Тринадцатый ключ. Смерть

Преодолев Эльбу, по грязи, под дождем и сильным огнемпротивника капитан Харлампий Опуич добрался до маленького,покинутого обитателями замка неподалеку от города Торгау ирасположился на отдых. Восемь готических окон рассекали своимсветом на восемь частей не только овальный зал, служившийбиблиотекой, но и каждый орудийный выстрел, доносившийся с полябоя. В остальных частях замка было глухо и царила полутьма.Вокруг стен, сплошь заставленных полками с книгами, шлагалерея, а в центре зала на каменном полу стояла огромнаямедная ванна в форме цветка. Капитан Харлампий Опуич лежал,развалившись, как медведь, в горячей, хорошо посоленной воде.Он смывал с себя кровь и грязь и мурлыкал, как кошка, попиваямаленькими глотками ледяной чай из крапивы с медом. Некотороевремя спустя ординарец положил на края ванны доску, а на неенебольшой деревянный молоток. Привычными движениями он заплелбороду капитана в косички, разложил их на доске и как следуетотбил молотком, чтобы выцедить воду и придать им красоту. Затемрасстелил на той же доске белое покрывало и принес капитанулегкий ужин -- немного сыра, сделанного из женского и козьегомолока и смешанного с растительным маслом, мужскими(продолговатыми) помидорами и луком, сырокопченое мясо и бокалтокайского вина из погребов Харлампиева приятеля Витковича. Этовино капитан возил с собой на протяжении всей войны от Егры доРоссии и назад до Эльбы. Во время ужина капитан Опуич вдруг выпалил как из пушки: -- De figuris sententiarum! Как они там называются? И начал считать, загибая пальцы левой руки: -- Interogatio, subjectio, anteoccupatio, correctio,dubitatio... Как же дальше?.. Счастье, что на голове у нас всееще растут волосы, а не трава, -- обратился капитан к своемуординарцу, -- выпей за это, mon cher, бокал токайского ипочитай мне "Илиаду". -- Есть, -- ответил ординарец и прочел название: --"Илиада". Есть за морями, возле Трои, горький источник, и воду изнего пить нельзя. Сюда на водопой собираются разные звери, ноони не пьют, пока не появится единорог. Рог у него волшебный, икогда, опустив голову к источнику, он касается им воды, онастановится вкусной. Тогда вместе с ним начинают пить и другиезвери. А когда он, утолив жажду, поднимает рог из воды, онаделается такой же горькой, как и была. Итак, если единорогмутит рогом воду, то от его взгляда она делается прозрачной. Ив ее глубине как на ладони видно все будущее мира. Много разприходил к этой воде и ждал единорога вместе со зверями и мойбрат Елен Приямужевич... -- А у тебя есть брат? -- прервал ординарца сидевший вванне капитан Опуич. -- Это не у меня брат, mon seigneur. Это брат того, изкниги. -- Тогда читай дальше. -- Много раз приходил к этой воде и ждал единорогавместе со зверями и мой брат Елен Приямужевич. Как-то раз, покавсе другие пили, он нашел в воде то место, которое сталопрозрачным под взглядом единорога. И тогда перед ним,неудачником и трусом, вдруг открылось необозримое ибесчисленное множество бессмыслиц, которые он видел так ясно,что они до краев наполнили его. Он смотрел все дальше и дальше,сквозь дни, которые накатывались подобно волнам, и не умолкаярассказывал нам все, что видел. А видел он свою субботнююбороду, проросшую раньше времени в воскресенье, так что он немог ее ухватить и расчесать. Открылась перед ним суша, ибудущие растения зашумели у него в ушах, и вкус камня вскипел унего во рту. Пересчитывая солнечные годы, видел он, какпереселяется огненное яблоко Евы и Адама в наш город Трою. Ивидел меня, своего брата Париса Пастиревича Александра, как я,став гораздо старше, чем сейчас, протыкаю пастушьим посохомлежащую на земле шляпу и, переменив носки, иду в Спарту, чтобыпальцем, намоченным в вине, написать любовное признание настоле одной красивой и чужой женщине по имени Елена. И затемвидел, что я краду эту женщину, как овцу, и несу ее в наш городТрою, и после этого Троя принимает огненное яблоко и сгорает дооснования... -- С каких это пор тебя зовут Парис Пастиревич? Он былкрасивым, поэтому Елена и пошла за ним, а ты посмотри на себя:если бы уши не мешали, твой рот расползся бы до затылка. -- Но это не мое имя, mon seigneur. Это имя того, изкниги. -- Да ты же только что сказал, что твое. Читай дальше ибольше не путай имена! -- Видел еще дальше, еще глубже мой брат ЕленПриямужевич сквозь время всякую чушь и чепуху и не могостановиться, утопая глазами в прозрачной воде и погружаясь вовремя, когда ни этих глаз, ни этой воды уже не будет. От пальмыон узнал, что стоять больнее всего, однако он стоял и стоял уокна своей смерти между своими ушами и видел крестоносцев вКонстантинополе в 1204 году, видел, как они грузят навенецианские галеры четырех огромных коней, видел перепуганныхПалеологов и обутых в грязь славян, которые втыкали копья вглавные константинопольские ворота, видел, как рушится империя.Он видел и то, как Рим переселяется в Константинополь, и виделРим в Москве, и корабль Козьмы Индикоплова, и корабль Колумба уберегов Нового Света, видел турок на подступах к Вене ифранцузов в Венеции, где они снимали с собора Святого Маркачетырех константинопольских коней, и снова рушиласьимперия... -- Врешь! Empire de Napoleonне рушится! -- Но разве наши не сняли оттуда этих коней? -- Читай, посмотрим, что там дальше. -- И видел галлов в Белоруссии, жующих конское мясо, ибитву под Лейпцигом, и Наполеона на двух островах... -- Воистину глупость! Что делать нашему императору наостровах? И что это за битва под Лейпцигом? Это же здесь,рядом! Доплюнуть можно. Ничего я не понимаю в будущем... В этомя никогда силен не был. Мое дело не будущее. Мое дело смерть.Воистину. -- И видел мой юродивый брат Елен Приямужевич со стенТрои Шлимана и красный снег октября в России, и видел охоту наевреев, и Blitzkrieg, и четверых в Ялте, и Сталина в 1948 году,и, перепуганный, раздирающий мглу своих грехов, виделИерусалим, видел Стену плача, и арабов, и нефть, по-прежнемутекущую с востока, и англо-саксов на Луне, во Вселенной, гдесоветские русские, и сербов лицом к лицу со всем миром, и ктознает, что еще и до каких глубин видел он, пока черпал изколодца своих пророческих глаз... А мне надоели все эти выдумки и вздор, и я действительнопроткнул пастушьим посохом свою лежавшую на земле шляпу,переменил носки и отправился в Спарту, чтобы пальцем,обмакнутым в вино, написать на столе признание в любви тойпрекрасной женщине, Елене Василевсе. Пусть наконец начнется то,что я видел! В этот момент капитан почувствовал, что вода остыла. -- Klarinetto! -- рыкнул он и встал в ванне, выпрямившисьво весь свой огромный рост, так резко, что половина водывыплеснулась на пол. Обнаженное тело он перетянулпоясом-коморанцем, сплетенным из красных шерстяных шнуров, изабрался в постель. Тогда ему принесли кларнет и зеленуютрубку, уже раскуренную. Сидя в постели с музыкальныминструментом на коленях, он сделал одну-две затяжки. Тут передним предстал солдат с точно таким же инструментом в руках. -- Правду ли говорят, -- спросил капитан солдата, -- что утебя такие ловкие пальцы, что можешь украсть у бегущегочеловека туфлю? -- Врут. На что мне одна туфля? Но вас, господин капитан,я могу научить и тому, и другому. И играть, и красть. Что вамбольше нравится. На это капитан Опуич разразился смехом, от которого изтрубки полетел пепел и она погасла, взял кларнет, и на двухинструментах вместе с солдатом они исполнили одну из вещейPaisiello. Капитан французской кавалерии Харлампий Опуич во времявоенного похода учился играть на кларнете. И изучал латинскуюриторику. Ему в отличие от французской армии сопутствовалуспех. Может быть, именно поэтому никто не удивился такомупреображению капитана Опуича. Слишком много смертей было наЭльбе, чтобы это могло привлечь чье-то внимание.