Три года я была женой, в дому

Я счета не вела своим трудам;

Едва заснув, вставала на заре

И — день-деньской нет отдыха ногам.

Блюла я клятву — кто виновен в том,

Что ты со мною стал жестоким сам?

Не знают братья всей моей беды:

Вернуться к ним? Насмешки встречу там.

Одной терзаюсь думой и — молчу.

Себя жалею, волю дав слезам.(56)

 

 

Самое большее, на что она могла решиться, это отправиться в храм, повесить бумажную фигурку, изображавшую ее мужа, и помолиться богине милосердия, прося ее смягчить сердце супруга.

Жена, говорили в народе, должна быть «чистой те­нью и простым отголоском». Когда богатый муж брал себе одну или нескольких «второстепенных» жен, за конная супруга обязана была принять их благосклонно и жить с ними в мире и согласии. Муж мог продать сво­их жен или наложниц, передать их другому человеку временно или навсегда.

Хотя это формально запрещалось законом, такая прак­тика имела широкое распространение. Если муж дурно обращался с женой, он нес более легкое наказание, чем за такое же обращение с посторонним человеком. Если жена поступала неподобающе с мужем, она несла более тяжкое наказание, чем за такое же обращение с посто­ронним. Если муж совершал прелюбодеяние, это вовсе не рассматривалось как преступление. Но муж мог безнака­занно убить жену, посмей она сделать то же самое.

Муж имел право разойтись с женой без бракораз­водного процесса при следующих обстоятельствах:

— если жена не живет в согласии со свекром и свек­

ровью;

— если бесплодна

— если подозревается в прелюбодеянии или уже со­

вершила таковое;

— если наветами или болтливостью вызывает раз­доры в

семье;

— если страдает какой-либо болезнью, к которой люди

чувствуют естественное отвращение;

— если невоздержанна на язык;

— если она без разрешения мужа присваивает себе домашнее имущество.

Однако эти причины не действовали во время траура, если жене некуда было идти, а так же если муж разбогател благодаря этому браку. Ответственность мужа за жену выражалась и в том, что при всех ее правонарушениях, кроме тяжкого преступления и измены, она выдавалась ему на поруки.

Кроме того, муж и жена имели право на развод по взаимному согласию или в случае причинения ими серьезного вреда родственникам друг друга. Развод совершался простым соглашением семей и лишь в случае крупных взаимных претензий в дело могли вмешаться власти.

Муж мог иметь только одну жену, но ничто кроме финансов, мешало ему брать в дом наложниц – столько,

сколько он мог содержать (57). Число наложниц увеличивало престиж семьи, поэтому высшие чиновники (а иногда и их жены) заботились об увеличении гарема.

У императора он мог насчитывать до нескольких тысяч жен, разделенных на несколько рангов:

 

1 ранг Хуан гуй – фей

2 ранг Гуй – фей

3 ранг Фей

4 ранг Бинь

5 ранг Гуй – жень

 

Наложница считалась свободным человеком (если ее брали из рабынь то предварительно давали вольную), но занимала в семье место служанки, должна была относится с подчением к законной жене и не имела доли в наследстве, хотя ее сыновья могли считаться полноправными наследниками (все решал отец).

Только император имел право свободно переводить женщин своего гарема из наложниц в императрицы и обратно. Не все женщины, однако с этим мирились и соглашались делить мужа с наложницами – это и была ревность, караемая разводом.

Гарем неизбежно ассоциировался с любовью между женщинами. Иногда сам муж поощрял такие отношения, т.к. понимал свою ограниченность, особенно если был уже в годах. Однако гаремная жизнь имела и теневую сторону, т.е. полигамное строение домохозяйства доводило напряжение и ревность между женщинами до невыносимой степени. Часто новые фаворитки правителей доставались на расправу, ранее отвергнутым женам и наложницам. Чаще всего побои направлялись на половые органы и нередко дело оканчивалось смертью. В более скромных домах была та же ситуация, хотя до летального исхода дело не доходило.

Старая китайская пословица: «Яд черного скорпиона и зеленой змеи не так опасен, как яд, находящийся в сердце женщины»(58).

Но вторичное замужество считалось тяжким преступ­лением женщины перед памятью о покойном муже. Вдо­ва, осмелившаяся вновь выйти замуж, была обречена на изгнание из своей среды, подвергалась риску быть убитой родителями или родственниками покойного мужа, да и по закону не могла больше стать чьей-либо женой, а только наложницей, но и мужу, требующему развода без оснований, грозила каторга.

Согласно древнему правилу, жена должна была оставаться с мужем в "жизни земной и загробной"(59). Она объявляла о таком решении родственникам и близким, и ее поступок рассматривался как подвиг.

Наместники провинций в официальном докладе сообщали императору сведения о самоубийствах добродетельных вдов. Чем их было больше, тем большей похвалы удостаивался чиновник. Китайский сатизм отличается от индийского тем, что он никогда не осуществлялся через самосожжение. Способы его осуществления различны. Некоторые принимают опиум, ложатся и умирают у тела своего мужа. Другие морят себя голодом до смерти, топятся или принимают яд. Еще один способ, к которому иногда здесь прибегают, это прилюдное самоубийство путем повешения поблизости от своего дома или в нем. Об этом намерении сообщается предварительно для того, чтобы желающие могли присутствовать и созерцать это деяние.

Истинные причины обращения вдов к сатизму различны. Некоторыми двигала преданная привязанность к покойному, другими - чрезвычайная бедность их

семей и трудность заработка на честный и уважаемый образ жизни, прочими - факт или перспектива грубого отношения со стороны родственников мужа.

Вдову чаще всего хоронили в одной могиле с мужем или около нее. Этот обычай восходит к тому факту, что Конфуций в назидание потомкам похоронил свою мать рядом с могилой отца.

Правила «Ли» запрещали мужу малейшее проявление нежности при посторонних. Эти чувства вырывались наружу лишь во время похорон одного из супругов.

 

 

Г) Рождение и воспитание детей

 

 

Большим событием в жизни каждой китайской се­мьи считалось рождение сына. Близкие и друзья навеща­ли роженицу, приносили подарки: одежду для ребенка и продукты для поддержания сил матери. Чтобы отблаго­дарить друзей и знакомых, накрывали праздничный стол или просто угощали гостей вареными яйцами, окрашен­ными в красный цвет. В этих случаях полагалось пригла­шать друзей на лапшу, которая символизировала долго­летие новорожденного.

Ребенок в семье был радостью, если рождался маль­чик, но становился обузой, если на свет появлялась де­вочка.

Иметь сына считалось целью брака и большим сча­стьем для семьи. Это нашло отражение и в поговорках:

«Вырастишь сына - обеспечишь старость, соберешь зер­но - предотвратишь голод»; «И сына, и поле надо иметь свои»; «Лучшие сыновья в мире — свои собственные»(60).

Надеясь родить сына, женщины прибегали к толкованию сноведений, об этом говорит «Шицзин»:

 

Серый и черный приснится медведь—

То сыновей предвещающий знак;

Если же змей довелося узреть—

То дочерей предвещающий знак!(61)

 

Или, например, беременная женщина под­нималась до зари и, надев костюм мужа, отправлялась к ближайшему колодцу. Она обходила вокруг него триж­ды, наблюдая за тенью в воде. Если по окончании про­гулки ей удавалось вернуться домой незамеченной, это служило добрым предзнаменованием: родится мальчик.

При рождении ребенок получал «молочное» (детское) имя. Это имя должно было состоять из иерог­лифов, обозначающих что-нибудь приятное, надежду на то, что дитя будет счастливым и не умрет в младенче­стве. Ребенка часто называли Со-эр, Чжу-эр, Шуань-эр, что соответственно означало: Замочек - пусть ребенок будет в такой же безопасности, как то, что заперто под замком; Столбик - пусть ребенок твердо стоит на ногах; Узелок - пусть он будет надежно привязан к своему дому. Все эти имена давались, конечно, мальчикам. Их наделяли и такими именами: Фу (Богатство), Гуй (Знатность), Си (Счастье), Лэ (Радость). Именами девочек, как правило, служили названия цветов, драгоценных камней, бабочек, птиц: Лянь-хуа (Лотос), Му-дань (Пион), Син-эр (Абрикос), Тао-эр (Персик). Их также могли назвать Сяо-мао (Котеночек) или Эр-мэй (Вторая сестричка). Иногда детям давали также имена в соответствии с временем года, когда они родились:

Чунь-эр (Весна), Сяшэн-эр (Рожденный летом), Цю-эр (Осень), Дун-эр (Зима).

На третий день совершался обряд омовения ребенка. В таз наливали теплую воду, туда же клали подаренные медные и серебряные монеты, а также приготовленные родителями грецкие орехи, каштаны, земляные орехи, финики, семена лотоса, вареные куриные яйца. '' Все это, за исключением монет, было окрашено в красный цвет — радости. Купая ребенка, приговаривали различные «счастливые» слова в рифму. Например, говорили: «Если будет мыть голову, то будет жить в высоком доме» и т. п.(62)

С ранних лет детей приучали выполнять различные обряды.

Так, при виде новой луны дети, обращаясь к месяцу, кланялись ему и припевали: «Месяц, месяц, месяц! Кланяюсь тебе, трижды кланяюсь. Не позволяй, чтобы у детей была чесотка». Луна, оказывается, влияла не только на детей, но и на 1 их платье, поэтому ночью не следовало класть одежду мальчиков и девочек на место, куда падал свет луны или звезд. Девочка должна была бояться света звезд, а мальчик — света падающей звезды.

Беспокойство ребенка во сне приписывалось сглазу. Чтобы предохранить от него, применялся такой обряд, на красной бумаге писали: «Небо желтое, желтое! Земля желтая, желтая! В моем доме есть плакса. Прохожие, благородные люди, прочитайте три раза написанное, и пусть ребенок спит до утра». Такую бумажку бросали на перекрестке.

По установившейся традиции новорожденному да­рили различные украшения. Подарки эти могли быть дей­ствительно ценными — золотая цепочка на шею или ук­рашение из серебра в форме замочка, но могли быть и совсем простые, чисто символические, например кос­точка от персика с вырезанными на ней разнообразны­ми узорами. Через косточку продевалась нитка, которая привязывалась к руке ребенка.

С большой торжественностью отмечался первый ме­сяц со дня рождения ребенка. Родственники, друзья и зна­комые родителей вновь приносили ему подарки: серебря­ные, позолоченные и посеребренные бубенчики, изображения бога долголетия и восьми бессмертных, руч­ные и шейные браслеты, замочки, красные шнурки на шею. Бубенчики и изображения богов прикреплялись к шапочке младенца. Замочек вешали на шею для того, что­бы ребенок долго жил и чтобы не ушла из него душа. Да­рили модель китайской меры сыпучих тел (доу) — этим выражалось пожелание, чтобы у ребенка всегда был в изо­билии рис; игрушечную печать (инь) - пусть младенец, когда вырастет большим, получит печать чиновника (знак власти); изображение иероглифа шэн (возвышаться) - чтобы ребенок высоко поднялся по служебной лестнице.

Маленьких мальчиков часто одевали как девочек для того, чтобы обмануть духов болезни или смерти, кото­рые, как верили родители, в таком случае пройдут мимо них. Суеверные родители, боясь, что долгожданного и любимого мальчика будут преследовать болезни или даже похитит смерть, давали ему имя Ятоу (Служанка). Этим они как бы старались обмануть злых духов, показать, что ребенок им не дорог, и они вроде бы не боятся его потерять.

Мальчики были предметом особой заботы в семье. Стремясь уберечь их от болезней, предохранить от нечистой силы и несчастных случаев, родители прибегали к самым различным амулетам и талисманам. Новорож­денного предохранял особый амулет - «замочек ста се­мейств». После рождения сына отец обходил сто чело­век — родных и знакомых - с просьбой дать по одной или несколько медных монет. На собранные деньги он покупал замочек и вешал его на шею ребенку. Это оз­начало: сто семейств заинтересованы в долголетии но­ворожденного.

 

Девочкам вешали на шею мешочки, наполненные ароматическими травами. Такие мешочки вышивались искусными швеями и обычно были красного цвета, ко­торый надежно отпугивал злых духов.

Для предотвращения дурного влияния злых духов на детей применялись и другие меры. В комнату, где спал ребенок, ставили метлу или конский хвост; ребенок ночью будет спать спокойно и не станет кричать, если к дверям дома прикрепить бумагу с заклинанием такого рода: «Владыка неба, владыка земли, в моей семье ре­бенок кричит всю ночь. Почтенные прохожие, прочтите эту надпись, и мое дитя будет спать до утра».

У молодой невестки было одно сред­ство облегчить свое положение в семье — родить сына. И вот она забеременела. Все ждут от нее сына, и сама она мечтает родить мальчика. И о ужас! - на свет появля­ется девочка! Глаза матери наполнены горькими слеза­ми, она не смотрит на маленькое существо. Свекровь в бешенстве, и даже муж, который вообще-то неплохо относится к жене, выглядит печальным и озабоченным.

Если жена рожала только девочек, то она считалась виноватой перед мужем, ибо обманула его надежды на продолжение рода. Неспособность жены родить сына да­вала право мужу брать в дом наложницу - это разреша­лось законами.

Рождение детей на благо родителей считалось ос­новной целью брачной жизни и, как думали верующие, обеспечивало старшему поколению загробный покой.

Однако среди всех членов семьи самыми бесправными были дочери. От них требовалось не просто послушание, но беспрекословное повиновение.

С детских лет они должны были участвовать в любой домашней работе, помогая в уборке, моя и чистя посуду. В подростковом возрасте их обучали шитью. После того, как для девушки был выбран жених (как правило, это случалось уже к двенадцати годам), будущая невеста обучалась той работе, которой занимаются женщины из семьи жениха.

Девочкам не разрешалось предаваться играм и безделью. Им не разрешалось общаться с соседскими мальчишками. А в подростковом возрасте запрещалось играть и с мальчиками своей семьи. Запрет налагался на все самостоятельные передвижения за пределами дома. Отлучки из дома были возможны только в сопровождении кого-нибудь из членов семьи.

Воспитанием и обучением девочек в основном занимались женщины. Однако отцы не должны были полностью оставаться в стороне. Именно на их плечах лежала ответственность по воспитанию в дочерях так называемых "трех правил подчинения": дома повиноваться отцу; в замужестве повиноваться мужу; во вдовстве повиноваться сыну. Глава семейства отвечал и за воспитание у дочери "четырех добродетелей", состоящих в соблюдении супружеской верности, честности, скромности и усердия (63).

 

Что касается матерей, то в их обязанности, прежде всего, входила подготовка дочерей к будущей замужней жизни. Это не ограничивалось только обучением ведению домашнего хозяйства. Мать обязана была "сформировать достойный облик" своей дочери в соответствии с представлениями китайцев об истинной красоте. Кстати, нельзя не упомянуть, что ранние представления китайцев о женской красоте существенно отличались от наших. Китайцы полагали, что настоящей красавицей может быть только та девушка, которая выглядит как слабая и хрупкая тростинка (гармония прямых линий).

Девочки в китайских семьях с самого их рождения считались "отрезанным ломтем", так как после выхода замуж они навсегда уходили в семью мужа. Возврат в свою семью был возможен только в случае смерти мужа.

Решение о замужестве дочери родители могли принять в любое время, даже еще до рождения дочери. Мнение и желание будущей невесты никогда не спрашивалось.

Как видно на процесс и результат воспитания детей огромное влияние оказала смесь Конфуцианства и религиозного Даосизма, впрочем как и на любую другую сторону жизни.

«Выданная замуж дочь, - гласила ста­рая китайская пословица, - то же, что вылитая вода», т. е. совершенно бесполезный для семейства человек. Только мальчику суждено было до конца дней пребывать в не­разрывной связи со своими предками. Кроме того, ро­дители рассчитывали получить поддержку в старости, что особенно важно для бедных семей, где каждый работник вносил свой вклад в благосостояние семьи, а женщина рассматривалась как нечто крайне несовершенное и несамостоятельное. С самого рождения и до смерти, она была под властью: отца, мужа, сына.