Но спустя 10 лет после того, как Харлоу начал помещать маленьких обезьянок в различные ситуации сильных деприваций, чтобы выявить сущность материнства, Мэри Эйнсворт (Mary Ainsworth) с практически той же целью проводила экспериментальное наблюдение за младенцами в лаборатории Балтимора. Используя технику, называемую “Незнакомая ситуация”, Эйнсворт начала длительное исследование привязанности младенцев первого года жизни. В подходе, который был чрезвычайно необычным для того времени, исследователи внимательно наблюдали матерей с детьми у них дома, уделяя особое внимание стилю реагирования каждой матери на их ребенка в ряде основных областей: кормление, плач, объятия, зрительный контакт и улыбка. В возрасте 12 месяцев детей с их матерями приглашали в лабораторию, где за младенцами наблюдали в ситуации разделения с матерью. В течение двух этапов эксперимента в комнате находился незнакомец, и на одном этапе ребенок оставался в комнате один.
Эйнсворт выделила три отчетливых паттерна в реакции младенцев. Одна группа детей протестовала или плакала при разделении, но когда мама возвращалась, они приветствовали ее с радостью, тянулись к маме, чтобы их взяли на руки и прижимались к ней. Их было относительно легко утешить. Эйнсворт обозначила эту группу как “надежно привязанные”.
Она обозначила две другие группы как “ненадежно” или “тревожно” привязанные. Одна группа тревожных детей, именуемые “амбивалентные” были склонны цепляться за мать с самого начала и боялись самостоятельно исследовать комнату. Они становились очень тревожными и протестовали против разделения, часто сильно плача. Амбивалентные дети искали контакт со своей матерью, когда она возвращалась, но в то же время гневно отстранялись, сопротивляясь всем попыткам их утешить.
|
|
Вторая группа, названная “избегающие”, производила впечатление независимых. Они исследовали новую обстановку, не прибегая к матери как к надежной базе, и не оборачивались, чтобы удостовериться в ее присутствии, как это делали дети, обозначенные как надежно привязанные. Когда мать уходила, казалось, что избегающие дети не были тронуты. И при ее возвращении они игнорировали или избегали ее.
Без кропотливых наблюдений, которые были проведены ранее, находки Эйнсворт были бы относительно незначительными, не больше, чем демонстрация того, что дети реагировали по-разному в ситуации разделения и последующего воссоединения с их матерями. Но поскольку команда Эйнсворт наблюдала каждую пару мать-младенец в течение 72 часов в предыдущем году, им удалось отследить определенную связь между стилем привязанности младенцев и материнским стилем воспитания. Матери надежно привязанных детей были более восприимчивы к сигналам о голоде и плачу своих малышей и легко вызывали улыбку младенцев. Матери тревожно привязанных детей были непоследовательными, неотзывчивыми или отвергающими. Эти три типа, увиденные при лабораторном наблюдении, показали прямую связь с тем, как воспитывались младенцы.
Когда в 1969 году опубликовали статью Эйнсворт, описывающую ее эксперимент, важность “Незнакомой ситуации” еще не была очевидна. Но ее находки обозначили переломный момент в восприятии младенчества и воспитания детей, вызвали длительные дебаты, которые разобщают исследователей младенческого возраста вплоть до нынешних дней, и обозначили революцию в области психологии развития – направлении психологии, изучающем процессы, посредством которых мы взрослеем. До Эйнсворт были разработаны множественные методы, чтобы измерять мыслительное и когнитивное развитие. Многие из них были предложены швейцарским психологом Жаном Пиаже (Jean Piaget), показавшим стадии, которые проходит мозг ребенка при познании сложности этого мира. Но почти ни одна из процедур не могла оценить или измерить социальное или эмоциональное развитие ребенка, и точно ни одна из них не могла сделать этого на таком уровне сложности. Хотя повсеместно считалось, что опыт реальной жизни формирует личность, никто не мог продемонстрировать, какой именно опыт имел значение. Эйнсворт одним взмахом изменила все это, и в дальнейших исследованиях она и ее последователи вынудили отказаться от большей части полученных в этой области знаний, предложив новые объяснения того, как развивается и организуется наш внутренний мир и что это значит в терминах безопасности, личности и будущих отношений.
|
|
В последующих исследованиях специалисты в области привязанности обнаружили, что без вмешательства или изменений в семейной обстановке стиль привязанности, сформированный в младенчестве, остается неизменным. В возрасте двух лет дети с ненадежной привязанностью недостаточно уверены в себе и проявляют мало энтузиазма при решении проблем. В возрасте от трех с половиной до пяти лет, по словам их учителей, они часто являются проблемными детьми со слабо развитыми отношениями со сверстниками и пониженной жизнестойкостью. В шесть лет они склонны демонстрировать чувство безнадежности в ответ на воображаемое разделение. Такая достоверная и статистически обоснованная информация о том, что нужно детям, чтобы чувствовать себя безопасно, и о том, как они скорее всего будут себя чувствовать и вести в последующие годы, если они не получат необходимого, до сего момента была недоступна.
|
|
Также проводились исследования родителей. Мэри Мэйн (Mary Main), бывшая студентка Эйнсворт, сейчас преподаватель университета Калифорнии, Беркли, обнаружила, что то, как родители помнят и упорядочивают свой собственный детский опыт, в большой степени предсказывает то, к какому типу привязанности будут относиться их дети. Это было первое исследование, целью которого было показать передачу безопасной и небезопасной привязанности между поколениями и попытаться найти различия между теми взрослыми, которые остались с негативным восприятием своего детского опыта и теми, кто работал над этим.
На вопросы о воспитании детей, по поводу которых только делали предположения, теперь можно было ответить с большей уверенностью. Долгие годы матерей предостерегали от того, чтобы брать детей на руки, когда они плачут. Это противоречило природе и интуиции, но бихевиористская теория утверждала, что когда берешь ребенка на руки, это усиливает плач, и что если вы это делаете довольно часто, то у вас будет расти жуткий рева. Исследование привязанности опровергло это, по крайней мере, как основной принцип.
Основная предпосылка Эйнсворт заключалась в том, что отзывчивые матери обеспечивают надежную базу. Ребенку необходимо знать, что основной заботящийся о нем взрослый – постоянный, надежный и всегда доступен. (В этой статье для простоты я буду использовать термин “основной заботящийся взрослый”, будь то мать, отец или же не являющийся родственником взрослый. Я также буду использовать мужской род, говоря о ребенке). Приободренный знаниями о доступности своей матери, ребенок может идти вперед и исследовать мир. При недостатке этого ребенок чувствует себя небезопасно, и его исследовательский интерес угасает. Это было удивительным заявлением в атмосфере доминирующего бихевиоризма в конце 60-х годов 20 века, когда большинство специалистов предостерегали от балования детей слишком большой отзывчивостью к их нуждам.
Эйнсворт настаивала, что теплая, чувствительная забота не порождает зависимости, она освобождает и порождает самостоятельность. “Это хорошо – предоставлять младенцу и маленькому ребенку физический контакт”, – говорит она, – “особенно когда они хотят и ищут этого. Это не портит их. Не делает их цепляющимися. Это не делает их зависимыми от того, чтобы их носили на руках.”
Многим матерям советы Эйнворт кажутся естественными как само материнство. (Конечно вы берете ребенка на руки, когда он плачет!) Но как же приятно осознавать, что психология переплетается с интуицией, подтверждая, что маленькие дети действительно нуждаются в заботе и последовательности, что то, как вы обращаетесь со своим ребенком сильно повлияет на его личностное развитие, что то, что происходит с ним, когда он еще маленький, повлияет на то, каким он станет в дальнейшем – но в той же мере неприятно сталкиваться с рядом доказательств того, что вы сами делали или делаете неправильно. Теория привязанности, которая, как кажется, косвенно стоит на позиции “матери лучше оставаться дома”, таким образом вызывала и гнев, и восхищение.
Тема детских садов вызвала наибольший взрыв эмоций. Сторонники теории привязанности склонны рассматривать полный день в детском саду на первом году жизни как риск, и Джей Бельски (Jay Belsky), исследователь теории привязанности в Государственном Университете Пенсильвании, выразил беспокойство о том, что если вы оставляете ребенка на попечение других больше, чем 20 часов в неделю, вы серьезно рискуете тем, что он станет ненадежно привязанным, что может исказить его последующие попытки установления отношений с внешним миром. Излишне говорить, что такие утверждения вызвали взрыв и возмущения с политическими последствиями.
Двадцать лет спустя после эксперимента “Незнакомой ситуации” стабильный средний класс Америки воспитывал детей, около двух третей из которых были надежно привязанными, и одна треть – ненадежно привязанной. Эти данные говорят о том, что быть надежно привязанным едва ли гарантирует то, что дети вырастут свободными от неврозов или от неуверенности. Это лишь означает, что им дали уверенность в том, что кто-нибудь будет с ними, и что они, таким образом, по крайней мере минимально способны формировать удовлетворительные отношения и передавать эту способность своим детям. Но в нестабильных домах, где родители часто одиноки или находятся под сильным стрессом, или где пренебрежение и плохое обращение встречается чаще, минимальная защита часто отсутствует и количество детей с ненадежной привязанностью возрастает. По оценке Лари Абера (Larry Aber), директора Бернар-центра развития детей дошкольного возраста в Колумбийском Университете, на сегодняшний день в Нью-Йорке около половины из 100 000 детей в возрасте 4 лет могут иметь ненадежную привязанность. Он считает, что нам необходимо применять “серьезные профилактические меры”, чтобы помочь этим детям, и надеется, что исследования привязанности внесут наиболее серьезный клинический вклад в поиск таких мер. Другие эксперты отвергают оба положения этого утверждения.
Эта полемика добавила актуальности к вопросу о том, можно ли справедливо рассматривать принципы привязанности как имеющие научную обоснованность. Достаточно сильное сопротивление возникло среди классических аналитиков, бихевиористов и тех, кто придерживался точки зрения генетики. Джером Каган (Jerome Kagan), специалист в области психологии развития в Гарварде, считает, что “Незнакомая ситуация” не является надежным исследованием, и таким образом многие из идей теории привязанности ошибочны. “У Эйнсворт была очень маленькая выборка,” – говорит Каган, – “она была недостаточно разнообразна; этого определенно недостаточно, чтобы сформировать теорию.” Кроме того, спрашивает он, можем ли мы действительно ожидать, что шесть минут поведенческих реакций на воссоединение в незнакомой комнате могут показать историю эмоциональной связи между родителем и ребенком, “отражая более, чем полмиллиона минут, проведенных дома?”
Более дружественно настроенные критики обеспокоены редукционистской тенденцией предполагать, что качество привязанности важнее всего. Они утверждают, что другие аспекты родительства, такие как обучение, игра, совместное веселье могут быть довольно успешными, даже если привязанность работает слабо. Другие считают, что при таком сильном фокусировании на основном заботящемся взрослом, которым обычно является мать, теория привязанности не уделяет достаточного внимания роли отца.
Тем не менее, ведущие психоаналитически ориентированные исследователи младенческого возраста, такие как Даниэль Штерн (Daniel Stern) и Стенли Гринспен (Stanley Greenspan), признают, что теория привязанности добавила кусочек к пазлу. “Еще рано говорить, насколько большой это кусок”, – говорит Штерн, – “но это определенно кусок, и хороший кусок”. Психотерапевты находят, что знакомство с концепцией привязанности помогает им в работе с пациентами. “Мое обучение интервью в рамках теории привязанности”, – говорит Ариэта Слейд (Arietta Slade) из Нью-Йоркского Университета, – “сильно изменило то, как я слушаю пациента”. Также концепция привязанности сильно повлияла на то, какие советы дают педиатры родителям и специалистам, работающим в области законодательства. Т. Бэрри Бразелтон (T. Berry Brazelton), знаменитый Бостонский педиатр, который создал свое собственное ответвление теории привязанности, говорит: “Все мои идеи были основаны на этом.”
Теория привязанности зародилась от трех совершенно непохожих “родителей”: этологии, психологии развития и психоанализа – дисциплин, которые традиционно не утруждали себя интересоваться открытиями друг друга. Но в 1951 году биолог Джулиан Хаксли (Sir Julian Huxley) начал обсуждать этологию с Джоном Боулби (John Bowlby), британским психоаналитиком, который создал теорию привязанности. Хаксли убедил Боулби прочитать Конрада Лоренца (Konrad Lorenz), который считается отцом современной этологии, особенно работу Лоренца об импринтинге новорожденных гусят – феномене, при котором новорожденные птенцы привязываются к первому движущемуся объекту, который они видят. Боулби последовал совету и сам попал под влияние эффекта импринтинга.
Увлеченный этологическими идеями, Боулби теперь имел биологическое обоснование своей веры в то, что ребенку необходима надежная непрерывная привязанность с основным заботящимся взрослым, и что он тяжело и даже непоправимо страдает, если эта привязанность прервана или утрачена. Он разработал концепцию “внутренней рабочей модели”, чтобы описать, как развивается ощущение младенцем себя и других посредством его взаимодействия с основным заботящимся взрослым. Блестящий синтезатор, Боулби был первым теоретиком, который исчерпывающим образом совместил когнитивное и эмоциональное развитие, чтобы построить мост между Пиаже и Фрейдом. Написавший трехтомник “Привязанность и потеря”, он является неоспоримым отцом-основателем движения.
Но “Незнакомая ситуация” Мэри Солтер-Эйнсворт нанесла теорию привязанности на карту, предоставив эмпирическое доказательство ряду выводов, которые до сих пор были интуитивными. Она укрепила мост между Пиаже и Фрейдом достаточно, чтобы перекрыть им половину области психологии развития. “Весь наш подход к развитию был когнитивным, пока не подключилась она”, – говорит Бразелтон, ссылаясь на особое внимание, которое уделялось таким функциям как внимание, память и абстрактное мышление до Эйнсворт. Она дала возможность психологии посмотреть на эмоциональное развитие детей посредством достоверного количественного способа”. Боулби говорит: “Её работа была бесценна. Сложно представить, что могло бы случиться, если бы ее не было.”
Эйнсворт сейчас 76 лет, она живет недалеко от Университета Вирджинии в Шарлотсвилле, где преподавала в течение многих лет. “Тот факт, что “Незнакомая ситуация” была проведена не в домашних, а в лабораторных условиях, действительно помог”, – говорит она со смехом. – “Я провела его только как дополнение к моему натуралистическому исследованию, но это была именно та вещь, которую все тем или иным образом приняли. Это было настолько показательно.”
Эйнсворт – женщина с ясным взором, чьи короткие темные волосы перемежаются с сединой, чье выражение лица мягко меняется от интеллектуального восторга к энергичной включенности и застенчивой ранимости. В обсуждении ее работ она проявляет и гордость, и скромность, и редкую готовность доверять другим. Проницательный взгляд, который она направляет на журналиста, говорит о годах работы преподавателем и клиницистом.
Хотя у нее никогда не было своих детей, Эйнсворт является матерью гораздо более разбросанной, но в то же время и более тесно связанной семьи исследователей и теоретиков концепции привязанности, многие из которых интеллектуально были вскормлены ею с момента окончания школы и до сих пор относятся к ней как к направляющей силе в своей работе. Они, в свою очередь, помогли сделать ее имя одним из наиболее значимых в психологии развития со времен Пиаже. Эйнсворт – все, что угодно, но только не безызвестное общественности (и многим психоаналитикам, и психиатрам, которые обычно незнакомы с тенденциями психологии развития) имя, и ее известность в области психологии развития младенцев даже превосходит известность самого Джона Боулби.
“Я всегда говорил, что если бы за такой род деятельности давали Нобелевскую премию, то она досталась бы ей,” – говорит Алан Шруф (Alan Sroufe) из Института развития детей Университета Миннесоты. “Когда я ходил в школу, меня учили, что только поведение реально, не отношения – их не существует. Эйнсворт показала, что существует психология отношений, и что отношения могут быть измерены. Вот за что дают Нобелевскую премию, не так ли?”