О старых и молодых бабенках

Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра

"Так говорил Заратустра.
Книга для всех и ни для кого" Friedrich Nietzsche
"Also Sprach Zarathustra" Непосредственная предыстория этой книги -- своего роданицшевской Библии, падает на начало 80-х годов, а точнее, напромежуток времени от августа 1881 до января 1883 г., когда, попозднему признанию Ницше, на него снизошли два "видения":сначала мысль о "вечном возвращении", а потом и образ самогоЗаратустры. Дальнейшая хронология написания книги представляетсобой совершенный образец чисто штурмового вдохновения. Книгасоздавалась урывками, но в необыкновенно короткие сроки:фактически чистое время написания первых трех частей заняло небольше месяца, по десять дней на каждую, так что окончательныйкалендарь выглядит следующим образом: 1 -- 10 февраля 1883 г. в Рапалло: 1-я часть; вышла в светв июне того же года в лейпцигском издательстве Шмейцнера. 26 июня -- 6 июля 1883 г. в Рапалло: 2-я часть; вышла всвет в сентябре в том же издательстве. 8 -- 20 января 1884 г. в Сильс-Мария: 3-я часть; вышла всвет в марте там же. Последняя, 4-я часть была написана в Ницце в январе --феврале 1885 г. и вышла в свет в апреле того же года виздательстве Наумана в количестве 40 экземпляров,предназначенных только для узкого круга знакомых. С. Л. Франк вспоминает: "Зимой 1901-2 гг. мне случайнопопала в руки книга Ницше "Так говорил Заратустра". Я былпотрясен -- не учением Ницше, -- а атмосферой глубины духовнойжизни, духовного борения, которой веяло от этой книги". Произведение публикуется по изданию: Фридрих Ницше, сочинения в 2-х томах, том 2, издательство "Мысль", Москва1990. Перевод -- Ю.М. Антоновского под редакцией К.А. Свасьяна.

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

ПРЕДИСЛОВИЕ ЗАРАТУСТРЫ

Когда Заратустре исполнилось тридцать лет, покинул он своюродину и озеро своей родины и пошел в горы. Здесь наслаждалсяон своим духом и своим одиночеством и в течение десяти лет неутомлялся этим. Но наконец изменилось сердце его -- и в одноутро поднялся он с зарею, стал перед солнцем и так говорил кнему: "Великое светило! К чему свелось бы твое счастье, если бне было у тебя тех, кому ты светишь! В течение десяти лет подымалось ты к моей пещере: тыпресытилось бы своим светом и этой дорогою, если б не быломеня, моего орла и моей змеи. Но мы каждое утро поджидали тебя, принимали от тебяпреизбыток твой и благословляли тебя. Взгляни! Я пресытился своей мудростью, как пчела,собравшая слишком много меду; мне нужны руки, простертые комне. Я хотел бы одарять и наделять до тех пор, пока мудрыесреди людей не стали бы опять радоваться безумству своему, абедные -- богатству своему. Для этого я должен спуститься вниз: как делаешь ты каждыйвечер, окунаясь в море и неся свет свой на другую сторону мира,ты, богатейшее светило! Я должен, подобно тебе, закатиться, как называютэто люди, к которым хочу я спуститься. Так благослови же меня, ты, спокойное око, без завистивзирающее даже на чрезмерно большое счастье! Благослови чашу, готовую пролиться, чтобы золотистая влагатекла из нее и несла всюду отблеск твоей отрады! Взгляни, эта чаша хочет опять стать пустою, и Заратустрахочет опять стать человеком". -- Так начался закат Заратустры. Заратустра спустился один с горы, и никто не повстречалсяему. Но когда вошел он в лес, перед ним неожиданно предсталстарец, покинувший свою священную хижину, чтобы поискатькореньев в лесу. И так говорил старец Заратустре: "Мне не чужд этот странник: несколько лет тому назадпроходил он здесь. Заратустрой назывался он; но он изменился. Тогда нес ты свой прах на гору; неужели теперь хочешь тынести свой огонь в долины? Неужели не боишься ты карыподжигателю? Да, я узнаю Заратустру. Чист взор его, и на устах его нетотвращения. Не потому ли и идет он, точно танцует? Заратустра преобразился, ребенком стал Заратустра,Заратустра проснулся: чего же хочешь ты среди спящих? Как на море, жил ты в одиночестве, и море носило тебя.Увы! ты хочешь выйти на сушу? Ты хочешь снова сам таскать своетело?" Заратустра отвечал: "Я люблю людей". "Разве не потому, -- сказал святой, -- ушел и я в лес ипустыню? Разве не потому, что и я слишком любил людей? Теперь люблю я Бога: людей не люблю я. Человек для меняслишком несовершенен. Любовь к человеку убила бы меня". Заратустра отвечал: "Что говорил я о любви! Я несу людямдар". "Не давай им ничего, -- сказал святой. -- Лучше сними сних что-нибудь и неси вместе с ними -- это будет для них всеголучше, если только это лучше и для тебя! И если ты хочешь им дать, дай им не больше милостыни и ещезаставь их просить ее у тебя!" "Нет, -- отвечал Заратустра, -- я не даю милостыни. Дляэтого я недостаточно беден". Святой стал смеяться над Заратустрой и так говорил: "Тогдапостарайся, чтобы они приняли твои сокровища! Они недоверчивы котшельникам и не верят, что мы приходим, чтобы дарить. Наши шаги по улицам звучат для них слишком одиноко. И еслиони ночью, в своих кроватях, услышат человека, идущего задолгодо восхода солнца, они спрашивают себя: куда крадется этот вор? Не ходи же к людям и оставайся в лесу! Иди лучше к зверям!Почему не хочешь ты быть, как я, -- медведем среди медведей,птицею среди птиц?" "А что делает святой в лесу?" -- спросил Заратустра. Святой отвечал: "Я слагаю песни и пою их; и когда я слагаюпесни, я смеюсь, плачу и бормочу себе в бороду: так славлю яБога. Пением, плачем, смехом и бормотанием славлю я Бога, моегоБога. Но скажи, что несешь ты нам в дар?" Услышав эти слова, Заратустра поклонился святому и сказал:"Что мог бы я дать вам! Позвольте мне скорее уйти, чтобычего-нибудь я не взял у вас!" -- Так разошлись они в разныестороны, старец и человек, и каждый смеялся, как смеются дети. Но когда Заратустра остался один, говорил он так в сердцесвоем: "Возможно ли это! Этот святой старец в своем лесу еще неслыхал о том, что Бог мертв ". Придя в ближайший город, лежавший за лесом, Заратустранашел там множество народа, собравшегося на базарной площади:ибо ему обещано было зрелище -- плясун на канате. И Заратустраговорил так к народу: Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, чтодолжно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; авы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться ксостоянию зверя, чем превзойти человека? Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище илимучительный позор. И тем же самым должен быть человек длясверхчеловека: посмешищем или мучительным позором. Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас ещеосталось от червя, Некогда были вы обезьяной, и даже теперь ещечеловек больше обезьяны, чем иная из обезьян. Даже мудрейший среди вас есть только разлад и помесьрастения и призрака. Но разве я велю вам стать призраком илирастением? Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке! Сверхчеловек -- смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли! Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах! Ониотравители, все равно, знают ли они это или нет. Они презирают жизнь, эти умирающие и сами себя отравившие,от которых устала земля: пусть же исчезнут они! Прежде хула на Бога была величайшей хулой; но Бог умер, ивместе с ним умерли и эти хулители. Теперь хулить землю --самое ужасное преступление, так же как чтить сущностьнепостижимого выше, чем смысл земли! Некогда смотрела душа на тело с презрением: и тогда небыло ничего выше, чем это презрение, -- она хотела видеть телотощим, отвратительным и голодным. Так думала она бежать от телаи от земли. О, эта душа сама была еще тощей, отвратительной иголодной; и жестокость была вожделением этой души! Но и теперь еще, братья мои, скажите мне: что говорит вашетело о вашей душе? Разве ваша душа не есть бедность и грязь ижалкое довольство собою? Поистине, человек -- это грязный поток. Надо быть морем,чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым. Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он -- это море, гдеможет потонуть ваше великое презрение. В чем то самое высокое, что можете вы пережить? Это -- часвеликого презрения. Час, когда ваше счастье становится для васотвратительным, так же как ваш разум и ваша добродетель. Час, когда вы говорите: "В чем мое счастье! Оно --бедность и грязь и жалкое довольство собою. Мое счастье должнобы было оправдывать само существование!" Час, когда вы говорите: "В чем мой разум! Добивается ли онзнания, как лев своей пищи? Он -- бедность и грязь и жалкоедовольство собою!" Час, когда вы говорите: "В чем моя добродетель! Она еще незаставила меня безумствовать. Как устал я от добра моего и отзла моего! Все это бедность и грязь и жалкое довольство собою!" Час, когда вы говорите: "В чем моя справедливость! Я невижу, чтобы был я пламенем и углем. А справедливый -- этопламень и уголь!" Час, когда вы говорите: "В чем моя жалость! Разве жалость-- не крест, к которому пригвождается каждый, кто любит людей?Но моя жалость не есть распятие". Говорили ли вы уже так? Восклицали ли вы уже так? Ах, еслибы я уже слышал вас так восклицающими! Не ваш грех -- ваше самодовольство вопиет к небу;ничтожество ваших грехов вопиет к небу! Но где же та молния, что лизнет вас своим языком? Где тобезумие, что надо бы привить вам? Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он -- эта молния, он-- это безумие! -- Пока Заратустра так говорил, кто-то крикнул из толпы: "Мыслышали уже довольно о канатном плясуне; пусть нам покажутего!" И весь народ начал смеяться над Заратустрой. А канатныйплясун, подумав, что эти слова относятся к нему, принялся засвое дело. Заратустра же глядел на народ и удивлялся. Потом он такговорил: Человек -- это канат, натянутый между животным исверхчеловеком, -- канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор,обращенный назад, опасны страх и остановка. В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человекеможно любить только то, что он переход и гибель. Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть,ибо идут они по мосту. Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитателии стрелы тоски по другому берегу. Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобыпогибнуть и сделаться жертвою -- а приносит себя в жертвуземле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека. Я люблю того, кто живет для познания и кто хочет познаватьдля того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет онсвоей гибели. Я люблю того, кто трудится и изобретает, чтобы построитьжилище для сверхчеловека и приготовить к приходу его землю,животных и растения: ибо так хочет он своей гибели. Я люблю того, кто любит свою добродетель: ибо добродетельесть воля к гибели и стрела тоски. Я люблю того, кто не бережет для себя ни капли духа, нохочет всецело быть духом своей добродетели: ибо так, подобнодуху, проходит он по мосту. Я люблю того, кто из своей добродетели делает своетяготение и свою напасть: ибо так хочет он ради своейдобродетели еще жить и не жить более. Я люблю того, кто не хочет иметь слишком многодобродетелей. Одна добродетель есть больше добродетель, чемдве, ибо она в большей мере есть тот узел, на котором держитсянапасть. Я люблю того, чья душа расточается, кто не хочетблагодарности и не воздает ее: ибо он постоянно дарит и нехочет беречь себя. Я люблю того, кто стыдится, когда игральная кость выпадаетему на счастье, и кто тогда спрашивает: неужели яигрок-обманщик? -- ибо он хочет гибели. Я люблю того, кто бросает золотые слова впереди своих дели исполняет всегда еще больше, чем обещает: ибо он хочет своейгибели. Я люблю того, кто оправдывает людей будущего и искупляетлюдей прошлого: ибо он хочет гибели от людей настоящего. Я люблю того, кто карает своего Бога, так как он любитсвоего Бога: ибо он должен погибнуть от гнева своего Бога. Я люблю того, чья душа глубока даже в ранах и кто можетпогибнуть при малейшем испытании: так охотно идет он по мосту. Я люблю того, чья душа переполнена, так что он забываетсамого себя, и все вещи содержатся в нем: так становятся всевещи его гибелью. Я люблю того, кто свободен духом и свободен сердцем: такголова его есть только утроба сердца его, а сердце его влечетего к гибели. Я люблю всех тех, кто являются тяжелыми каплями, падающимиодна за другой из темной тучи, нависшей над человеком: молнияприближается, возвещают они и гибнут, как провозвестники. Смотрите, я провозвестник молнии и тяжелая капля из тучи;но эта молния называется сверхчеловек. Произнесши эти слова, Заратустра снова посмотрел на народи умолк. "Вот стоят они, говорил он в сердце своем, -- вотсмеются они: они не понимают меня, мои речи не для этих ушей. Неужели нужно сперва разодрать им уши, чтобы научились онислушать глазами? Неужели надо греметь, как литавры и какпроповедники покаяния? Или верят они только заикающемуся? У них есть нечто, чем гордятся они. Но как называют онито, что делает их гордыми? Они называют это культурою, онаотличает их от козопасов. Поэтому не любят они слышать о себе слово "презрение".Буду же говорить я к их гордости. Буду же говорить я им о самом презренном существе, а это иесть последний человек ". И так говорил Заратустра к народу: Настало время, чтобы человек поставил себе цель свою.Настало время, чтобы человек посадил росток высшей надеждысвоей. Его почва еще достаточно богата для этого. Но эта почвабудет когда-нибудь бедной и бесплодной, и ни одно высокоедерево не будет больше расти на ней. Горе! Приближается время, когда человек не пустит болеестрелы тоски своей выше человека и тетива лука его разучитсядрожать! Я говорю вам: нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть всостоянии родить танцующую звезду. Я говорю вам: в вас есть ещехаос. Горе! Приближается время, когда человек не родит большезвезды. Горе! Приближается время самого презренного человека,который уже не может презирать самого себя. Смотрите! Я показываю вам последнего человека. "Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Чтотакое звезда?" -- так вопрошает последний человек и моргает. Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек,делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха;последний человек живет дольше всех. "Счастье найдено нами", -- говорят последние люди, иморгают. Они покинули страны, где было холодно жить: ибо имнеобходимо тепло. Также любят они соседа и жмутся к нему: ибоим необходимо тепло. Захворать или быть недоверчивым считается у них грехом:ибо ходят они осмотрительно. Одни безумцы еще спотыкаются окамни или о людей! От времени до времени немного яду: это вызывает приятныесны. А в конце побольше яду, чтобы приятно умереть. Они еще трудятся, ибо труд -- развлечение. Но онизаботятся, чтобы развлечение не утомляло их. Не будет более ни бедных, ни богатых: то и другое слишкомхлопотно. И кто захотел бы еще управлять? И кто повиноваться?То и другое слишком хлопотно. Нет пастуха, одно лишь стадо! Каждый желает равенства, всеравны: кто чувствует иначе, тот добровольно идет в сумасшедшийдом. "Прежде весь мир был сумасшедший", -- говорят самые умныеиз них, и моргают. Все умны и знают все, что было; так что можно смеяться безконца. Они еще ссорятся, но скоро мирятся -- иначе эторасстраивало бы желудок. У них есть свое удовольствьице для дня и своеудовольствьице для ночи; но здоровье -- выше всего. "Счастье найдено нами", -- говорят последние люди, иморгают. Здесь окончилась первая речь Заратустры, называемая также"Предисловием", ибо на этом месте его прервали крик и радостьтолпы. "Дай нам этого последнего человека, о Заратустра, -- таквосклицали они, -- сделай нас похожими на этих последних людей!И мы подарим тебе сверхчеловека!" И все радовались и щелкалиязыком. Но Заратустра стал печален и сказал в сердце своем: "Они не понимают меня: мои речи не для этих ушей. Очевидно, я слишком долго жил на горе, слишком частослушал ручьи и деревья: теперь я говорю им, как козопасам. Непреклонна душа моя и светла, как горы в часдополуденный. Но они думают, что холоден я и что говорю я сосмехом ужасные шутки. И вот они смотрят на меня и смеются, и, смеясь, они ещененавидят меня. Лед в смехе их". Но тут случилось нечто, что сделало уста всех немыми ивзор неподвижным. Ибо тем временем канатный плясун начал своедело: он вышел из маленькой двери и пошел по канату,протянутому между двумя башнями и висевшему над базарнойплощадью и народом. Когда он находился посреди своего пути,маленькая дверь вторично отворилась, и детина, пестро одетый,как скоморох, выскочил из нее и быстрыми шагами пошел во следпервому. "Вперед, хромоногий, -- кричал он своим страшнымголосом, -- вперед, ленивая скотина, контрабандист, набеленнаярожа! Смотри, чтобы я не пощекотал тебя своею пяткою! Чтоделаешь ты здесь между башнями? Ты вышел из башни; туда бы иследовало запереть тебя, ты загораживаешь дорогу тому, ктолучше тебя!" -- И с каждым словом он все приближался к нему --и, когда был уже на расстоянии одного только шага от него,случилось нечто ужасное, что сделало уста всех немыми и взорнеподвижным: он испустил дьявольский крик и прыгнул через того,кто загородил ему дорогу. Но этот, увидев, что его соперникпобеждает его, потерял голову и канат; он бросил свой шест исам еще быстрее, чем шест, полетел вниз, как какой-то вихрь изрук и ног. Базарная площадь и народ походили на море, когдапроносится буря: все в смятении бежало в разные стороны,большею частью там, где должно было упасть тело. Но Заратустра оставался на месте, и прямо возле него упалотело, изодранное и разбитое, но еще не мертвое. Немного спустяк раненому вернулось сознание, и он увидел Заратустру,стоявшего возле него на коленях. "Что ты тут делаешь? -- сказалон наконец. -- Я давно знал, что черт подставит мне ногу.Теперь он тащит меня в преисподнюю; не хочешь ли ты помешатьему?" "Клянусь честью, друг, -- отвечал Заратустра, -- несуществует ничего, о чем ты говоришь: нет ни черта, нипреисподней. Твоя душа умрет еще скорее, чем твое тело: небойся же ничего!" Человек посмотрел на него с недоверием. "Если ты говоришьправду, -- сказал он, -- то, теряя жизнь, я ничего не теряю. Янемного больше животного, которого ударами и впроголодь научилиплясать". "Не совсем так, -- сказал Заратустра, -- ты из опасностисделал себе ремесло, а за это нельзя презирать. Теперь тыгибнешь от своего ремесла; за это я хочу похоронить тебя своимируками". На эти слова Заратустры умирающий ничего не ответил; онтолько пошевелил рукою, как бы ища, в благодарность, рукиЗаратустры. -- Тем временем наступил вечер, и базарная площадь скрыласьво мраке; тогда рассеялся и народ, ибо устают даже любопытствои страх. Но Заратустра продолжал сидеть на земле возле мертвогои был погружен в свои мысли: так забыл он о времени. Наконецнаступила ночь, и холодный ветер подул на одинокого. Тогдаподнялся Заратустра и сказал в сердце своем: "Поистине, прекрасный улов был сегодня у Заратустры. Он непоймал человека, зато труп поймал он. Жутко человеческое существование и к тому же всегда лишеносмысла: скоморох может стать уделом его. Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл естьсверхчеловек, молния из темной тучи, называемой человеком. Но я еще далек от них, и моя мысль не говорит их мыслям.Для людей я еще середина между безумцем и трупом. Темна ночь, темны пути Заратустры. Идем, холодный,недвижный товарищ! Я несу тебя туда, где я похороню тебя своимируками". Сказав это в сердце своем, Заратустра взял труп себе наспину и пустился в путь. Но не успел он пройти и ста шагов, какчеловек подкрался к нему и стал шептать ему на ухо -- игляди-ка, тот, кто говорил, был скоморох с башни. "Уходи изэтого города, о Заратустра, -- говорил он, -- слишком многиененавидят тебя здесь. Ненавидят тебя добрые и праведные, и онизовут тебя своим врагом и ненавистником; ненавидят тебяправоверные, и они зовут тебя опасным для толпы. Счастье твое,что смеялись над тобою: и поистине, ты говорил, как скоморох.Счастье твое, что ты пристал к мертвой собаке; унизившись так,ты спас себя на сегодня. Но уходи прочь из этого города -- илизавтра я перепрыгну через тебя, живой через мертвого". И сказавэто, человек исчез; а Заратустра продолжал свой путь по темнымулицам. У ворот города повстречались ему могильщики; они факеломпосветили ему в лицо, узнали Заратустру и много издевались надним: "Заратустра уносит с собой мертвую собаку: браво,Заратустра обратился в могильщика! Ибо наши руки слишком чистыдля этой поживы. Не хочет ли Заратустра украсть у черта егокусок? Ну, так и быть! Желаем хорошо поужинать! Если толькочерт не более ловкий вор, чем Заратустра! -- Он украдет ихобоих, он сожрет их обоих!" И они смеялись и шушукались междусобой. Заратустра не сказал на это ни слова и шел своей дорогой.Он шел два часа по лесам и болотам и очень часто слышалголодный вой волков; наконец и на него напал голод. Оностановился перед уединенным домом, в котором горел свет. "Голод нападает на меня, как разбойник, -- сказалЗаратустра. -- В лесах и болотах нападает на меня голод мой и вглубокую ночь. Удивительные капризы у моего голода. Часто наступает он уменя только после обеда, и сегодня целый день я не чувствовалего; где же замешкался он?" И с этими слонами Заратустра постучался в дверь дома.Появился старик; он нес фонарь и спросил: "Кто идет ко мне инарушает мой скверный сон?" "Живой и мертвый, -- отвечал Заратустра. -- Дайте мнепоесть и попить; днем я забыл об этом. Тот, кто кормитголодного, насыщает свою собственную душу: так говоритмудрость". Старик ушел, но тотчас вернулся и предложил Заратустрехлеб и вино. "Здесь плохой край для голодающих, сказал он, --поэтому я и живу здесь. Зверь и человек приходят ко мне,отшельнику. Но позови же своего товарища поесть и попить, онустал еще больше, чем ты". Заратустра отвечал: "Мертв мойтоварищ, было бы трудно уговорить его поесть". "Это меня некасается, -- ворча произнес старик, -- кто стучится в моюдверь, должен принимать то, что я ему предлагаю. Ешьте и будьтездоровы!" -- После этого Заратустра шел еще два часа, доверяясь дорогеи свету звезд: ибо он был привычный ночной ходок и любил всемуспящему смотреть в лицо. Но когда стало светать, Заратустраочутился в глубоком лесу, и дальше уже не было видно дороги.Тогда он положил мертвого в дупло дерева на высоте своей головы-- ибо он хотел защитить его от волков -- и сам лег на землю,на мох. И тотчас уснул он, усталый телом, но с непреклоннойдушою. Долго спал Заратустра, и не только утренняя заря, но и часдополуденный прошли по лицу его. Но наконец он открыл глаза: судивлением посмотрел Заратустра на лес и тишину, с удивлениемзаглянул он внутрь самого себя. Потом он быстро поднялся, какмореплаватель, завидевший внезапно землю, и возликовал: ибо онувидел новую истину. И так говорил он тогда в сердце своем: "Свет низошел на меня: мне нужны спутники, и притом живые,-- не мертвые спутники и не трупы, которых ношу я с собою, кудая хочу. Мне нужны живые спутники, которые следуют за мною, потомучто хотят следовать сами за собой -- и туда, куда я хочу. Свет низошел на меня: не к народу должен говоритьЗаратустра, а к спутникам! Заратустра не должен быть пастухом исобакою стада! Сманить многих из стада -- для этого пришел я. Негодоватьбудет на меня народ и стадо: разбойником хочет называтьсяЗаратустра у пастухов. У пастухов, говорю я, но они называют себя добрыми иправедными. У пастухов, говорю я, но они называют себяправоверными. Посмотри на добрых и праведных! Кого ненавидят они большевсего? Того, кто разбивает их скрижали ценностей, разрушителя,преступника -- но это и есть созидающий. Посмотри на правоверных! Кого ненавидят они больше всего?Того, кто разбивает их скрижали ценностей, разрушителя,преступника -- но это и есть созидающий. Спутников ищет созидающий, а не трупов, а также не стад ине верующих. Созидающих так же, как он, ищет созидающий, тех,кто пишут новые ценности на новых скрижалях. Спутников ищет созидающий и тех, кто собирал бы жатвувместе с ним: ибо все созрело у него для жатвы. Но емунедостает сотни серпов; поэтому он вырывает колосья и негодует. Спутников ищет созидающий и тех, кто умеет точить своисерпы. Разрушителями будут называться они и ненавистникамидобрых и злых. Но они соберут жатву и будут праздновать. Созидающих вместе с ним ищет Заратустра, собирающих жатвуи празднующих вместе с ним ищет Заратустра: что стал бы онсозидать со стадами, пастухами и трупами! И ты, мой первый спутник, оставайся с благом! Хорошосхоронил я тебя в дупле дерева, хорошо спрятал я тебя отволков. Но я расстаюсь с тобою, ибо время прошло. От зари до зариосенила меня новая истина. Ни пастухом, ни могильщиком не должен я быть. Никогдабольше не буду я говорить к народу: последний раз говорил я кмертвому. К созидающим, к пожинающим, к торжествующим хочу яприсоединиться: радугу хочу я показать им и все ступенисверхчеловека. Одиноким буду я петь свою песню и тем, кто одиночествуетвдвоем; и у кого есть еще уши, чтобы слышать неслыханное, томухочу я обременить его сердце счастьем своим. Я стремлюсь к своей цели, я иду своей дорогой; черезмедлительных и нерадивых перепрыгну я. Пусть будет моя поступьих гибелью!" Так говорил Заратустра в сердце своем, а солнце стало ужена полдень; тогда он вопросительно взглянул на небо: ибоуслышал над собою резкий крик птицы. И он увидел орла: описываяширокие круги, несся тот в воздух, а с ним -- змея, но не ввиде добычи, а как подруга: ибо она обвила своими кольцами шеюего. "Это мои звери!" -- сказал Заратустра и возрадовался всердце своем. "Самое гордое животное, какое есть под солнцем, и животноесамое умное, какое есть под солнцем, -- они отправилисьразведать. Они хотят знать, жив ли еще Заратустра. И поистине, жив лия еще? Опаснее оказалось быть среди людей, чем среди зверей,опасными путями ходит Заратустра. Пусть же ведут меня моизвери!" Сказав это, Заратустра вспомнил слова святого в лесу,вздохнул и говорил так в сердце своем: "Если б я мог стать мудрее! Если б я мог стать мудрымвполне, как змея моя! Но невозможного хочу я; попрошу же я свою гордость идтивсегда вместе с моим умом! И если когда-нибудь мой ум покинет меня -- ах, он любитулетать! -- пусть тогда моя гордость улетит вместе с моимбезумием!" -- -- Так начался закат Заратустры.

РЕЧИ ЗАРАТУСТРЫ

О трех превращениях

Три превращения духа называю я вам: как дух становитсяверблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком становится лев. Много трудного существует для духа, для духа сильного ивыносливого, который способен к глубокому почитанию: ко всемутяжелому и самому трудному стремится сила его. Что есть тяжесть? -- вопрошает выносливый дух, становится,как верблюд, на колени и хочет, чтобы хорошенько навьючили его. Что есть трудное? -- так вопрошает выносливый дух;скажите, герои, чтобы взял я это на себя и радовался силесвоей. Не значит ли это: унизиться, чтобы заставить страдать своевысокомерие? Заставить блистать свое безумие, чтобы осмеятьсвою мудрость? Или это значит: бежать от нашего дела, когда оно празднуетсвою победу? Подняться на высокие горы, чтобы искуситьискусителя? Или это значит: питаться желудями и травой познания и радиистины терпеть голод души? Или это значит: больным быть и отослать утешителей изаключить дружбу с глухими, которые никогда не слышат, чего тыхочешь? Или это значит: опуститься в грязную воду, если это водаистины, и не гнать от себя холодных лягушек и теплых жаб? Или это значит: тех любить, кто нас презирает, ипростирать руку привидению, когда оно собирается пугать нас? Все самое трудное берет на себя выносливый дух: подобнонавьюченному верблюду, который спешит в пустыню, спешит и он всвою пустыню. Но в самой уединенной пустыне совершается второепревращение: здесь львом становится дух, свободу хочет он себедобыть и господином быть в своей собственной пустыне. Своего последнего господина ищет он себе здесь: врагомхочет он стать ему, и своему последнему богу, ради победы онхочет бороться с великим драконом. Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет болееназывать господином и богом? "Ты должен" называется великийдракон. Но дух льва говорит "я хочу". Чешуйчатый зверь "ты должен", искрясь золотыми искрами,лежит ему на дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото,"ты должен!". Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и такговорит сильнейший из всех драконов: "Ценности всех вещейблестят на мне". "Все ценности уже созданы, и каждая созданная ценность --это я. Поистине, "я хочу" не должно более существовать!" Такговорит дракон. Братья мои, к чему нужен лев в человеческом духе? Чему неудовлетворяет вьючный зверь, воздержный и почтительный? Создавать новые ценности -- этого не может еще лев; носоздать себе свободу для нового созидания -- это может силальва. Завоевать себе свободу и священное Нет даже перед долгом-- для этого, братья мои, нужно стать львом. Завоевать себе право для новых ценностей -- это самоестрашное завоевание для духа выносливого и почтительного.Поистине, оно кажется ему грабежом и делом хищного зверя. Как свою святыню, любил он когда-то "ты должен"; теперьему надо видеть даже в этой святыне произвол и мечту, чтобыдобыть себе свободу от любви своей: нужно стать львом для этойдобычи. Но скажите, братья мои, что может сделать ребенок, чего немог бы даже лев? Почему хищный лев должен стать еще ребенком? Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра,самокатящееся колесо, начальное движение, святое словоутверждения. Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое словоутверждения: своей воли хочет теперь дух, свой мир находит потерявший мир. Три превращения духа назвал я вам: как дух стал верблюдом,львом верблюд и, наконец, лев ребенком. -- Так говорил Заратустра. В тот раз остановился он в городе,названном: Пестрая корова.

О кафедрах добродетели

Заратустре хвалили одного мудреца, который умел хорошоговорить о сне и о добродетели; за это его высоко чтили инаграждали, и юноши садились перед кафедрой его. К нему пошелЗаратустра и вместе с юношами сел перед кафедрой его. И такговорил мудрец: Честь и стыд перед сном! Это первое! И избегайте встречи стеми, кто плохо спит и бодрствует ночью! Стыдлив и вор в присутствии сна: потихоньку крадется он вночи. Но нет стыда у ночного сторожа: не стыдясь, трубит он всвой рог. Уметь спать -- не пустяшное дело: чтобы хорошо спать, надободрствовать в течение целого дня. Десять раз должен ты днем преодолеть самого себя: это дастхорошую усталость, это мак души. Десять раз должен ты мириться с самим собою: ибопреодоление есть обида, и дурно спит непомирившийся. Десять истин должен найти ты в течение дня: иначе тыбудешь и ночью искать истины и твоя душа останется голодной. Десять раз должен ты смеяться в течение дня и бытьвеселым: иначе будет тебя ночью беспокоить желудок, этот отецскорби. Немногие знают это; но надо обладать всеми добродетелями,чтобы спать хорошо. Не дал ли я ложного свидетельства? Ненарушил ли я супружеской верности? Не позволил ли я себе пожелать рабыни ближнего моего? Всеэто мешало бы хорошему сну. И даже при существовании всех добродетелей надо ещепонимать одно: уметь вовремя послать спать все добродетели. Чтобы не ссорились между собой эти милые бабенки! И натвоей спине, несчастный! Живи в мире с Богом и соседом: этого требует хороший сон.И живи также в мире с соседским чертом! Иначе ночью он будетпосещать тебя. Чти начальство и повинуйся ему, даже хромому начальству!Этого требует хороший сон. Разве моя вина, если власть любитходить на хромых ногах? Тот, по-моему, лучший пастух, кто пасет своих овец натучных лугах: этого требует хороший сон. Я не хочу ни больших почестей, ни больших сокровищ: то идругое раздражает селезенку. Однако дурно спится без доброгоимени и малых сокровищ. Малочисленное общество для меня предпочтительнее, чемзлое; но и оно должно приходить и уходить вовремя: этоготребует хороший сон. Мне также очень нравятся нищие духом: они способствуютсну. Блаженны они, особенно если всегда воздают им должное. Так проходит день у добродетельного. Но когда наступаетночь, я остерегаюсь, конечно, призывать сон! Он не хочет, чтобыего призывали -- его, господина всех добродетелей! Но я размышляю, что я сделал и о чем думал в течение дня.Пережевывая, спрашиваю я себя терпеливо, как корова: каковы жебыли твои десять преодолений? И каковы были те десять примирений, десять истин и десятьсмехов, которыми мое сердце радовало себя? При таком обсуждении и взвешивании сорока мыслей на менясразу нападает сон, незваный, господин всех добродетелей. Сон колотит меня по глазам -- и они тяжелеют. Сон касаетсяуст моих, и они остаются отверстыми. Поистине, тихими шагами приходит он ко мне, лучший изворов, и похищает у меня мысли: глупый стою я тогда, как этакафедра. Но недолго стою я так: затем я уже лежу. -- Слушая эти речи мудреца, Заратустра смеялся в сердцесвоем: ибо свет низошел на него. И так говорил он в сердцесвоем: Глупцом кажется мне этот мудрец со своими сорока мыслями;но я верю, что хорошо ему спится. Счастлив уже и тот, кто живет вблизи этого мудреца! Такойсон заразителен; даже сквозь толстую стену заразителен он. Чары живут в самой его кафедре. И не напрасно сидели юношиперед проповедником добродетели. Его мудрость гласит: так бодрствовать, чтобы сон былспокойный. И поистине, если бы жизнь не имела смысла и я долженбыл бы выбрать бессмыслицу, то эта бессмыслица казалась бы мненаиболее достойной избрания. Теперь я понимаю ясно, чего некогда искали прежде всего,когда искали учителей добродетели. Хорошего сна искали себе иувенчанной маками добродетели! Для всех этих прославленных мудрецов кафедры мудрость быласном без сновидений: они не знали лучшего смысла жизни. И теперь еще встречаются люди, похожие на этогопроповедника добродетели, не всегда, однако, такие же честные,но их время прошло. И не долго стоять им, как уже будут онилежать. Блаженны сонливые: ибо скоро станут они клевать носом. -- Так говорил Заратустра.

О потусторонниках