О.В. БРЕЖНЕВ
Брежнев О.В., заведующий кафедрой государственного строительства и конституционного права Курского института государственной и муниципальной службы, к.ю.н., доцент.
В соответствии с ч. 2 ст. 118 Конституции Российской Федерации судебная власть осуществляется посредством конституционного, гражданского, административного и уголовного судопроизводства. Каждая из этих форм осуществления судебной власти обладает определенной самостоятельностью, что предполагает, наряду с общими, наличие и специфических процессуальных принципов и правил, реализация которых обеспечивает достижение целей судопроизводства. Соблюдение надлежащей процессуальной формы деятельности судебных органов является важной гарантией защиты прав и законных интересов граждан и иных участников судопроизводства, придает правосудию доступный и процедурно устойчивый характер, что в конечном счете служит реализации конституционного принципа равенства всех перед законом и судом.
Основные процессуальные принципы и правила осуществления конституционного судопроизводства содержатся в Федеральном конституционном законе "О Конституционном Суде Российской Федерации" от 21 июля 1994 года (с последующими изменениями и дополнениями), а также в законах о конституционных (уставных) судах субъектов Федерации. С момента возобновления деятельности Конституционного Суда России прошло уже более семи лет, и обобщенный анализ практики реализации им процессуальных норм вышеупомянутого Федерального конституционного закона позволяет сделать некоторые выводы. Прежде всего, обращает на себя внимание достаточно произвольное толкование Судом ряда норм, определяющих критерии допустимости обращений в Конституционный Суд, и в связи с этим - порядок принятия их к рассмотрению. Значимость этих процессуальных положений состоит в том, что они, по сути, определяют степень доступности конституционного судопроизводства.
Согласно п. 1 ст. 97 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" жалоба в судебный орган конституционного контроля является допустимой, если оспариваемый "закон затрагивает конституционные права и свободы граждан". Как справедливо отмечается в юридической литературе, данное требование означает, что соответствующие законодательные положения, обжалуемые заявителем, по предмету правового регулирования должны непосредственно касаться конституционно-правового статуса гражданина <*>. Вопрос о том, соответствуют ли они Конституции и, в частности, не нарушают ли конституционные права и свободы граждан, на стадии принятия обращения к рассмотрению Конституционным Судом решен быть не может, ибо требует рассмотрения дела по существу, включая заслушивание сторон по делу, исследование представленных ими письменных и иных доказательств и т.д. Только при таком рассмотрении надлежащим образом обеспечиваются все процессуальные права заявителя на основе реализации всех принципов конституционного судопроизводства.
--------------------------------
<*> См.: Кряжков В.А., Лазарев Л.В. Конституционная юстиция в Российской Федерации. М., 1998. С. 290.
Анализ практики Конституционного Суда показывает, что он очень своеобразно истолковывает данное условие допустимости обращений. В качестве примера рассмотрим Определение от 14 декабря 2000 года по жалобам граждан А.Н. Новикова и О.Н. Вострикова на нарушение их конституционных прав ч. 2 ст. 230 ГПК РСФСР. Заявители попытались оспорить в Конституционном Суде норму, устанавливающую, что в заседание суда общей юрисдикции, рассматривающего замечания на протокол судебного заседания, лица, подавшие их, приглашаются лишь в необходимых, по мнению суда, случаях. Как вытекает из Определения от 14 декабря 2000 года, рассматривая вопрос о допустимости этих жалоб, Конституционный Суд дал определенное истолкование нормам ГПК, соотнес их содержание с конституционными положениями и сделал следующий вывод: "Поскольку нормой, содержащейся в части второй статьи 230 ГПК РСФСР, конституционные права и свободы заявителей, в том числе право на судебную защиту и равенство в предоставленных государством гарантиях судебной защиты прав и свобод, не нарушены, их жалобы не могут быть приняты Конституционным Судом Российской Федерации к рассмотрению". В связи с этим в принятии к рассмотрению жалоб граждан А.Н. Новикова и О.Н. Вострикова было отказано со ссылкой на п. 2 ч. 1 ст. 43 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" (обращение не рассматривается как допустимое в соответствии с требованиями закона). Аналогичных примеров в деятельности Конституционного Суда можно привести много. Совершенно очевидно, что путем произвольного толкования процессуального закона Конституционный Суд, по сути, ввел дополнительный "фильтр", позволяющий "отсеивать" ряд обращений граждан. Понятна озабоченность судей большим количеством жалоб, поступающих в Конституционный Суд, но разве это является основанием для того, чтобы нарушать закон? Ведь понятие "затрагивает", употребляемое в законе применительно к правам и свободам, и понятие "нарушает", используемое во многих судебных определениях в том же контексте, далеко не тождественны по смыслу, существенным образом отличаются друг от друга. И в приведенном выше примере норма ч. 2 ст. 230 ГПК РСФСР, исходя и из содержания, и из практики ее реализации, безусловно, затрагивает конституционные права и свободы граждан, а сделать вывод о том, нарушает она их или нет, можно было, как указывалось выше, только после рассмотрения дела по существу.
В Определении Конституционного Суда России N 107-О от 10 апреля 2002 года по запросу Конституционного Суда Республики Карелия о проверке конституционности п. 2 и 5 ст. 6 Закона "О дорожных фондах в Российской Федерации" условие допустимости жалоб граждан, установленное п. 1 ст. 97 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", распространено и на запросы судов. В нем установлено, что "из запроса... не следует, что данная норма... затрагивает чьи-либо интересы и ухудшает положение налогоплательщиков". По этой причине запрос частично был признан не отвечающим критериям допустимости обращений. Хотя ст. 102 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" очень четко устанавливает лишь одно специальное условие допустимости запросов судов - оспариваемый Закон был применен или подлежит применению в рассматриваемом судом конкретном деле. Таким образом, можно говорить о некоей тенденции, связанной с установлением дополнительных ограничений применительно к обращениям различных заявителей.
В некоторых случаях на стадии принятия обращения к рассмотрению Конституционный Суд принимает процессуальные решения, не предусмотренные действующим законодательством. Так, п. 3 ч. 1 ст. 43 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" устанавливает, что в случае, если по предмету обращения ранее было вынесено постановление, сохраняющее свою силу, Суд принимает решение об отказе в принятии обращения к рассмотрению. Зачастую на практике, со ссылкой на эту же норму п. 3 ч. 1 ст. 43, принимается совершенно иное решение - признать обращение не подлежащим дальнейшему рассмотрению в заседании Конституционного Суда, поскольку для разрешения поставленного в нем вопроса не требуется вынесения... итогового решения в виде постановления (примером может служить Определение N 181-О от 4 октября 2001 года по жалобе гражданина Аржаных Геннадия Алексеевича на нарушение его конституционных прав ч. 1 ст. 247 Таможенного кодекса Российской Федерации и многие другие). Но ведь Закон "О Конституционном Суде Российской Федерации" вообще не предусматривает возможности вынесения подобного процессуального решения по обращению! Соответственно остаются совершенно неясными и его правовые последствия. Представляется, что по смыслу решения об отказе в принятии обращения к рассмотрению и о признании его не подлежащим дальнейшему рассмотрению далеко не являются идентичными. Первое из них более категорично, оно исключает возможность судебного рассмотрения обращения (именно так характеризует последствия его вынесения ч. 4 § 9 Регламента Конституционного Суда Российской Федерации). Второе же, по его буквальному смыслу, предполагает, что обращение уже было принято к рассмотрению, а значит, оно уже признано отвечающим всем установленным критериям допустимости. Поэтому характер данного решения не позволяет однозначно утверждать об абсолютной невозможности последующего рассмотрения обращения. Похоже, однако, что сам Конституционный Суд указанные различия нисколько не смущают, ибо практика вынесения такого рода процессуальных решений, не основанных на законе, продолжается <*>.
--------------------------------
<*> Очень симптоматичным в этом отношении является Определение Конституционного Суда Российской Федерации N 108-О от 14 мая 2002 года. Оно именуется "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы открытого акционерного общества "Кемеровоспецстрой" на нарушение конституционных прав и свобод положением абзаца первого пункта 2 статьи 45 Налогового кодекса Российской Федерации", однако в п. 1 его резолютивной части сформулировано иное процессуальное решение - "признать жалобу... не подлежащей дальнейшему рассмотрению в открытом заседании Конституционного Суда Российской Федерации".
Вызывает определенные возражения порядок применения судебным органом конституционного контроля положений ст. 87 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", согласно которым признание не соответствующим Конституции нормативного акта, договора или отдельных их положений "является основанием для отмены в установленном порядке положений других нормативных актов либо договоров, основанных на признанных неконституционными полностью или частично нормативном акте либо договоре либо воспроизводящих их или содержащих такие же положения, какие были признаны неконституционными" (ч. 2, 3). Положения таких нормативных актов и договоров не могут применяться судами, другими органами и должностными лицами (ч. 4). Таким образом, по смыслу этих норм, если в Конституционный Суд поступает обращение с требованием признать неконституционными какие-либо нормативные положения, аналогичные по содержанию тем, которые ранее уже были признаны не соответствующими Конституции постановлением, сохраняющим юридическую силу, Суд должен согласно п. 3 ч. 1 ст. 43 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" отказать в принятии к рассмотрению этого обращения, подтвердить ранее выраженные правовые позиции и указать на то, что в соответствии со ст. 87 вышеупомянутого Закона соответствующее отказное определение является основанием для отмены оспоренных норм в установленном порядке, то есть теми органами государственной власти, которые их приняли, а также на то, что, вне зависимости от последующей отмены, данные нормативные положения не могут применяться судами, другими органами и должностными лицами. Совершенно очевидно, что Закон не наделяет Конституционный Суд на стадии принятия обращения к рассмотрению возможностью путем принятия определения непосредственно лишать юридической силы нормы, аналогичные по содержанию ранее признанным неконституционными. Это являлось бы нарушением ч. 2 ст. 71 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", согласно которой такого рода решения могут приниматься только после рассмотрения дела по существу и оформляться в виде постановлений. Подтверждением этому является и ч. 5 ст. 87 того же Закона, которая предусматривает, что в тех случаях, когда соответствующие органы государственной власти не внесли изменения или не отменили нормы, аналогичные по содержанию ранее признанным неконституционными, уполномоченные федеральным законом государственный орган или должностное лицо (к таковым относятся органы прокуратуры) приносят протест или обращаются в суд общей юрисдикции с требованием о признании нормативного акта либо договора недействующим.
Практика применения федеральным судебным органом конституционного контроля положений ст. 87 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" достаточно противоречива. В некоторых случаях он придерживался вышеназванного подхода (см., например, Определения N 19-О от 4 марта 1999 года по жалобе Кагирова Рафиса Агзамовича на нарушение его конституционных прав положениями частей второй и пятой статьи 25 Закона Республики Башкортостан "О местном государственном управлении в Республике Башкортостан", N 105-О от 11 июня 1999 года по запросу Главы Республики Коми о проверке конституционности пункта 4 статьи 10 и части 5 статьи 27 Закона Республики Коми "О местном самоуправлении в Республике Коми"). В других случаях возобладала совершенно иная позиция. В Определении N 92-О от 27 июня 2000 года по запросу группы депутатов Государственной Думы о проверке соответствия Конституции Российской Федерации отдельных положений Конституций Республики Адыгея, Республики Башкортостан, Республики Ингушетия, Республики Коми, Республики Северная Осетия - Алания и Республики Татарстан сформулирован следующий вывод, который заслуживает дословного приведения: "По смыслу статьи 125 (пункт "б" части 2 и часть 6) Конституции Российской Федерации и конкретизирующих ее положений пункта 3 части первой статьи 43, частей второй и третьей статьи 79, статей 85 и 87 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" в их взаимосвязи Конституционный Суд Российской Федерации, придя к выводу о том, что в обращении оспариваются такие же нормативные положения, какие ранее были признаны им не соответствующими Конституции Российской Федерации, своим решением в форме определения подтверждает, что эти положения также являются не соответствующими Конституции Российской Федерации и как таковые не могут иметь юридической силы, а потому дальнейшее производство по запросу прекращает". На основании данного вывода, аргументация которого носит чрезмерно общий характер и потому не может быть признана удовлетворительной, в резолютивной части Определения констатируется утрата юридической силы оспоренных законоположений. Принятие этого решения положило начало такому новому для российского конституционного судопроизводства явлению, как вынесение "развернутых определений с позитивным содержанием". Глубоко аргументированная, убедительная критика такого рода правовых актов Конституционного Суда содержится в Особом мнении по Определению от 27 июня 2000 года судьи В.О. Лучина. Он отмечает: "Зафиксированные Законом особенности юридической природы определений как преимущественно процессуальных актов указывают на то, что ими не могут осуществляться предусмотренные статьей 3 Закона полномочия Конституционного Суда". И далее: "Часть 2 статьи 79 Закона устанавливает, что повторное принятие акта, признанного неконституционным, не может преодолеть юридическую силу постановления Конституционного Суда. Однако в отношении "определения" такой нормы в Законе не содержится. Используя это, органы государственной власти могут не изменять положения своих актов, по предметам которых постановления Конституционного Суда не принимались. Тем самым юридическая сила определения Конституционного Суда в какой-либо его части может быть фактически преодолена его игнорированием, что продлит действие неконституционного акта до принятия постановления Конституционного Суда по аналогичному предмету". Думается, что возникшие на практике трудности с реализацией Определения от 27 июня 2000 года (особенно в Татарстане и Башкортостане) во многом связаны с его очевидными правовыми дефектами и неопределенностью в отношении того, утратили рассматривавшиеся Судом положения Конституций республик юридическую силу или нет. Так, уже после принятия Определения от 27 июня 2000 года Конституционным Судом Республики Башкортостан было принято к рассмотрению и разрешено по существу дело о толковании тех положений Конституции Республики, которые были признаны утратившими силу в соответствии с вышеназванным Определением Конституционного Суда России (см. Постановление Конституционного Суда Республики Башкортостан от 4 октября 2000 года по делу о толковании отдельных положений ст. 1, 3 и 69 Конституции Республики Башкортостан). Очевидно, что тем самым республиканский Конституционный Суд дал понять, что считает соответствующие положения Конституции этого субъекта Федерации действующими. Заслуживает внимания общий вывод в отношении Определения от 27 июня 2000 года, приведенный в Особом мнении судьи В.О. Лучина: "Оценивая рассматриваемое решение Конституционного Суда в целом, прихожу к выводу, что оно не в полной мере соответствует требованиям Закона и по своим характеристикам тяготеет не к определению, а к постановлению. Увеличение числа таких определений умаляет демократизм конституционного судопроизводства, так как они принимаются без заслушивания сторон и их представителей, показаний экспертов и свидетелей, оглашения имеющихся документов, что не позволяет сторонам отстаивать свою позицию в заседаниях Конституционного Суда и нарушает закрепленные Законом (статьи 5, 32, 35) принципы состязательности и устности разбирательства". Впрочем, это нисколько не помешало Конституционному Суду Российской Федерации продолжить практику принятия "развернутых определений с позитивным содержанием". Таковым является, например, Определение N 3-О от 10 января 2002 года по жалобе гражданина Н.Д. Ильченко на нарушение его конституционных прав ч. 1 ст. 279 Таможенного кодекса Российской Федерации. В нем Конституционный Суд, с одной стороны, подтверждает прежние правовые позиции и указывает на то, что оспоренная норма в соответствии с данным Определением утрачивает юридическую силу, с другой стороны - признает жалобу заявителя... не подлежащей дальнейшему рассмотрению в заседании Конституционного Суда (!!!).
Во многих постановлениях и определениях федерального судебного органа конституционного контроля (как в их резолютивных, так и в мотивировочных частях) содержатся правовые позиции, в том числе основанные на выявлении конституционно-правового смысла положений федеральных законов. Данные позиции носят универсальный, общезначимый характер. Они становятся важным средством реализации конституционных норм и принципов, в том числе путем их экстраполяции на положения текущего законодательства. Вопрос о юридической природе правовых позиций Конституционного Суда заслуживает отдельного рассмотрения. В рамках настоящей статьи укажем лишь на то, что многочисленные ссылки в решениях Конституционного Суда на положения ст. 6 и 79 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", устанавливающих обязательность решений судебного органа конституционного контроля для всех субъектов права, а также их окончательный характер (например, в Определении N 88-О от 7 октября 1997 года о разъяснении Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 28 ноября 1996 года по делу о проверке конституционности статьи 418 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с запросом Каратузского районного суда Красноярского края <*>), далеко не всегда приводят к реализации соответствующих правовых позиций в деятельности судов общей юрисдикции. Так, Курский областной суд при принятии некоторых решений по гражданским делам отказывался руководствоваться правовыми позициями Конституционного Суда, содержащимися в его отказных определениях, указывая на то, что "в полномочия Конституционного Суда не входит толкование закона вне рамок разрешения дела о соответствии этого закона Конституции РФ. Следовательно, мнение, изложенное в мотивировочной части... определения, не может иметь обязательной силы для суда..." (Определение Судебной коллегии по гражданским делам Курского областного суда от 27 февраля 2001 года по делу N 33-313-01). Впоследствии некоторые из такого рода решений пересматривались Верховным Судом Российской Федерации. Для того чтобы исключить в дальнейшем подобное восприятие правовых позиций Конституционного Суда, необходимо надлежащим образом законодательно закрепить их юридические свойства. Это во многом способствовало бы реализации решений Конституционного Суда, а также правильной, конституционно обоснованной интерпретации судами общей юрисдикции положений федерального законодательства.
--------------------------------
<*> В п. 4 мотивировочной части данного Определения содержится следующее положение: "...правовые позиции, содержащие толкование конституционных норм либо выявляющие конституционный смысл закона, на которых основаны выводы Конституционного Суда Российской Федерации в резолютивной части его решений, обязательны для всех государственных органов и должностных лиц (статья 6 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации")".
Хотелось бы отметить и ряд проблем законодательного регулирования исполнения решений Конституционного Суда. Основы соответствующего процессуального порядка закреплены в ч. 4 ст. 79 и ст. 80 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" в редакции Федерального конституционного закона от 15 декабря 2001 года. Согласно этим нормам в случае признания Конституционным Судом нормативного правового акта неконституционным соответствующему органу государственной власти (Президенту, Федеральному Собранию, Правительству, законодательным и исполнительным органам субъектов Федерации) вменяется в обязанность отмена нормативного акта, не соответствующего Конституции полностью, либо внесение изменений и (или) дополнений в нормативный акт, признанный неконституционным в отдельной его части. Конечно, реализация актов Конституционного Суда во многих случаях действительно требует определенных нормативных решений. Но одно дело, когда речь идет о восполнении пробела в нормативном регулировании, образовавшегося вследствие решения Конституционного Суда, о придании той или иной норме новой редакции или о внесении в нее изменений и дополнений с учетом правовых позиций Конституционного Суда, и совсем иное - когда имеется в виду отмена нормативного акта, признанного неконституционным полностью. В этой части процессуальный порядок исполнения решений Конституционного Суда, установленный Федеральным конституционным законом от 15 декабря 2001 года, вступает в противоречие и с Конституцией, и с иными положениями Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации". Согласно ч. 6 ст. 125 Конституции акты или их отдельные положения, признанные неконституционными, утрачивают силу. Таким образом, вступление в законную силу решения Конституционного Суда о неконституционности нормативного положения непосредственно влечет за собой утрату им юридической силы. В противном случае эффективность конституционного судопроизводства была бы очень невысока, а реализация всех его решений зависела бы целиком от действий иных органов государственной власти, что не соответствовало бы правовой природе судебного конституционного контроля. Согласно ч. 1 и 2 ст. 79 Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" решения судебного органа конституционного контроля являются окончательными, не подлежат обжалованию, вступают в силу немедленно после их провозглашения, действуют непосредственно и не требуют подтверждения другими органами и должностными лицами. Таким образом, Закон ясно указывает на то, что не требуется последующая отмена органом государственной власти нормативного положения, признанного Конституционным Судом не соответствующим Конституции полностью, ибо оно уже утратило силу. Такое действие является юридически бессмысленным и даже вредным, ибо, во-первых, ставит под сомнение непосредственное действие состоявшегося решения Конституционного Суда, во-вторых, порождает неопределенность в отношении того, с какого момента утратило силу соответствующее нормативное положение (с момента провозглашения решения Конституционного Суда или издания органом государственной власти нормативного акта об отмене неконституционного положения), в-третьих, чисто психологически, вопреки закону, создает у правоприменителя некую иллюзию "рекомендательности" решений Конституционного Суда, реализация которых может восприниматься как зависящая целиком от усмотрения государственных органов, осуществляющих полномочия в сфере нормотворчества. Последнее особенно опасно, ибо способствует деформации конституционного правосознания в обществе и в известной мере препятствует воспитанию уважения к Конституции и решениям Конституционного Суда. Почему же тогда в Федеральном конституционном законе появилось положение об обязательности последующей отмены норм, признанных неконституционными и уже утративших силу? Думается, цель законодателя в данном случае понятна. Она заключается в том, чтобы соотнести процессуальный порядок исполнения решений Конституционного Суда с мерами конституционно-правовой ответственности, применяемыми к органам государственной власти субъектов Федерации в соответствии с Федеральным законом "Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации" в редакции от 29 июля 2000 года (ч. 4 ст. 9, ч. 2 и 3 ст. 29.1). Основаниями для применения таких мер (вплоть до роспуска законодательных органов и отрешения от должности высших должностных лиц субъектов Федерации) является неисполнение в установленный срок вступивших в законную силу судебных решений о признании нормативных правовых актов соответствующих органов государственной власти субъектов Федерации противоречащими Конституции, федеральным конституционным законам и федеральным законам, проявившееся в том числе в уклонении от отмены таких актов, если такое неисполнение повлекло за собой социально опасные последствия (массовые и грубые нарушения прав и свобод человека и гражданина, угрозу единству и территориальной целостности Российской Федерации, национальной безопасности государства и его обороноспособности, единству правового и экономического пространства России). Представляется, однако, что такая законодательная конструкция ответственности органов государственной власти субъектов Федерации не соотносится со спецификой конституционного судопроизводства, с теми юридическими свойствами решений Конституционного Суда, о которых шла речь выше. Что же касается федеральных органов государственной власти, то их обязанности по исполнению решений Конституционного Суда, по сути, так и остались не обеспеченными мерами конституционно-правовой ответственности. Как справедливо отмечают В.А. Кряжков и Л.В. Лазарев, "решения Конституционного Суда по многим параметрам близки к законам. Соответственно механизм их осуществления должен быть подобным. Специальный порядок в указанном отношении, если иметь в виду государственно-политический уровень тех, кого касаются названные решения, едва ли возможен" <*>. Исходя из этого, предусмотренная Федеральным конституционным законом от 15 декабря 2001 года процедура исполнения решений Конституционного Суда должна претерпеть изменения, а регламентирующие ее нормы необходимо привести в соответствие с Конституцией (ч. 6 ст. 125) и основанными на ней принципами конституционного судопроизводства.
--------------------------------
<*> См.: Кряжков В.А., Лазарев Л.В. Конституционная юстиция в Российской Федерации. М., 1998. С. 252.
В заключение хотелось бы отметить, что рассмотренные в настоящей статье процессуальные проблемы порождены во многом несовершенством Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации". Некоторые его нормы не отвечают потребностям конституционного судопроизводства на нынешней стадии развития российской правовой системы. Однако совершенствование этих законоположений - исключительная прерогатива законодателя. Недопустима ситуация, когда Конституционный Суд своими решениями по сути сам изменяет и устанавливает процедуру своей деятельности. Кроме того, представляется необходимым законодательно установить порядок пересмотра решений Конституционного Суда самим Судом, в том числе в связи с существенными нарушениями процессуальных норм (такая процедура была установлена ст. 53 действовавшего ранее Закона "О Конституционном Суде РСФСР" от 12 июля 1991 года). Думается, что отсутствие вообще возможности пересмотра решений судебного органа конституционного контроля даже психологически негативно воздействует на судей Конституционного Суда, которые порой принимают процессуально неадекватные решения, понимая при этом, что в любом случае никакая судебная инстанция не сможет эти решения отменить или пересмотреть. Тем самым прецедентно формируется особый порядок конституционного судопроизводства, который все более расходится с нормами соответствующего Закона. Наконец, следует отметить, что ст. 5 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" (опять-таки в отличие от Закона "О Конституционном Суде РСФСР" 1991 года) не упоминает о законности как основном принципе деятельности судебного органа конституционного контроля. Это упущение необходимо исправить. Хотя применительно к сфере конституционного судопроизводства этот принцип имеет определенную специфику, он, несомненно, должен быть упомянут в Законе. Как справедливо отметил судья Конституционного Суда Российской Федерации В.О. Лучин в Особом мнении к Определению от 27 июня 2000 года, "закон обязывает Конституционный Суд неукоснительно соблюдать любые его требования. Если Суд считает, что действующая редакция Закона препятствует совершенствованию конституционного судопроизводства, то для его изменения он может воспользоваться правом законодательной инициативы". Таким образом, соблюдение процессуальных норм - важное условие реализации принципа законности в деятельности любого судебного органа государственной власти.
"ПРИЕМЫФОРМИРОВАНИЯ ПРАВОВОЙ ПОЗИЦИИ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РФ"
(Н.С. Волкова)
("Журнал российского права", 2005, N 9)