— Вопрос не ко мне. Я доложил о наших находках с самого утра в субботу. Государственный патологоанатом пришел к такому же заключению. Я слышал, что его убедили не предавать огласке эту информацию.
— Кому вы рассказали? — потребовал ответа я.
— Это информация ЛДМГ.
— Какого хрена это значит?
— Лишь Для Моих Глаз. То есть только для Кардинала.
— Вы рассказали Кардиналу?
— Да. Он упомянул ваше имя и сказал, что передаст все вам. Поблагодарил меня и попросил об этом не распространяться. Что я и делал. — Сайнс нахмурился. — До настоящего момента. Я просто думал, что вас известили. Кардинал сказал, что обязательно… Не говорите ему, что я проговорился, ладно?
Я медленно покачал головой:
— Не скажу, если вы будете держать меня в курсе дальнейших исследований… Я дам вам номер своего телефона, — прибавил я, вырвал листок из своего блокнота, записал на нем номер своего телефона и вручил листок Сайнсу.
— Да больше нечего сказать. — Доктор пожал плечами. — Я послал свой отчет Кардиналу электронной почтой, но это было всего лишь более многословное изложение того, что я вам только что сказал. Девушка подверглась нападению вне отеля. Нападавший мог решить, что она мертва, когда он переносил ее в «Скайлайт». Однако умерла она спустя несколько часов, примерно в то время, когда было обнаружено тело.
— И вы считаете, что ее пытали на строительной площадке?
— Очень даже может быть. Или в гараже, или на чьем-то заднем дворе…
Появилась улыбающаяся Велоурия, прижимая к груди папку.
— Как только будете готовы, мистер Джири… — проговорила девушка.
— Мне нужно идти, — сказал я Сайнсу.
Он кивнул:
— Мне тоже пора.
— Вы позвоните, если что-то новое выяснится?
— Ничего не выяснится, но если это произойдет, я позвоню.
— Спасибо.
Услышанное от доктора Сайнса меня совершенно ошеломило. Ник убили за пределами «Скайлайта». Как это скажется на деле? Для начала, похоже, придется расстаться с теорией одного убийцы. Гвардейцы, охранявшие отель, были не слишком внимательны, но они не могли не заметить человека, втаскивающего в отель тело, если только что-то не отвлекло их внимание. Возможно, один из охранников состоял в сговоре с убийцей. А как насчет Присциллы? Я знал, что она побывала в вестибюле отеля и в ресторане в ночь убийства и, следовательно, подпадала под подозрение. Но если Ник убили где-то в другом месте…
Мне следовало обо всем этом подумать. Сейчас я не мог соображать связно, поэтому задвинул все эти мысли в глубину сознания и оставил там. Вернусь к ним позже, в своей квартире, после плотного ужина и продолжительного душа.
Я последовал за Велоурией по лабиринту коридоров между рядами одинаковых ячеек с контейнерами внутри. В голове продолжали вертеться слова Сайнса, но я о них старался не думать. Я пришел в Холодильник, чтобы почтить память своего отца. Ник может подождать.
Чем дальше мы шли, тем заметнее изменялся вид контейнеров: многие стали больше, появились контейнеры с закругленными краями, с бронзовой или золотой отделкой. Теперь ряды состояли из меньшего количества ячеек, встречались отдельно размещенные контейнеры, на некоторых висели венки (букеты попадались редко). Велоурия заметила, что я заинтересовался, и объяснила, что мы находимся в самой старой части Холодильника. Нынешняя администрация, прибавила она, планирует обновить эту часть — здесь можно хранить на двадцать процентов больше тел, если разместить контейнеры в один многоуровневный ряд, — но это масштабная и трудоемкая работа, выполнить которую в ближайшем будущем нет возможности.
Велоурия остановилась у второго контейнера в ряду из шести ячеек. Контейнеры размещались в два уровня, один ряд над другим. Мой отец находился на нижнем уровне. Я прочитал его имя, выбитое на тонкой металлической полоске. Досье отсутствовало. Я спросил у Велоурии, почему нет досье.
Сверившись со своими записями, девушка ответила:
— На давних обитателей порой очень мало информации. Многих просто привозили и оставляли здесь. Иногда даже имя неизвестно. Но может быть, у нас где-нибудь есть досье на вашего отца. Я могу поискать, если хотите.
— Не надо. — Я снова прочитал имя и откашлялся. — Мне бы хотелось побыть одному.
— Конечно, — кивнула Велоурия. — Хотите, чтобы я подождала поблизости, или сами найдете дорогу назад?
— У меня хорошая зрительная память. Вы можете уходить.
— Если потеряетесь — и можете мне поверить, это куда проще, чем вам кажется, — позвоните, и мы пошлем кого-нибудь на ваши поиски.
Велоурия ушла, и я остался один. Со своим отцом.
Я провел пальцами по буквам имени и поежился, так как в голову пришла мысль, что однажды сам могу оказаться запертым в таком же тесном ящике, и никто никогда не придет навестить меня. Детей у меня не было, как и планов на этот счет, но я представил, как они стоят здесь так же, как сейчас стою я, проводя пальцем по моему имени и размышляя, каким был их старик.
Я стоял так пару минут, дожидаясь, что нахлынут воспоминания, но они не торопились приходить. Перед мысленным взором возникли старые фотографии отца, но я не вспомнил ничего нового. Возможно, если бы увидел тело…
Я колебался. Отец лежал здесь долгое время. На процесс заморозки нельзя полагаться полностью. Тело могло разложиться. Я могу оказаться лицом к лицу с гниющим зомби, вроде тех, кого обожают киношники с нездоровой фантазией. В моей памяти Том Джири оставался высоким, сильным, здоровым мужчиной. Теперь же есть риск того, что на этот образ наслоится другой — изъеденный временем зловонный труп с ввалившимися щеками и оголившимися костями.
Наконец я решился заглянуть в контейнер. Хотя смотреть на Ник в крематории оказалось нелегко, я не жалел, что сделал это. У меня теперь был ее последний образ, который я мог хранить в памяти и который обозначил черту между живой и мертвой Ник. Иногда полезно смотреть в лица покойников.
Я подумал, не спросить ли у Велоурии, могу ли открыть контейнер, но потом сказал себе: внутри мой отец, и кто, как не я, имеет право нарушить его последний сон. Я осмотрел дверцу. Некоторые современные контейнеры имели электронные замки, но тут был обычный замок старого образца, ни кода, ни ключей не требовалось. Я медленно повернул колесико. Дверца со скрипом открылась, с шипением вышел холодный воздух, затем платформа подалась вперед на несколько дюймов и с содроганием остановилась.
Я вытер пот со лба, распахнул дверцу и потянул на себя платформу. Она сначала сопротивлялась, затем легко скользнула вперед, обдав меня волной белого ледяного газа и заставив закашляться и отвести глаза. Когда оправился, я принялся руками разгонять туман. И затаил дыхание, ожидая увидеть лицо своего отца.
Туман рассеялся. Остались лишь небольшие белые завитки. Когда же и они растворились…
Ничего. Контейнер оказался пуст.
Я замер, размышляя, не могло ли тело соскользнуть на пол или остаться внутри. Наклонился и заглянул внутрь. Ничего. На полу тоже. Я потрогал боковины контейнера, но они оказались цельными.
Я попятился, но тут заметил листок бумаги на том месте, где должен был находиться мой отец. Аккуратно сложенный вдвое, листок стоял домиком. Взяв его, я отступил назад; в мозгу моем метались и сталкивались одновременно множество мыслей. Я еще раз заглянул в контейнер, как будто мог раньше не заметить труп, затем дрожащими пальцами развернул листок и прочитал два коротких слова, написанных черным фломастером: УШЕЛ ОБЕДАТЬ.
Часть третья
Отрезанная голова человека
Следующие несколько часов я неприлично скандалил. Я поставил на уши Велоурию и ее начальника, зацепив также одного из менеджеров, которому не повезло попасться мне на глаза. Я рвал и метал. Угрожал. Даже вытащил пистолет и помахал им над головой наподобие индейца, размахивающего томагавком. В конечном счете утихомиривать меня обязали моего старого приятеля доктора Сайнса. Тот пытался увести меня в отдельную комнату, но я отказывался двинуться с места. Мне в голову пришла дикая мысль, что в мое отсутствие местные пройдохи в белых халатах сунут в контейнер с именем моего отца чье-нибудь тело.
— Трупы теряются постоянно, — вздохнул доктор Сайнс, предлагая мне сигарету. Я отказался, и, пока он закуривал, группка врачей и медсестер, собравшихся посмотреть, как летают искры, начала потихоньку рассасываться. — Ничего особенного.
— Там был мой отец!
— Отец, — заметил Сайнс, листая досье, — которого вы до сегодняшнего дня ни разу не навестили.
— Я не знал, что он здесь, — проворчал я.
Сайнс, явно не страдавший сочувствием, заметил:
— Если собственный сын не интересовался его местонахождением, вам не стоит удивляться, что и мы такого интереса не проявили.
— Вам платят, чтобы вы этот интерес проявляли!
— Нет, — возразил доктор. — Нам платят, чтобы мы принимали тела и помещали их в контейнеры. Если нас просят позаботиться о теле, мы это делаем, в противном случае — как повезет.
— Кому повезет?
Сайнс спросил, можно ли задвинуть платформу и закрыть дверцу отцовского склепа. Бросив последний взгляд на пустой контейнер, я положил записку на платформу и кивнул. Закрыв контейнер, доктор негромко продолжил:
— Стащить труп могли самые разные люди. Например, ваши коллеги. Гвардейцы появляются здесь довольно часто и увозят один или два трупа.
— Зачем?
— Тут вариантов множество. С трупом можно самые разные вещи проделывать. Гвардейцы не мои подчиненные. Так что выясняйте сами. Есть еще врачи — я этого никогда не заявлю публично, — которые обращаются с трупами гораздо более вольно, чем полагается. Там, снаружи, мертвое тело — редкий товар. Если одному из моих коллег требуется мертвец для экспериментов, он забирает мертвеца. Не надо заполнять никаких форм, отвечать на вопросы, если только у тела нет особой сохранной грамоты — к таким останкам никто никогда не прикасается.
— Мерзость… — пробормотал я.
— Что, если один из таких врачей найдет лекарство от рака? — Сайнс улыбнулся. — Но давайте не будем об этом. Мне кажется, записка исключает вмешательство профессионала — патологоанатомы не обременены чувством юмора. Значит, постарались гвардейцы или кто-то из служащих Холодильника.
— Медсестра?
— Медсестры, грузчики, сторожа, технический персонал, работники столовой — выбирайте сами.
— Зачем кому-то из них труп?
— Включите воображение. — Сайнс хмыкнул. — Одному очень хочется, чтобы о нем говорили на вечеринке, другой вздумал напугать до смерти дорогую старенькую бабушку или захотел отрезать голову и использовать ее вместо шара в боулинге. Могу продолжать до бесконечности.
— Как можно сузить круг вариантов? — поинтересовался я.
— Никак, — вздохнул Сайнс. — Вашего отца привезли в Холодильник давно. Тело могли утащить через неделю после помещения сюда или вчера, узнать это невозможно. Если вы настаиваете, можно начать расследование, но я бы не советовал, поскольку шансы найти виновного ничтожны.
Я уже успокоился — Сайнс действительно умел действовать на человека умиротворяюще. И, подумав, понял, что он прав. Поднимать волну неразумно. Только привлеку к себе внимание. К тому же это отнимет у меня время и отвлечет от главной задачи. Это загадка для другого дня, когда на моей шее не будет сидеть Кардинал.
— Я не стану заводиться, — сказал я, — но временно. Это ведь мой отец, и какая-то сволочь издевалась над его останками. Как бы вы себя чувствовали на моем месте?
— Разозлился бы. — Доктор Сайнс ухмыльнулся. — Но вы мне симпатичны, поэтому я поспрашиваю потихоньку. Сделаю вид, что интересуюсь анекдотами. Так можно больше узнать. Шутники такого рода обычно не в состоянии держать рот на замке, особенно если представляется возможность похвастать в разговоре с таким же чудиком.
— Спасибо, Сайнс. — Я не ожидал такого отношения.
— Только одно условие, — прибавил он.
— Выкладывайте.
Он показал на свой беджик:
— Не могли бы вы называть меня доктор Сайнс? Пожалуйста.
Когда уже дома делал в блокноте заметки о встрече с доктором Сайнсом, я вспомнил кое-что, сказанное Руди Зиглером. Полистав блокнот, я нашел нужные записи. Когда я спросил у старого предсказателя, не имеет ли, по его мнению, отношения вырезанное на спине Ник солнце к брошке с символом инков, которую она носила, он ответил, что сомневается. И пояснил: инки поклонялись Солнцу, а Ник лишилась жизни ночью. Кроме того, добавил Зиглер, инки, будь они причастны, совершили бы убийство не в отеле «Скайлайт», а на месте возведения памятника Манко Капаку.
Я записал прописными буквами: СТАТУЯ МАНКО КАПАКА — РАЗОБРАТЬСЯ — и подчеркнул надпись. И решил: уже поздно туда ехать, отправлюсь завтра утром.
Я чувствовал себя слишком взвинченным, чтобы оставаться дома. Если буду сидеть и размышлять, мысли наверняка вернутся к Холодильнику и пустому контейнеру с именем моего отца на дверце. Мне было необходимо действовать.
Я вышел на улицы и снова принялся расспрашивать про Паукара Вами. Слух о моей заинтересованности распространился уже весьма широко, и многие понимали, в чем дело: слышали о Ник и нашей с ней связи. По слухам выходило, что я ее любил и над ее мертвым телом поклялся расквитаться с убийцей. Я не стал тратить время на возражения.
Я не узнал ничего нового, хотя в этот раз о Паукаре Вами рассказывало значительно больше людей. Кое-кто даже видел убийцу, и это, вместе с задаваемыми мною вопросами, убедило многих в его виновности. Некоторые хвастались, будто видели, как Вами убивал Ник, а пару человек заявили, что помогали ему. Но оказалось достаточно лишь немного на них надавить, чтобы выяснилось, что никто не может представить никаких доказательств.
Я прикатил домой поздно, ноги болят, блокнот полон имен, теорий и подсказок. Несколько человек упомянули Фабио, предположили, что он знает о Вами больше, чем другие, но я не хотел ехать к нему вскоре после нашей последней встречи. Это выглядело бы так, будто я прошу об одолжении сразу после моей попытки вылечить мальчика. Надо подождать пару дней и обратиться к столетнему сутенеру, если все другие способы окажутся неудачными.
Я прибрался в квартире, надеясь устать и потом быстро заснуть, а не лежать без сна, ворочаясь с боку на бок и думая об отце.
Не сработало. Хоть я и вымотался, заснуть не смог, а когда удавалось задремать ненадолго, в сны мои тут же вторгались разноцветные гробы, смеющиеся скелеты и визжащие свихнувшиеся призраки.
На строительной площадке кипела бурная деятельность. Рабочие сновали в разных направлениях, как муравьи. Прорабы с мегафонами координировали их действия резкими командами. Краны перемещали огромные тяжести с одного конца стройплощадки на другой. Наибольшая активность наблюдалась в центре, где высились два одинаковых сооружения, опутанных лесами. Они находились рядом, и я решил, что это две огромные ноги.
Я с интересом оглядывался по сторонам. Никто не задавал мне вопросов. Судя по размерам ног, статуя возводится огромная. Кто может финансировать такое строительство? Я присмотрелся к некоторым фургонам в поисках названий, но оказалось, что участие в строительстве принимают несколько компаний, причем все — через субподрядчиков. Рабочие в разговоры вступали неохотно: они уже отстают от графика, и, как я выяснил, если не успеют закончить вовремя, то лишатся крупной премии.
Тот, кто финансирует проект, кто бы он ни был, наверняка большая шишка. Стройка велась в деловой части города, мешала движению транспорта, а пыль и грохот наверняка доставали тех, кто живет в домах по соседству. Для того чтобы закрутить такое дело, требовались дружки на самом верху. Может быть, подумал я, один из этих «дружков» был одновременно и другом Ник Хорняк — возможно, тот, кто натравил на меня Говарда Кетта.
Я бродил по стройплощадке, обменивался замечаниями с наблюдающими за работой местными жителями, когда вдруг заметил знакомую фигуру около лесов: Руди Зиглер разговаривал с прорабом. Я дождался, когда медиум останется один, подкрался сзади и шепнул на ухо:
— Не иначе как вы за мной следите, мистер Зиглер?
Предсказатель резко повернулся и беспокойно заморгал. На нем были халат из плотного пластика, зеленый строительный комбинезон и большие очки для защиты глаз от пыли. Узнав меня, он расслабился и поднял очки на лоб.
— Ал Джири, — улыбнулся Зиглер, обмахивая лицо пухлыми ладонями. — Вы меня напугали. — Он нахмурился. — Почему вы спросили, не слежу ли я за вами?
— Вчера вы присутствовали на траурной церемонии, как и я. И теперь мы оба здесь.
— Вы были в крематории? Я вас не видел. — Он с силой втянул воздух носом. — Хотя, если честно, я мало кого замечал. Да еще яркий и прозрачный гроб — ведь это настоящее варварство с их стороны. Идея братца Николы. А что касается этой стройки, последние полмесяца я прихожу сюда несколько раз в неделю. Я не раз подписывал обращенные к властям коллективные прошения о возведение статуи в память наших предков-инков, но они оставались без внимания. И вот, пожалуйста… — Он радовался, как маленький ребенок.
— Кто такой Манко Капак? — спросил я. — Бог Солнца?
— Сын бога Солнца, — уточнил Зиглер. — Манко Капак основал государство инков. Его последователи верили, что он прямой потомок бога Солнца.
Кивнув, я с умным видом поинтересовался:
— А когда жил этот парень?
— В первой половине двенадцатого века, на территории современного Перу.
— Тогда подскажите мне, пожалуйста, с какой стати мы сейчас строим памятник ему именно здесь?
— Наш город имеет мощные инкские корни. Разве вы не знали? — По моему лицу Зиглер понял, что я слышу об этом впервые. — Несколько веков назад здесь находилась деревня инков. Небольшое зимнее поселение. В шестнадцатом веке, как раз перед испанским вторжением, здесь появились инки и остались надолго.
— Как они попали сюда? — с неподдельным любопытством спросил я.
Зиглер пожал плечами:
— Никто не знает. Археологи бьются над этой загадкой десятки лет. Когда были найдены первые инкские свидетельства, многие решили, что это чья-то шутка, что старые инкские артефакты зарыли какие-то мистификаторы. Но в дальнейшем выяснилось, что инки действительно жили здесь. Более того, они построили город, который стал прообразом того, что мы видим сегодня вокруг.
— Это значит, что мы все потомки инков?
— Наша генеалогия невероятно запутана, — сказал Зиглер, опуская на нос огромные защитные очки, поскольку на нас надвигалось облако пыли. — На протяжении нескольких веков здесь оседали представители самых разных рас. Но те, чьи корни тянутся, как минимум, на два поколения вглубь, безусловно связаны, хоть и весьма отдаленно, с инками.
— И один из них решил наконец почтить память своих предков, — улыбнулся я. — Случайно не вы?
Зиглер тоже улыбнулся:
— Если бы!.. Вообще-то, я совсем не уверен, что этот благодетель — потомок инков. Но верно, мне это приятно видеть. Для человека, который жизнь провел, изучая все, что связано с инками, это необыкновенно вдохновляющее событие. Ведь здесь не только возведут статую, но и построят музей. Привезут сюда украшения, сделают копии, будут организовывать вечеринки в стиле инков.
— Вашему делу это точно не повредит, — заметил я.
— Верно, и не думайте, что я не собираюсь этим воспользоваться, но сейчас я здесь по другому поводу. Финансовый аспект бледнеет в сравнении с потрясающим эстетическим величием проекта.
Зиглер с обожанием уставился на каменные ноги. Я не хотел ему мешать, поэтому принялся рассматривать их с ним вместе, наблюдая, как по рукавам подается бетон для их утолщения, чтобы, как я подумал, они смогли выдержать массивное туловище.
— Манко Капак… — проговорил я. — Откуда дизайнерам знать, как он выглядел? Ведь двенадцатый век… довольно давно это было.
— Правильно, — согласился Зиглер. — Но даже у древних пещерных жителей были свои художники. Я не знаю, какими источниками пользовались дизайнеры, работая над проектом статуи, но существует несколько изображений Манко Капака, которыми можно было воспользоваться. Скорее всего, статуя и не будет точной копией какого-либо изображения, ведь в таких случаях важнее символизм.
Символизм. Символы…
— Помните, вы мне говорили, что инки практиковали человеческие жертвоприношения? — спросил я.
Зиглер кивнул:
— В истории почти каждого государства существовали человеческие жертвоприношения. Инки не были исключением, хотя они в этом вопросе оказались более утонченными, чем большинство цивилизаций.
— Как можно быть утонченным при человеческом жертвоприношении? — засмеялся я.
Лицо Зиглера приняло мечтательное выражение.
— Они выбирали наиболее желанных из девственников — девушек или юношей, — одевали в роскошные одежды, украшали цветами, кормили экзотическими фруктами и водили всюду, как знаменитостей. Затем им незаметно давали наркотики, которые затуманивали им мозг, поднимали высоко в горы и оставляли там замерзать. Без особой боли, просто тихий уход и воссоединение с богами. — Он довольно вздохнул. — Наверное, это было очень красиво.
Решив обойтись без комментариев, я поинтересовался:
— Инки только таким способом умерщляли свои жертвы? Они никогда не нарушали обряд, не пользовались, к примеру, ножами?
Зиглер поднял одну бровь:
— Инки приносили в жертву людей только по особым случаям. Уверен, существовала масса других, кровавых жертвоприношений. Но без ножей — инки не плавили железную руду.
— Они должны были использовать какие-то режущие инструменты, — заметил я.
— Разумеется. Острые обломки камней, заостренные кости.
— Это тоже своеобразные ножи.
Зиглер слегка улыбнулся:
— Да, своеобразные.
— Ими можно было вырезать символ солнца на спине Ник?
— Я очень сильно в этом сомневаюсь, — ответил предсказатель.
— Помните, что вы мне сказали по поводу ее убийства, когда я заходил к вам?
— Напомните, пожалуйста.
— Вы сказали, что если бы убийство Ник было связано с инками, то оно произошло бы в не «Скайлайте», а где-нибудь здесь, вблизи строящегося памятника. Вы все еще так думаете?
Озадаченно помолчав, Зиглер сказал:
— Я думаю, это хорошее место для жертвоприношения богу Солнца, верно, но Николу убили в гостинице.
Покашляв, я отвернулся.
Зиглер внимательно посмотрел на меня:
— Вы хотите сказать, что нет?
Я заколебался, сомневаясь, стоит ли выкладывать своего козырного туза, затем решил, что не стоит, лучше пока придержать.
— Ну, разумеется, она была убита в гостинице, — сказал я. — Но возможно, Ник бывала тут раньше. Вы когда-нибудь говорили ей об этом месте?
— Может быть, упоминал, но только походя. Ко времени наших последних сеансов она уже охладела к инкам и Солнцу. Ее потянуло к демонам.
Подъехал грузовик, и нам пришлось отойти в сторону. Зиглер вел меня уверенно, он ориентировался на стройке, как дома. Я заметил высокого мужчину в хламиде недалеко от нас. Казалось, он смотрит на строящуюся статую, но это было невозможно, потому что, когда он повернулся, я понял, что он слепой. Он повернулся ко мне лицом так же, как слепец в зале крематория. Сначала я решил, что это один и тот же человек, потом сказал себе, что слепец не мог следовать за мной по всему городу.
— Какой высоты будет эта штука? — спросил я, не отводя глаз от слепого человека в хламиде и недоумевая, что он может делать на строительной площадке.
— Примерно девятьсот футов, — ответил Зиглер.
Я обомлел:
— Черт! Такая огромная статуя? Зачем?
— Внутри она будет пустой, — пояснил Зиглер. — Там будут храниться музейные ценности, ими можно будет любоваться, поднимаясь наверх. Проект статуи предполагает использование солнечных лучей. В голове разместят много зеркал, которые превратят ее в гигантскую световую сферу. Когда статую возведут, вы получите возможность подняться наверх и побывать в помещении настолько светлом, что вам покажется, будто вы находитесь внутри Солнца.
— Это ведь опасно. Такой яркий свет… — Я огляделся в поисках слепца, но тот исчез. — Такой яркий свет может ослепить. — Я нахмурился, покачал головой и показал на краны: — А как их монтировали?
Зиглер пожал плечами:
— Ни малейшего понятия. Прямо удивляюсь, как подумаю об этом.
— Почему вы не спросите у кого-нибудь, кто в курсе?
— Я собираюсь каждый раз, как мне это приходит в голову, но затем снова забываю…
Несколько минут мы не разговаривали. Просто разглядывали возвышающиеся над нами краны и думали каждый о своем. Зиглер, скорее всего, мечтал об инках. Я же думал о символе, вырезанном на спине Ник.
Наконец медиум проговорил:
— Мне нужно уходить. Через час встреча с клиентом. Когда приеду домой, вымоюсь и переоденусь…
Он замолчал и устремил взгляд вдаль. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, куда он смотрит. Затем я тоже увидел. Льющийся с неба поток дождя, напоминающий вертикальную колонну до небес, в сотне футов за статуей.
Зиглер поспешил туда, я последовал за ним.
— Что это? — спросил я на ходу.
— Божий дождь, — выдохнул он. От возбуждения он раскраснелся. — Вы никогда не видели?
— Нет.
— Это редкое явление. Я вижу его всего третий раз.
Мы остановились в непосредственной близости от необыкновенного потока дождя, капли которого казались прямыми серебристыми нитями, уходящими в облака.
— Невероятно, — произнес Зиглер. — Никогда не видел его так близко.
— Действительно странное явление, — согласился я.
Дождь падал стеной, около шести футов в длину и пару футов в толщину. Земля за пределами этого прямоугольника была абсолютно сухой, если не считать пятен от брызг по краям.
— Виллаки верили, что это голос бога Солнца, — просветил меня Зиглер. — Таким способом они с ним связывались.
— Виллаки?
— Древние жрецы инков.
Пока мы смотрели на дождь, слепец в хламиде, которого я заметил ранее, появился откуда-то со стороны. Он встал ближе к дождю, и на его длинном белом одеянии стали расплываться влажные пятна. Очень старый, короткие седые волосы. Слева на подбородке родинка. Голова его слегка покачивалась вперед и назад, и казалось, он не ощущает нашего присутствия.
Я повернулся к Зиглеру, желая расспросить его о жрецах, но тут слепой рванулся вперед, схватил меня за руку и втащил под «душ». Я хотел было возмутиться, но не успел издать и звука, как мир рассыпался хрустальными осколками света, и мне пришлось закрыть глаза руками.
Когда спустя несколько секунд осторожно убрал руки от лица, я находился уже не на стройплощадке. Даже не в городе. Я стоял на каменистом краю утеса, который возвышался над плодородной долиной.
— Красиво, верно? — произнес кто-то.
Повернувшись, я увидел слепого.
— Да, — согласился я. Часть меня знала, что ничего подобного не может быть, но я подчинился гипнотизирующему видению.
— Нам скоро нужно уходить, — сказал слепой, и я послушно кивнул. — Мы никогда не сможем вернуться.
— Никогда, — подтвердил я.
— Но мы построим заново. И на этот раз построим навсегда. Видишь реки? — Слепой показал на три речушки, которые стекали с гор и встречались в долине, образуя широкий речной поток. — Это реки крови. Плоть крови. — Он показал на реку дальше слева. — Плоть, сотворенная сновидениями. — На этот раз он показал на реку далеко справа.
— И плоть сновидений, — сказал я, показывая на среднюю красную линию.
— Да. А знаешь, как называется место, где они все встречаются?
Я немного подумал, но ничего не пришло в голову.
Это будущее. И оно наше.
Слепой встал у меня за спиной и положил ладони мне на плечи. Я даже не дернулся, чтобы помешать ему, а он мягко меня толкнул. Я не крикнул, не почувствовал страха, когда повалился в пустоту. Вместо этого раскинул руки, запрокинул голову и полетел. Я скользил подобно птице над средним потоком крови, так близко, что мог ее коснуться. Когда достиг места, где он сливался с другими потоками, я замедлил полет и посмотрел на бурлящую кровь в месте слияния.
В красной жидкости мелькали лица, но ни одно я не узнавал. Молодые и старые, женские и мужские, черные и белые. Они двигались в крови подобно рыбам, попавшим в водоворот. Через некоторое время я осознал, что ниже этих лиц находится другое лицо, крупнее остальных. Сначала я решил, что это мое собственное лицо, но кровь посветлела, и я разглядел извивающихся змей на скулах. Я знал, что это должен быть Паукар Вами. Мысль эта меня не испугала. Ничего в этом мире видений меня не пугало.
Пока я наблюдал, Паукар Вами открыл глаза — темно-зеленые щелки — и улыбнулся. Губы видения беззвучно произнесли: «Иди!» — и я нырнул в бурлящую кровь. Как только погрузился, красной пеленой застило глаза. Краснота тут же почернела, и я начал ускользать из видения, из лужи, назад в реальный мир, и…
…оказался под дождем.
Я посмотрел вверх, откуда потоком лился дождь. И тут чьи-то руки схватили меня и выдернули из стены дождя. Я ожидал увидеть слепого, который втащил меня под гигантский «душ», но это оказался Руди Зиглер.
— Вы промокли насквозь, — сказал он, за рукав встряхивая мой пиджак.
— Что произошло? — тупо спросил я. Сделал шаг, но ноги подогнулись, и я опустился на землю.
— Какой-то сумасшедший слепой в хламиде толкнул вас под дождь, — ответил Зиглер. — Я целую минуту пытался вас оттуда извлечь. Казалось, вы меня не замечали.