Первые босфорские походы 6 глава

Селение Фундуклу (Фундуклы, Фундукли), располагавшее­ся непосредственно перед Галатой и рано вошедшее в состав Стамбула, получило название по имени богатейшего откупщи­ка Хюсейн-аги Фундуклу, прозвище которого можно перевести как «Золотой флорин». Этот богач в свое время еженедельно принимал у себя Мехмеда IV и преподносил ему ценные подар­ки. Согласно преданию, на месте будущего Фундуклу святой апостол Андрей Первозванный основал церковь и рукоположил первого византийского епископа, от которого пошел ряд епис­копов Константинополя. По этой причине селение являлось священным местом тамошних христиан.

Населенные пункты азиатского берега Босфора в XVII в. на­чинались с небольшого поселка при маяке Анадолуфенери. Да­лее размещалось поселение при замке Юрусе с 200 мусульман­скими домами. Эвлия Челеби указывал, что все местные жители занимались деревообработкой и имели во множестве крупный рогатый скот.

С южной стороны крепости Анадолукавагы находилось се­ление Кавак. По свидетельству Эвлии, оно располагалось ниже замка Юруса на 5 тыс. шагов и имело 800 домов, окружавших большую гавань, в которой 200—300 судов постоянно ожидали попутного ветра, чтобы идти в Черное море или вниз по проли­ву. Е. Украинцеву, напротив, гавань показалась небольшой, и он замечал, что под Юрусом «жители... между гор в садах и в кипарисах живут многие, и... в небольшом лиманце, а знатно, что от волнения в тишине, стоят чаек (шаик. — В. К.) и галеасов морских с 15». Среди прочего известно, что в 1639 г. эскадра адмирала Узуна (Гюрджю) Пияле-аги стояла на якоре в порту Кавака перед выходом в экспедицию против казаков. Кавак на­селяли анатолийские турки — торговцы, матросы и садоводы. В селении имелось 200 лавок, много садов, и славились мест­ные каштаны. С Анадолукавагы связаны многие мифы и сказа­ния; дервиши утверждали, что там похоронен сподвижник Мо­исея Иисус Навин.

Селение Бейкоз (Бегкос), ныне предместье Стамбула, раз­мещалось недалеко от одной из самых примечательных долин Босфорского района — тенистой долины Хункяр Искелеси на­против Тарабьи. В заливе Бейкозе имеется удобная якорная сто­янка, закрытая от всех ветров, вместимостью в 45 квадратных кабельтовых, с глубиной от 7 до 25 саженей (14,9—53,3 м) и или­стым грунтом²⁴. По Эвлии Челеби, Бейкоз имел широкую га­вань, маленькие улицы и 800 домов, окруженных садами. Жите­ли были турками и существовали рыболовством, садоводством и обработкой дерева. Судьей Бейкоза являлся султанский при­дворный астроном, и население ежегодно вносило ему 150 аспров налога.

Эта местность была любима падишахами. В XV в. Мехмед II построил там кёшк Токат, от названия которого получил на­именование и султанский сад Токат, устроенный в следующем столетии Синаном для Сулеймана I. Последний правитель там же построил богатый дворец, реконструированный впоследствии Махмудом I, но затем разрушившийся. Мехмед II охотился у Токата с загоном зверей в парк. В Бейкозе наслаждался в первой половине XVII в. и Мурад IV.

Далее по проливу, согласно Эвлии Челеби, в тысяче шагов от Бейкоза, следовало селение Канлыджа (Ханлиджа), разме­щавшееся вдоль берега и имевшее около 2 тыс. домов с сада­ми и прекрасные прибрежные дворцы. Население было ту­рецким.

В пригороде крепости Анадолухисары насчитывалось 1080 домов жителей-турок, 20 лавок и множество садов и вино­градников. Там же были большие дворцы, в том числе прибреж­ные.

Следующее селение называлось Кандилы (от «кандил» — лампада, светильник) и имело одноименный сад, устроенный Синаном для Сулеймана I, и кёшк, построенный Мурадом III²⁵.

Название селения Ченгелькёй (нынешний район Стамбула) можно перевести как «Якорное, или Крюковое, село». Предпо­лагают, что топоним возник или от найденного там при Мехмеде II какого-то особого якоря, или от населявших селение куз­нецов, ковавших якоря и рыболовные крюки. По Эвлии Челеби, оно было очень хорошо построено, состояло из 3060 каменных домов и населялось преимущественно греками. Жили там так­же евреи и турки. Ченгелькёй славился прекрасными дворцами, многие из которых принадлежали султану и его везирам. Самы­ми красивыми Эвлия считал дворцы Моаноглы и Беглербеги.

Далее, наконец, располагались селения Иставроз, или Став-рос (по-турецки «ыставроз» — крест), с исключительно камен­ными домами и за ним Кускунчюк (Кускунджик), в переводе «Становище воронов» или «Становище птиц», прилегавшее с севера к Ускюдару. Последнее селение населялось евреями (пре­имущественно) и греками и имело великолепные дворцы, среди них и прибрежные.

Что касается черноморского Прибосфорского района, то первым заметным европейским поселением от пролива было Мидье (Мидия, древний Салмидес), размещавшееся на плос­ком утесе со впадиной посредине, с обеих сторон которого про­текали речки. В XVII в. там существовал морской арсенал, где строились суда. «Мидийский порт» хотя впоследствии и счи­тался моряками весьма дурным убежищем, тем не менее исполь­зовался в качестве стоянки военных судов, среди задач которых была и охрана устья пролива. С моря Мидье защищали неприс­тупные обрывы, а с берега оно было обнесено стеной, остатки которой виднелись и в XIX в. Жители помимо работы на верфи занимались садоводством, земледелием и рыболовством²⁶.

Игнеада (Инада), именовавшаяся также Искелеси («При­стань»), располагалась далее к северу в одноименном заливе (Игнеада) и у одноименного мыса, в местности, защищенной возвышенностями от северных ветров. Игнеаду было легко оп­ределить с моря по соседней конической горе Св. Павла, одной из самых приметных гор на западно-черноморском побережье.

Следующим заметным населенным пунктом был Ахтеболы (Ахтеболу, Агафополь, Агатополь, ныне Ахтопол), размешавший­ся на невысоком утесистом мысу. Среди жителей последних двух селений (в XIX в. это были греки) находилось много рыбаков и крестьян. В окрестностях селений рубили лес для столицы.

Город Сизеболы (Сизополь, ныне Созопол), как говорит лоция, располагался «на небольшом утесистом полуострове, примыкающем к материку низменным песчаным перешейком шириною около 100 сажен» (около 213 м). Дома поэтому стояли тесно. Мореходы включали Сизеболы в число лучших портов Черного моря и лучших убежищ на западном побережье. Осно­ванный еще в VII в. до н.э. греками-милетинцами и называв­шийся Аполлонией по храму Аполлона на одном из тамошних прибрежных островов, город издревле широко занимался судо­ходством и рыболовством. В окрестностях поселения при осма­нах добывали соль²⁷.

Упомянутых небольших островов вблизи города насчитыва­лось три, и один из них, остров Манастыр (Мегало-Ниси, ныне Свети-Иван, т.е. остров Св. Иоанна) с монастырем Иоанна Пред­течи, как увидим далее, вошел в историю казачьих морских похо­дов на Турцию. Он лежит к западу от «городского полуострова». Между последним и Манастыром расположены рифы, но приста­вать к острову рекомендовалось со стороны города, поскольку юж­ный берег «обтянут камнями», мешающими подходу шлюпок.

Крупнейшим торгово-ремесленным и судоходным центром европейской части района являлся Бургас, размещавшийся в глубине Бургасского залива, на белом утесистом мысу. Имею­щийся там порт обслуживал значительную сельскохозяйствен­ную округу. В XVI—XVII вв. и позже он был важным пунктом вывоза болгарских кож, которым в рассматриваемое время осо­бенно активно занимались купцы Дубровника, и хлеба. Через Бургас и Варну, тесно связанные с Босфором и Стамбулом, вво­зились разнообразные товары из Малой Азии и средиземно­морских стран²⁸.

На азиатской стороне от устья пролива первым заметным селением было Шиле (Шили, Хили) — портцвый городок с ок­рестным сельскохозяйственным населением²⁹. Согласно поздней лоции, с моря он открывался старинной четырехугольной баш­ней, воздвигнутой на горе, и имел живописное расположение на возвышенной местности.

Поблизости находился один из «фальшивых входов» в Бос­фор. Как явствует из записок Э. Дортелли, у казаков там были невольные «союзники» по борьбе с османскими кораблями. «Весьма нередко...случается, —писал этот современник, —что бывающие на высотах пастухи разводят в темные ночи огонь по необходимости или из хитрости, а моряки, принимая этот огонь за маяк, правят прямо на него, но оказываются вскоре обману­тыми; тогда пастухи спускаются и грабят». «Страшно сказать, — подтверждал Ж. Шарден, — но уверяют, что эти варвары (мест­ные жители. — В. К.) зажигают во время бури огни на более опас­ных скалах на берегу для того, чтобы суда, обманутые этими мнимыми маяками, доходили к ним и терпели крушение»³⁰.

Далее располагалась Кандыра (Кандра, Кондра) — большое селение, насчитывавшее, по свидетельству русских послов начала 1620-х гг., «дворов с 500 и больши». Жители занимались сель­ским хозяйством. Прилегающая местность в XVII в. славилась сво­ими дубовыми и буковыми лесами, и лес, в том числе строевой, поставлялся в Стамбул. Находящаяся поблизости гора Кандыра-дагы (Кандрадагы) видна с моря от всех румбов за 36 миль (66,7 км), и по ней мореходы поверяли свою близость к Босфору. Акчашар (Акчешары, Акчешеир), по словам Эвлии Челеби, до сожжения его казаками был «прекрасным городом», а в 1640 г. насчитывал «только шестьсот турецких домов, некоторые из них кирпичные, другие деревянные», имел на рыночной площади мечеть, 40 лавок, баню и три хана. Он размещался восточнее устья одноименной реки на возвышении, был портом санджака (округа) Болу и насчитывал на берегу 70 складов, наполненных лесоматериалами — главным предметом вывоза³¹. В окрестнос­тях было развито сельское хозяйство.

Главным же портом упомянутого санджака являлся Эрегли — знаменитая древняя Гераклея и богатая торговая средневековая Ираклия Понтийская, Понтираклия (в русских источниках на­звание передавалось с искажениями: Пендерекли, Пендарак-лий, Пондоираклия и др.), завоеванная турками в 1360 г. Город имел маяк и хорошую бухту. До сих пор Эрегли и Синоп счита­ются главными гаванями турецкого Западного Причерноморья, защищенными от бурь. Суда из Крыма, направляясь в Турцию, обычно пересекали море по направлению к Синопу, а затем шли вдоль анатолийского побережья к Стамбулу и при этом обыкно­венно останавливались в Эрегли. В XV—XVI вв. там с русских купцов взимали таможенные сборы. В Эрегли дорога «гостей» раздваивалась: некоторые из них сходили на берег и далее сле­довали сушей в Бруссу, а остальные продолжали путь морем в столицу.

«Расположенный на возвышающейся над морем скале... город, — по словам С.П. Карпова, — никогда не отличался большими размерами. У него была плодородная округа. Город торговал скотом и сельскохозяйственными продуктами... Укрепления состояли из внешнего пояса стен и цитадели — небольшого замка с мощными угловыми башнями». Еще в XIX в. лоция отмечала, что город был обнесен старинной высокой стеной с северной, западной и южной сторон, а с восточной защищен неприступным обрывом³². В интересующее нас время и позже Эрегли служил крупным поставщиком строевого леса в Стамбул.

Порог Благоденствия»

Перед экипажами судов, шедших из Черного моря, в конце Босфорского пролива представал, по выражению Эвлии Челеби, «бесподобный город, центр великого халифата и обитель счастья Стамбул» — великая имперская столица в окружении сказочной природы.

Знаменитый путешественник Ж. Шарден, побывавший в XVII в. в разных странах Европы, в Индии, Персии и на Кавказе, поражался очаровывавшей картиной: «Вид Константинополя, когда смотришь на него из пролива, на расстоянии двух миль, ни с чем не сравним, и, на мой взгляд, также как и по всеобщему мнению, это самый прелестный вид, какой только можно встретить». «Вряд ли можно увидеть или даже представить себе что-либо более очаровательное, — вторил Ж. Шардену его соотечественник конца того же столетия, — чем этот подход к Константинополю со стороны моря. Находишься посреди трех огромных морских рукавов, один из которых течет с северо-востока, другой направляется на северо-запад, а третий, образованный двумя другими, вливается на юге в огромный бассейн Пропонтиды... эти три огромных канала, или морских рукава, подходят к городу, и открывается вид огромного количества домов...»

К сожалению, источники не доносят до нас впечатления тогдашних казаков от открывавшегося перед ними грандиозного вида, но некоторые поздние казачьи описания известны. Донской казак А.Н. Краснов, первый в России профессор географии и выдающийся естествоиспытатель, так передает увиденное: «...взглянете ли вы на город со стороны Мраморного моря, будете ли вы любоваться им, плывя на лодке по Золотому Рогу, везде первое, что кидается в глаза, — это возвышающиеся над красными черепичными кровлями домов... громадные купола и тонкие, как свечки, белоснежные минареты магометанских мечетей. Это они причиною, почему вид на Константинополь с моря — вид единственный в своем роде как по красоте, так и оригинальности производимого впечатления».

«Только побывавши в Константинополе, вы поймете его красу, — утверждает казак-географ. — С моря ли будете вы на него смотреть — вы по величию назовете его Царьградом; будете ли вы, поднявшись на одну из загородных высот, смотреть вниз на берега Босфора с его черно-зелено-синими водами, обрамленными дворцами, рощами стройных кипарисов и развесистых пиний, — вы преисполнитесь восхищения».

Из сотен записок наблюдателей, побывавших в Стамбуле, приведем еще описание путешественника начала XX в., беллетриста С.Н. Филиппова. «Нельзя выдумать, ни представить себе, — пишет он, — более грандиозно прекрасной картины, нежели та, которую вы тут (с судна между собственно Стамбулом, Галатой и Ускюдаром. — В. К.) увидите. Конечно, прежде всего вам бросается в глаза громада Стамбула, увенчанная Старым Сералем, потонувшим в садах, св. Софией, мечетями Ахмедиэ и Султанши-валиде, с башней Сераскерата в центре и бесконечной путаницей домов, утопающих в зелени. Влево будет Скутари, тоже зеленое, с красивым зданием новых казарм на вершине и чудным лесом из кипарисов, где знаменитое кладбище турок. Против — Галата с ее круглой башней, и над нею ультрасовременная Пера».

«И все это, — по С.Н. Филиппову, — залитое горячим солнцем, все в раме красавца Босфора и бирюзового Мраморного моря, на фоне которого лиловые горы Малой Азии и смутные силуэты Принцевых островов. Нельзя описать впечатление красоты, которое тут получаешь, так же как невозможно передать ни словами, ни кистью самой картины... Не оторвешься от этой боговдохновенной картины, где природа и многовековая история гения человека соперничают в хитроумии»³³.

Эта картина, достаточно только убрать из текста указания на некоторые новые постройки, открывалась и перед запорожскими и донскими казаками XVII в., и они, несомненно, тоже оказывались на какое-то время завороженными ею, несмотря на свои «огрубевшие сердца». Но казаки, очевидно, взирая на «Порог Благоденствия», или «Врата Счастья», — так турки обозначали резиденцию «славнейшего правителя и султана всех султанов», «императора Востока и Запада», — испытывали и другие чувства: в сказочно прекрасном городе они видели главное зло. «Как из Царяграда плывут злые турки...» — так начинается одна из старинных донских песен.

Однако что говорить о казаках, если и у совершенно мирных русских паломников наряду с восхищением открывавшейся картиной возникали чувства сожаления и горечи. «Мы, — писал И. Лукьянов, обозревавший Стамбул со стороны Галаты, — стояхом на карабли и дивихомся такому преславному граду, како Бог такую красоту да предал в руки басурманом». «И пребых в Цареграде 32 дни, — замечал через несколько лет М. Нечаев, — и походил тамо, елико возмогох... красоте и месту граду зело почудихся... Со удивлением кто не позавидит такому месту пре­красному в руце неприятелей?»

Константинополь, свыше тысячи лет являвшийся столицей Восточной Римской (Византийской) империи, взятый турками в 1453 г. и ставший Истанбулом (в европейской транскрипции Стамбул)³⁴, с 1457—1458 гг. был уже столичным городом Османс­кого государства. Имея необыкновенно выгодное стратегическое и экономическое положение, располагаясь у выхода Босфора в Мраморное море, при соединении Черного и Средиземного мо­рей, на перекрестке важнейших черноморско-средиземноморс-кого и европейско-азиатского путей, он быстро превратился в ог­ромный «город-монстр» с необычайно большим для того време­ни «множеством» населения.

Р. Мантран авторитетно полагает, что уже в середине XVI в. в Стамбуле проживало от 400 до 500 тыс. человек, во второй поло­вине XVII в. 600—700 тыс., а к концу этого столетия 700—800 тыс.³⁵ В XVI—XVII вв. город являлся самым крупным населенным пун­ктом во всей Европе и на всем Ближнем Востоке.

По выражению Р. Мантрана, османская столица была «во­площением империи... благодаря тому, что она представляла собой синтез этой империи в виде ее административного и во­енного, экономического и культурного центра». Там пребывали султан и все высшие учреждения, было сосредоточено «великое тленное богатство» — огромный капитал и невообразимая рос­кошь; К. Збараский называл этот город «отцоде роскоши».

К концу XVII в. в столице насчитывалось 485 соборных и 4495 приходских мечетей, свыше 500 дервишских обителей и 515 медресе. Бывшая соборная церковь Св. Софии — великое творение византийской эпохи — сразу после взятия города была переделана в мечеть Айя-Софья; позже по углам храма сооруди­ли четыре минарета, а во дворе разместили гробницы нескольких султанов XVI—XVII вв. Мечетями стали и многие другие христианские церкви Константинополя, а церковь Св. Ирины, оказавшаяся в ограде султанского дворца Топкапы, долгое вре­мя использовалась как арсенал. В числе наиболее известных мечетей Стамбула называли великолепные Мехмед Фатих Джами, Баезид Джами, Султан Селим Джами и Султан Сулейман Джами, построенные в XV—XVI вв., и Султан Ахмед Джами, сооруженную уже в период первых казачьих набегов на Босфор, в 1610-1617 гг.

В Стамбуле находились высшее командование вооруженных сил и гигантские склады предназначавшихся для них оружия, боеприпасов и продовольствия. Шимон Старовольский заме­чал, что в Палате турки имели «многое множество» «порохов и всякого иного припасу воинского», а в Стамбуле и особенно в той же Галате в нескольких сотнях амбаров — хлебные запасы, переменявшиеся один раз в три года.

В столице базировалось управление корпусов пушкарей (топ­чи) и бомбардиров (хумбараджи), военизированной хозяйствен­ной организации (джебеджи), транспортно-артиллерийских частей (топ арабаджи) и др., размещались различные соедине­ния и подразделения капу-кулу (воинов регулярного войска), в частности придворной конницы (улу-фели сипахилер).

Стамбул был штаб-квартирой знаменитого привилегирован­ного корпуса янычар (ени чери), являвшихся основой регуляр­ного пехотного войска империи. Корпус состоял из трех соеди­нений: ага бёлюклери («главные бёлюки»³⁶) в числе 61 роты (орты), джемаат («община») из 101 роты и секбан бёлюклери («бёлюки ловчих, псарей») из 34 рот («белюк» — воинское под­разделение. — Прим. ред.). В начале XVII в. общее число яны­чар вместе с аджеми огланами (мальчиками, обучавшимися воен­ному делу) составляло более 48 тыс. человек, и из них 10— 15 тыс., т.е. от четверти до трети, постоянно находились в столице. Часть янычар размещалась в крепостях Босфора.

«Константинополь, — пишет Г.Ф. Герцберг, — соединял в себе притягательную силу красоты, действовавшей чарующим образом как на варварские, так и цивилизованные народы, и страшную силу крепчайшего стратегического пункта, равного которому нигде не было во все средние века». Турки сохранили и долго поддерживали мощные столичные укрепления, создан­ные в византийское время. В Стамбуле, отмечал во второй по­ловине XVII в. один из побывавших там русских пленников, «подле моря две стены градные: перьвая, южная стена градная, стоит она подле моря, а вторая, восточная градная стена, стоит она подле заводи марьской, а третия градная стена, стоит она с поля, от северные и западные страны... А той Царьград стоит каменей, а крепостию он тверд и крепок, а пушак в нем великих и малых зело многа есть...» Галата — «град малай... а крепостию он крепок».

Собственно Стамбул, прежний Константинополь, был це­ликом опоясан мощными крепостными стенами — сухопут­ными, которые тянулись от Мраморного моря до Золотого Рога, и береговыми («морскими»), защищавшими город со стороны Золотого Рога, Босфора и Мраморного моря. Пре­одоление этого оборонительного пояса, по замечанию Ю.А. Петросяна, являлось необычайно трудным делом даже при ис­пользовании самой сильной осадной техники. «Общая про­тяженность стен Константинополя составляла 16 км. По всему периметру стен насчитывалось 400 мощных башен. Со сторо­ны суши город защищали стены Феодосия, пересекавшие весь Босфорский мыс, на котором был расположен город; их дли­на достигала 5,5 км. Стены эти были построены в три ряда. Первый ряд, высотой 5 м, был защищен глубоким рвом. За­тем шел второй ряд стен, имевших 2—3 м в ширину и 10 м в высоту; они были укреплены 15-метровыми оборонительны­ми башнями. Наконец, в 25—30 м от второго ряда возвыша­лись самые мощные стены — толщиной 6—7 м. Этот ряд стен был защищен башнями высотой от 20 до 40м. Основания оборонительных сооружений находились в 10—12м ниже уровня земли, а потому попытка прорыть подкоп была делом практически безнадежным».

Византийцы опасались неприятеля прежде всего с суши, счи­тая почти нереальным штурм с моря, и вследствие этого берего­вые стены были сооружены в один ряд, но все-таки отличались мощью и имели крепкие башни. Поскольку неприятель очень длительное время у Стамбула с суши не появлялся, поддержа­ние оборонительных сооружений становилось неактуальным, и они постепенно приходили в упадок. Упомянутый ров имел 19—21 м ширины и каменную облицовку и в&вое время напол­нялся водой посредством системы шлюзов, но во второй поло­вине XVII в. уже был «местами осыпан».

Галата также располагала крепостными стенами, защищав­шими ее преимущественно с суши. Одной из достопримеча­тельностей нынешнего Стамбула является сохранившаяся Галатская башня (бывшая башня Христа), которая расположена на высоком берегу Золотого Рога (около 100 м от уровня воды), имеет в высоту 68 м и служила для наблюдения за движением судов в Босфоре и пожарами в городе.

Стамбул изнутри представлял собой поразительный и не­приятный контраст с его прекрасным внешним видом. Если исключить дворцы сановников и центральную улицу старого Стамбула Диван Иолу, то в XVII в. город поражал европейцев сумбурной застройкой жилых кварталов, невзрачными жилыми домами, грязными и кривыми улицами. «А живут по всему Ца-рюграду весьма тесно, — свидетельствовал М. Нечаев, —улицы узкие... во иных улицах так тесно, что невозможно на телеге проехать, разве верхом».

Полагают, что в средневековом Стамбуле насчитывалось 30—40 тыс. зданий, и в подавляющем большинстве это были деревянные одноэтажные дома, которые легко становились до­бычей пламени. С 1633 по 1698 г. город 21 раз подвергался опу­стошительным пожарам; только за два весенних месяца 1683 г. шесть пожаров уничтожили более 3 тыс. зданий. Власти пыта­лись бороться с этой опасностью: с 1572 г. каждый домохозяин обязан был иметь лестницу, равную высоте своего дома, и бочку с водой, а в первой половине XVII в. предписывалось строить в столице дома и лавки только из камня и глины с минимальным использованием дерева. Однако и на протяжении всего следую­щего столетия стамбульские дома были большей частью дере­вянными.

Руководство полицейской охраной столицы было разделе­но между высшими военачальниками: ага (командующий яны­чарским корпусом) ведал полицейской службой в собственно Стамбуле, капудан-паша — в Галате и районе Касымпаши, топ-чубаши (командующий артиллерией) — в Пере и квартале Топ-хане. Специальные полицейские чины асесбаши, которым под­чинялись ночные сторожа кварталов, отвечали за безопасность в городе в темное время суток. Передвигаться по ночным ули­цам разрешалось только с фонарем в руке.

В Стамбул стекалась вся информация о действиях казаков и положении на Запорожье и Дону. Османская столица, естествен­но, руководила борьбой с казачеством, разрабатывала ее страте­гические планы, предпринимала регулярные попытки поссо­рить с казаками Варшаву и Москву и т.д. Из Стамбула в Очаков и Азов направлялись для гарнизонной службы янычары из секбан бёлюклери и другие воины, поступали оружие, боеприпасы, провиант и жалованье. Из столицы же для участия в значительных операциях против казаков прибывали военачальники и до­полнительные войска. Например, в 1643 г. «пришел... от турского Ибрагим-салтана из Царягорода на Дон в Роздоры Режеп-ага, а с ним пришли кафимской Ислам-паша да азовской Мустафа-бей, да Али-ага с турскими з большими и с крымскими, и со всеми нагайскими и черкаскими, и с азовскими с воинскими людьми, конные полем, а катаржные (служившие на каторгах — гребных судах. — Прим. ред.) яныченя и городовые Доном-ре­кою судами з большим и с.мелким нарядом». Стамбул коорди­нировал антиказачьи действия нижнеднепровских, нижнедон­ских, крымских и кубанских крепостей и укреплений, эскадр и отрядов войск.

В столицу доставляли пленных казаков, и некоторые из них подвергались там казни, адругие обращались в рабов. Иногда в Стамбуле устраивали «торжественные шествия» пленников пе­ред султаном: прогоняли скованных атаманов и казаков, несли отсеченные казачьи головы, языки и ноги, «атаманские знаме­на, повернутые вниз», казачьи музыкальные инструменты и пр. В этот город в подарок Мехмеду IV в 1656 г. была доставлена голова донского атамана Павла Федорова (Чесночихина), по­павшего в плен при неудачном штурме Азова и подвергшегося смертной казни. В Золотой Рог с триумфом вводились захва­ченные запорожские и донские суда, как выражался Эвлия Челеби, «с опущенными крестами их флагов».

В 1638 г. для Мурада IV на Босфоре было устроено показа­тельное «победоносное сражение» турецких судов с казачьими. Составленное тогда же описание передает следующую картину: «Эти лодочники и матросы (речь идет о турецких моряках. — В.К.), все аккуратно одетые, появляются с шайками³⁷ и кара-мюрселями (типы судов. — Прим. ред.), которые наполнены во­оруженными войсками и которые они тянут на длинных кана­тах, и с семьюдесятью-восемьюдесятью чайками, взятыми у ка­заков на Черном море. Когда они прибывают к Алайкёшку (где находится ставка султана. — В. К.), они представляют сражение между своими шайками и карамюрселями и чайками казаков. Они захватывают казачьи лодки, переворачивают их кресты и захватывают в плен людей, в то время как музыка неверных пе­чально играет на трубах и органах³⁸ отступление. Мусульманс­кие шайки тянут тогда на буксире чайки неверных и стреляют из своих больших мушкетов... Они (мусульмане. — В.К.) укра­шают свои суда множеством флагов, флажков и вымпелов и, про­плывая, стреляют из пушек своих лодок».

Каравеллы, галеоны и другие богато украшенные корабли, продолжает описание, тянут за собой 100 малых судов и, подхо­дя кАлайкёшку, встречают там 5—10 судов «неверных», против которых вступают в «большой бой» с ревом пушек и дымом, за­стилающим небо. В конце концовтурки, конечно, оказываются победителями, захватывают суда, пленных и добычу и тянут взя­тые чайки под всеобщие крики мусульман «Аллах! Аллах!».

В столице базировались основные силы турецкого военно-морского флота, значительная часть которого с весны до осени действовала против казаков на Черном и Азовском морях. По­этому запорожцы и донцы вполне правомерно связывали со Стамбулом любую османскую галеру, пришедшую в устья Днеп­ра и Дона или встретившуюся в море³⁹.

Главное адмиралтейство Османской империи (Терсане-иамире), известное как морской арсенал Касымпаша, занимав­шееся строительством и оснащением кораблей, организацией судоходства и береговой службы и руководившее военно-мор­ским флотом, располагалось на весьма значительном простран­стве северного побережья Золотого Рога, между Палатой и Хас-кёем. Глубина залива, в частности и у берега, укрытость от вет­ров и неприятеля, близость громадного города с его инфраструктурой и торгового порта обеспечивали едва ли не идеальные условия для работы адмиралтейства. Оно включало в себя огромную верфь, самую большую не только в Турции, но и во всем мире⁴⁰, и собственно штаб (командование) военно-мор­ских сил.

Арсенал Касымпаша был учрежден во второй половине XV в. по указу Мехмеда II, завоевателя Константинополя, и затем рас­ширен в 1510-х гг. при Селиме I и особенно при Сулеймане I, правившем в 1520— 1566 гг. Мехмед II разместил на берегу Золо­того Рога много площадок («форм») для строительства судов, а в окрестностях — мастеров-судостроителей и специалистов по смежным ремеслам. Сулейман I увеличил «население» арсенала, водворив туда судостроителей из греков, армян и грузин, постро­ил несколько зданий, зал совета для капудан-паши и мечеть⁴¹.

«Состоит оной (арсенал. — В.К.), — писал Луиджи Ферди-нандо Марсильи, основывавшийся на собственных наблюдени­ях и сочинении Хюсейна Хезарфена 1669 г., — в одной долгой галерии, покрытой шатром, вдоль по каналу (заливу. — В.К.), где мастеровые люди находятся в прикрытии, также и корабли, которые на доках, откуда их весьма лехко можно спускать на воду... В арсенале находятся всякие припасы и материалы, потребные как к строению морских судов, так и к починке оных». Согласно Эвлии Челеби, арсенал имел 70 складов капудан-паши, пороховой склад и иные хранилища, «здание весел» (кюрекхане)⁴². Там же были морские казармы, «множество покоев для офицеров, караульных и мастеровых людей».

В арсенале работали турецкие и отчасти зарубежные масте­ра-судостроители. Специалистами по железу были генуэзцы, по веслам — греки. В случае необходимости дополнительно при­зывались местные ремесленники. Арсенал обслуживали также рабы и заключенные. По Л.Ф. Марсильи, штат арсенала предус­матривал 1364 человека для работы на верфи и вспомогательных судах и для караульной службы. Ш. Старовольский же указывал, что в Касымпаше не бывает меньше 4 тыс. узников, а число ма­стеров, «мастерских людей», приставов и воинских людей, «что караулят всех», определял в 36 тыс. человек. Для невольников арсенал держал «ужасную темницу» — тюрьму.