очень красивый замок.
Серьезное лицо Бриана смягчилось, и, счастливо улыбнувшись, тот воскликнул:
— Спасибо, будьте как дома!
— Он американец, совсем молодой вампир, ему еще нет семидесяти. В Петербург приехал пятнадцать лет назад. Главный талант: поразительная ловкость. В прошлом — актер цирка, — просветил Вильям, когда они вошли в огромный холл из оранжевого мрамора. Винтовая лестница с позолоченными перилами вела на второй этаж, а в проходе, между двумя статуями обнаженных мужчин, виднелся зимний сад.
Катя приподняла пакет:
— Я взяла с собой туфли…
Молодой человек указал на стоящую возле стены софу. Раздались шаги, и в холл вошли два юноши с голыми торсами, одетые на восточный манер в оранжевые тюрбаны, широкие штаны и ботинки с длинными загнутыми носами, усыпанные блестками.
— Твое пальто, — попросил Вильям.
Катя замешкалась. Дома, примерив перед зеркалом подаренное платье, она едва не сгорела со стыда — таким откровенным оно показалось.
— Я… — Девушка смущенно потупила глаза. — Спасибо за платье, оно очень красивое…
— Платье? — непонимающе переспросил молодой человек, разглядывая торчащую из-под пальто белую сверкающую ткань.
— Катя? — послышался изумленный знакомый голос. По лестнице в компании Анжелики, облаченной в голубой атласный наряд, спустились две черноволосые девушки в одинаковых красных туалетах.