Шестнадцатый ключ. Башня

Однажды утром комнаты в домах Земуна проснулись светлымиот выпавшего ночью снега, и зеркало на стене белизной и блескомраньше времени разбудило Софрония и Ерисену. В то снежное утро он спросил ее за завтраком: -- Почему у нас никогда не бывает твой старший брат? -- Потому что он тот самый австрийский офицер, которыйпроткнул тебя ножнами от сабли и повесил на дерево. Он далеко.Гонит французов. -- И ты только сейчас об этом рассказала? А почему ты меняспасла? Она посмотрела, как он жует один кусок, как его дед поматеринской линии, а второй -- как бабка по отцовской, иответила: -- Есть два типа женщин. И в этом смысле женщины имеют какбы два разных пола, как две туфли на ногах. Первый тип можно назвать женой победителя. У нее нет отца.Она полностью опирается на мужа и обожает его как обладающегомогуществом, как Адама и отца своего потомства и победителя,царящего над миром животных, которым он дал имена, и надприродой, которой он сопротивляется. Такая женщина помнит, гдепуп земли. Благодаря мужу она имеет силу и деньги. "Дни егодлятся дольше, и в жизни его больше ночей, чем у меня" -- такдумает она о своем мужчине и презирает сыновей, которых считаетмягкотелыми и разделенными, как Каин и Авель, одиночками безсилы и влияния. "Пусть-ка они вспашут собственную тень и польютее потом, чтобы там что-то проросло", -- думает о них она.Такая женщина не выносит и сверстников своих детей, все ихпоколение, которое бородой затыкает уши. Когда она выбирает, товыбирает не того, кого любит, а того, кого ненавидят или ееотец, или ее сын. Любовь у нее связана с клитором и означаетнаслаждение, не имеющее отношения к зачатию. Другой тип -- это дочь победителя. Она влюблена в отца,который о себе может сказать: "Мудрость моя раньше меняродилась". В нем она видит творца, победителя, властелина,который вокруг себя и вокруг нее связывает друзей крепкойсвязью единодушного братства. Своего мужа она презирает. Онможет быть прекрасным человеком и мастером своего дела, но онабудет говорить о нем: "Все из него веревки вьют, он под чужуюдудку пляшет, у него мох на ушах растет!" Она не прощает емусклонности к одиночеству. "Зачем мне нужен человек без силы ибез влияния, такой, у которого власти не больше чем у снежнойбабы?" По той же причине она презирает и своих братьев, и ихсверстников. "Они имели свой шанс -- и упустили его", --говорит она. Поэтому она обожает сына и его приятелей, ведьнаступает их время, в них она видит новое великое братство,связанное тем же духом, что и братство ее отца, в них она видитбудущих победителей. "Они сбросили с себя четыре корки от пота,высохшие на четырех ветрах, и теперь они свободны" -- такдумает она, потому что получает силу и богатство или черезотца, или через сына. Обычно она оказывается в постели одногоиз приятелей собственного сына. Выбирая, она выбирает не того,кого любит, а того, кого ненавидит ее муж или ее брат... Любовьу нее связана с маткой и, значит, с зачатием, не имеющимотношения к наслаждению. -- А ты, к какому из двух типов относишься ты? Какого тыпола? -- спросил он со страхом. -- Никакого. У меня в некотором смысле нет пола. И, покрайней мере пока, я представляю собой исключение. Я третьятуфля. Выбирая, я выбираю того, кого больше всех люблю. -- Значит, третья туфля действительно существует! -- Да. Я стараюсь вести себя не так, как другие женщины. Яне повинуюсь законам смены поколений победителей и побежденных,потому что эти нормы поведения свойственны мужчинам. Я знаю,что мужчины реализуют себя через других, а женщины -- черезсамих себя. И когда тени вечерних растений взлетают к небу, язнаю, что я дочь победителя. И я своего отца обожаю наперекорвсем. -- А разве ты не знаешь, что мой отец убил твоего отца ещена прошлой войне, в прошлом веке? -- Это вина не твоя, а скорее моего брата, Паны Тенецкого,капитана австрийской армии, который так же кровожаден, как итвой отец, капитан французской кавалерии Харлампий Опуич. И втаком случае вина может рикошетом отскочить назад, в прошлое.Поэтому я не переношу самодовольную компанию своих братьев и ихдрузей -- победителей и насильников, которые вместе со своимиженами отвечают мне тем же. И я с ужасом думаю о своих и об ихдетях, которым предстоит на себе испытать с их стороны насилиепобедителей, если они победят в войне, которую сейчаспроигрываешь и ты, и все твои. Я бы хотела, если, конечно,доживу до того времени, оказаться в постели кого-нибудь избеспомощных сверстников моего будущего сына, причем больше вроли матери, чем любовницы, так же как получилось и с тобой,ведь я тебя выбрала как слабого сына могучего отца-победителя.Я выбрала тебя потому, что тебя не любили ни мать, ни сестры,ни любовницы, тебя не будет любить и дочь, если она у насродится. Для меня самым страшным поражением и наказанием былабы необходимость в случае неудачи вернуться в могучую стаю моихбратьев-победителей, к которой принадлежат не только все моисверстники, но и твой отец. Если мне придется сбросить с себятретью туфелю, это будет концом моего пути. Оставим, однако, меня в покое. Давай посмотрим, что стобой, то есть с нами. Ты хочешь вернуться в свою часть,которая, продолжая отступать, движется на северо-запад. Все этонеминуемо закончится где-нибудь во Франции. Я не знаю,гражданин ли ты французского государства, но знаю, что служишьво французской армии. Также я знаю, что государство -- этонеобходимое зло. Самое большое, чего можно ждать отгосударства, -- это чтобы оно не плевало тебе в тарелку. Авойны? Ты говоришь -- народ, говоришь, что воюешь ради славысвоей нации. Что такое народ? Посмотри на меня. Мне семнадцатьлет. Я ровесница человечества, потому что человечеству всегдасемнадцать лет. Это значит, что любой народ всегда остаетсяребенком. Он постоянно растет, и ему постоянно становится тесенего язык, его дух, его память и даже его будущее. И поэтомукаждый народ должен время от времени менять костюм, которыйснова и снова становится ему коротким, сковывает движения итрещит по швам оттого, что сам он растет. Это одновременно итрудно и радостно. Ты говоришь -- язык. Во сне мы понимаем всеязыки. Сон -- наша родина времен Вавилонской башни. Во сне мывсе говорим одним, единым и великим праязыком, общим для всехнас, живых и мертвых... Зачем тогда войны? Почему нужнодвигаться в истории назад? Каждое убийство -- это отчасти исамоубийство. -- Если я правильно понял, ты уговариваешь меня отказатьсяот призвания военного? -- Да. Я хочу, чтобы ты оставил это дело. Для твоего отцаэто призвание, а для тебя нет. Давай выскочим из башни, объятойпламенем, из поражения, из катастрофы, они не принесут нам ниденег, ни безопасности, как ты надеешься. Давай начнем всесначала. -- Душа моя, я кое-чему научился на войне. Те моисверстники, с которыми я вместе воевал и которые должны былипогибнуть раньше других, были мудрее и знали о мире, окружающемнас, больше, чем все остальные, именно по этому признаку мыузнавали их и предчувствовали их скорую смерть. Они знали, чтокаждое убийство совершается преднамеренно, и намерениям этимбывает даже по тысяче лет... Другие, те, которым сужденоумереть позже, были глупее. Но все это никак не было связано сврожденным умом или ограниченностью как тех, так и других.Таким образом, есть две категории. Мы относимся ко второй. -- Как это? -- Мы с тобой счастливые влюбленные. Разве нет? А отсчастья глупеешь. Счастье и мудрость вместе не ходят, так жекак тело и мысль. Боль -- это мысль тела. Поэтому счастливыелюди всегда глупы. Только утомившись своим счастьем, влюбленныемогут снова стать мудры, если они такими могут быть в принципе.Поэтому давай не будем сейчас принимать решения о том, что ядолжен отстегнуть свою саблю... Мы всего лишь слуги нашихпоступков, они -- наши хозяева... Так говорил зимним утром в Земуне молодой и глупый поручикОпуич из Триеста, не замечая того, что уже отстегнул своюсаблю.