С волнением мне удалось справиться. Немного путаясь в тексте и сверяясь по книге с чином крещения, я благополучно провел этот чин до конца, где пришлось снова поволноваться. Детей я облил по три раза из большого ковша, а с младенцем вышло много хлопот. Я никак не мог взять его поудобнее, так как боялся что ребенок выскользнет у меня из рук и захлебнется. На руках он сразу перестал плакать. Для страховки я зажал младенцу носик рукой и три раза окунул в теплую воду. Когда детей после причащения Святыми Дарами поставили поближе к печи, чтобы дать им обсохнуть, в комнате воцарилась благоговейная тишина.
– Господи, какие они красивые, словно ангелочки! – прошептал умиленно чей‑то женский голос.
Я впервые увидел чудо преображения благодатью человеческой души так ясно и очевидно, чего ранее не мог даже вообразить, изучая семинарские учебники. Тайне‑ тво крещения оставило в душе незабываемый след тонким и нежным ощущением неземной благодати, сошедшей на детей и передавшейся моему сердцу и сердцам всех присутствующих при этом священнодействии. Перед крещением это были обычные милые дети, как и все остальные. А сейчас перед нами стояли небесные существа с удивительно прекрасными лицами и сияющими лучистыми глазами, чем‑то неуловимо действительно похожие на ангелов. Таких человеческих лиц, преображенных небесной красотой, я еще никогда не встречал.
Еще несколько дней, пока я был на Псху и причащал больных, лица этих детей светились тихим светом внутренней красоты и радости, исполненные Божественной благодати. Когда я их увидел уже летом, они снова стали обыкновенными сельскими детьми.
Вернувшись в скит, я обнаружил, что весь двор и сад заросли густой душистой травой, наполненной трелями кузнечиков в высоком бурьяне. В доме ветром распахнуло окно, и грушевый цвет лежал на столе и подоконнике. Выглянув в окно, я увидел, что бурьян заглушил также мои грядки с овощами. С грядками удалось управиться относительно быстро, а вот с кошением луга и сада вышла проблема. Коса тупилась о камни, и сколько я ни затачивал лезвие, оно больше рубило бурьян, а не срезало. На ладонях появились волдыри. Солнце уже припекало, и работать без воды и еды иногда бывало очень тяжело. Но когда мне удавалось перебороть малодушие и слабость тела, то внезапно появлялись новые силы и работа спорилась. Однако я никак не мог взять в толк, что делать с косой. По пути на пасеку меня заехал проведать лесничий. Он осмотрел косу и неодобрительно покачал головой:
|
|
– Нет, батюшка, так дело не пойдет! Косу нужно сначала отбить, а потом заточить. И по камням старайтесь не ударять острием, держите лезвие косы чуть боком… – Шишин показал, как отбивать косу и как затачивать. – Дело, батюшка, нехитрое, но, не зная этих секретов деревенской жизни, можно долго ломать голову, пытаясь разобраться в неудачах!
Он с улыбкой протянул мне мой инструмент.
– Я все думал, отец Симон, над нашим разговором. С вами я полностью согласен, но все же мне кажется, причина всех бед в том, что плохие у нас правители – один хуже другого! Какая после этого может быть жизнь? – Шишин внимательно ждал моего ответа.
– Знаете, Василий Ананьевич, какой народ, такие и правители!
– А что? Народ у нас хороший, добрый!
– Нет, Василий, без Христа невозможно быть добрым, это только видимость добра. Как только русские люди, сначала интеллигенция, а потом и народ, стали отходить от веры, так начались революции, а потом появились и плохие правители.
|
|
– А что же делать?
– Если все мы будем держаться Христа, то, возможно, великой империей не станем, но жизнь наша обязательно станет лучше, а правители придут верующие. Иначе где их взять, хороших, – из Америки, что ли?
– Не знаю, не знаю, это нужно обдумать. Хотя, мне кажется, в этом что‑то есть…
Мы расстались, но наши души после откровенной беседы словно открылись друг другу.
В один из таких страдных дней меня позвала соседка:
– Батюшка, можете мне помочь? Сыновья охраняют перевал, а мне нужно сена накосить, одной сил не хватает…
Я согласно кивнул головой и мы со старушкой на следующее утро, взяв косы, отправились на луг. То, что я увидел, немного смутило меня. Перед нами расстилалось огромное поле, по которому, даже если идти быстрым шагом, нескоро дойдешь до конца. Старушка встала впереди меня и, ловко работая косой, принялась за работу. Я не мог угнаться за ней, и мне было очень стыдно. К тому же без воды в горле стояла горечь от сухой пыли, без еды я сильно ослаб. Мария, заметив что я устал, предложила передохнуть. Так, с перерывами, мы косили до обеденной жары. Придя домой, я без сил повалился на топчан. Это было потяжелее, чем валить лес и строить кельи. По вечерам я выходил докашивать свой двор.
За неделю мы с Марией скосили все поле. Теперь я мог подогнать свои работы в скиту. Через несколько дней старушка снова окликнула меня, когда я работал в огороде, пропалывая сильно заросшую сорняками фасоль:
|
|
– Батюшка, надо сено поворошить, а то сопреет…
На следующее утро, взяв большие грабли, мы пришли на наше поле. Скошенная трава теперь лежала ровными грядами по всему пространству.
– Не хотела вас безпокоить, батюшка, сама траву собрала и уложила. Осталось только ее поворошить…
Пока мы ворошили траву, мимо нас на лошадях проехал лесничий с помощниками. Поздоровавшись с нами, издали и внимательно посмотрев на меня, он почему‑то неодобрительно покачал головой.
На следующий день Шишин заехал ко мне:
– Батюшка, можно дать вам один совет?
– Конечно, слушаю вас! – Мне стало интересно.
– Вы можете хоть раз кому‑нибудь отказать?
– А в чем дело? – не понял я.
– Скажите своей соседке, что у вас тоже полно дел и вы не можете помогать ей!
– Ну, это совсем неудобно… – растерялся я.
– А дело в том, что ее сыновья пьянствуют на Псху, а вы тут за них все делаете… Когда я их упрекнул: «Что же вы матери не помогаете?», они ответили: «А там батюшка есть!» Вот я и даю вам совет: пока прекратите помогать Марии, пусть сыновья потрудятся!
Подумав, я согласился с советом лесничего. Когда спустя несколько дней соседка вновь позвала меня: «Батюшка, пора сено в копны складывать!» – я попросил у нее прощения и сказал, что сам не успеваю со своим огородом.
В погожее солнечное утро за мной пришел Василий Николаевич с просьбой причастить больных, а также его престарелую мать, которая слегла и больше не встает. Я решил заодно пособоровать и ее, и парализованную больную. Когда мы проходили мимо скошенного поля, там работали сыновья соседки. Все сено было уложено в копны, и видно было, что эта работа не представляет для них никаких проблем.
– Вот, батюшка, понимаете, что делается? – с хитрецой посмотрел на меня мой спутник, большим пальцем через плечо указывая в сторону работающих парней. – Это называется деревенская смекалка!
В ответ я добродушно рассмеялся. Старушка и сыновья прекратили работу и помахали нам руками:
– Батюшка, все в порядке! – весело крикнула соседка. – Спасибо вам!
Под вечер, когда стемнело, собрались у бригадира по какому‑то делу отпетые парни. Посидели, выпили. Позвали меня:
– Ты вот что, батюшка, нас не бойся! – с пьяной откровенностью проговорил один из них. – Тебя наши матери любят, ходи свободно. А если бы не так… то мы бы давно тебя по голове и воду! Смекай, что говорю… – с усмешкой закончил тот, кто верховодил среди пьянчуг.
Хозяин, не выдержав, заступился:
– Хватит тебе тут рассусоливать! Хватил рюмку – и такие слова… Отдыхайте, батюшка, у себя в комнате, а мы тут сами потолкуем. Завтра к моей маме пойдем.
Мама пчеловода лежала совсем слабая, от старости говорила невпопад, и вид ее вызывал слезы на глазах Василия Николаевича. Я совершил у нее в комнате чин елеоосвящения и помазал больную освященным маслом. Утром она благополучно причастилась, и лицо ее словно помолодело. В доме парализованной женщины пришлось задержаться надолго.
– С молитвой мне стало получше, батюшка, – рассказывала она со вздохами. – Только она у меня и осталась. А вот желания жить совсем у меня нет, устала я… Хочу, чтобы Господь меня забрал… Знаю, что по грехам моим страдаю. В молодости очень любила плясать, вот за это и ножки у меня отнялись. Пожила на свете, хватит, хочу к сыну моему…
– Не расстраивайте себя, прошу вас! – как можно убедительнее сказал я. – Положимся во всем на волю Божию, пусть сделает так, как будет лучше вашей душе!
– Понятно, батюшка, спасибо за доброту вашу!
В прошения и в молитвы елеоосвящения я вложил всю душу, всем сердцем желая, чтобы Господь исцелил эту мужественную молитвенницу.
После причащения больных я ушел в горы. Цветущие кусты рододендрона перекрывали тропу красивыми гирляндами. Фиолетовые, розовые и белые соцветия задевали лицо и ложились на плечи. По ущелью плыл аромат луговых трав. На лесных полянах я снимал со спины тяжелый рюкзак и становился на колени рядом с голубой речной прохладой. От непередаваемого ощущения чистоты и величия мира Божия не хотелось выпускать из рук четок. Высокие стволы пихт уходили в небесную глубь и покачивались под ветром, шумя своими заоблачными кронами. Прозрачная вода, в которой играла речная форель, отсвечивала безупречной белизной облачных громад. Келья словно ждала меня: радостно было увидеть ее стройные очертания в лесных дебрях и приложиться к кресту с иконой преподобного Сергия. Внутри церквушки стоял запах ладана и смолистый дух просыхающих пихтовых стволов. Почти все работы были сделаны, незаконченными оставались престол и жертвенник. Их я решил сделать одной длинной широкой доской, чем и занялся немедленно. Из оставшихся бревен наметил сделать небольшой иконостас с вратами. По воскресеньям я причащался запасными Дарами, неделю проводя в молитве и трудах.
* * *
Рассиялась в полнеба пихта
Звездным блеском – лампадами ночи.
И молитва течет на уста,
Слаще меда из горных урочищ.
Под псалтирное пенье ручья,
Озаряя все тропы и броды,
Разгорается ярче свеча
Пред иконой небесного свода.
От порога чуть‑чуть отойдя,
На поляне стою, как в притворе.
Этот храм благодати дождя
Ожидает с далекого моря.
И к шершавой коре прислонясь,
Стану слушать, что филин пророчит.
И молитва летит, золотясь,
Под лампадными звездами ночи.
Любовь к ближним может быть только Любовью ради Бога и к Богу, обитающему в сердцах человеческих. Любовь к ближнему без Бога становится привязанностью и разоряет души ближних. Язык человеческий – ежедневное искушение, помыслы человеческие – ежедневный соблазн, страсти человека – ежедневное заклание души. Но Любовь к Богу – это ежедневное приношение сердца человеческого благой воле Божией, обуздывающей язык рассуждением, очищающей помыслы благодатью и покоряющей страсти смирением.