Которое им сообщал язык,




19 К нам донеслось: "К тебе мое воззванье,

О ты, что, по-ломбардски говоря,

Сказал: "Иди, я утолил желанье!"

Мольбу, быть может, позднюю творя,

Молю, помедли здесь, где мы страдаем:

Смотри, я медлю пред тобой, горя!

Когда, простясь с латинским милым краем,

Ты только что достиг слепого дна,

Где я за грех содеянный терзаем,

Скажи: в Романье - мир или война?

От стен Урбино и до горной сени,

Вскормившей Тибр, лежит моя страна".

Я вслушивался, полон размышлений,

Когда вожатый, тронув локоть мне,

Промолвил так: "Ответь латинской тени".

Уже ответ мой был готов вполне,

И я сказал, мгновенно речь построя:

"О дух, сокрытый в этой глубине,

Твоя Романья даже в дни покоя

Без войн в сердцах тиранов не жила;

Но явного сейчас не видно боя.

40 Равенна - все такая, как была:

Орел Поленты в ней обосновался,

До самой Червьи распластав крыла.

Оплот, который долго защищался

И где французов алый холм полег,

В зеленых лапах ныне оказался.

Барбос Верруккьо и его щенок,

С Монтаньей обошедшиеся скверно,

Сверлят зубами тот же все кусок.

В твердынях над Ламоне и Сантерпо

Владычит львенок белого герба,

Друзей меняя дважды в год примерно;

А та, где льется Савьо, той судьба

Между горой и долом находиться,

Живя меж волей и ярмом раба.

55 Но кто же ты, прошу тебя открыться;

Ведь я тебе охотно отвечал, -

Пусть в мире память о тебе продлится!"

Сперва огонь немного помычал

По-своему, потом, качнув не сразу

Колючую вершину, прозвучал":

61 "Когда б я знал, что моему рассказу

Внимает тот, кто вновь увидит свет,

То мой огонь не дрогнул бы ни разу.

Но так как в мир от нас возврата нет

И я такого не слыхал примера,

Я, не страшась позора, дам" ответ.

Я меч сменил на пояс кордильера

И верил, что приемлю благодать;

И так моя исполнилась бы вера,

Когда бы в грех не ввел меня опять

Верховный пастырь (злой ему судьбины!);

Как это было, - я хочу сказать.

Пока я нес, в минувшие годины,

Дар материнский мяса и костей,

Обычай мой был лисий, а не львиный.

Я знал все виды потайных путей

И ведал ухищренья всякой масти;

Край света слышал звук моих затей.

Когда я понял, что достиг той части

Моей стези, где мудрый человек,

Убрав свой парус, сматывает снасти,

82 Все, что меня пленяло, я отсек;

И, сокрушенно исповедь содеяв, -

О горе мне! - я спасся бы навек.

Первоначальник новых фарисеев,

Воюя в тех местах, где Латеран,

Не против сарацин иль иудеев,

Затем что в битву шел на христиан,

Не виноватых в том, что Акра взята,

Не торговавших в землях басурман,

Свой величавый сан и все, что свято,

Презрел в себе, во мне - смиренный чин

И вервь, тела сушившую когда-то,

И, словно прокаженный Константин,

Сильвестра из Сираттских недр призвавший,

Призвал меня, решив, что я один

97 Уйму надменный жар, его снедавший;

Я слушал и не знал, что возразить:

Как во хмелю казался вопрошавший.

100 "Не бойся, - продолжал он говорить, -

Ты согрешенью будешь непричастен,

Подав совет, как Пенестрино срыть.

103 Рай запирать и отпирать я властен;

Я два ключа недаром получил,

К которым мой предместник был бесстрастен".

Меня столь важный довод оттеснил

Туда, где я молчать не смел бы доле,

И я: "Отец, когда с меня ты смыл

Мой грех, творимый по твоей же воле, -

Да будет твой посул длиннее дел,

И возликуешь на святом престоле".

В мой смертный час Франциск за мной слетел,

Но некий черный херувим вступился,

Сказав: "Не тронь; я им давно владел.

115 Пора, чтоб он к моим рабам спустился;

С тех пор как он коварный дал урок,

Ему я крепко в волосы вцепился;

Не каясь, он прощенным быть не мог,

А каяться, грешить желая все же,

Нельзя: в таком сужденье есть порок".

Как содрогнулся я, великий боже,

Когда меня он ухватил, спросив:

"А ты не думал, что я логик тоже?"

Он снес меня к Миносу; тот, обвив

Хвост восемь раз вокруг спины могучей,

Его от злобы даже укусив,

127 Сказал: "Ввергается в огонь крадучий!"

И вот я гибну, где ты зрел меня,

И скорбно движусь в этой ризе жгучей!"

Свою докончив повесть, столб огня

Покинул нас, терзанием объятый,

Колючий рог свивая и клоня.

И дальше, гребнем, я и мой вожатый

Прошли туда, где нависает свод

Над рвом, в котором требуют расплаты

От тех, кто, разделяя, копит гнет.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Кто мог бы, даже вольными словами,

Поведать, сколько б он ни повторял,

Всю кровь и раны, виденные нами?

4 Любой язык наверно бы сплошал:

Объем рассудка нашего и речи,

Чтобы вместить так много, слишком мал.

Когда бы вновь сошлись, в крови увечий,

Все, кто в Пулийской роковой стране,

Страдая, изнемог на поле сечи

От рук троян и в длительной войне,

Перстнями заплатившей дань гордыне,

Как пишет Ливии, истинный вполне;

И те, кто тщился дать отпор дружине,

Которую привел Руберт Гвискар,



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: