Критика политической экономии 8 глава

Предполагая, что возникновение мануфактуры есть в то же время возникновение капиталистического способа производства (рабы комбинированы an sich, поскольку они принадлежат одному хозяину), мы тем самым предполагаем, что производи­тельная сила труда, вызываемая к жизни лишь самим капиталом, еще не существует. Тем самым, следовательно, предполагается, что в мануфактуре необходимый труд еще отнимает значитель­ную часть всего имеющегося в наличии рабочего времени, так что на каждого отдельного рабочего еще приходится сравнитель­но немного прибавочного труда.

С одной стороны, это компенсируется тем,— и прогресс мануфактуры ускоряется именно таким образом,— что норма прибыли является более высокой и, следовательно, капитал накопляется быстрее (по отношению к уже существующей ве­личине капитала), чем в крупной промышленности. Если из 100 талеров [авансированного капитала] 50 приходятся на труд, а прибавочное время равно ¹ / ₅[необходимого рабочего времени], то созданная стоимость равна 110 талерам, т. е. [норма прибыли] составляет 10%. Если из 100 талеров на труд приходятся только 20 талеров, а прибавочное время составляет ¹ / ₄ [необхо­димого рабочего времени], то созданная стоимость равна 105 та­лерам, т. е. [норма прибыли] равна 5%.

С другой стороны, эта более высокая норма прибыли в ману­фактуре получается только благодаря одновременному приме­нению многих рабочих. Увеличение прибавочного времени может быть получено лишь тем путем, что для капитала собирается прибавочное время многих рабочих. В мануфактуре преобла­дает абсолютное, а не относительное прибавочное время. В еще большей мере это первоначально имело место там, где распы­ленные независимые рабочие сами еще используют для себя часть своего прибавочного времени. Для того чтобы капитал мог существовать в качестве капитала, жить за счет прибыли и накоплять, его прибыль должна быть равна сумме прибавоч­ного времени многих одновременно затрачиваемых живых ра­бочих дней. В земледелии земля в своих химических и т. п. действиях уже сама является машиной, которая делает более производительным непосредственный труд и поэтому раньше дает избыток, дает потому, что здесь раньше применяют машину, а именно — природную машину. Это единственная правиль­ная основа учения физиократов, которые с этой стороны проти­вопоставляют только земледелие еще совсем неразвитой ману­фактуре. Если бы капиталист нанимал одного рабочего, чтобы жить за счет его прибавочного времени, то он, очевидно, выга­дал бы вдвойне, если бы вместо рабочего работал сам, работал с собственным фондом, так как, кроме прибавочного времени, он получал бы еще заработную плату, выплачиваемую рабочему. Капиталист проиграл бы на этом процессе, т. е. он еще не был бы в состоянии работать как капиталист, или же рабочий был бы только его помощником и, таким образом, еще не отно­сился бы к нему как к капиталу.

Поэтому для того чтобы деньги превратились в капитал, не­обходимо не только то, чтобы они могли приводить в движение прибавочный труд, но необходимо определенное количество при-бавочного труда, прибавочный труд определенной массы необ-ходимого труда, т. е. многих рабочих одновременно, так чтобы общей суммы их прибавочного труда было достаточно как для того, чтобы капиталист мог жить как капитал, т. е. в потребле­нии представлять богатство в противовес жизни рабочих, так и для того, чтобы откладывать прибавочный труд для накопления. Капитал с самого начала производит не ради потребительной стоимости, не для непосредственных нужд. Поэтому прибавоч­ный труд с самого начала должен быть достаточно велик для того, чтобы некоторая часть его снова могла быть применена в качестве капитала. Следовательно, всегда именно на той ступе­ни развития, когда определенная масса общественного богатства объективно уже сконцентрирована в одних руках и, стало быть, выступает как капитал, первоначально в виде обмена с многими рабочими, а впоследствии в виде производства при помощи многих рабочих, при помощи комбинации рабочих, оказываясь способной одновременно поставить на работу определенное ко­личество живой рабочей силы,-— именно на этой ступени начи­нается производство посредством капитала, который, таким образом, с самого начала выступает как коллективная сила, об­щественная сила и как устранение разъединенности: сначала — разъединенности обмена с рабочими, а затем— разъединенности самих рабочих. Разъединенность рабочих еще предполагает их относительную независимость. Полная зависимость от капитала, полная оторванность рабочих от условий производства поэтому предполагает их группировку вокруг отдельного капитала как единственной основы их существования.

Получится то же самое — или это то же самое в иной форме,— если исходить из особой формы обмена, которая предположена как условие того, чтобы капитал осуществлял обмен в качестве капитала, когда деньги уже являются представителем многих обменивающихся или должны обладать меновой силой, превосхо­дящей индивида и его индивидуальный избыток, должны обла­дать уже не индивидуальной меновой силой, а силой, принадле­жащей индивиду как [носителю] общественной функции, как представителю общественного богатства. С другой стороны, все это вытекает из условий свободного труда. Отрыв индивида от условий производства равносилен группировке многих во­круг одного капитала.}

{Купеческий капитал также с самого начала представляет собой концентрацию в одних руках многих обменов. Он уже замещает массу обменивающихся, как в качестве Д, так и в качестве Т. }

[VI—11] «Этот непрерывный прогресс знания и опыта», — говорит Баббедж,— «есть наша великая сила»[24].

Этот прогресс, этот социальный прогресс принадлежит капи­талу и эксплуатируется им. Все прежние формы собственности обрекали большую часть человечества, рабов, на то, чтобы быть всего лишь орудиями труда. Историческое развитие, политиче­ское развитие, искусство, наука и т. д. осуществляются в выс­ших сферах над ними. Но только капитал подчинил себе исто­рический прогресс, поставив его на службу богатству.

{Накоплению посредством капитала предшествует накопле­ние, конституирующее капитал, относящееся к определению понятия капитала; этот род накопления еще едва ли можно назвать концентрацией, так как последняя имеет место при отличии данного капитала по сравнению с многими капиталами; если же речь идет еще только о самом капитале [von dem Kapi­tal], то концентрация еще совпадает с накоплением или с поня­тием капитала. Иными словами, концентрация еще не составляет особого определения. Но с самого начала капитал как единый или единство противостоит рабочим как множеству. И, таким образом, капитал как концентрация рабочих, как вне рабочих лежащее единство выступает в противовес труду. С этой стороны концентрация содержится в понятии капитала — концентрация множества живых рабочих сил для одной цели, концентрация, которая первоначально вовсе не обязательно должна быть про­ведена уже в самом способе производства, не обязательно должна пронизывать его. Здесь перед нами централизующее воздействие капитала на рабочие силы, или полагание им самого себя как единства рабочих сил, самостоятельно существующего вне этого множества.}

{Росси в своих «Лекциях по политической экономии» [25] говорит:

«Социальный прогресс не может состоять в разрушении всякого объ­единения, он заключается в замене принудительных и угнетающих объеди­нений прежних времен добровольными и справедливыми объединениями. Высшая степень изолированности, это — дикое состояние; высшая степень принудительного, угнетающего объединения, это — варварство. Помимо этих крайностей мы наблюдаем в истории весьма различные формы и от­тенки. Совершенными являются добровольные объединения, которые умно­жают силы путем единения, не отнимая при этом у индивидуальной силы ни ее энергии, ни ее нравственности, ни ее ответственности» (стр. 353).

В капитале объединение рабочих не является вынужденным посредством прямой физической силы, принудительного, кре­постного, рабского труда; оно является вынужденным потому, что условия производства представляют собой чужую собствен­ность и сами выступают в качестве объективного объединения, равносильного накоплению и концентрации условий производ­ства.}

{Понимание капитала лишь с его вещественной стороны, как орудия производства, при полном отвлечении от той экономи­ческой формы, которая превращает орудие производства в капи­тал,— впутывает экономистов во всевозможные затруднения. Так, Росси в только что цитированной работе спрашивает:

«Является ли сырье действительно орудием производства? Не является ли оно скорее тем объектом, на который должны воздействовать орудия производства?» (стр. 367).

У Росси, таким образом, капитал полностью совпадает с орудием производства в технологическом смысле, в результате чего каждый дикарь оказывается капиталистом. (Это и в самом деле утверждает г-н Торренс относительно дикаря, который швыряет камнем в птицу[26].) Впрочем, даже с точки зрения чисто вещественной абстракции — т. е. абстрагирования от самой экономической категории — замечание Росси является плоским и лишь показывает, что он не понял своего английского учителя [Торренса].

Накопленный труд применяется в качестве орудия для нового производства или просто продукт применяется для производ­ства; сырье применяется в производстве, т. е. подвергается изменению формы точно так же, как и орудие, которое тоже есть продукт. Готовый результат производства вновь ста­новится одним из моментов процесса производства. Иного смысла это положение не имеет. В рамках процесса производства этот результат производства может фигурировать как сырье или как орудие. Но орудием производства он является не потому, что в непосредственном процессе производства он служит орудием, а потому, что он представляет собой средство возобновления самого процесса производства — представляет собой одну из предпосылок процесса производства.

Более важным и уместным является сомнение относительно того, образует ли фонд жизненных средств, т. е. заработная плата, часть капитала, и здесь-то и проявляется вся путаница экономистов.

«Говорят, что оплата рабочего есть капитал, так как капиталист авансирует ее рабочему. Если бы существовали только такие рабочие семьи, которым хватало бы средств на то, чтобы прожить год, то не суще­ствовало бы заработной платы. Рабочий мог бы сказать капиталисту: ты авансируешь капитал для общего дела, я вношу труд; мы распределим между собой продукт в таких-то и таких-то пропорциях. Как только про­дукт будет реализован, каждый возьмет свою часть» (Росси, стр. 369— 370). «Тогда не существовало бы никаких затрат на рабочих. Тем не менее рабочие потребляли бы даже и в том случае, если бы работа приостанови­лась. То, что они потребляли бы, относится к фонду потребления, а отнюдь не к капиталу. Следовательно: затраты на рабочих вовсе не необходимы. Стало быть, заработная плата не является составным элементом производ­ства. Она представляет собой нечто случайное, одну из форм нашего общест­венного строя. Напротив, капитал, труд, земля необходимы для производ­ства. Во-вторых, заработная плата фигурирует при этом дважды: говорят, что заработная плата — это капитал, но что она представляет? Труд. Кто говорит «заработная плата», говорит «труд» и vice versa[xxii]. Стало быть, если авансированная заработная плата есть часть капитала, то следовало бы говорить только о двух орудиях производства: о капитале и о земле» (стр. 370).

И дальше:

«В сущности рабочий потребляет не имущество капиталиста, а свое собственное; то, что ему дают в виде оплаты труда, есть его доля в про­дукте» (стр. 370). «Договор капиталиста С рабочим не есть феномен произ­водства... Предприниматель идет на это соглашение, потому что оно может облегчить производство. Но это соглашение есть не что иное, как вторичная операция, операция совсем иного рода, привитая к производительной опе­рации. При иной организации труда она может исчезнуть. Даже в настоя­щее время существуют такие виды производства, где этого нет. Таким образом, заработная плата представляет собой одну из форм распределе­ния богатства, а не элемент производства. Та часть фондов, которую предприниматель предназначает на выдачу заработной платы, не со­ставляет части капитала... Это есть совсем особая операция, которая, несом­ненно, может содействовать развитию производства, но которую нельзя назвать прямым орудием производства» (стр. 370).

«Представить себе мощь труда, отвлекаясь при этом от средств суще­ствования рабочих во время процесса производства, значит представить себе нечто фантастическое. Кто говорит труд, кто говорит мощь труда, тот в то же время говорит: рабочий и средства существования, рабочий и зара­ботная плата... Тот же самый элемент вновь появляется под названием капитала, как будто бы одна и та же вещь могла одновременно входить в состав двух различных орудий производства» (стр. 370, 371),

Здесь имеет место большая путаница, оправданием которой может служить то, что Росси ловит экономистов на слове и отождествляет орудие производства как таковое с капиталом. Прежде всего, Росси вполне прав в том, что наемный труд не является абсолютной формой труда, но он забывает при этом, что и капитал точно так же не является абсолютной формой средств труда и материала труда и что эти две формы [наемный труд и капитал] представляют собой одну и ту же форму в виде различных моментов и потому стоят и падают вместе; вот по­чему нелепо, что Росси говорит о капиталистах без наемного труда.

Рассмотрим его пример с рабочими семьями, которые могут прожить целый год без капиталиста, а следовательно, являются собственниками своих условий производства и выполняют необ­ходимый для себя труд без разрешения господина капиталиста. Поэтому капиталист, которого Росси заставляет прийти к рабо­чим со своим предложением, является лишь производителем орудий производства. То, что он приходит к рабочим, представ­ляет собой лишь опосредствованный обменом результат разде­ления труда. Даже без всякого соглашения — путем простого обмена — капиталист и рабочие затем распределяют между собой совместно произведенный продукт. Этот обмен и есть распределение, никакого соглашения для этого не нужно. То, что при этом обменивают рабочие семьи, представляет собой абсолютный или относительный прибавочный труд, который стал для них возможен благодаря орудию: либо новый труд в какой-нибудь другой отрасли, выполняемый ими наряду с их прежним трудом, за счет которого они могли жить из года в год до появления капиталиста, либо [прибавочный труд, осуществля­емый] путем применения орудия в их прежней отрасли труда. Здесь г-н Росси превращает рабочего во владельца, обмени­вающего свой [VI—12] прибавочный труд, и, таким образом, благополучно вытравляет в нем последнюю черту, которая могла бы характеризовать его как наемного рабочего; но тем самым он также и в орудии производства вытравляет последнюю черту, которая делает орудие капиталом.

Верно, что рабочий «в сущности потребляет не имущество капиталиста, а свое собственное», но не потому, как полагает г-н Росси, что это только соответственная часть продукта, а потому, что это — соответственная часть его продукта, и оплата рабочего, если отбросить видимость обмена, состоит в том, что часть дня он работает на себя, а другую часть на капиталиста; при этом рабочий вообще получает разрешение работать лишь в том случае, если выполняемый им труд допускает подобное деление. Сам меновой акт, как мы уже видели, представляет собой не момент непосредственного процесса производства, а условие такового. Но в рамках совокупного процесса производства капи­тала, который [процесс] включает в себя различные моменты меновых актов капитала, включает в себя обращение, этот обмен положен как один из моментов совокупного процесса.

Но, говорит Росси, заработная плата фигурирует в расчете дважды: один раз как капитал, другой раз как труд и, таким образом, представляет два различных орудия производства. Если заработная плата представляет орудие производства — труд, то она не может представлять орудие производства — ка­питал. Здесь имеет место путаница, которая также объясняется тем, что Росси принимает всерьез ортодоксальные экономиче­ские различения. В производстве заработная плата фигурирует только один раз, в качестве фонда, предназначенного для пре­вращения в заработную плату, как потенциальная заработная плата. Как только она превратилась в действительную заработ­ную плату, она уже выплачена и фигурирует только в потреб­лении, в качестве дохода рабочего. Но то, что обменивается на заработную плату, представляет собой рабочую силу, которая совсем не фигурирует в производстве, где фигурирует только ее использование — труд. Труд выступает как орудие производ­ства стоимости, потому что он не оплачен, т. е. не представлен в виде заработной платы. Как деятельность, создающая потре­бительную стоимость, труд также не имеет ничего общего с наемным трудом. Заработная плата в руках рабочего — уже не заработная плата, а фонд потребления. Только в руках капи­талиста она представляет собой заработную плату, т. е. ту часть капитала, которая предназначена для обмена на рабочую силу. Для капиталиста заработная плата воспроизвела могущую вновь поступить в продажу рабочую силу, так что с этой стороны само потребление рабочего происходит в интересах капиталиста. Он вовсе не оплачивает самый труд, а только рабочую силу. Ко­нечно, делать это он может лишь благодаря активности самой этой рабочей силы.

Если заработная плата выступает дважды, то не потому, что она дважды представляет два различных орудия производства, а потому, что один раз она выступает с точки зрения производ­ства, а другой раз — с точки зрения распределения. Но эта определенная форма распределения не является каким-то про­извольным соглашением, которое могло бы быть иным, она обусловлена формой самого производства; она представляет собой лишь один из собственных моментов производства, рас­сматриваемый в другом определении.

Стоимость машины, разумеется, образует одну из частей ка­питала, вложенную в нее, но как стоимость машина ничего не производит, хотя машина и приносит доход фабриканту. Зара­ботная плата точно так же не представляет труд в качестве орудия производства, как стоимость не представляет машину в качестве орудия производства. Заработная плата представляет лишь рабочую силу, а так как стоимость рабочей силы существу­ет в качестве капитала отдельно от рабочей силы, то заработная плата представляет часть капитала.

Поскольку капиталист присваивает себе чужой труд и при помощи этого присвоенного труда снова покупает труд, заработ­ная плата —· т. е. представитель труда — выступает, если угод­но г-ну Росси, дважды: 1) как собственность капитала, 2) как представитель труда. Росси беспокоит, собственно говоря, то, что заработная плата является представителем двух орудий производства — капитала и труда; он забывает, что труд как производительная сила включен в капитал, и в качестве труда in esse [xxiii], а не in posse [xxiv], он отнюдь не является орудием произ­водства, отличающимся от капитала, а только впервые превра­щает капитал в орудие производства. Что же касается различия между заработной платой, составляющей часть капитала и одно­временно — доход рабочего, то об этом мы будем говорить в разделе о прибыли и проценте, которым заканчивается эта первая глава о капитале[27].}

[7) ТЕОРИЯ РИКАРДО КАК ОТРАЖЕНИЕ КЛАССОВЫХ АНТАГОНИЗМОВ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА]

{Ссылаясь на свою упоминавшуюся выше работу «The Measure of Value Stated and Illustrated» [London, 1823], Мальтус снова возвращается к тем же вопросам в своих «Definitions in Political Economy», London, 1827. Он говорит там:

«До г-на Рикардо я не встречал ни одного автора, который употреблял бы когда-либо термин заработная плата, или действительная заработная плата, в таком смысле, который подразумевает некоторую пропорцию. Прибыль, действительно, подразумевает некоторую пропорцию; и норма прибыли всегда справедливо выражалась в процентах по отношению к стоимости авансированного капитала. Но что касается заработной платы, то ее повышение или понижение всегда рассматривали не в зависимости от той пропорции, в какой она может находиться ко всему продукту, полу­чаемому благодаря определенному количеству труда, а в зависимости от большего или меньшего количества определенного продукта, получаемого рабочим, или в зависимости от того, дает ли этот продукт больше или меньше власти распоряжаться предметами необходимости и удобства» (стр. 29—30).

Единственная стоимость, которая создается капиталом в условиях какого-либо данного производства, есть стоимость, добавленная посредством нового количества труда. Но эта стоимость состоит из необходимого труда, воспроизводящего заработную плату — сумму, авансированную капиталом в форме заработной платы,— и из прибавочного труда, следовательно из прибавочной стоимости, сверх необходимого труда. Затраты на материал и машины лишь переходят из одной формы в другую. Орудие, так же как и сырой материал, переходит в продукт, и его изнашивание в то же время представляет собой создание формы продукта. Когда сырой материал и орудие ничего не сто­ят, — а в некоторых отраслях добывающей промышленности их все еще можно принять почти равными нулю (сырой материал всегда равен нулю во всех отраслях добывающей промышлен­ности, при добыче металла, при добыче угля, в рыбной ловле, охоте, при рубке первобытных лесов и т. д.), — то они абсолютно ничего и не добавляют к стоимости продукции. Их стоимость представляет собой результат прежнего производства, а не того непосредственного производства, где они служат в качестве орудия и материала. Поэтому прибавочная стоимость может быть измерена лишь по отношению к необходимому труду. При­быль представляет собой лишь вторичную, производную и трансформированную форму прибавочной стоимости, буржуаз­ную форму, в которой стерлись следы ее происхождения.

Сам Рикардо этого никогда не понимал по следующим при­чинам: 1) он всегда говорит только о делении готового количе­ства продукта, а не о первоначальном возникновении этого различия [между прибылью и заработной платой]; 2) понима­ние этого заставило бы его увидеть, что между капиталом и трудом возникает отношение, весьма отличное от менового отно­шения, а Рикардо был не вправе понять, что буржуазная систе­ма эквивалентов переходит в присвоение без эквивалента и основана на таком присвоении; 3) положение Рикардо об отно­сительной прибыли и относительной заработной плате относится только к тому, что определенная совокупная стоимость делится на две части, а если вообще какое-либо количество делится на две части, то по необходимости величины обеих частей обратно пропорциональны друг другу. К этой банальности рикардиан-ская школа впоследствии и свела не без основания все дело.

Интерес, побудивший Рикардо к установлению понятия от­носительной заработной платы и относительной прибыли, заклю чался не в стремлении вскрыть основу созидания прибавочной стоимости — ибо Рикардо исходит из той предпосылки, что некоторая данная стоимость подлежит разделу между заработ­ной платой и прибылью, между трудом и капиталом, он, таким образом, считает это деление само собой разумеющимся, — а в том, чтобы, во-первых, впротивовес обычному определению цены выдвинуть то правильное определение, которое он установил для стоимости, показав, что сама граница стоимости не затра­гивается распределением стоимости, ее различным разделением на прибыль и заработную плату; во-вторых, объяснить не времен­ное, а постоянное понижение нормы прибыли, представлявшее­ся ему необъяснимым при той предпосылке, что на труд при­ходится неизменная часть стоимости; в-третьих, объясняя это понижение прибыли повышением заработной платы, а само это повышение заработной платы — повышением стоимости земледельческих продуктов, т. е. возрастающей трудностью их производства, одновременно объяснить земельную ренту как не находящуюся в противоречии с его принципом стоимости.

В то же время это давало полемическое оружие промышлен­ному капиталу против земельной собственности, эксплуатиру­ющей успехи промышленности. Но вместе с тем, побуждаемый простой логикой, Рикардо, таким образом, провозгласил анта­гонистическую природу прибыли, труда и капитала, [VI—13] как бы он потом ни старался доказать рабочему, что этот антаго­нистический характер прибыли и заработной платы совершенно не затрагивает его реального дохода и что, наоборот, относитель­ное (не абсолютное) повышение заработной платы вредно, так как оно задерживает накопление, а развитие промышленности при­носит пользу только праздному земельному собственнику. Но все же антагонистическая форма была провозглашена, и Кэри, который не понимает Рикардо, мог поэтому его бранить, называя отцом коммунистов и т. д.[28], причем в определенном смысле он прав, хотя сам он и не понимает этого определенного смысла.

Другие же экономисты, которые, подобно Мальтусу, абсолют­но ничего не хотят знать об относительной (а потому антагони­стической) природе заработной платы, с одной стороны, хотят замазать противоположность; с другой стороны, они утвержда­ют, что рабочий просто обменивает определенную потребитель­ную стоимость, свою рабочую силу, на капитал и поэтому отказывается от производительной силы, от силы труда, созда­ющей новую стоимость, что рабочий не имеет ничего общего с продуктом и что поэтому при обмене между капиталистами и рабочими, при выплате заработной платы, как и при всяком простом абмене, где экономически предположены эквиваленты, — все дело только в количестве, в количестве потребительной стоимости.

Как это ни правильно, с одной стороны, но кажущаяся форма меновой сделки, обмена приносит с собой то, что рабочий, когда конкуренция дает ему прямую возможность торговаться и спорить с капиталистом, измеряет свои притязания по прибыли капиталиста и требует определенного участия в созданной им прибавочной стоимости; и таким образом пропорция становится реальным моментом самой экономической жизни. Далее, в борьбе обоих классов, — которая неизбежно появляется с развитием рабочего класса — измерение взаимного расстояния между ними, которое как раз посредством заработной платы выражено в качестве пропорции, становится решающе важным. Видимость обмена исчезает в процессе производства, ведущегося капитали­стическим способом. Посредством самого процесса и его повто­рения устанавливается то, что существует an sich[xxv]: что рабочий в виде заработной платы получает от капиталиста лишь часть своего собственного труда. Затем это входит и в сознание как рабочих, так и капиталистов.

Для Рикардо вопрос, собственно, заключается только в том, какую долю в совокупной стоимости составляет в процессе разви­тия необходимая заработная плата. Речь у него идет всегда только о необходимой заработной плате; ее относительная природа, следовательно, интересует не рабочего, который [при возрастании относительной заработной платы], как и прежде, получает тот же самый минимум,— а только капитали­ста, у которого меняются вычеты из его чистого дохода, хотя рабочие и не получают большее количество потребительной стоимости. Однако уже то обстоятельство, что Рикардо, хотя и в связи с совершенно иными проблемами, сформулировал анта­гонистическую природу прибыли и заработной платы, само показывает, что в его эпоху способ производства, основанный на капитале, принимал форму, все более и более адекватную своей природе.

По поводу рикардовской теории стоимости Мальтус в цитиро­ванных выше «Definitions in Political Economy» замечает:

«Утверждение Рикардо, что в той же самой мере, в какой повышается стоимость заработной платы, прибыль понижается, и наоборот, верно лишь при предположении, что товары, на производство которых затрачено одно и то же количество труда, всегда имеют одинаковую стоимость,— предпо­ложение, которое оказывается верным едва ли в одном случае из 500, как это необходимо происходит вследствие того, что с развитием цивилизации и техники количество применяемого основного капитала все время возра­стает, а периоды оборота оборотного капитала становятся все более раз­личными и неравными» (стр. 31—32).

(Это относится к ценам, а не к стоимости.) По поводу своего собственного открытия истинной меры стоимости Мальтус говорит следующее:

«Во-первых: нигде я не встречал такой формулировки, что то количест­во труда, которым обычно распоряжается какой-нибудь товар, должно представлять и измерять затраченное на производство этого товара коли­чество труда вместе с прибылью... Представляя затраченное на производ­ство какого-нибудь товара количество труда вместе с прибылью, труд представляет естественные и необходимые условия предложения товара, или элементарные издержки его производства... Во-вторых: нигде я не встречал такой формулировки, что, как бы ни изменялось плодородие почвы, элементарные издержки производства заработной платы за данное количество труда всегда будут с необходимостью одни и те же» (там же, стр. 196—197).

Это означает только то, что заработная плата всегда равна необходимому для ее производства рабочему времени, которое меняется вместе с производительностью труда. Количество то­варов остается тем же.