Первые босфорские походы 3 глава

Дерзость казаков возрастала, а решимость к отпору и моральное состояние экипажей османских кораблей падали. «На море, — констатировал в 1634 г. Эмиддио Дортелли д'Асколи, — они (казаки. — В.К.) завладевали сначала маленькими судами, и, поощряемые удачей в своих предприятиях, с каждым годом стали забирать все большие суда и в большем количестве... ни один корабль, как бы он ни был велик и хорошо вооружен, не находится в безопасности, если, к несчастью, встретится с ними, особенно в тихую погоду. Козаки стали так отважны, что не только при равных силах, но и 20 чаек не побоятся 30-ти галер падиша­ха, как это видно ежегодно на деле...» Наконец дело дошло до того, что отпор казакам осмеливались давать лишь самые силь­ные корабли имперского военно-морского флота, а османские порты, находясь в постоянном страхе перед казачьими нападе­ниями, оказались «как бы в блокаде».

Польский коронный канцлер Станислав Жолкевский в 1617 г. рекомендовал королю Сигизмунду III Вазе дать аудиен­цию одному очевидцу, который побывал в Трабзоне как раз тог­да, когда его захватили казаки, «нагляделся и наслушался» об их действиях и, в частности, мог бы рассказать монарху, «как по­том (турки. — В.К.) из Трапезунта в Константинополь от порта до порта прокрадывались... и вещи свои с судов сгружали, а уз­навши, что казаков нет, снова на суда грузили. В каждом порту так сильно страх охватил жителей, как на европейском, так и на азиатском берегу, что цесарю (султану. — В.К.) подали проше­ние: если их не оборонят, то хотят казакам преклониться». Ины­ми словами, население ряда местностей Румелии и Анатолии едва ли не готово было признать казачью власть. Возможно, иногда дело доходило и до взимания казаками своеобразной дани: во всяком случае, Э. Дортелли писал об окрестностях Су­дака, что «это самое прелестное место Татарии, но в настоящее время там нельзя сбирать виноград, потому что козаки ходят туда грабитьдесятину».

У этого же современника читаем: «...если Черное море было всегда сердитым, с древних времен, то теперь оно несравненно чернее и страшнее по причине многочисленных чаек, все лето опустошающих море и сушу... опасаюсь даже, как бы поэтому не пришлось в скором времени совсем прекратить плавание...»

В 1618 г. П. делла Балле замечал, что «больше нет мест, под­чиненных туркам, в окрестностях Черного моря, которые бы они(казаки. — В.К.) не захватывали, которые не грабили и не разо­ряли полностью... они сегодня очень сильны на Черном море, и очевидно, что как бы мало их ни было, никто никогда не осме­лится оспаривать их владычество». Французский посол в Стам­буле Филипп де Арле де Сези в 1625 г. называл казаков «хозяева­ми Черного моря», а тайный советник шведского короля и его посол в Польше Жак Руссель в 1631 г. обращался к ним как к «властелинам Днепра и Черного моря». Запорожцы, замечал тогда же французский автор Мишель Бодье, говоря о противо­стоянии Стамбулу 1620-х гг., явились «бичом для... Турецкой великой державы», которую они терзали, «как мухи терзают и самых больших животных», и «показали туркам, что в каком бы положении они (казаки. — В.К.) ни бьши на этом море, они тут всегда хозяева и что оно не столько море, сколько арена их побед над ними (турками. — В.К.)».

На основании подобных свидетельств современников мно­гие историки XVIII—XIX вв. не сомневались, что казаки време­нами захватывали господство на море. Французская «Всеобщая история о мореходстве» указывает, что в 1614и 1625 гг.они «учи­нялись» «обладателями» и «совершенными обладателями» Чер­ного моря и прекращали там свободу плавания для турецких судов. О том, что казаки «господствовали на опаснейшем из всех морей, Черном море», пишет И.В. Цинкайзен. «Уже турки, мож­но сказать, не владели Черным морем, — говорит о первой чет­верти XVII в. П.А. Кулиш, — и навигация между Лиманом (Днепровско-Бугским. — В.К.) и Босфором перешла в руки но­вых варягов»²⁷.

Сходные оценки нередко дают и историки XX в. Д.С. Нали-вайко считает, что «в период с 1614 по 1634 г. казаки фактичес­ки господствовали на Черном море», что в 1610—1620-х гг. они «почти полностью завладели... морем, и турки бьши бессильны защитить от них свои владения». Я.Р. Дашкевич характеризует второе и третье десятилетия XVII в. как «период почти безраз­дельного господства запорожских казаков на Черном море».

«В XVII в., — пишет Ю.П. Тушин, — турецкий флот на Чер­ном море вынужден был перейти к оборонительным действиям. Он уже не был в состоянии полностью контролировать море­ходство и часто с трудом защищал собственные торговые суда и прибрежные города. Подчас хозяевами моря становились дон­ские и запорожские казаки». Ю.М. Ефремов, называя первую четверть XVII в. «золотым веком» казачьих черноморских похо­дов, говорит, что османский военный флот был вынужден временами уступать инициативу казакам, которые, «бывало... ста­новились господами моря». Наконец, В.П. Загоровский полага­ет, что на протяжении 1650-х гг. донской казачий флот «был в полном смысле слова хозяином в Азовском море и в северной части Черного моря»²⁸.

Приведенные суждения во многом справедливы и в целом отвечают реалиям рассматриваемого времени, но нуждаются в некоторых уточнениях. С точки зрения современного военно-морского искусства господство на море означает создание од­ним из противоборствующих флотов нужного ему режима в час­ти контроля за судоходством, свободы развертывания своих сил, в выборе времени, направлений и характера наступательных действий (иногда даже слабых группировок своих сил). Неприя­тельский флот при этом лишается возможности осуществлять организованные наступательные действия и оказывать реши­тельное противодействие противнику. Вследствие всего этого флот, завоевавший господство на море, может пресекать мор­ские перевозки неприятеля с помощью блокады его портов и беспрепятственно наносить удары по берегу.

Стратегическое господство предполагает такое соотноше­ние сил, при котором противник на всем морском театре не в состоянии сорвать операции, проводимые господствующим флотом. Оперативное же господство означает превосходство в силах и средствах на направлении главного удара и достигается путем широкого и смелого маневра силами, умелым использо­ванием географических особенностей театра и его оборудова­ния.

Исходя из этих положений, о стратегическом господстве казаков можно говорить применительно к 1637— 1641 гг. и Азов­скому морю, которое тогда оказалось под полным контролем Войска Донского и его флота. Что же касается Черного моря, то там запорожцы и донцы достигали оперативного господства на направлениях своих ударов во многих кампаниях 1610— 1630-х и 1650-х гг. Это нельзя расценить иначе как выдающийся успех казачьих флотилий, их командиров и рядовых участников экс­педиций, особенно с учетом того, что казакам противостояли один из крупнейших военно-морских флотов тогдашнего мира и, видимо, самая большая его армия и что Черное море было «внутренним озером» Турции.

Имеющиеся в литературе обзоры морских походов казаков позволяют не освещать здесь конкретный ход морской войны. Отметим лишь, что запорожцы, выходя из Днепра, первоначаль- но атаковали близлежащие порты и крепости Северо-Западно­го Причерноморья, а затем города Крыма. Донцам было слож­нее добраться до Черного моря, поскольку выход в него закрыва­ли еще крепости, располагавшиеся по обоим берегам Керчен­ского пролива, и поначалу донские удары падали на поселения азовского побережья, затем на Керчь и Тамань. В дальнейшем флотилии запорожского и донского сообществ совершали набе­ги на северо-западные и северо-восточные берега Черного моря, Крым, Румелию, побережье Кавказа и Анатолию. Мощным ка­зачьим ударам подвергались укрепления в устьях Днепра и Дона, Очаков, Аккерман, Темрюк, Арбаток, Керчь, Тамань, Кафа, Су­дак, Балаклава, Гёзлев, внутренние города Крымского полуост­рова (включая столицу ханства — Бахчисарай), Килия, Измаил, Балчик, Варна, Гонио, Трабзон, Самсун, Синоп, Инеболу и многие иные центры Азово-Черноморского бассейна. В ходе экспедиций 1600—1650-х гг. казаки не раз добивались побед в сражениях с эскадрами и отрядами кораблей османского воен­но-морского флота.

Начав с небольших и близких морских походов, запорожцы и донцы с течением времени уходили все дальше от устьев Днеп­ра и Дона, охватывая своими операциями все более дальние бе­рега, пока наконец не достигли Прибосфорского района и само­го Босфора. Набеги в «сердце» империи были подготовлены многими предшествовавшими экспедициями, на которые ушел весь XVI в. и первые годы XVII в. и которые дали казакам огром­ную практику и колоссальный опыт²⁹.

Расширению казачьего театра военно-морских действий и успехам казаков много способствовали кризис и упадок Осман­ского государства, признаки которых стали заметны со второй половины XVI в. и в последующем нарастали. По замечанию П.А. Кулиша, слава казаков «возрастала быстро с упадком Отто­манской империи после блистательного... царствования... Со-лимана Великолепного (Сулеймана I Кануни (Законодателя). — В. К.). Неспособность его преемников и начавшееся еще при нем владычество Сераля (Дворца султана, т.е. его Двора, прибли­женных. — Прим. ред.) над войском и флотом благоприятство­вали развитию в Турции анархического элемента на счет прави­тельственного полновластия».

В первой четверти XVII в., как говорят турецкие историки, падишахский трон «был занят молодыми людьми, еще не вы­шедшими из младенческого возраста (лучше бы сказать: юно­шеского. — В.К.), вроде Ахмеда I и Османа II», и психически больным Мустафой I, а затем мальчиком вступил на престол Мурад IV. Его место занял «распутный, полоумный и кровавый» Ибрахим I Дели (Отважный), «в конце концов удушенный», пос­ле которого на троне оказался семилетний Мехмед IV Авджи (Охотник). Отсюда, указывают те же авторы, и проистекали без­началие, внутренние беспорядки, анархия в Стамбуле и во всех областях Османского государства. Разумеется, причины кризи­са имели более глубокие корни, а нарисованная картина, равно как и часто описываемое в литературе всевластие янычар и гос­подство «всех пороков, страшного пьянства, открытого развра­та, роскоши, лихоимства невероятного, лицемерия, открытого предательства», лишь отражали социально-экономические и политические основы начавшегося застоя и затем упадка импе­рии.

Но как бы то ни было, ослаблением Турции умело и активно воспользовались казаки для развертывания наступления на саму Анатолию и Босфор. «Внутренний кризис Турции, восста­ния провинций, разложение всей военной системы, — пишет Н.А. Смирнов, — безусловно, служили удобным мотивом для безнаказанных и смелых морских рейдов... казаков». Неслучай­но первая четверть и первая треть XVII в. дают хронологическое совпадение крайне отрицательных оценок состояния Осман­ского государства и большого числа источников о начале, акти­визации и апогее казачьих набегов на Босфор. Следует еще иметь в виду, что в первой половине XVII в., в то время как Турецкая империя вступила в период застоя и упадка, казачьи сообще­ства достигли расцвета вольностей и, несомненно, связанных с этим мощи и влияния. Пересекшиеся «кривые» развития Тур­ции и казачества были направлены в разные стороны.

Состояние вооруженных сил Османского государства эпохи казачьих босфорских набегов современные наблюдатели и после­дующие авторы, как правило, характеризуют весьма негативно.

«Какие же это воины янычары? — писал в 1624 г. князь Кшиштоф Збараский о лучших и когда-то непобедимых солда­тах Турции. —... Имеют янычарки (мушкеты. — В.К.), которые дают очень сильную отдачу, нельзя стрелять, приблизив к лицу, надо с плеча снять. Порох очень плохой, прицельная стрельба очень затруднена. Одиночным выстрелом не убьют, хотя при залпе нанесут большой ущерб. Молодые воины мало упражня­ются в стрельбе. Это настоящий сброд... Парни молодые изба­лованные. Управляют ими люди без всякого опыта. Есть еще немного старых янычар, среди них попадаются совсем дряхлые».

«Все приморские крепости, — продолжал князь, — плохо ук­реплены. Устроиться служить в них стремятся либо старые вои­ны, либо трусы, сердце которых слишком боязливо для битвы в поле, но таковым оно остается и в крепости».

Турецкие историки констатируют, что в период после Сулеймана I, когда «военное искусство в Европе постепенно про­грессировало», у османов оно «оставалось в своем прежнем со­стоянии», а «военная промышленность не только не развива­лась, но даже некоторые ее виды, как, например, литье пушек, выделка ружей и сабель, пришли в упадок». В то время как в Европе возникли специальная военная наука и военное образо­вание для офицеров и генералов, в Турции «все еще продолжали применять старые приемы», а «высшее командование осман­ской армией подчас находилось в руках министров, чрезвычай­но мало осведомленных в военном деле».

Как подчеркивает Н.А. Смирнов, «турецким войскам нельзя было отказать в храбрости, выносливости, фанатичном пренеб­режении к смерти, в стойкости. Но все эти ценнейшие качества могли бы дать гораздо больший эффект, если бы высшее коман­дование стояло на должной высоте». Султанские войска стано­вились все более «тяжелыми на подъем», и Богдан Хмельниц­кий недаром иронически говорил, что «турки нежные, без про­вианта никогда не ходят». Армию, ее соединения и части сопровождали большие обозы, но интендантская служба, сис­тема снабжения и финансовое обеспечение за счет грабежа не­приятеля перестали соответствовать требованиям времени. Ста­ло не хватать оружия, боеприпасов и предметов снаряжения, да, собственно, и самих войск и особенно военных специалистов.

Маневренность османских войск была чрезвычайно слабой, они избегали воевать безучастия стремительной крымской ка­валерии и старались по возможности не вступать во встречный бой. Особенностями этой армии и ее тактики историки объяс­няют, «почему турецким войскам и даже флоту было крайне труд­но вести борьбу с малочисленными, но обладавшими исключи­тельной маневренностью» казаками, которые были способны очень успешно сражаться против неприятеля, иногда превосхо­дившего их по численности в десятки раз. Объяснение, конеч­но, неполное, но оно верно подмечает некоторые кардиналь­ные минусы османской армии³⁰.

Правители Турции, всегда больше рассчитывавшие на свои сухопутные силы, чем на флот, именно им и отдавали предпоч­тение. Неудивительно, что кризис в еще большей степени коснулся военно-морских сил. Некогда великий османский флот, подчеркивают турецкие историки, в течение XVII и затем ХVIII в. постепенно слабел и к концу последнего столетия «дошел до такого состояния, что был не в силах защищать гавани и Черного, и Эгейского морей».

Приведем конкретную оценку имперского флота, данную в 24 г. К. Збараским: «На Белом море (турки. — В.К.) вот уже несколько лет не могут снарядить более 56 галер. В этом году станет еще меньше, надеются снарядить немногим более 40. Не ошибусь, если скажу, что на Черном море — при самом большом преувеличении — их будет не больше 20. Галеры плохие, оснащены очень скверно. Ни на одной из них, кроме галеры капудан-паши (главнокомандующего военно-морским флотом Империи. — В. К.), нет даже 100 воинов, в основном 70—60, да и тех насильно завербовали, либо они отбывают повинности. На вооружении [галеры] не более 50—60 ружей. Таково [положе­ние] на Белом море, на Черном еще хуже. Военному делу не обучают уже около 100 лет. На побережье воины столь "муже­ственны", что едва не умирают [от страха], когда должны идти против казаков, которых полно на Черном море. Те же, что на Белом море, такую "храбрость" обнаружили, что их 50 галер не решились сражаться с флорентийскими и едва спаслись от них бегством».

«Происходит это все, — считал К. Збараский, — оттого, что во флоте полно всякого отребья... Невозможно и денег достать на столь обременительные расходы, [как строительство галер], из-за всеобщего разорения».

Действительно, по сравнению с XVI в. число галер в осман­ском флоте резко уменьшилось, и в то же время ухудшилось ка­чество их постройки; сделанные из сырого леса, спешно и не­брежно, они недолго оставались на плаву. Корабли плохо сна­ряжались и снабжались: стало не хватать моряков, морских солдат, гребцов, оружия, боеприпасов и продовольствия.

«Бомбандиры (пушкари. — В.К.), которые служат во флоте турецком, — констатировал Пол Рикоут, — суть зело неискус­ны, оные обыкновенно суть христиане, французы, агличаны, галанцы и других народов, понеже турки верят, что довольно ежели христианин, то доброй бомбандир и бутто знает употреб­лять добре всякого оружия огненного... капитаны обыкновенно суть ренегаты — италианцы или дети ренегатов... Командуют сии офицеры их подчиненными людьми на италианском сме­шенном языке, которой турки называют франк».

Османские моряки, согласно этому современнику, были не­искусны на море, не имели морской практики, и в стране недо­ставало людей, достойных командовать флотом. Большинство высоких флотских должностей покупалось, и лица, их приобре­тавшие, были «того ради принуждены красть колико могут, чтоб получить те деньги, которые издержали на покупку оного чина. Чинят тож капитаны галерные, и не обретается ни един офицер, которой бы не крал у своего государя, когда ему подается к тому случай». Упоминаемый далее «борец с казаками» капудан-паша Эрмени Халил-паша, по словам И.В. Цинкайзена, «один из не­многих, находившихся на своем месте... был смещен, поскольку его преемник изъявил желание внести 50 000 пиастров, необхо­димых, чтобы снарядить две галеры, которые должны были вый­ти в Черное море».

Ядро османских морских войск, все больше терявших боес­пособность и дисциплину, составляли сипахи и янычары, и в со­став морских солдат входил и также азабы и левенды. О янычарах уже говорилось выше. Сипахи по своим воинским качествам, как свидетельствуют современники, были хуже янычар. Азабов («хо­лостяков») на галерах насчитывалось немного, причем треть из них оказывалась неспособной к настоящей службе. Левенды же, согласно И.В. Цинкайзену, хотя и были старейшими, «но самы­ми худшими османскими морскими солдатами». Само слово «левенд» со временем стало у турок синонимом грабителя и бездель­ника. «Они, — указывает цитированный тюрколог, —оставались, однако, еще долгое время в качестве мародеров бичом страны и совершали, особенно в азиатских провинциях, вплоть до 18-го века ужасающие бесчинства, пока, наконец, лишь в 1737 году не удалось... полностью искоренить их и рассеять».

Североафриканские корсары, способные успешно бороться с казаками, являлись на султанскую службу все реже. Галеры, находившиеся в собственности беев Архипелага, «были лучше удовольствованы людми и прочими вещми, нежели константи­нопольские», но владельцы берегли свои корабли, стараясь во время боя избежать «опасных мест», чтобы сохранить «лучшую часть своего имения».

Команды турецких кораблей состояли из трех разнородных элементов: свободно навербованных людей, согнанных со всей империи рекрутов и галерных рабов. Значительная часть коман­ды, по выражению Бернардо, несла оковы вместо оружия и по­тому вовсе не употреблялась в бою. Более того, эти невольники являлись постоянными и непримиримыми «внутренними врагами», от которых в любой момент можно было ожидать «удара в Галину». Так, собственно, было и в предшествующих столетиях. Однако теперь, в связи с упадком флота, разнородность экипа­жей приобретала для османского командования все более зло­вещий характер³¹.

В литературе при очень невысоких в большинстве случаев оценках турецкого флота XVII в. встречаются и иные, подчас диаметрально противоположные характеристики. Хотя флот империи, пишет Ю.М. Ефремов, теперь уже не знал столь громких имен победителей-флотоводцев, как раньше, «все же на протяжении всего этого века и по своей численности, и по выучке экипажей, уровню их боеспособности, и по оснащению и во­оружению кораблей он оставался грозной боевой силой, с чес­тью поддерживавшей на морях былую славу своих знамен».

«Среди матросов, — продолжает историк, — было много гре­ков с Архипелага и левантийцев... Морскую пехоту комплекто­вали из турок и мусульман-албанцев — хороших, стойких сол­дат... Много было в турецком флоте... офицеров из европейцев-ренегатов, бывших офицеров венецианского, французского, испанского флотов... недостающие... знания современной на­вигации турецкий флот восполнял за счет притока опытных мо­ряков-навигаторов из европейских стран. Каждый из них пре­красно знал, что попадись он в руки своих бывших единоверцев, и его вздернут на рее без всякого суда и следствия. Поэтому они верно служили султану, на их преданность он вполне мог рас­считывать. Таким образом, турецкий флот располагал кадрами опытных матросов и знающих свое дело офицеров, вполне со­временными, мощными кораблями, вооруженными многопу­шечными батареями».

В чем причина такого расхождения оценок? На наш взгляд, процитированный автор рассматривает состояние османского флота словно с точки зрения тогдашних казаков, а европейские современники и большинство нынешних авторов, в том числе турецких, сравнивают этот флот с флотами ведущих морских держав Западной Европы. При этом у историков обнаружива­ются разногласия относительно того, когда именно началось отставание турецкого флота и когда европейские военно-мор­ские силы стали решительно его превосходить, а также отмеча­ются периоды усиления османской морской мощи путем стро­ительства десятков новых галер даже в течение XVII в.

Далее следует иметь в виду, что многие европейские совре­менники, в частности и К. Збараский, из-за своих антиосманских взглядов волей-неволей преуменьшали силы Турции, в том числе и ее флота, и преувеличивали признаки ее упадка. И.В. Цинкайзен, приведя тогдашние свидетельства об уменьшении чис­ла османских галер в первой половине XVII в. до 40—56, тем не менее больше доверяет утверждению П. Рикоута о том, что в этот период турки снаряжали, правда, с трудом, до 100 галер.

Мы увидим, что в 1624 г. на Черном море против мятежных крымских правителей и казаков действовали не 20 галер, как полагал К. Збараский, а в полтора раза больше. Согласно Эвлии Челеби, в султанской армаде, отправленной в 1641 г.отбиратьу казаков Азов, насчитывалось 150 галер, калит и баштард, 150 фыркат, 200 шаик и карамюрселей, всего, таким образом, 500 кораблей и судов разных типов³². В ходе кампании 1645 г. на Средиземном море турецкий флот состоял из 81 галеры, 2 га­леасов, 1 большого галиона, 12 малых александрийских и тунис­ских судов, около 360 шаик и карамюрселей, а также 10 союз­ных англо-голландских транспортных судов, имея всего около 470 единиц.

Как видим, в османском флоте были не одни только галеры, игравшие ведущую роль в крупных морских сражениях и осо­бенно интересовавшие европейцев, но и корабли других клас­сов, причем борьбу с казаками подчас эффективнее могли вести как раз средние и малые корабли, и в первой четверти XVII в. в семи морских арсеналах на Черном море турки наладили новую систему «антиказачьего» судостроения³³. На протяжении всего столетия османский флот постепенно совершенствовался, и, как отмечал, несколько преувеличивая, современник, в Турции ви­дели «каждой день что-нибудь новое, касающееся к совершен­ству и к преимуществу мореплавания».

В обычное время, полагает Ю.М. Ефремов, состав этого фло­та «колебался где-то в пределах 180—200 боевых кораблей» и, следовательно, «не уступал в численности таким крупнейшим флотам того времени, как английский и голландский, и превос­ходил флоты таких мощных государств, как Испания (90—100 ко­раблей) и Франция (75—80)», а в военное время благодаря мо­билизации торговых судов доходил до 400 боевых единиц. Кон­кретные подсчеты могут быть разными, но нет сомнения в том, что и в XVII в. у Турции все еще был огромный флот, равно как и великая армия, посредством которых империя и продолжала удерживать завоеванные территории и захватывать новые.

Возможности воссоздания флота, терявшего корабли в ре­зультате поражений, и даже значительного его усиления были далеко не исчерпаны. Государство обладало гигантскими неис­пользованными ресурсами и резервами, и заявление одного из его сановников: империя «настолько сильна и богата, что... мо­жет соорудить флот, заменяя железо серебром, пеньковые кана­ты шелковыми, а льняные паруса атласными», — не кажется слишком фантастическим и для эпохи расцвета казачьего мо­реплавания.

«Трудно домыслится причины, для которой турки суть так слабы на море, — писал П. Рикоут, — понеже у них обретается довольство всяких вещей, которые потребны для строения ка-раблей и для вооружения флота с добрым экипажем: из великих лесов в длину по Черному морю и даже до гольфы Никомидской (Никомидийского, ныне Измитского залива Мраморного моря. — В.К.) во Азию могут довольствоватся на строение бастиментов (судов. — В.К.) деревья болши, нежели им потребно, смола густая и житкая, сало — сие приходит из Албании и из Валахии, пенка и полотна парусные из Каира, сухари из всех стран их империи; большая часть их портов способнейшии на строение караблей, а в арсенале константинопольском есть трит-цать камар, или сводов (доков. — Прим. ред.), определенных на оное строение, того ради могут строитися во едино время без помешания другому».

Английский дипломат считал, что «ежели все вещи соеди­нились бы вкупе», то Стамбул стал бы «господином всего Окиана», и что «надлежит всякому молить Бога для общей пользы христианству, чтоб они (турки. — В.К.) никогда не проснулись от сего глубокого сна, понеже ежели когда им придет в мысль, чтоб быть сильным на море, и ежели будут о том прилежать как подобает, то произошли бы оные страшны всему свету». Тем не менее, как замечает Карл Макс Кортепетер, именно невероят­ные богатства Черноморского региона, «балканского и анато­лийского глубоких тылов», доступность ресурсов и относитель­ная легкость их контроля «позволили Оттоманской империи выдержать очень серьезные внутренние и внешние угрозы своей жизнеспособности в период между концом шестнадцатого века и Кючюк-Кайнарджийским договором 1774 года».

Что же касается приведенного выше недоумения П. Рикоу­та, почему турки не могут в полную силу воспользоваться свои­ми ресурсами для увеличения флота, то «Всеобщая история о мореходстве», пересказав слова этого современника, отвечала ему так: «Они не умеют в пользу свою употреблять выгод, при­родою столь щедро им доставляемых...» И в самом деле, мы поз- же увидим, как наведение порядка в империи при великих везирах Кёпрюлю, их сильная власть и концентрация усилий госу­дарства для решения жизненно важных задач повлияют на во­енно-морскую активность казачества, в частности в районе Бос­фора.

В эпоху Босфорской казачьей войны Турция хотя и стала отставать от ведущих военных и морских держав мира, но вовсе не находилась на краю гибели. Для небольших в сравнении с гигантской мировой империей сообществ казаков это был чрез­вычайно сильный враг, имевший множество сухопутных частей, крепостей, кораблей и пушек.

Сделаем выводы:

1. Османское государство с XIII в. непрерывно расширяло свои границы и в XVI в. установило контроль над всем Азово-Черноморским бассейном. Оба его моря превратились во «внут­ренние озера» империи, в которых не допускалось никакое по­стороннее мореплавание.

2. Казачьи сообщества — Войско Запорожское и Войско Донское, хозяйство которых первоначально основывалось на водных промыслах, оказавшись отрезанными от устьев Днепра и Дона и прилегающих морей, не могли смириться с османским господством и начали борьбу за низовья своих рек и свободный выход в море.

3. Логика развития казачье-турецкой войны и казачья так­тика активной обороны привели к осуществлению босфорских морских походов. Казаки рассчитывали нанести Турции весьма ощутимый урон в ее центральном районе и тем ослабить турецко-татарский натиск на свои земли. Среди целей набегов к Бос­фору было и получение добычи, но оно занимало далеко не пер­вое место. Популярная в христианском мире идея освобожде­ния Царьграда воспринималась на Запорожье и Дону вполне реально и была полезна «казачьему делу».

4. Османская империя являлась для казаков чрезвычайно опасным и сильным противником, обладавшим несравнимыми по мощи материальными ресурсами, армией₍и флотом.

5. Казачьи суда, уступавшие турецким в'части размеров и оснащения, имели ряд особенностей, обеспечивавших казакам успех в сражениях. В сочетании с военным искусством и воин­ским мастерством казаков это позволяло казачеству добиваться оперативного господства на направлениях своих черноморских ударов.

6. Расширению театра казачьей войны способствовали кри­зис и упадок Османского государства, вследствие которых ту­рецкие вооруженные силы в XVII в. оказались слабее, чем в пред­шествующее время. Однако они по-прежнему многократно превосходили силы казачьих сообществ, и у Турции еще были громадные неиспользованные резервы.

Примечания

1«Неудивительно поэтому, — писал Михалон Литвин, — что один ев­рей, занимающийся сбором пошлин у... единственных ворот, ведущих в. Таврику (на Перекопском перешейке. — В.К.), и видевший постоянно бесчисленное множество наших людей, угоняемых туда, спрашивал у нас: ос­талось ли еще сколько-нибудь людей в нашей стране или их уже совсем нет? А также откуда берегся такое их множество?» П.А. Кулиш прав, заме­чая, что казаки жили «у самой пасти чудовища, пожиравшего их братии ежегодно, ежемесячно, даже, можно сказать, ежедневно».

2 О турецких завоеваниях см.: 632, ч. 1-2; 460; 298; 478; 326; 472; 338; 355; 598; 337; 517; 554; 409 и др. Карту расширения Османского государ­ства см.: 338. Любопытно, что автор карты Халил Иналджык неправомер­но показывает под 1590 г. всю территорию Дона вплоть до Переволоки частью Крымского ханства.

3 У Т.К. Крыловой сказано: «Ь'пе ПНе 1гто1ее йе8 8и11ап$», — так в шутку называют его (Черное море. — В.К.) французские историки». Похоже, ав­торство принадлежит вовсе не шутникам-французам.