У меня в горле стоял комок, который лишь отчасти был вызван тем, что я увидела человека, копающего землю на гроб моей матери, немного больше из-за печали в глазах отца, и, к сожалению, в основном из-за Джея.
Да, здесь, на могиле моей матери — ее свежей могиле, если уж на то пошло, — больше всего ранил мое сердце и душу человек, чей бриллиант я носила.
Я ужасна.
Но ничего не могла с собой поделать. Не имело значения, что он всегда был здесь, что я тосковала по нему, что он заставил меня кончить, зажав рот рукой в три часа ночи, что-то прогнило между нами. Разъедало нас изнутри.
И то, что разъедало нас, разъедало и меня, потому что я облажалась. Я так тесно сплелась с ним, что не знала, где заканчиваюсь я и где начинаемся мы. Это то, от чего меня предостерегала бы каждая книга по самопомощи — и Зои, — но было уже слишком поздно, черт возьми.
Итак, я была на похоронах своей матери, перед моим скорбящим отцом, думая о том, как мой жених предал меня, наняв работать женщину, с которой он когда-то трахался.
— Да, — сказала я своему отцу. — Он позаботится обо мне.
Папа обнял меня, оставив гадать, лгу я или нет.
Это уже совсем другое дело… Я не знала, где кончается ложь и начинается правда.
***
В Верне мы провели еще один день, прежде чем вернулись в Лос-Анджелес.
В дом Джея. Дом, который должен был стать нашим. Я знала, что не смогу сесть в самолет, не поговорив с ним. Нам нужен разговор, который я откладывала всю неделю, потому что справиться со смертью мамы было легче.
Папа вернулся к работе, потому что неделя отпуска была его максимумом, даже когда я была дома. Он занимался починкой вещей, стрижкой травы, садоводством и приготовлением пищи, но моему отцу нужно было работать, нужно было чем-то заниматься, чувствовать себя полезным.
Не было никакого оправдания, чтобы не вести этот разговор. Мы не могли поговорить в доме отца, он был слишком маленьким и душным. Я не знала, куда еще пойти, поэтому попросила Джея отвезти нас сюда, в место, где я не была десятилетиями.
Во время поездки мы не разговаривали. Рука Джея лежала на моем бедре, а мои глаза были устремлены в окно. Как только мы приехали, я потратила пять минут, чтобы найти в себе силы выйти из машины. Джей молча ждал рядом со мной. Как только я набралась храбрости и вышла, Джей последовал за мной.
— Раньше мы приходили сюда и кормили уток, — нарушила я молчание, глядя на пруд, который четко жил в моих воспоминаниях как волшебное место с лилиями, утками и деревьями. Вода теперь мутно-зеленого цвета, деревья желтеют и умирают, и не видно ни уток, ни кувшинок. Какая-то метафора.
— Я рада, — сказала я шепотом, глядя на воду. — Это ужасная, ужасная правда. Но я рада, что моя мать умерла. Я чувствую облегчение. Рада, что ей не приходится ежедневно бороться с собой. Облегчение от того, что мой отец не мучается чувством вины, не влезает в долги, не снимает пенсию. Больше всего я рада, что у меня больше нет перед ней никаких обязательств. Мне не нужно ее навещать. Не нужно притворяться, что у меня не мурашки бегут по коже каждый раз, когда я вижу ее, задаваясь вопросом, разделяю ли я ее судьбу. Рада, что мне не придется смотреть в знакомые глаза на худшее из возможных будущих.
Именно тогда я наконец нашла в себе силы посмотреть на Джея. В его глазах не было ни осуждения, ни отвращения. Конечно.
Еще одна вещь, которую я любила в Джее. Я могла сказать ему правду. Настоящую. То, что большинство людей скрывали. Могла сказать ему все, что угодно, а он сам делал вещи похуже, и глазом не моргнув.
Он не произнес ни слова. Это было не потому, что ему нечего сказать, а потому, что он знал меня достаточно хорошо, понимая, что я еще не закончила.
Черт, может быть, он уже знал, что я собиралась сказать. Джей провел все исследования обо мне, когда мы только начинали. И то, что он не знал, я ему рассказала. Всё. Кроме этого. Этот секрет, который я держала близко к груди, позволяя ему гнить, разлагаться и портить все внутри себя.
— Она пыталась убить меня, — призналась я под его пристальным взглядом.
На лице Джея промелькнуло что-то, возможно, удивление. Хотя я считала себя экспертом во всем, что касалось Джея, я больше не доверяла себе. Больше не доверяла ему. Не могла понять, шокировала его эта новость или нет. В то время я была маленькая, но помнила, как папа прикрывал ее, обещая не звонить в полицию, пока она не получит помощь. Вот и все. Последняя капля, которую я рассказала Джею о своей матери. Я даже не позволяла себе думать об этом. Это было колючее, опасное воспоминание, которое затянуло меня в темное место.
Но это был мой полуночный мужчина. Он заставил меня привыкнуть к темноте, заставил меня меньше ее бояться.
— Она была больна, действительно больна, — продолжила я. — Мой отец не знал, насколько все плохо. Много работал, чтобы поддержать нас. Я мало что помню о том времени. Но точно помню, что однажды мы были дома… это был плохой день. Я поняла, что в плохие дни лучше держаться подальше от мамы. Иногда прятаться. Я не хотела говорить папе, знала, что он что-нибудь сделает. Заберет ее отсюда. А моя мама в хорошие дни была волшебной.
Я улыбнулась, глядя на воспоминания об утках, которые когда-то были здесь. Мама смеялась, когда мы кормили их, они гонялись за ней повсюду.
— Я ему не говорила. Это был наш секрет. А потом однажды она стала по-настоящему плохой. Не все помню. Но она говорила о демонах. Была убеждена, что они были внутри меня. Ей хотелось вырезать их, чтобы защитить меня. Папа вернулся домой до того, как что-то могло случиться. Но я никогда не видела его таким злым. В основном на самого себя. За то, что не видел, насколько все стало плохо. Это преследовало его в течение многих лет. Я уверена, ее тоже. Вот почему она держалась подальше.
Я не смотрела на Джея.
После этого моя мама стала призраком в моей жизни. Не только из-за инцидента. Не только из-за болезни. Она хорошо справлялась в течение нескольких лет. Достаточно хорошо, чтобы притворяться собой. Но именно чувство вины удерживало ее от меня, то же чувство вины, которое разъедало ее изнутри, заставило ее прекратить принимать лекарства, потому что она не могла смириться с реальностью того, что она чуть не натворила. Я знала, что мама оттолкнула папу. Он хотел помириться, после всего, он серьезно относился к клятвам болезни и здоровья. Но мама не стала этого делать. Ее намерения были благородными, по крайней мере, для себя. Она не хотела причинять боль мне, никому из нас.
Я так до конца и не простила ей этого. Я могла понять ее болезнь, могла простить все, что она отняла у себя, у нашей семьи, и не винила ее ни в этом.
— Я обижалась на нее, — призналась я. — За ее трусость. За то, что у нее не хватило смелости встретиться с реальностью вместе с нами. Это может быть некрасиво и жестоко с моей стороны, но это правда.
Джей дернул меня в свои объятия, и я, к счастью, охотно пошла.
— Стелла, ты никогда не будешь жестокой или некрасивой, даже со своей худшей правдой. — Он поцеловал меня в макушку, его слова успокаивали меня.
Я сделала глубокий вдох. Глубокий вдох Джея, затхлой воды и гниющей растительной жизни, смешивающейся со всем остальным.
— Теперь я готова, — заявила я, высвобождаясь из его объятий. — Я готова узнать, почему ты не рассказал мне о ней. Почему она была в твоем доме все это время, а ты не сказал. Почему я ела ее еду, почему она стирала мою одежду.
Казалось, что мой гнев ни на йоту не притупился за эту неделю. Во всяком случае, он был заточен до острия, готовый вступить в бой, порезать любого поблизости.
Лицо Джея вытянулось, его челюсть напряглась. Он схватил меня за локоть, чтобы я не отступила слишком далеко. Я не хотела быть рядом с ним во время этого разговора, но и не могла вынести, чтобы он был далеко.
— У меня нет нормального объяснения, — признался Джей, потирая мою руку большим пальцем. — Вот почему я так долго скрывал это от тебя.
Я поджала губы.
— Вместо того чтобы скрывать это от меня, ты мог просто избавиться от нее, — я пыталась говорить ровным голосом, но потерпела неудачу. — И под избавлением от нее я не имею в виду убить ее, — добавила я, находя безумием то, что сказала это, да еще и наполовину серьезно.
— Это хороший вопрос, — признал Джей. — Но на один у меня нет ответа. Просто Фелисити была частью моей жизни в течение многих лет, и я не доверяю многим людям. Мне нужен кто-то на моей службе в моем доме — нашем доме, — кому я могу доверять. Тот, кто не представляет опасности для моего бизнеса и, самое главное, не представляет опасности для тебя.
Я уставилась на него.
— Ты думаешь, что Фелисити не представляет для меня опасность? — Я ненавидела ее имя в своих устах. — Для нас?
— Да, я это знаю, — отрезал Джей. Он был напряжен. Не знаю, из-за того, что я его злила, или он был зол на себя за то, что сделал. Чертовски надеялась, что последнее.
— Почему, Джей? — спросила я, на этот раз мой голос был тихим, вся моя боль каким-то образом была вложена в него.
Он потер затылок, явно напряженный, не то что в самолете.
— Ты… — Я замолчала, прерывисто дыша. — Ты любишь ее?
— Нет, — ответил он сразу и твердо. — Черт возьми, нет, Стелла. Я правда ничего к ней не чувствую.
— Это неправда, — кипела я.
— Ты думаешь, я лгу? — он бросил вызов.
— Я не знаю, — проворчала я в ответ.
Он шагнул вперед, притягивая меня ближе к себе, его глаза были опасны.
— После всего, Стелла, ты думаешь, что я стал бы лгать тебе?
— После всего, Джей, после Фелисити, я, бл*дь, не знаю, — прошипела я ему в лицо.
Я тяжело дышала, пристально глядя на Джея, моя кровь кипела, но не совсем от ярости. Темная, уродливая и больная часть меня хотела его. Хотела его прямо здесь, на гребаной траве, где я в детстве кормила уток.
Его глаза сказали, что он хотел того же самого. Что он сдерживал себя.
Проглотив свое извращенное желание, я слегка откинулась назад, давая понять, что этого не будет, пока не узнаю правду, хотя я была в ужасе. Даже несмотря на то, что я втайне желала лжи, которая утешила бы меня, исцелила то, что он порезал. Но не было никакой лжи, способной сделать это.
Джей прочистил горло.
— У меня нет благородной причины для того, чтобы она была там, в нашем доме. — В его голосе была язвительность, я знала, что он зол на меня за то, что я не верила ему, но я тоже слишком зла, чтобы беспокоиться об этом. — Правда этого не исправит. Это ни черта не исправит, и, честно говоря, если бы я мог придумать ложь, которая оправдала бы то, что я сделал, я бы сказал это, — заявил он.
Я поджала губы. Ожидала ли я чего-то меньшего? Джей стоял напряженно, несмотря на то, что на нем был его «повседневный наряд Джея» из выцветших джинсов, темно-коричневого цвета с V-образным вырезом футболка и дорогие кроссовки. Его грудь была широкой и восхитительной, руки гладкими и мускулистыми и невероятно отвлекали меня.
Он отрастил волосы еще длиннее, потому что заметил, что мне нравится запускать в них руки, чернильно-черный бархат мягко завивался вокруг резких углов его лица. Он был чисто выбрит, как всегда, и его губы были сжаты в тонкую линию.
Он был взбешен тем, что я установила дистанцию между нами. Я знала, что он хотел прикоснуться ко мне, я тоже этого хотела. Но не могла. Не могла слышать этого, пока его руки на мне. Было бы слишком легко простить, забыть.
— Она сильная женщина, — продолжил он. — Очень богатая женщина. Из очень старинной семьи. Она была первой женщиной, с которой у меня был роман… с договоренностью. На самом деле, она была в подобных отношениях задолго до меня.
Мой мозг работал, переваривая его слова. Она была его первой. Кроме того, она была той, кто научил его всему. Она была особенной. Эта мысль была ядом. Мои внутренности таяли, и мне до боли хотелось закричать на него, чтобы он заткнулся на хрен. Никогда больше не упоминал о ней. Но я держала рот на замке, уперев руки в бока.
— Я не любил ее, — продолжал Джей, его голос был жестким и твердым. — Знай это. Мне нужно, чтобы ты прекратила эти ядовитые, разрушительные мысли, которые терзают твою голову. — Его взгляд впился в меня. — Я ценил ее за то, что она дала мне. Но любви не было. По крайней мере, не с моей стороны. — Он сделал паузу, давая мне все переварить.
Нормально, что мой жених говорит о женщине, которая научила его сексуальной жизни, которая была в нашем доме на протяжении всех наших отношений… О, подождите, в этом не было ничего нормального. Но обычно, когда у меня был неприятный, обидный разговор, я нервничала, ходила взад и вперед. Сейчас я стояла неподвижно, принимая удары.
— Она привязалась ко мне. — Он слегка пожал плечами. — До нее я никогда не подпускал другую женщину достаточно близко, чтобы та полюбила меня. Я был намеренно жесток и холоден, думал, что так меня никто не полюбит. Мне это нравилось. Нравилось, что она любила меня, но у меня не было с ней никакой связи. Когда я порвал с ней, она захотела остаться в моей жизни… чтобы служить мне. Конечно, я ей плачу.
— Конечно, — усмехнулась я, не в силах сдержаться.
Челюсть Джея дернулась, но он никак не прокомментировал мою язвительность.
— Это ужасно с моей стороны. После всех этих лет, наслаждаясь тем, как она продолжает хотеть меня, продолжает быть моей гребаной домработницей. Но она облажалась. У нее есть свое собственное дерьмо, которое преследует ее. Меня все устраивало. Не было никаких причин посылать ее, до тебя.
Я скрестила руки на груди.
— До меня, — передразнила я. — Но потом ты заставил ее делать… что она там делает теперь, пока мы вместе?
— Да, — согласился Джей. — Я был так чертовски поглощен тобой, что забыл о ней.
— Она чистила твое нижнее белье и покупала мне миндальное молоко. Ты криминальный авторитет, читаешь людей, как Менталист. И так удобно забыл о ней, — усмехнулась я.
— Менталист?
Я смерила его пристальным взглядом.
— Это офигенный сериал, и сейчас не время говорить о том, что тебе следует начать обращать внимание на популярную культуру, — съязвила я.
Джей кивнул с мрачным выражением лица.
— В это невозможно поверить, и это звучит как ложь, но я говорю правду, Стелла. Она так мало значит для меня, что просто исчезла из моей головы. Ты разрываешь все подряд. Я не могу прожить и минуты в течение дня, не думая о том, как ты пахнешь, как твоя вагина пульсирует вокруг моего члена, как мерцают твои глаза, когда ты счастлива, как находишь способ поговорить о гребаном сериале в середине разговора, который, я знаю, разрывает тебя на части. — Глаза Джея были такими напряженными, что казалось, будто моя кожа тает от костей.
— Это вредно для здоровья, моя любовь к тебе, Стелла. Я же говорил тебе, я злой человек. Люди для меня одноразовые. Если они перестают быть полезными для меня, они перестают существовать. Кроме тебя. Ты так чертовски реальна для меня, что это причиняет боль. Это пугает меня.
Его кулаки были сжаты по бокам. Он хотел прикоснуться ко мне, энергия, излучаемая между нами, была такой густой, что я едва могла дышать.
— Вот и все, — заявил он. — Это правда. Это все, что я могу предложить. Я чертовски ненавижу то, что причинил тебе боль, но я же сказал, что сделаю это. Что я защищу тебя от всего мира, но не смогу защитить от себя.
Ну все.
Теперь я могла дышать.
Дыхание вырывалось из моих легких, бьющееся, разрушенное сердце снова заставляло кровь приливать к кончикам пальцев.
Джей признался, что причинил мне боль. Не было никакой лжи. Я тоже это знала, знала бы, даже если бы он не сказал. Нет никакого способа удержать такую любовь без боли. Без мучений.
Джей был слишком сложным и жестоким, чтобы любить меня нежно или по-доброму. Но он любил меня со свирепостью тысячи мужчин. Миллионов. Он убьет любого, кто причинит мне боль. И не в том образном смысле, который мужчины извергали в наши дни, чтобы казаться альфой. Он буквально убьет любого, кто причинит мне хоть малейший дискомфорт. И ему это сойдет с рук.
— Хорошо, — прошептала я едва слышно.
Тело Джея дернулось, услышав мой голос, его глаза открылись немного шире, губы слегка расслабились от гримасы.
— Хорошо? — повторил он.
Я кивнула.
— Да. Хорошо. Я не прощаю тебя. Но я понимаю. И только если эта женщина больше никогда не зайдет в наш дом, со мной все будет в порядке. С нами все будет в порядке.
— Хорошо, — сказал Джей.
— И сходим в «Whole Foods», — добавила я.
— Будет сделано, — невозмутимо произнес он.
Я судорожно сглотнула. Воздух между нами все еще был наэлектризован всеми признаниями, которые мы излили в воздух моего детского рая. Солнце скрылось за облаками, воздух был теплым, но мои кости чувствовали холод, а кожа горела.
Все слова сказаны. У нас ничего не осталось.
— Сними платье, — приказал он, его зрачки расширились.
Мою кожу покалывало. Ладно, осталось еще несколько слов.
— Прямо здесь?
— Мне повторить еще раз? — В его тоне сквозила угроза, и мои бедра сжались вместе.
Я покачала головой, медленно стягивая платье через голову. Джей смотрел на меня, пока я это делала, смотрел так, что я почувствовала себя уязвимой и сильной одновременно.
Этот район был относительно уединенным, в пяти минутах езды от города и вверх по извилистой, плохо ухоженной дороге. Разбойничьи пивные бутылки показывали, что это скорее место для скучающих подростков, чем для матерей, толкающих детей в колясках. Но было еще светло, и спрятаться негде.
Я все равно раздевалась перед своим женихом.
Затем, когда я была обнажена и дрожала, несмотря на тепло, Джей тоже разделся. Полностью.
— Руки и колени. На землю, задницей ко мне, — скомандовал он, будучи великолепно возбужденным.
Я облизнула губы и сделала, как он сказал, грязь была мягкой и прохладной, мои конечности дрожали от желания, несмотря на то, что это казалось животным и безумным. Потому что это было животным и безумным.
Джей опустился позади меня, его член прижался к моему входу, который уже был насквозь мокрым, потому что он заставил меня голой стоять на четвереньках в грязи посреди гребаного дня. Очевидно, это меня завело.
Он поцеловал меня в затылок.
— Я всегда буду причинять тебе боль, Стелла, — пробормотал он, дразня меня своим членом. — Но никогда не перестану тебя любить, никогда не перестану дышать тобой, всегда буду чертовски голодать по тебе.
Затем он оказался внутри меня, жестокий, глубокий, великолепный.
Я закричала. Громко. Мой крик эхом отразился от деревьев.
Джей схватил меня за волосы, дернув мою голову назад, боль взорвалась в голове, в то время как удовольствие пробежало по крови.
Его другая рука впивалась в плоть моего бедра, пока он трахал меня, глубокое рычание эхом отдавалось из глубины его горла. Этот звук отправил меня через край, я снова закричала, сжавшись вокруг него. Он потянул меня за волосы сильнее и не остановился. Не переставал трахать меня в грязи. Пока я снова не кончила.
Да, это было невероятно ужасно и неправильно, что я чувствовала себя исцеленной от того, что практически валялась в грязи, как животное, со своим женихом, но это такая вот я. Такие мы.
ГЛАВА 10
Стелла
Месяц спустя
Смерть мамы была рябью в моей жизни. В нашей жизни. Но это была не приливная волна. В основном я беспокоилась за своего отца, беспокоилась о том, какую вину он возложит на себя. Мужчины, особенно альфа-самцы, которые страстно любили, склонны винить себя во всем, что происходило с их женщинами, даже если это было вне их контроля. Особенно, если это было вне их контроля.
Джей внимательно наблюдал за мной, а это что-то значило, поскольку его внимание всегда сосредоточено на мне. Я задавалась вопросом, не ждал ли он, что я сломаюсь, может быть, предполагал, что болезнь, убившая мою мать, проскользнет сквозь эти трещины. Что кусочки меня разлетятся вдребезги и медленно превратятся в пыль, пока от меня ничего не останется.
Конечно, у меня были свои моменты.
Но всегда появлялась Рен с вином. Зои с ее твердыми доводами всякий раз, когда я начинала переживать из-за того, что меня постигнет та же участь, и Ясмин, чтобы выслушать, провести исследования, принося медицинские журналы, и предлагая свести меня с неврологами. Еще был Джей. Всегда был Джей.
Мы избавились от Фелисити. Мне потребовалось некоторое время, чтобы полностью простить его, я так и не поняла, почему он так долго держал ее в доме, но мы справились с этим. Наши отношения не обходились без проблем. Я смирилась с тем фактом, что Джей оставит мне новые шрамы и поможет залатать старые. И меня все устраивало. Ведь я жила с ним. И любила эту жизнь.
Мне правда нравилось то, что у нас было. Нравилось, что я ложилась с ним спать каждую ночь, нравилось, что, несмотря ни на что, я возвращалась к нему домой. Или он приходил ко мне домой. Но, несмотря на это — или, может быть, из-за этого — мне было тяжело расставаться с ним. Даже если на ужин с Рен и девочками, которого я с нетерпением ждала, потому что Рен была единственной, кто хотя бы отчасти понимала, каково это — быть в отношениях с кем-то вроде Джея.
Даже несмотря на то, что не было никого, даже отдаленно похожего на Джея.
Или на Карсона, если уж на то пошло.
Было приятно поговорить с ней о безумии их жизни. И нашей жизни. О сумасшествии, которое будет становиться только хуже.
— С этого момента я приставлю к тебе кого-нибудь, — сообщил мне Джей, когда я собрала свои вещи и положила их в сумочку.
Я взглянула на него, он наблюдал за мной на кровати. Ноутбук лежал у него на коленях, и он все еще был одет в рубашку и брюки. Не разделся, когда трахал меня на четвереньках в гардеробной. Пришлось изменить свой наряд, так как теперь у меня на коленях были ссадины от ковра. Я ничуть не возражала. Он оставил меня собираться, взял ноутбук из своего офиса и работал в постели. Если мы оба были дома, то всегда рядом. Никогда в отдельных комнатах. Джей закрывал двери только тогда, когда ему звонили по телефону, и его лицо становилось отстраненным. И когда Карсон входил в дом с мрачным видом — что мало чем отличалось от обычного выражения лица Карсона. Иногда Джей покидал нашу кровать посреди ночи, ничего не объясняя.
К счастью, последнее случалось нечасто.
Я не знала, куда он уходил. Не знала, кто был на другой стороне этих телефонных звонков. Не знала, почему Карсон такой мрачный.
И даже в своем невежестве я знала, что-то происходит.
Что-то плохое.
— Прошу прощения? — спросила я, прищурившись на Джея.
— Будет человек, иногда Карсон, но не часто, так как он занят, ходить с тобой, куда бы ты ни отправилась, — пояснил Джей.
То, что кто-то следит за мной, не новость, это было и раньше. Когда все было по-другому. Кроме того, в то время я не знала, что за мной следят.
— Зачем ходить за мной, Джей? — спокойно спросила я, уперев руки в бедра.
Он закрыл свой ноутбук.
— Потому что я в середине переговоров. Они стали враждебными.
— Переговоры с кем? — спросила я, скрестив руки на груди.
— Это не важно, — ответил он, слегка приподняв брови.
— Если переговоры настолько враждебны, что ты «натравил» на меня кого-то, это важно, — резко возразила я.
Джей поднялся с кровати, преодолевая расстояние между нами. Мне это не понравилось. На расстоянии было легче злиться на него. Когда он приблизился и начал прикасаться ко мне, все казалось менее важным.
— Не подходи сюда и не пытайся меня отвлечь, — заявила я, подняв руку.
Джей не остановился. Он просто схватил меня за запястье и притянул к своей груди.
Все мое тело расслабилось и напряглось одновременно. Мы помолчали несколько вдохов, пока он обнимал меня.
— Эти люди…
— Русская мафия, — категорично сказал Джей.
Я резко втянула воздух.
— И русская мафия захочет причинить мне вред в процессе этих переговоров? — спросила я, пытаясь подражать ровному тону Джея, но безуспешно.
Его хватка на моем запястье стала болезненной.
— Нет, Стелла. Никто тебя не тронет.
Клятва.
Я судорожно сглотнула. Мы снова замолчали. Я глубоко вдохнула. Кожа. Морская соль. Джей. Дом. Безопасность.
Было несколько вопросов, которые нужно задать, когда жених говорит, что его невесте понадобится защита, потому что жених, о котором идет речь, ведет враждебные переговоры с русской мафией.
А именно, что, черт возьми, ты делаешь, и откуда у тебя связи и переговоры с русской мафией?
И еще куча других вопросов об уровне опасности, в которой он находился, сколько лет тюрьмы принесут ему эти переговоры, если полиция узнает. Неужели это будет моей жизнью — беспокоиться о русской мафии?
Или что-то в этом роде.
Вместо того чтобы задать все эти вопросы или хотя бы один, я промолчала.
***
Я опоздала на ужин с человеком по имени Эрик, который меня подвез, и сидел через два столика. Эрик был афроамериканцем, с сильной челюстью, широкоплечим, с вайбом «не связывайся со мной». А еще он похвалил мои туфли.
Хотя я опоздала на ужин на сорок минут, я пришла первой. Рен ворвалась меньше чем через минуту после того, как официантка принесла мартини.
Она осушила его в ту же секунду, как села задницей на стул.
— Еще два, пожалуйста, — сказала она официантке, которая проходила мимо столика. — Ясмин все еще в офисе, Зои застряла в пробке, — сказала она в приветствии. Ее щеки пылали, а волосы представляли собой ослепительный беспорядок кудрей. — Наверное, я опоздала по той же причине, что и ты. У меня между бедер застрял очень горячий мужчина, — подмигнула она.
Я невольно улыбнулась в ответ, несмотря на свое настроение.
— С Карсоном по-прежнему все хорошо? — спросила я, хотя на самом деле в этом не было необходимости.
— «Хорошо» было бы преуменьшением.
— Я рада за тебя, милая, — я говорила правду. Мне нравилось видеть свою девочку такой счастливой.
Рен ухмыльнулась.
— Я тоже счастлива за себя. А моя вагина еще счастливее, — усмехнулась она, шевеля бровями.
— А как насчет сердца? — неуверенно спросила я.
Рен еще не признала, что любит Карсона, хотя он, черт возьми, почти жил в ее доме, она даже не думала о том, чтобы расстаться с ним, и все это продолжалось несколько месяцев назад. Почти год.
Для Рен это вечность.
Она вздрогнула.
— Мое сердце принадлежит Александру Маккуину. Британский дизайнер, — сказала она как ни в чем не бывало.
— Александр Маккуин мертв, — указала я.
— Значит, мое сердце тоже.
Я прищурилась, готовая назвать это чушью собачьей, но она посмотрела на свой телефон, который жужжал на столе.
— Черт, — пробормотала она. — Зои, и Ясмин слились. Ужас, мы не были вместе целую вечность, но не так уж ужасно, потому что ты мне вроде как нравишься, и теперь мы можем съесть целый запеченный камамбер в одиночестве, — она злобно ухмыльнулась.
Я покачала головой, улыбаясь в ответ.
— Давай сделаем это.
***
— Не знаю, смогу ли я, — прошептала я.
— Что? Съесть половину камамбера? Сучка, можешь, и ты, мать твою, это сделаешь, — заявила Рен после того, как проглотила полный рот еды.
Я закатила глаза и послушно обмакнула ломтик хлеба в сырную массу.
Рен одобрительно кивнула.
— Не знаю, смогу ли быть ею.
— Ею? — повторила она, склонив голову набок и внимательно изучая меня. — Хорошо, давай притворимся, что мы живем в мире, где ты не должна пытаться быть кем-то, кроме самой себя, черт возьми. Про кого ты?
— Она — это я, — ответила я. — Или кем я должна быть с Джеем. Быть его женой.
Я обмакнула еще хлеба в сыр, потому что мне действительно нужны какие-нибудь углеводы при этом разговоре.
— Он у нас криминальный авторитет, — добавила я, как только проглотила. — Да, он носит хороший костюм, ходит на благотворительные ужины и живет в очень хорошем доме, но я знаю, что есть части его бизнеса, которые… — Я замолчала, не зная, что Карсон сказал Рен, не желая рассказывать секреты Джея подруге, хотя она была одной из моих самых близких, и я бы доверила ей свою жизнь.
Я не хотела случайно сказать что-то, что поставит ее жизнь под угрозу.
— Не очень добродушные, — неуверенно закончила я. — Часть его бизнеса требует, чтобы я была сильной. — Мои мысли блуждали. — Ни в чем не сомневаться, когда меня будят посреди ночи, чтобы… — Я снова замолчала, не желая говорить то, о чем, я была уверена, мне не следует говорить с Рен. Еще больше секретов.
— Джей надел это кольцо тебе на палец не потому, что ты какая-то холодная, жесткая, крутая женщина, которая может справиться со всем дерьмом и даже не моргнуть, — заверила меня Рен, прежде чем я успела сообразить, что сказать. — Так вот, эти женщины, безусловно, потрясающие, но у них это, словно, врожденное. Они такие же, как Джей. В его мире не нужна такая трусиха.
Она протянула руку и сжала мою. Ту руку, которая не совала сыр мне в лицо, как дикое животное.
— Ему нужна ты, — продолжила она с улыбкой. — Добрая. Открытая и безоговорочно влюбленная. Полная противоположность всему, чем он дышит каждый божий день. — Она взяла свой напиток и сделала глоток. — Это не сказка. Не гребаный диснеевский фильм. Мы не уедем навстречу закату с принцами. Мы со злодеями, дорогая. И они намного лучше в постели. Думаешь, прекрасный принц дарил золушке множественные оргазмы? — Она покачала головой. — Не-а, детка. Мы сделали правильный выбор.