В проценте сам капитал в свою очередь выступает в определении товара, но товара, специфически отличного от всех других товаров; капитал как таковой — не как простая сумма меновых стоимостей — вступает в обращение и становится товаром. Здесь характер самого товара оказывается экономическим, специфическим определением; он не безразличен, как это имеет место в простом обращении, и не соотнесен прямо с трудом, противоположностью капитала, его [капитала] потребительной стоимостью, как это имеет место в промышленном капитале — капитале, каким он выступает в своих ближайших определениях, проистекающих из производства и обращения. Поэтому товар в качестве капитала, или капитал в качестве товара, не обменивается в обращении на эквивалент; вступая в обращение, он сохраняет свое для-себя-бытие; таким образом, он сохраняет свое первоначальное отношение к своему собственнику, даже когда он переходит в руки чужого владельца. Капитал, фигурирующий в качестве товара, поэтому всего лишь ссужается. Для его собственника потребительной стоимостью этого капитала как таковой является увеличение его стоимости, деньги как деньги, а не как средство обращения; их потребительная стоимость как капитала.
Выставленное г-ном Прудоном требование, чтобы капитал не отдавался в ссуду и не приносил процентов, а в качестве товара продавался бы за свой эквивалент, как всякий другой товар, — вообще представляет собой не что иное, как требование, чтобы меновая стоимость никогда не становилась капиталом, а оставалась простой меновой стоимостью; чтобы капитал не существовал в качестве капитала [148]. Это требование, выставленное совместно с требованием, чтобы наемный труд оставался всеобщим базисом производства, свидетельствует о забавной путанице в отношении простейших экономических понятий. Отсюда та жалкая роль, которую Прудон играет в полемике с Бастиа, о чем мы будем говорить впоследствии. Болтовня о соображениях справедливости и права сводится лишь к тому, что отношение собственности, или правовое отношение, в том виде, в каком оно соответствует простому обмену, хотят в качестве масштаба применить к отношению собственности и правовому отношению на более высокой ступени развития меновой стоимости. Поэтому Бастиа, сам того не сознавая, в свою очередь выпячивает те моменты простого обращения, которые толкают к капиталу.
|
|
Капитал, сам выступающий в качестве товара, представляет собой деньги в качестве капитала, или капитал в качестве денег.}
{Третьим моментом, который следует рассмотреть в процессе формирования понятия капитала, является первоначальное накопление в противоположность труду, а значит и лишенный предметности труд в противоположность накоплению.
Первый момент исходил из стоимости как проистекающей из обращения и предполагающей его. Это было простое понятие капитала: деньги, непосредственно в их дальнейшем определении — определении капитала. Второй момент исходил из капитала как предпосылки производства и его результата. Третий момент полагает капитал как определенное единство обращения и производства, (отношение между капиталом и трудом, между капиталистом и рабочим само выступает как результат процесса производства.)
Первоначальное накопление следует отличать от накопления [III—21] капиталов; последнее предполагает капиталы; предполагает отношение капитала как существующего, а следовательно, подразумевает также отношения капитала к труду, к ценам (тех товаров, из которых состоит основной и оборотный капитал), к проценту и прибыли. Но для того чтобы возникнуть, капитал уже предполагает известное накопление, которое заложено уже в самостоятельно существующей противоположности между овеществленным и живым трудом, заложено в самостоятельном существовании этой противоположности. Это накопление, — которое необходимо для возникновения капитала и которое, стало быть, уже включено в качестве предпосылки, в качестве одного из моментов, в понятие капитала, — следует отличать по существу от накопления капитала, уже ставшего капиталом, от накопления, при котором уже должны иметься налицо капиталы.}
|
|
{Мы уже видели [xcii], что капитал предполагает: 1) процесс производства вообще, в том виде, в каком он свойствен всем общественным укладам, т. е. процесс производства вне его исторического характера, если угодно, общечеловеческий процесс; 2) обращение, которое даже в каждом из своих моментов, а еще более в своей целостности является определенным историческим продуктом; 3) капитал как определенное единство обоих.
В какой мере сам общий процесс производства видоизменяется исторически, едва только он начинает выступать уже только как элемент капитала, — это должно выявиться в ходе его анализа, как и вообще из простого рассмотрения специфических особенностей капитала должны выявиться его исторические предпосылки.}
|
|
{Все прочее является переливанием из пустого в порожнее. Какие определения следует включить в первый раздел: «О производстве вообще », и какие в первый отдел второго раздела, трактующий о меновой стоимости вообще, — это может выясниться лишь в конце и в качестве результата всего исследования. Например, мы уже видели [xciii], что различение потребительной стоимости и меновой стоимости относится к самой политической экономии и что потребительная стоимость не остается, как это имеет место у Рикардо, лежать мертвой в качестве простой предпосылки. Глава о производстве объективно заканчивается продуктом как результатом производства; глаза об обращении начинается товаром, который в свою очередь сам является потребительной стоимостью и меновой стоимостью (а стало быть, также и стоимостью, отличной от них обеих); обращение выступает как единство потребительной стоимости и меновой стоимости, однако как такое единство, которое является лишь формальным и потому разрушается, превращаясь в товар как всего лишь предмет потребления (нечто внеэкономическое) и в меновую стоимость, обособившуюся в виде денег как чего-то вполне самостоятельного.}
[3) ПРИБАВОЧНЫЙ ТРУД КАК ИСТОЧНИК ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ. ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ КАПИТАЛА]
Прибавочная стоимость, которую капитал имеет в конце процесса производства, — прибавочная стоимость, которая в качестве возросшей цены продукта реализуется лишь в обращении, однако только так, как это имеет место со всеми ценами, реализующимися в обращении лишь вследствие того, что они уже идеально предпосланы обращению, определены еще до того, как они вступают в обращение, — прибавочная стоимость, если ее выразить в соответствии с общим понятием меновой стоимости, означает, что овеществленное в продукте рабочее время, или количество труда (будучи выражена в состоянии покоя, величина труда выступает как распределенное в пространстве количество, будучи же выражена в состоянии движения, она поддается измерению только через посредство времени), больше того рабочего времени, которое содержалось в первоначальных составных частях капитала. А это возможно лишь при том условии, если труд, овеществленный в цене труда, меньше того живого рабочего времени, которое было куплено с помощью этого овеществленного труда.
Овеществленное в капитале рабочее время является, как мы видели, суммой, состоящей из трех частей: а) из рабочего времени, овеществленного в сырье; b) из рабочего времени, овеществленного в орудии; с) из рабочего времени, овеществленного в цене труда. Части а и b остаются в качестве частей капитала неизменными; хотя в ходе процесса они и меняют свой вид, свой материальный способ существования, но как стоимости они остаются неизменными. Только часть с обменивается капиталом на нечто качественно другое: данное количество овеществленного труда обменивается на некоторое количество живого труда. Если бы живое рабочее время лишь воспроизводило рабочее время, овеществленное в цене труда, то и этот обмен был бы тоже лишь формальным, и, в том что касается стоимости, здесь вообще имел бы место обмен на живой труд как на всего лишь иную форму существования той же самой стоимости, подобно тому как в отношении стоимости материала труда и орудия труда имело место лишь изменение вещественной формы их существования. Если капиталист уплатил рабочему цену, равную одному рабочему дню, и рабочий день рабочего добавил к сырью и орудию только один рабочий день, то это означало бы, что капиталист просто обменял меновую стоимость в одной форме на меновую стоимость в другой форме. Он действовал бы не как капитал. С другой стороны, рабочий не оставался бы тут в рамках простого процесса обмена: по существу он получил бы в уплату продукт своего труда, но так, что капиталист оказал бы ему одолжение, выплатив ему вперед цену продукта еще до его реализации. Капиталист предоставил бы ему кредит, и притом даром, pour le roi de Prusse [xciv]. Voilà tout [xcv].
Тот обмен между капиталом и трудом, результатом которого является цена труда, хотя и представляет собой со стороны рабочего простой обмен, со стороны капиталиста должен быть не-обменом. Капиталист должен получить больше стоимости, чем он отдал. Обмен, рассматриваемый со стороны капитала, должен быть только кажущимся обменом, т. е. он должен подпадать под другое экономическое определение формы, чем определение формы обмена; иначе были бы невозможны капитал как капитал и труд как труд в противоположность капиталу. Капитал и труд обменивались бы лишь как равные меновые стоимости, вещественно существующие в различных формах бытия.
Вот почему экономисты, желая оправдать капитал, апологе-тизировать его, прибегают к помощи этого простого [III—-22] процесса и объясняют капитал посредством как раз такого процесса, который делает невозможным его существование. Для того чтобы демонстрировать капитал, они демонстрируют отсутствие капитала. Ты [капиталист] платишь мне [рабочему] за мой труд, получаешь его в обмен на его собственный продукт и вычитаешь у меня стоимость сырья и материала, которые ты мне доставил. Это означает, что мы являемся компаньонами, которые вносят в процесс производства различные элементы и обменивают их между собой сообразно их стоимости. Стало быть, продукт превращается в деньги, а деньги делятся таким образом, что ты, капиталист, получаешь цену твоего сырья и орудия, а я, рабочий, получаю ту цену, которую прибавил к ним труд. Для тебя выгода заключается в том, что ты обладаешь теперь сырьем и орудием в пригодной для потребления (способной к обращению) форме, для меня выгода заключается в том, что мой труд реализовал себя. Правда, скоро ты попал бы в такое положение, что твой капитал в форме денег оказался бы съеденным, тогда как я в качестве рабочего завладел бы и тем и другим [и сырьем и орудием труда]. —
Тем, что рабочий обменивает на капитал, является сам его труд (в обмене фигурирует возможность распоряжаться его трудом); он отчуждает свой труд. То, что рабочий получает в качестве цены, есть стоимость этого отчуждения. Рабочий обменивает создающую стоимость деятельность на некоторую, заранее определенную, стоимость, независимо от результатов своей деятельности.
{Г-н Бастиа обнаруживает необычайное глубокомыслие, утверждая, что система наемного труда является несущественной, чисто формальной формой, такой формой ассоциации, которая как таковая не имеет ничего общего с экономическим отношением труда и капитала [xcvi]. Если бы, говорит он, рабочие были настолько богаты, что могли бы ждать, пока продукт будет изготовлен и продан, то система наемного труда не мешала бы им заключать с капиталистом такой же выгодный контракт, какой один капиталист заключает с другим. Таким образом, зло заключается не в форме наемного труда, а в условиях, от него независимых. Что сами эти условия являются условиями системы наемного труда — это г-ну Бастиа, конечно, в голову не приходит. Если бы рабочие одновременно были и капиталистами, то они, действительно, относились бы к неработающему капиталу не как работающие рабочие, а как работающие капиталисты, — т. е. не в форме наемных рабочих. Поэтому для г-на Бастиа заработная плата по существу то же самое, что прибыль, а прибыль то же самое, что процент. Это он называет гармонией экономических отношений, заключающейся в том, что экономические отношения существуют лишь по видимости, в действительности же, в сущности, имеется только одно отношение, отношение простого обмена. Поэтому существенные формы сами по себе представляются г-ну Бастиа бессодержательными, т. е. недействительными формами.}
***
Как же определяется стоимость того товара, который отчуждает рабочий? Она определяется тем овеществленным трудом, который содержится в его товаре. Этот товар существует в живой личности рабочего. Для того чтобы изо дня в день поддерживать свою жизнедеятельность, рабочий (о рабочем классе, следовательно о том возмещении износа, которое необходимо для сохранения им себя как класса, здесь пока еще нет речи, так как рабочий здесь еще противостоит капиталу как рабочий, стало быть как заранее данный, обладающий определенным долголетием субъект, а не как смертный индивид рода рабочих) должен потреблять определенное количество жизненных средств, возмещать израсходованную кровь и т. д. Рабочий получает только эквивалент. Значит, завтра, по завершении обмена, — а закончив обмен формально, рабочий в действительности выполняет его лишь в процессе производства, — его способность к труду существует в том же виде, как и до обмена: рабочий получил точный эквивалент, так как полученная им цена позволяет ему остаться владельцем той же самой меновой стоимости, которую он имел прежде. То количество овеществленного труда, которое содержалось. в его жизнедеятельности, оплачено ему капиталом. Рабочий потребил это количество овеществленного труда, и так как оно существовало не как вещь, а как способность живого человека, то рабочий в силу специфической природы своего товара — специфической природы жизненного процесса — может снова пойти на обмен. То обстоятельство, что кроме рабочего времени, овеществленного в жизнедеятельности рабочего, — т. е, того рабочего времени, которое потребовалось для оплаты продуктов, необходимых для сохранения жизне-. деятельности рабочего, — в его непосредственном бытии овеществлен еще и дальнейший труд, а именно те стоимости, которые рабочий потребил, чтобы достичь определенной способности к труду, особого мастерства, — а стоимость этой способности, этого особого мастерства измеряется тем, с какими издержками производства может быть создано подобное мастерство в труде, — это обстоятельство нас здесь еще не касается, ибо здесь речь идет не об особо квалифицированном труде, а о труде вообще, о простом труде.
Если бы для того, чтобы поддержать существование рабочего в течение одного рабочего дня, нужен был целый рабочий день, то капитал не существовал бы, так как рабочий день обменивался бы на свой собственный продукт и, следовательно, капитал не мог бы увеличиваться по своей стоимости, а потому и сохраняться как капитал. Самосохранение капитала есть его самовозрастание. Если бы капиталу, для того чтобы жить, тоже нужно было работать, то он сохранялся бы не как капитал, а как труд. Собственность на сырье и орудия труда была бы тогда только номинальной; [III—23] экономически они принадлежали бы рабочему в такой же точно мере, в какой они принадлежали бы капиталисту, так как они создавали бы для капиталиста стоимость лишь постольку, поскольку он сам был бы рабочим. Поэтому он относился бы к ним не как к капиталу, а как к простому материалу и средству труда, как это делает сам рабочий в процессе производства.
Если же, напротив, для того чтобы поддержать жизнь рабочего в течение целого рабочего дня, требуется, например, только половина рабочего дня, то содержащаяся в продукте прибавочная стоимость получается сама собой, потому что в цене [труда] капиталист оплатил только половину рабочего дня, а в продукте получает в овеществленном виде целый рабочий день; следовательно, за вторую половину рабочего дня он не дал в обмене ничего. Сделать его капиталистом может не обмен, а только такой процесс, в котором он без всякого обмена получает овеществленное рабочее время, т. е. стоимость. Половина рабочего дня не стоит капиталу ничего; следовательно, он получает стоимость, за которую не дал эквивалента, А увеличение стоимостей может иметь место лишь благодаря тому, что та или иная стоимость получается, а следовательно, и создается сверх эквивалента.
Прибавочная стоимость — это вообще стоимость сверх эквивалента. По своему определению эквивалент является лишь тождеством стоимости с самой собой. Поэтому прибавочная стоимость никогда не может возникнуть из эквивалента; а значит, она и не может возникнуть первоначально из обращения; она должна проистекать из самого процесса производства капитала. Это можно выразить еще и следующим образом: если рабочему, для того чтобы прожить целый день, требуется лишь половина рабочего дня, то для того чтобы поддерживать свое существование в качестве рабочего, ему надо работать только полдня. Вторая половина рабочего дня представляет собой принудительный труд, прибавочный труд [surplus-Arbeit]. To, что на стороне капитала выступает как прибавочная стоимость, как раз это самое на стороне рабочего выступает как прибавочный труд, как труд сверх его потребности как рабочего, т. е. сверх той его потребности, от удовлетворения которой непосредственно зависит поддержание его жизнедеятельности.
Великая историческая сторона капитала заключается в создании этого прибавочного труда, излишнего с точки зрения одной лишь потребительной стоимости, с точки зрения простого поддержания существования рабочего, и историческое назначение капитала будет выполнено тогда, когда, с одной стороны, потребности будут развиты настолько, что сам прибавочный труд, труд за пределами абсолютно необходимого для жизни, станет всеобщей потребностью, проистекающей из самих индивидуальных потребностей людей, и когда, с другой стороны, всеобщее трудолюбие благодаря строгой дисциплине капитала, через которую прошли следовавшие друг за другом поколения, разовьется как всеобщее достояние нового поколения, — когда, наконец, это всеобщее трудолюбие, благодаря развитию производительных сил труда, постоянно подстегиваемых капиталом, одержимым беспредельной страстью к обогащению и действующим в таких условиях, в которых он только и может реализовать эту страсть, приведет к тому, что, с одной стороны, владение всеобщим богатством и сохранение его будут требовать от всего общества лишь сравнительно незначительного количества рабочего времени и что, с другой стороны, работающее общество будет по-научному относиться к процессу своего прогрессирующего воспроизводства, своего воспроизводства во все возрастающем изобилии; — следовательно, тогда, когда прекратится такой труд, при котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя, для человека.
Таким образом, капитал и труд относятся здесь друг к другу как деньги и товар: если капитал есть всеобщая форма богатства, то труд является такой субстанцией, которая ставит себе целью только непосредственное потребление. Но в качестве безудержного стремления к всеобщей форме богатства капитал гонит труд за пределы обусловленных природой потребностей рабочего и тем самым создает материальные элементы для развития богатой индивидуальности, которая одинаково всесто-роння и в своем производстве и в своем потреблении и труд которой выступает поэтому уже не как труд, а как полное развитие самой деятельности, где обусловленная природой необходимость исчезает в своей непосредственной форме, ибо на место обусловленной природой потребности становится потребность, созданная исторически. Поэтому-то капитал и производителен, т. е. поэтому-то он и является существенным отношением для развития общественных производительных сил. Таковым капитал перестает быть только тогда, когда развитие самих этих производительных сил находит предел в самом капитале. В газете «Times» в ноябре 1857 года помещен прелестный вопль ярости одного вест-индского плантатора[149]. С великим нравственным негодованием этот поборник восстановления рабства негров изображает, как квоши (свободные негры на Ямайке) довольствуются производством только того, что совершенно необходимо для их собственного потребления, а подлинным предметом роскоши рядом с этой «потребительной стоимостью» считают само бездельничанье (распущенность и праздность); как они наплевательски относятся и к сахару и к вложенному в плантации основному капиталу; как они зато с ироническим злорадством посмеиваются над разоряющимся плантатором и даже христианство, которому их научили, используют только для оправдания этого своего злорадства и своей лени.
Они перестали быть рабами, но не для того, чтобы стать наемными рабочими, а для того, чтобы быть самостоятельными крестьянами, работающими ради своего собственного скудного потребления. По отношению к ним капитал не существует как капитал, потому что обособившееся в виде самостоятельной силы богатство может вообще существовать только благодаря принудительному труду: непосредственному принудительному труду — рабству или опосредствованному принудительному труду — наемному труду. Непосредственному принудительному труду богатство противостоит не как капитал, а как отношение господства; поэтому на основе непосредственного принудительного труда и воспроизводится только отношение господства, для которого само богатство имеет ценность только как наслаждение, а не как богатство само по себе, и которое [III—24] поэтому никогда и не может создать всеобщее промышленное производство. (К этому соотношению рабства и наемного труда мы еще вернемся.)
[4) ПРОБЛЕМА ВОЗНИКНОВЕНИЯ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ В ИСТОРИИ БУРЖУАЗНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ. БУРЖУАЗНОЕ БОГАТСТВО КАК ПОСРЕДНИК МЕЖДУ МЕНОВОЙ СТОИМОСТЬЮ И ПОТРЕБИТЕЛЬНОЙ СТОИМОСТЬЮ]
Трудность в понимании возникновения [прибавочной] стоимости обнаруживается, во-первых, у современных английских экономистов, которые упрекают Рикардо в том, что он не понял избытка [стоимости над издержками производства товара], не понял прибавочной стоимости[150] (смотри «On value»[151] Мальтуса, который, по крайней мере, пытается подойти к делу научно), хотя из всех экономистов один только Рикардо и понял ее, как это показывает его полемика против допущенного А. Смитом смешения определения стоимости заработной платой и определения ее овеществленным в товаре рабочим временем[152].
Новейшие экономисты просто пошлые глупцы. Правда, Рикардо нередко сам впадает в путаницу, так как он, хотя и считает возникновение прибавочной стоимости предпосылкой капитала, однако нередко оказывается не в состоянии на этой основе[xcvii] представить себе увеличение стоимостей иначе, чем в результате того, что в том же самом количестве продукта теперь содержится больше овеществленного рабочего времени, иными словами, в результате того, что производство продукта становится более трудным [153]. Отсюда у Рикардо абсолютная противоположность между стоимостью и богатством. Отсюда односторонность его теории земельной ренты; его ошибочная теория международной торговли, результатом которой будто бы является только потребительная стоимость (то, что Рикардо называет богатством), но никак не меновая стоимость[154]. Единственным средством для увеличения стоимостей как таковых, помимо возрастающей трудности производства (теория ренты), остается у Рикардо только рост населения (естественное увеличение числа рабочих вследствие возрастания капитала), хотя сам он нигде не выразил это соотношение в простой удобопонятной форме. Основная ошибка Рикардо заключается в том, что он нигде не исследует, откуда же собственно проистекает различие между определением стоимости заработной платой и определением ее овеществленным трудом. Поэтому в его политической экономии деньги и сам обмен (обращение) выступают лишь как чисто формальный элемент, и хотя, по его мнению, в политической экономии речь идет только о меновой стоимости, прибыль и т. д. выступают у него только в качестве доли участия в продукте, которая имеет место также и на основе рабства. Рикардо нигде не исследовал форму опосредствования.
Во-вторых, физиократы. Здесь трудность в понимании капитала, самовозрастания стоимости, а потому и в понимании прибавочной стоимости, которую капитал создает в акте производства, выступает наружу с полной ясностью, да она и не могла не выступить наружу у отцов современной политической экономии, так же как она не могла не выступить наружу в последнем классическом завершении политической экономии у Рикардо в отношении созидания прибавочной стоимости, которое Рикардо [представлял себе] в форме ренты [xcviii].
Аu fond [xcix] это вопрос о понятии капитала и наемного труда, а потому — фундаментальный вопрос, возникающий уже на самом пороге системы современного общества. Монетарная система понимала самостоятельность стоимости лишь в том виде, в каком стоимость выходит из простого обращения, — в виде денег; поэтому она превращала эту абстрактную форму богатства в исключительную цель народов, вступавших как раз в такой период, когда обогащение как таковое представлялось самоцелью общества.
Затем возникла меркантилистская система, относящаяся к той эпохе, когда промышленный капитал, а потому и наемный труд появляются в мануфактуре и развиваются в противоположность непромышленному богатству, феодальной земельной собственности и за ее счет. В глазах меркантилистов деньги уже выступают как капитал, но в сущности выступают опять-таки лишь в форме денег, в форме обращения торгового капитала, капитала, превращающегося в деньги. Для меркантилистов промышленный капитал обладает ценностью и даже наивысшей ценностью — в качестве средства, а не в качестве самого богатства в его производительном процессе — потому, что он создает торговый капитал, а этот последний в процессе обращения превращается в деньги. Мануфактурный труд, т. е. аu fond промышленный труд [— вот что, по мнению меркантилистов, приносит стране деньги] [c]. Земледельческий труд, наоборот, был для них трудом, производящим главным образом потребительную стоимость. Сырье, подвергшееся обработке, представлялось им чем-то более ценным потому, что оно в ясной, пригодной для обращения, приспособленной для торговли меркантильной форме приносит больше денег (при этом здесь отразился исторически сложившийся взгляд на богатство неземледельческих народов, таких, в особенности, как Голландия, — в противоположность земледельческим, феодальным народам; земледелие тогда вообще выступало не в промышленной, а в феодальной форме, следовательно как источник феодального, а не буржуазного богатства). Таким образом, одна из форм наемного труда, промышленный труд, и одна из форм капитала, промышленный капитал, были признаны источником богатства, но лишь в той мере, в какой они создавали деньги. Поэтому сама меновая стоимость еще не была понята в форме капитала.
Перейдем к физиократам. Они отличают капитал от денег и берут его в его всеобщей форме, как ставшую самостоятельной меновую стоимость, которая сохраняется в процессе производства и увеличивается посредством него. Поэтому-то они и рассматривают отношение [между наемным трудом и капиталом] само по себе; рассматривают его не так, как оно само выступает в качестве момента простого обращения, а, наоборот, рассматривают это отношение как предпосылку простого обращения, которая в качестве таковой постоянно вновь восстанавливает себя из самого обращения. Следовательно, они являются отцами современной политической экономии[155].
Физиократы понимают также, что созидание прибавочной стоимости наемным трудом представляет собой самовозрастание капитала, т. е. его реализацию. Но каким образом капитал, т. е. имеющиеся в наличии стоимости, создает при посредстве труда прибавочную стоимость? Здесь физиократы совершенно отбрасывают форму и рассматривают только простой процесс производства. Поэтому производительным трудом, по их мнению, может быть только труд, совершающийся в такой сфере, где природная сила орудия труда явным образом позволяет рабочему производить больше стоимостей, чем он потребляет. Таким образом, прибавочная стоимость проистекает у них не из труда как такового, а из силы природы, используемой и управляемой трудом, — [III—25] из земледелия. Поэтому для физиократов земледелие является единственно производительным трудом: ведь [в своем анализе капитала] они продвинулись уже настолько далеко, что считают производительным трудом только труд, создающий прибавочную стоимость; однако эта прибавочная стоимость незаметно превращается у них в избыток того количества потребительной стоимости, которое выходит из производства, над тем ее количеством, которое было в нем потреблено.
(Примитивное воззрение, согласно которому прибавочная стоимость непременно должна быть выражена в каком-нибудь материальном продукте, встречается еще у А. Смита[156]. Актеры являются производительными работниками не потому, что они производят спектакль, а потому, что они увеличивают богатство своего хозяина. Но какого рода труд имеет место, стало быть, в какой форме труд материализуется, — это для рассматриваемого отношения совершенно безразлично. Это обстоятельство вновь становится небезразличным с тех точек зрения, к рассмотрению которых мы перейдем позже.)
Указанное увеличение количества потребительной стоимости, т. е. избыток продукта над той его составной частью, которая должна служить для нового производства, — избыток, часть которого может быть, следовательно, потреблена непроизводительно, — осязательно выступает только в соотношении между существующими в природе семенами и их продуктом. Только часть урожая должна быть снова непосредственно возвращена земле в качестве семян; при посредстве продуктов, тоже имеющихся в природе, при посредстве таких элементов, как воздух, вода, земля, свет, а также веществ, привносимых в виде навоза или каким-нибудь другим образом, семена воспроизводятся в умножающихся количествах в виде зерна и т. д. Короче говоря, для того чтобы получить избыток продукта, т. е. для того чтобы те же самые вещества природы из формы, непригодной для потребления, превратить в форму, пригодную для него, — человеческий труд должен только направлять химический обмен веществ, отчасти способствуя ему также механическими средствами (в земледелии), или же направлять самый процесс воспроизводства жизни (в животноводстве). Отсюда [по мнению физиократов] следует, что истинной формой всеобщего богатства является избыток продуктов земли (хлеба, скота, сырья). Значит, говоря экономически, формой богатства является только рента. Таким образом, получается, что первые пророки капитала считают представителем буржуазного богатства только не-капиталиста, феодального земельного собственника. Но вывод, который они делают из этого, — переложение всех налогов на ренту, — целиком уже в интересах буржуазного капитала. В принципе феодализм прославляется на буржуазный лад, — и это обмануло некоторых феодалов, например Мирабо-старшего, — лишь для того, чтобы на практике его разрушить.