Первые босфорские походы 5 глава

«Главная струя воды, попадающая из Черного моря в про­лив, — говорит описание Босфора 1912 г., —беспрепятственно течет почти до Тэрапии (Тарабьи. — В.К.) посреди русла, но, встретив у мыса Киречбурну выдающийся материк, отражается от него и направляется в противоположную сторону (к другому берегу. — В.К.) пролива к Инжиркей (Инджиркёю. — В.К.), сле­дуя потом около 5-ти верст около азиатского берега; потом сно­ва переходит на европейский берег и, встретя (у с. Арнауткей) мыс Шайтанбурну, отражается от него и следует далее с особен­ной быстротой посреди фарватера».

Затем, читаем в том же описании, струя воды, «встретив с одной стороны Мраморное море, а с другой Золотой Рог... раз­деляется: большая ее часть поворачивает на юг и стремится в море, но у мыса Сарайбурну часть этой струи, задев материк, не попадает в море, а следует в Золотой Рог по южной его стороне и в верховье залива возвращается срединной струей. Меньшая часть по инерции сохраняет прежнее направление и следует в Золо­той Рог вдоль северного берега. Встретившись в верховье с упо­мянутой струей южного берега залива, возвращается одной с ней струей по срединному фарватеру и протекает в Мраморное море». Кроме того, слабый береговой поток проникает мимо Топхане вверх по Босфору и исчезает у Ортакёя. Капитан Югович говорит о большом обратном течении в черноморскую сто­рону, что оно направляется преимущественно по европейскому берегу и заметно от стамбульского порта до Арнавуткёя, от Бебека к Румелихисары, где при встрече с северным течением об­разуется водоворот, а потом от Балталимана к Еникёю, где это течение уже теряет свою силу.

По словам моряков, поверхность воды в проливе неспокой­ная, с быстринами, завихрениями, водоворотами, опасными для лодок и мелких судов. Во время же шторма босфорские волны, «стесненные... в узкой своей раме, несравненно сильнее волн открытого моря».

Названные особенности Босфора и делали плавание по нему, в том числе, конечно, и казачьих судов, чрезвычайно не­простым делом. «С таким бешеным течением, — пишет болгар­ский капитан Асен Дремджиев, — даже при нормальном ветре груженному товарами паруснику трудно было справиться. А о ма­неврах при встречном ветре и говорить не приходится». Отсюда понятно, почему суда шли из Черного моря к Стамбулу при северном ветре, а в обратном направлении — при южном; пос­ледний ветер использовали для прихода в столичный порт суда, шедшие из Мраморного и Эгейского морей. Наблюдатели от­мечали особую трудность плавания к Черному морю, «если тому не способствует довольно свежий ветер, да и при помощи попутного ветра суда едва могут преодолевать напор волн».

В источниках сохранилось немало случаев подобных затруд­нений. Во второй половине мая 1614 г. более 100 судов, в част­ности и «товарное судно», на котором находился иезуитский миссионер Луи Гранжье, по его словам, в течение восьми дней ожидали в Босфоре благоприятного ветра, будучи не в состоя­нии «преодолеть силу течения», чтобы выйти в Черное море; только когда подул сильный ветер, суда смогли это сделать. В 1641 г. турецкий флот, направленный на отвоевание у казаков Азова, 13 дней ожидал попутного ветра у замков Румеликавагы и Анадолукавагы. В 1660-х гг. русский посол Афанасий Нестеров, возвращаясь из Стамбула на родину, был вынужден простоять в проливе за противным ветром шесть дней.

В XIX в. от Стамбула до Бююкдере поднимались только при попутном ветре, а на участке от Бююкдере до черноморского устья летом можно было «лавировать с выгодою», используя по возможности местные обратные течения у берегов (струя воды, ударяя на мысы, иногда принимает обратное направление, что­бы потом снова смешаться с общим течением). Большие слож­ности возникают на Босфоре у парусников и парусно-моторных судов и в наши дни. Летом 1975 г. яхта «Вега», направлявшаяся от Долмабахче к Бююкдере, даже запустив аварийный двига­тель, не смогла преодолеть встречное течение.

Все эти трудности должны были испытывать и казаки при возвращении из набегов на Босфор. Особенно сложно было пре­одолевать «Чертов поток». Эвлия Челеби говорит, что у скалис­того мыса Акиндибуруна (Акиндизибурну) гибнет много судов, и турецкие судовщики вынуждены тянуть свои суда на канатах выше этого места. В лоции сказано, что были случаи, «хотя весь­ма редкие», когда «хорошие яхты вылавировывали против тече­ния в этом месте. Это, конечно, могло случиться только в такое время, когда течение было весьма слабое».

При движении воды с юга складывалась обратная ситуация: течение набирало такую силу, что парусники с большим трудом продвигались по направлению от черноморского устья к Золо­тому Рогу, а иногда должны были ожидать появления северного ветра. Е. Украинцев 3 сентября 1699 г. у Еникёя пересел со сво­его корабля на турецкие быстроходные каюки, на которых и при­был в Стамбул, а корабль и суда сопровождения «за противным ветром притти не могли и стали на якорях... за милю от Царь-града».

Первая российская лоция Черного моря рекомендовала мо­реплавателям на участке пролива от черноморского устья до Бююкдере остерегаться при лавировке неровной глубины около замка Караджи и батареи Бююклиман, рифа и отдельного кам­ня севернее Румеликавагы, банки (подводная отмель. — Прим. ред.) севернее мыса Маджарбурну на азиатской стороне и отме­ли около мыса Мезарбурну у начала селения Бююкдере, а также двух каменных банок против Бююкдере, у противоположного берега пролива.

Далее к югу рекомендовалось идти «в умеренном расстоя­нии» от европейского берега, отдалиться от него на два с лиш­ним кабельтова (более 370 м) у Еникёя, потому что «тут идет отмель», и опасаться отмели, выступающей от азиатского берега у селения Инджиркёя. На участке от мыса Еникёйбурну до Зо­лотого Рога при движении как попутным ветром, так и лавиров-кой следовало держаться середины пролива и учитывать, что во многих местах вдоль европейской стороны имеются небольшие мели или камни, впрочем, в незначительном расстоянии от бе­рега.

Лоция рекомендовала при движении в направлении Черно­го моря пользоваться попутным течением, идущим от стамбуль­ской гавани к Ортакёю, и обратным течением между последним селением и Арнавуткёем; идти вдоль европейского берега и не углубляться в мелководные заливы южнее и севернее Румелихи-сары, особенно в залив Бебек. Можно было использовать обрат­ное течение в заливе между Маджарбурну и Анадолукавагы и севернее последнего в заливе Гооклимане, а также между Филь-бурну и замком Пойразом. Вообще, говорилось в лоции, в ука­занных местах по азиатской стороне вблизи берега глубина весь­ма велика, за исключением банки севернее Маджарбурну и по­лукабельтового (около 95 м) мелководья с южной стороны мыса Анадолукавагы. У западного берега можно было воспользовать­ся обратным течением в небольшом заливе севернее Бююкдере, у Румеликавагы и еще севернее вдоль берега Караташа, а также у замка Караджи.

При движении к северу заштилевшие суда должны были выжидать благоприятной погоды южнее и севернее Ортакёя, южнее Румелихисары, у Тарабьи или в северной части залива Бейкоза (против Еникёя) и на азиатском берегу по юго-восточ­ную сторону мыса Сельвибурну; наконец, в первом колене про­лива у Бююкдере, южнее Анадолукавагы, вдоль Караташа и на рейде Бююклимана.

Плавание по Босфору без лоцманов опасно и ныне для всех современных судов, даже для океанских лайнеров, снабженных локаторами и эхолотами: чтобы избежать аварии, необходимы отличное знание особенностей пролива и «ювелирная» провод­ка. Но при соблюдении названных условий, попутном течении и благоприятной погоде на прохождение Босфора не требуется много времени. Полагаем, что казаки могли доходить от устья проливало Золотого Рога за полтора часа, т.е. за такое же время, какое затрачивало на прохождение пролива паровое судно в пер­вой четверти XX в. Разумеется, при неблагоприятных условиях ни о каких полутора часах не могло быть и речи.

Наблюдатели XVII в. характеризовали берега Босфора как гористые и крутые. Действительно, его узкое извилистое русло идет между высокими (20—25 м), крутыми, обрывистыми, ска­листыми берегами, причем от черноморского устья до залива Бююкдере они гораздо круче, чем далее до Золотого Рога.

Для высадки десантов казакам не требовались, как военным морякам последующего времени, специальные десантно-выса-дочные плавучие средства, поскольку сравнительно мелкосидя­щие чайки и струги могли вплотную подходить к берегу и при этом сразу «выбрасывать» на сушу массу воинов. В принципе казаки были способны высадиться и в совершенно не подходив­ших для десантирования местах, даже и на скалистое побере­жье. Однако для удобства высадки и дальнейшего быстрого и успешного развития атаки побережье должно было быть поло­гим, чего не наблюдается на значительном пространстве Бос­фора.

Представление о возможности высадки дают материалы рос­сийского Генштаба 1912 г., хотя у казачьих флотилий эта воз­можность, естественно, была гораздо большей, чем у флота на­чала XX в. Европейский берег перед черноморским устьем про­лива скалист и неприступен, а береговая линия недоступна даже для пешеходов. Побережье имеет много бухт, но они неудобны для якорных стоянок, так как открыты для господствующих се­ верных ветров. Более удобна бухта к западу от мыса Вузуна, гдеможно высадить около двух рот.

На протяжении первых трех верст (3,2 км) Верхнего Босфо­ра от Румелифенери и ниже берег состоит из голых, скалистых и недоступных обрывов; скалы с высоты 60—80 м «падают отвес­но в глубину моря, не оставляя около воды даже узкой тропы». Часто случается, что морские волны «ударяются о крутой скали­стый берег со страшной силой, поднимающей на несколько сажен (1 сажень равна 2,13 м. — В.К.) массы воды, производя со­крушительный прибой», который отмечается до Бююклимана. Здесь не только невозможна высадка, но и во время прибоя опас­но приближение судна к берегу. При отсутствии северо-восточ­ного ветра можно высадиться лишь в устье ручья Бехчевандереси у мыса Карибдже, на песчаном низменном месте длиной в один кабельтов (185 м). Далее берег допускает высадку в неболь­шом заливе Бююклимане (вброд) и ниже залива на незначи­тельном протяжении, затем у Румеликавагы.

Азиатский берег перед устьем Босфора от мыса Карабурну до Ривы неудобен для высадки. В тихую погоду можно выса­диться между мысом Ривабурну и ручьем Куатдереси на протя­жении около мили (1,85 км), но «при ветре от N0 до XV (от норд-оста до веста, т.е. от северо-востока до запада. — В.К.) или зыби буруны делают высадку невозможной». Далее высадиться мож­но с 50—60 шлюпок на низменном песчаном берегу длиной око­ло 80 саженей (171 м) у устья ручья Каушандереси в заливе Ка-бакозе, но при отсутствии «ветров от NO через N до NNW» (от севе­ро-востока через север до северо-запада); с 10 шлюпок у пристани возле мыса Анадолуфенери при отсутствии ветров из северо­западной четверти; со 100 шлюпок в заливе между мысами Пойразом и Фильбурну на берегу протяжением около 120 саженей (256 м) и в трех бухточках залива между Фильбурну и Анадолу-кавагы, на песчаном берегу протяженностью в 60, около 30 и около 25 саженей (128, 64 и 53 м).

Европейский берег от Енимагале не благоприятствует де­санту, но кое-где все-таки можно высадиться. Скаты от Бююк­дере до Еникёя «сравнительно не круты и нигде не имеют ска­листого характера», за исключением мыса Киречбурну. Тарабья и Еникёй расположены на узкой равнинной полосе берега. От Еникёя же до мыса Дефтердара (параллели Бейлербея на азиат­ской стороне) берег окаймляет довольно широкую равнинную полосу, занятую непрерывной линией селений. От Дефтердара до мыса Каракёя, где уже начинается Золотой Рог, тянется отло­гий берег. Оба берега Золотого Рога «низменны и без обрывов»¹⁰.

Босфорские селения

В современной Турции считается, что все поселения Бос­фора представляют собой если не районы, то предместья гро­мадного Стамбула. «В наши дни, — отмечают Ю.А. Петросян и А.Р. Юсупов, — Стамбул с его пригородами простирается от Мраморного моря по берегам Босфора почти до самого Черного моря». Особенно это относится к европейскому берегу пролива, где «на протяжении почти 30 км от Мраморного до Черного моря тянутся живописные предместья Стамбула, переходящие затем в многочисленные курортные места».

Нынешний вилайет Стамбул включает в себя все побережье Босфора и значительную часть территории полуостровов Пашаэли и Коджаэли, в том числе черноморское побережье по обе стороны от устья пролива.

Однако и в XVII в. босфорские поселения, не входя формаль­но в состав столицы, представляли вместе с ней некий единый комплекс экономического, военного и духовно-судебного харак­тера, цепь очень близко расположенных звеньев.

Эвлия Челеби свидетельствовал, что на европейской сторо­не Босфора по сути дела не было пустых пространств, а распола­гались сплошные населенные пункты, сады и виноградники. «От Галаты до Неохори (Еникёя. — В.К.), — писал прошедший в 1655 г. по проливу Павел Алеппский, — справа и слева, видны хутора и дома, дворцы и серали, принадлежащие султану, а так­же сады, виноградники, гульбища, купальни и т.п.». Почти та­кая же картина наблюдалась и на пространстве от Еникёя до черноморского устья Босфора. Направлявшийся в Стамбул Е. Украинцев сообщал в 1699 г., что после Румеликавагы и Анадолукавагы «по обеим сторонам того гирла многие живут жители и многие стоят их бусурманские мечети».

Достаточно свидетельств подобного рода встречаем в запис­ках русских путешественников первых десятилетий XVIII в. От Румеликавагы и Анадолукавагы до Стамбула, замечал прошед­ший по Босфору в 1711 г. И. Лукьянов, «по обе стороны селы турецкие и греческие». «Тамо, — говорится о проливе в описа­нии путешествия Матвея Нечаева 1719 г., —...многожила, и все ряды и лавки, и слободы до села, Арнауз (Арнавуткёй. — В. К.) именуемого. Есть то село от Царягорода верст близ десяти, — все идти жилом, подле моря (Босфора. — В. К.)».

Наблюдатели XVII—XVIII вв. отмечали богатство босфор­ских селений и свидетельствовали, что «все сёла очень хороши, розмантими фарбами (красками. — В.К.) малиованно камени-цы», «все каменное строение».

Для казаков это были неприятельские селения, обеспечи­вавшие прохождение по Босфору османских эскадр, которые воевали с ними, запорожцами и донцами, и транспортных судов, которые занимались снабжением Стамбула, Очакова, Азова и других городов. Гавани пролива служили пунктами, где вра­жеские эскадры собирались, пополнялись людьми и припасами и отстаивались от непогоды и в ожидании попутного ветра. Там, в босфорских селениях, производилось много припасов для ту­рецкого военно-морского флота, ремонтировались его корабли, рекрутировались его матросы и морские солдаты. На берегах пролива было много ценнейшей недвижимой и движимой соб­ственности, принадлежавшей лично султану и столичной зна­ти, и содержались в непрерывных работах пленные «товарищи». Более того, вместе со Стамбулом это было самое «логово врага», центр враждебной империи.

Назовем важнейшие селения Босфора XVII в., начиная с черноморского устья, но не характеризуя здесь крепости, охра­нявшие пролив, которые будут описаны ниже.

При начале Босфора стояли два маяка — Румелифенери (Румелийский, или Европейский, маяк) и напротив него, к юго-востоку, Анадолуфенери (Анатолийский, или Азиатский, маяк), называвшиеся в литературе также Фанараки и Фанал и указы­вавшие вход в пролив. Каждую ночь на маяках зажигался огонь, «чтоб удобно кораблям в ночи... ходити, и тот огонь виден здалеку, на которой смотрючи, корабельники входят суднами в богаз и Царьград»; без этого огня «ночью не попадешь в устье», а «море здесь (спаси нас, Боже) весьма опасно».

Световой маяк Румелифенери был сооружен еще византий­цами в местности, называвшейся тогда Панеион, и представлял собой восьмигранную башню с внутренней лестницей в 120 сту­пеней, которая вела наверх, к большому, диаметром около 2 м, фонарю из стекол со свинцовыми окантовками, прикрывавших большую бронзовую чашу с 20 фитилями и маслом¹². Эту баш­ню использовали затем турки. «На верхушке ее, — писал Павел Алеппский, — устроены три фонаря, каждый побольше факела; их зажигают ночью, заправляя смолой, дегтем, маслом и т.п...» Согласно Эвлии Челеби, применялась ворвань.

Румелифенери и Анадолуфенери описывают многие совре­менники: «А по конец гирла от моря по обеим сторонам на го­рах стоят 2 башни высокие, а с них по ночам выставливаются фонари с большими свечами...» Подойдя с моря к горам, «ус­мотрели два столба высокие, сильные и мудрованные, а на тех столбах каждой ночи горят свечи в фонарях». На столбах «сдела­ны по три высокия фонаря, и в тех фонарях всякую ночь огонь горит»¹³.

При Румелифенери был небольшой поселок, который упо­минал Павел Алеппский, указывавший, что жили в этой «дерев­не» христиане и что название свое Фанар она получила от мая­ка. Часть жителей как раз и обслуживала маяк¹⁴.

Днем суда узнавали вход в Босфор, среди прочего, и по бе­лой «колонне Помпея», описанной в 1672 г. Ж. Шарденом. Это была «колонна из белого мрамора, стоящая на той же стороне канала (на европейском берегу пролива. — В.К.), на высокой скале, образующей островок». «Ее называют колонной Пом­пея, — замечал путешественник, — и уверяют, что она воздвиг­нута в память побед великого римского консула над Митрида-том, который был царем в этой части Черного моря¹⁵. Построе­на она, должно быть, удивительно прочно, так как бури и вихри, непрерывно бьющие ее в течение стольких веков, не тронули ее, и это в ней всего замечательнее, потому что, с другой стороны, она не очень высока, и ширина подножья не соответствует, по-видимому, требованиям искусства».

При крепости Румеликавагы существовал небольшой посе­лок, состоявший во времена Эвлии Челеби из 60 домов, кото­рые располагались снаружи замка и являлись жилищами офи­церов и солдат его гарнизона. Военный характер поселения под­черкивает указание Эвлии, согласно которому там не было ни хана (караван-сарая), ни бани, ни рыночной площади. Впро­чем, тот же автор заметил при поселке много виноградников, в которых воины трудились, несомненно, в свободное от службы время. В этническом отношении они являлись турками.

Далее по европейскому берегу Босфора располагались мир­ные поселения. Первым из них был Сарыер, имевший, по Эв­лии Челеби, 1 тыс. домов, которые группировались в девять квар­талов. Семь из них принадлежали грекам, два туркам. Основные занятия местных турок — садоводство (были знамениты сарыерские вишни) и виноградарство, а «неверных» — судоходство, рыболовство и содержание «винныхдомов». В селении прожи­вало много моряков, служивших на торговых судах. Был там не­большой рынок, а в окрестностях известный золотой рудник и карьер, в котором добывалась чистая желтая^глина, использо­вавшаяся для изготовления форм при литье пушек в артилле­рийском арсенале Топхане. Само название поселения возникло от этой глины (Сарыер — «Желтая земля»).

В укромном уголке местной долины, говорит Эвлия, распо­лагался розовый сад Челеби Солака, которым наслаждался вы­соко ценивший его Мурад IV, а «кроме этого похожего на рай сада» там были и «семь тысяч других». Великолепная природа и свежий ветер с Черного моря превратили Сарыер в загородную зону отдыха для богатых стамбульцев, которые, согласно Эвлии, проводили там три месяца в году.

Следующим было селение Бююкдере (Буюкдере), располо­женное на берегу одноименного залива и вблизи впадения в Босфор одноименной речки (название Бююкдере можно пере­вести как «Большой ручей» или «Большой овраг»). Залив слу­жил «пристанищем» судам, шедшим в Черное море и обратно. В бухте Бююкдере имеется удобная якорная стоянка, почти за­крытая от черноморских ветров, вместимостью около 15 квад­ратных кабельтовых, с глубиной в 7—10 саженей (14,9—21,3 м) и песчаным грунтом. Селение окружал густой лес, «недоступ­ный для солнца». Эвлия Челеби отмечал маленькие улицы Бю­юкдере с большим числом небольших домов, которых он насчи­тал 1 тыс. Селение имело семь кварталов греков и квартал турок. «Неверные» были рыбаками, судовщиками и садоводами.

Наблюдатели относили «очаровательное селение Бююкде­ре»¹⁶ к самым живописным по расположению предместьям Стам­була на европейском берегу пролива. Это обстоятельство, пре­красный климат и богатство рыбных угодий рано привлекли внимание нескольких турецких султанов. В XVI в. Бююкдере было местом отдыха Селима I Явуза (Грозного) и Селима II Места (Пьяницы), которые развлекались там рыбной ловлей, а луг Бююкдере был устроен великим османским архитектором Мимаром Коджой Синаном для Сулеймана I. С XVII в. в этот рай­он на лето приезжали отдыхать некоторые европейские послы¹⁷. Постепенно он превратился в излюбленное место отдыха стам­бульцев.

Последнее относится и к лежащему ниже по ходу пролива, на мысу селению Тарабье (оно же с византийского времени Те­рапия, илиТарапия, а также Фармакия — по бывшему там кли­матологическому курорту). Как и Бююкдере, это одно из живо­писнейших мест европейского берега Босфора. У бухты Тарабьи также есть удобная якорная стоянка, закрытая от всех ветров, вместимостью около 20 квадратных кабельтовых, с глубиной в 7—10 саженей. По сообщению Эвлии Челеби, Тарабья имела 40 небольших улиц, 800 домов, семь кварталов греков и квартал мусульман (турок)¹⁸. Эвлия же отметил в селении мечеть, много судов и дворец инспектора таможенных пошлин и указал, что Селим 11 и здесь развлекался ловлей рыбы, которую жарили под тенью высоких кипарисов.

Далее располагалось селение Еникёй (в переводе «Новое село», по-гречески Неохор, Неохорис, в литературе также Неохори, Неокорис), основанное по указу Сулеймана 1 и заселенное преиму­щественно переселенцами из Трабзона. Вместе с двумя предыду­щими селениями оно имело самое живописное расположение и было красивым населенным пунктом. Уже в 1624 г. Ф. де Сези называл Еникёй большим селением. При Эвлии Челеби там было 3 тыс. домов, три мечети, три турецких и семь греческих кварта­лов¹⁹. Важнейшее по значению место среди жителей занимали моряки, особенно капитаны и владельцы торговых судов. «Они, — утверждал Эвлия, — богатые капитаны... поэтому имеют отлич­ные дома». Робер Мантран же отмечает, что Еникёй и район Топ-хане, близ Галаты, в XVII в. были главнейшими местами житель­ства членов особой «касты» босфорских судовладельцев и капита­нов, занимавшихся контрабандой, имевших связи с торговцами и чиновниками в столице и провинции и сосредоточивших в сво­их руках большие богатства.

Еникёй получил известность производством припасов для турецких судов и их экипажей, в первую очередь морских суха­рей. Согласно Эвлии, все эти сухари изготовлялись только в Га-лате и в данном селении, где на берегу пролива располагались 100 домов «сухарных пекарей». Впрочем, как увидим, сухари производились и в Арнавуткёе. Жители Еникёя занимались так­же рыболовством, садоводством и виноградарством. Тамошнее вино, расхваливавшееся «распутниками», Эвлии, однако, не понравилось. Наконец, в селении имелся специальный рынок дичи, которую янычары били в горах Истранджи и привозили оттуда для продажи. Надо полагать, дичь поступала и с озера Теркоза, которое Эвлия называл прибежищем водяных птиц и местом охоты (гарнизон Еникёя в течение лета пребывал на лу­гах Теркоза и Оскокары).

Следующее селение Истинье (часто Стения, иногда Состе-ний, Сосфений)²⁰ располагалось в глубине небольшого залива, носившего в византийское время название Состенион (Леостенион, Леостенос), при впадении в Босфор речки Истинье. Эв­лия Челеби насчитывал там 1 тыс. домов. Население составляли примерно поровну турки и греки. Истинье являлось отличным портом, поскольку, согласно Эвлии, тамошняя хорошая бухта была способна вместить тысячу судов. В позднейшее время якор­ная стоянка в местном заливе характеризовалась как удобная, закрытая от всех ветров, вместимостью в 6 квадратных кабельто­вых, с глубиной в 5,5—12,0 саженей (11,7—25,6 м).

В Истинье строились и ремонтировались суда. Другими за­нятиями жителей являлись садоводство, рыболовство и торгов­ля. Эвлия указывает, что в селении было много садов и 20 лавок. Имелся прекрасный кёшк (вилла, павильон) для приема гостей. Зимой в заливе безопасно прогуливались 200—300 судов. В Ис­тинье, писал один из авторов, «в древности были великолепные языческие и христианские памятники, разрушенные гуннами, болгарами и русами, которые много раз гуляли здесь с огнем и мечом (в течение двух веков), выбирая эту бухту этапом для сво­их пиратских набегов»²¹.

Большое селение размещалось при крепости Румелихисары. По Эвлии Челеби, вне ее пределов на берегу пролива в ли­нию выстроились 1060 домов, все принадлежавшие туркам, за исключением только пяти греческих (путешественник заметил там отсутствие «домов вина и пива», так как «жители все очень хорошие мусульмане»). Население поселка составляли большей частью рыбаки, солдаты крепостного гарнизона и ремесленни­ки. Хотя в селении не было рыночной площади, но насчитыва­лось 200 лавок. Имелись также семь школ и много прибрежных дворцов и кёшков. Хозяева последних, богатые и знатные люди, жили там летом, а на зиму перебирались в столицу.

Селение Арнавуткёй (Арнауткёй, в переводе «Албанское село», поскольку когда-то населялось албанцами) располагалось на остром мысу Акынтыбурну, в бухте с таким же названием. Теперь это район Стамбула, а при Эвлии Челеби там насчитыва­лось около 1 тыс. домов, в большинстве греческих и еврейских, которых было приблизительно поровну, и так немного турец­ких, что даже не имелось мечети. Место это, согласно Эвлии, было известно своим белым хлебом и сухарями. Арнавуткёй яв­лялся одним из центров производства припасов для флота, осо­бенно морских сухарей. Тамошняя бухта использовалась под зимнюю стоянку множества судов. Жители занимались, кроме того, садоводством и рыболовством. Эвлия еще сообщал о попу­лярности в регионе местных женщин-гречанок и известности евреев-музыкантов, игравших на разных инструментах, в част­ности на тамбуре.

В Арнавуткёе в XVII в. славились султанские сады Бебег и Делихюсейнпаша. Первый из них был создан в 1510-х гг. Сели­мом I, который построил там же красивый кёшк. В селении были и летние резиденции стамбульской знати.

Далее по Босфору лежало Куручешме (по-турецки «Сухой колодец», «Сухой источник»). Дома селения размещались в об- ширной долине, адома знатныхлюдей — на берегу пролива. По информации Эвлии Челеби, там был квартал мусульман, два общества евреев с тремя синагогами и три квартала греков с дву­мя церквами. Р. Мантран же утверждает, что Куручешме насе­ляли евреи, которых в селении было больше, чем представите­лей других этносов, а также славяне и греки. Можно еще доба­вить, что селение около 100 лет являлось местопребыванием молдавских господарей из греков-фанариотов, их родственни­ков и потомков, вообще светских и духовных фанариотов. Жи­тели занимались торговлей, имея 200 лавок, и, несомненно, са­доводством и рыбной ловлей. Впоследствии Куручешме было известно в регионе лучшими устрицами. По легенде, в этом ме­сте останавливались аргонавты, возвращавшиеся из Колхиды.

Следующим селением был Ортакёй (по-турецки «Среднее село»), ныне один из районов Стамбула. Севернее и южнее это­го места отстаивались суда, застигнутые «маловетрием». При Эвлии Челеби в Ортакёе насчитывалось 2—3 тыс. домов, возвы­шавшихся один над другим на обеих сторонах долины, посре­дине которой протекала небольшая, но стремительная речка, и проживало много «неверных» и евреев. Р. Мантран указывает, что больше всего было евреев, а кроме них жили турки, армяне и греки. Поселение это древнее, до османского завоевания назы­валось Архиве и имело когда-то знаменитый византийский мо­настырь Св. Фоки. Турки стали там селиться со времен Сулеймана I, с первой половины — середины XVI в.

В XVII столетии в Ортакёе насчитывали 200 торговых заве­дений, многие из которых являлись закусочными (тавернами), большое число великолепных садов и прибрежных дворцов. Более поздняя информация говорит о тамошних «очень плодо­носных огородах, снабжающих столицу лучшею огородною зе­ленью и овощами».

Вслед за Ортакёем располагалось большое селение Бешик-таш (название составлено из слов «бешик» — колыбель или люлька и «таш» — камень), входящее сейчас в состав Стамбула как один из его районов. Эвлия Челеби писал, что в Бешикташе было 6 тыс. домов и что в нем в подавляющем большинстве жили мусульма­не, за исключением трех кварталов — армянского, греческого и еврейского. По Р. Мантрану, там проживали турки и евреи (при­мерно поровну), а также армяне и греки; все местные конфессии имели свои храмы. Эвлия упоминал в Бешикташе хан, размещав­шийся на берегу пролива, и 70 лавок и указывал, что в течение лета многие тысячи судов доставляли оттуда в Галату не хватавшую ей пресную воду. Согласно тому же современнику, все селе­ние утопало в садах, «подобных раю», и их там имелось не меньше 160; большая часть жителей занималась именно садоводством.

В Бешикташе жил и был похоронен знаменитый турецкий корсар XVI в., завоеватель Северной Африки адмирал Хайрад-дин-паша (Барбаросса). Эвлия особо упоминал еготюрбе (гроб­ницу) в этом селении²². Для Хайраддин-паши Синан основал сад Бешикташ, являвшийся в XVII в. уже владением султана. За рас­сматриваемым селением, по направлению к Стамбулу, повеле­нием Османа II был создан роскошный и огромный султанский кипарисовый сад Долмабахче. По Эвлии, для его создания этот падишах приказал всем военным и торговым судам, находившим­ся тогда в стамбульской гавани, загружаться камнями, возить их вверх по проливу и сбрасывать в воду перед Долмабахче.

При Эвлии в Бешикташе уже было много дворцов столич­ной знати, самыми большими из которых являлись дворцы капудан-пашей (адмиралов. — Прим. ред.), Джафер-паши и Касым-паши, имевшие по 200—300 покоев. Упоминает путеше­ственник и тамошний дворец Мелеки Кадин, где не один раз пиршествовал султан. Постепенно Бешикташ из-за его краси­вого местоположения и открывавшейся прекрасной перспекти­вы, особенно с высоты, которая поднималась позади прибреж­ных дворцов, превратился в излюбленную летнюю резиденцию падишахов. Сооружение там первых султанских дворцов при­надлежит Мехмеду IV и относится к 1679 г.²³