Рауль стоял ко мне спиной и смотрел в окно. Отдёрнутая штора открывала вид на зияющую вокруг дворца темноту.
Сегодня определённо был день стоящих у окна мужчин. И хотя разгадать чувства Юджина было значительно легче, мне казалось, я понимала, какие эмоции испытывает сейчас принц. Он был прекрасно подготовлен к предательству самых близких людей, к государственной измене, даже к необходимости заплатить собственной кровью за отвоёванный его дедом престол. А вот к тому, что произошло в действительности, оказался не готов. Наверное, он чувствовал определённую степень собственной ответственности за то, что произошло, а главное, ему вовсе не улыбалась перспектива отправить на эшафот свою любовницу, пусть и бывшую. А между тем особого выбора у него не было. Возможно, Рауль и являлся сейчас самым могущественным человеком в королевстве, но существовали правила, которым он обязан был следовать, оставаясь в этом отношении менее свободным, чем кто-либо другой.
Всё это были исключительно мои собственные рассуждения. Сам Рауль на данную тему не высказывался и, насколько я его знала, делать это в ближайшем будущем не собирался.
Я подошла и тихонько обняла его за плечи. Он положил руку поверх моей ладони.
— Как насчёт того, чтобы пойти спать? — мягко предложила я. — Именно просто спать. Говорят, утро вечера мудренее. Я, правда, не верю, ну а вдруг?
— Хорошо, — кивнул он.
Затушив стоявшую на прикроватном столике свечу, я легла в кровать и тут же подскочила, чуть было не завопив. В спину вонзилось что-то острое. Первым, о чём я подумала, был подложенный на кровать кинжал с лезвием, измазанным каким-нибудь хитрым ядом. Прошло несколько секунд, прежде чем я поняла, что столь оригинальное покушение на убийство — всего лишь плод моего больного воображения. При ближайшем рассмотрении — в настенном канделябре по-прежнему горело несколько свечей, которые всегда оставались на всю ночь (ещё одна мера предосторожности) — острый предмет оказался самой обыкновенной костью. Я неодобрительно покачала головой. Можно было, конечно, предположить, что принц сам прикопал у себя под подушкой косточку на чёрный день, да так, чтобы её ни за что не нашли жадные до еды придворные, но я в этом сомневалась. В конце-то концов, он — глава государства, и мог бы себе позволить грызть столько костей, сколько ему заблагорассудится, не опасаясь конкуренции. Поэтому я укоризненно взглянула на мирно сопящую Тони и украдкой, пока Рауль не заметил, скинула косточку на ковёр. Искренне при этом надеясь, что никаких других сюрпризов вроде пойманной на лету и покалеченной в процессе охоты мухи на кровати не валяется.
Я совершенно честно предложила просто лечь спать. Рауль совершенно честно принял это предложение, будучи не в настроении на что-либо другое. Ясное дело, что, оказавшись в одной постели, мы занялись отнюдь не сном. Бедняжке Тони пришлось в очередной раз уносить с кровати ноги, все четыре, при этом выражая своё недовольство лёгким порыкиванием. Тем не менее двигалась она быстро, уже зная по горькому опыту, что два переплетающихся человеческих тела ведут себя значительно менее осторожно, чем одно, и вполне могут ненароком отдавить лапу.
В очередной раз перекатившись по кровати, мы оказались на самом краю, и мои волосы, свесившись вниз, коснулись ковра.
— У тебя слишком маленькая кровать, — рассмеявшись, посетовала я.
А про себя подумала: если сейчас он ответит что-нибудь в духе "Другие ни разу не жаловались", расцарапаю ему лицо. Впрочем, если он скажет, что на это жаловались абсолютно все, его лицо пострадает не меньше.
— Хочешь, чтобы я приказал поставить кровать побольше? — усмехнулся Рауль, даже не догадываясь, под какой угрозой только что пребывал его внешний вид.
— Не стоит. Её всё равно тоже не хватит. Ты меня сейчас раздавишь, — пожаловалась я, безуспешно попытавшись сделать глубокий вдох. — Как ты умудряешься быть худым и таким тяжёлым одновременно?
Набок Рауль не перекатился, просто приподнялся на руках. Я с наслаждением предоставила своей грудной клетке наполниться столь необходимым кислородом. И одновременно задалась вопросом, откуда у принца могут взяться на руках такие мышцы. Рауль между тем разглядывал моё лицо.
— Наверное, я всё-таки сделал в своей жизни что-то хорошее, раз Бог подарил мне тебя, — серьёзно сказал он.
— Это тебя так наказали за грехи, — беззаботно возразила я, кладя ладонь ему на грудь.
— Если так, значит, я буду грешить подобно Люциферу.
Определившись с такой линией поведения, он снова впился в мои губы, и мы перекатились по кровати обратно.
Стояла глубокая ночь, когда нас разбудил громкий стук в дверь. Я вздрогнула и резко села на кровати, основательно перепугавшись. Можно было бы, конечно, приписать такую реакцию дурному предчувствию, но я полагаю, интуиция здесь не причём. Виной испугу было внезапно пробуждение от глубокого ночного сна, да ещё и в чужой комнате, а значит, в непривычной обстановке. Понадобилось чуть-чуть времени, чтобы я вообще сориентировалась, где именно нахожусь и почему.
— Какого дьявола? — недовольно бросил Рауль, однако, откинув в сторону одеяло, сразу же встал с постели. Принц хорошо понимал, что беспокоить его в такое время без чрезвычайно уважительной причины не позволит себе никто.
Накинув халат, Рауль извлёк откуда-то ещё один и перекинул его мне, за что я была ему чрезвычайно благодарна. Перспектива оставаться при визитёре, кем он ни был, в постели, прикрывая одеялом голое тело, не слишком сильно меня радовала.
— В чём дело? — громко спросил принц, приближаясь к двери.
— Ваше Высочество, вы позволите? Прошу простить за беспокойство, но дело не терпит отлагательств!
Голос начальника стражи узнала даже я; само собой разумеется, Раулю он был знаком гораздо лучше.
— Входи.
Начальник стражи вошёл в комнату и, остановившись на самом пороге, склонился в низком поклоне.
— Ваше Высочество, позвольте мне ещё раз принести свои извинения…
— Переходи сразу к делу, Колтон, — перебил его принц. — Ты только что говорил, что оно не терпит отлагательств.
— Ваше Высочество… — Начальник стражи мялся, не испытывая ни малейшей радости от необходимости сообщать Раулю неприятную новость. — Произошло нечто чрезвычайное…
— Пытаешься довести меня до удара? Не выйдет, у меня здоровое сердце. Докладывай!
— Вилстон бежал из-под ареста, — решившись, выпалил Колтон.
— Что?! Каким образом?
— Ещё неизвестны все обстоятельства…
— Когда?
— Его отсутствие обнаружилось около часа тому назад. На тот момент со времени побега прошло не более четверти часа.
— В таком случае почему ты не стоял на этот самом месте пятьдесят семь минут назад? — грозно спросил Рауль.
— Мы не решались вас тревожить, — ответил, смешавшись, Колтон. — Однако мы незамедительно начали расследование, — поспешил оправдаться он. — Один из тюремщиков исчез. Либо он был подкуплен, либо убит, пока нам это неизвестно. К тому же нам нигде не удалось отыскать Ланторна. Похоже на то, что именно он организовал побег.
— Отлично. Только этого мне не хватало, — констатировал принц, откидывая голову назад.
— Кто такой Ланторн? — спросила я.
— Воин, дворянин, бывал в кругу Вилстонов, но к сговору с бандитами отношения не имел, — не раздумывая, ответил Рауль. Видимо, досье на этого человека попадалось ему на глаза совсем недавно. — Какие приняты меры? — продолжил допрашивать Колтона он.
— Городские ворота на замке, стража оповещена, мы разослали гонцов во все части города. Их ищут. Из города им не ускользнуть.
— Это уже кое-что. Если только они не успели уйти прежде, чем ворота были закрыты.
— Это маловероятно, Ваше Высочество. Хотя совершенно исключить такую возможность, увы, нельзя.
— Кроме исчезновения Ланторна и тюремщика что-нибудь известно?
— Пока это всё.
— Так… Начальника тюрьмы — на место его бывших подопечных. И пусть его незамедлительно допросят.
— Кого прикажете назначить на его место? Или он вернётся к своим обязанностям в случае, если докажет свою невиновность?
— Не вернётся. Он виновен в любом случае — либо в измене, либо в халатности. Для наказания, которое он понесёт, разница очень большая, но на службу я его в любом случае не верну. Насколько я понимаю, у его помощника достаточно опыта. Что скажешь сам? Он годится на эту должность? Тебе неоднократно приходилось иметь с ним дело.
— Я полагаю, годится, — осторожно ответил Колтон.
— Вот и хорошо. Отправишься и передашь мой указ на словах; все бумаги я подпишу утром.
— Будут ещё какие-нибудь распоряжения?
— Сейчас — нет. Продолжайте поиски, оповестите всех, кого сможете. И не ограничивайтесь столицей. Они знали, на что идут, и понимали, что ворота закроются быстро. Поэтому несомненно спешили. Могли и успеть.
— Стало быть, делать тайну из побега не следует?
— Какую, к дьяволу, тайну? Сам говоришь, что вы оповестили об этом все посты. И правильно сделали. В нынешней ситуации глупо молчать, чтобы сохранить лицо. Я хочу, чтобы все знали: любое содействие Вилстону и его сообщникам чревато самыми серьёзными последствиями.
— Всё будет исполнено.
Колтон вновь поклонился и вышел из комнаты, так до конца и не разгибая спины. Рауль бросил на меня короткий взгляд. Губы его были сжаты, брови нахмурены, на лбу пролегли борозды морщин. Задумавшись, он пересёк комнату и снова остановился у окна. Я следила за принцем взглядом, не торопясь нарушать молчание.
— А ведь я сам виноват, — с грустной усмешкой произнёс он, поворачиваясь к окну спиной. — Не далее как вчера подумал, что моё правление начинается с чрезмерного числа казней. Будет мне урок — впредь бояться своих желаний.
— У тебя мания величия, — возразила я. — Не думаю, чтобы твоя мысль была настолько материальна. К тому же Отилия по-прежнему в тюрьме.
— Как раз если бы сбежала Отилия, это мало бы меня волновало, — отозвался Рауль, меряя шагами комнату. — Теперь, когда она разоблачена и вход во дворец для неё закрыт, угрозы она практически не представляет. Вилстон — совсем другое дело. Его нельзя оставлять на свободе. Дьявол, почему я не поторопился с казнью? Хотел дождаться коронации, чтобы мои полномочия в этом вопросе не подлежали сомнению.
— Сейчас поздно раздумывать, что следовало сделать по-другому. Ты же слышал: скорее всего Вилстон не успел выбраться из города. Значит, арестовать его во второй раз — это только дело времени. Если повезёт, к утру он снова будет здесь.
— Звучит так, будто я горю желанием его видеть, — хмыкнул Рауль. — Ладно, в любом случае надо ложиться спать. Завтра мне понадобится свежая голова.
Признаться, я думала, что первое время он будет лежать без сна — настолько взбудоражила его эта новость. Но принц заснул почти сразу, едва его голова коснулась подушки. Тот, кто научился спать, ожидая прихода наёмного убийцы, сумеет уснуть при любых обстоятельствах.
Наутро Рауль не захотел разделить трапезу со своими родственниками. Поэтому мы завтракали вдвоём в соседней со спальней комнате, специально обустроенной для этой цели. Начальник стражи уже успел предоставить принцу отчёт о проделанной работе, итоги которого, впрочем, не слишком отличались от того, что уже было известно ночью. Завтрак проходил в атмосфере тяжёлого молчания. Слышно было, как тикают часы, как звенит блюдце в момент, когда на него опускается чашка, как льётся в бокал жидкость из услужливо наклонённого лакеем графина.
Шум на входе заставил лакея поспешить ко двери. Вскоре он возвратился к нам и, склонившись перед принцем, произнёс:
— Ваше Высочество, господин Хоулман просит уделить ему несколько минут. Прикажете пустить?
— Пусть входит, раз пришёл, — не без раздражения ответил Рауль, откладывая вилку в сторону откидываясь на спинку стула. — С цепи они все, что ли, сегодня сорвались? — простонал он, когда лакей удалился из комнаты.
Советник приблизился к нам мягкой кошачьей походкой.
— Ваше Высочество. Госпожа Говорящая. Чрезвычайно сожалею, что помешал вашей трапезе.
— Ни о чём вы не сожалеете, вы же для того и пришли, — беззлобно вздохнул Рауль, жестом показывая Хоулману, что тот может садиться на один из свободных стульев.
Советник, склонив голову, принял приглашение и сел на самый краешек сиденья, продолжая идеально ровно держать спину. Молодец. Хорошо знал, что, даже если тебе и разрешается сидеть в присутствии члена королевской фамилии, это ещё не означает, что ты можешь чувствовать себя, как дома. Конечно, мне легко рассуждать, учитывая, что сама-то я чувствовала себя вполне комфортно — и когда только успела привыкнуть??? Но стыдиться перед окружающими мне точно не за что: я к такому положению никогда не стремилась и отвоевать его не пыталась.
— Вы что-то хотели мне сообщить?
Рауль сам начал разговор прежде, чем на него посыплется очередная порция извинений и прочих соответствующих этикету фраз. Я чувствовала, что на сегодня он уже наелся подобного досыта. А день ещё только начинался. Как видно, Эдвард приучил своих подданных к определённому порядку, который внука устраивал значительно меньше, чем деда. Пройдёт время, и будущий король вымуштрует своих придворных вести себя так, как удобно ему. Но на это уйдут месяцы.
— Я хотел посоветоваться с вами по одному вопросу, — осторожно сказал Хоулман.
По лицу Рауля скользнула лёгкая усмешка: он оценил дипломатичность советника. "Посоветоваться по одному вопросу", вероятнее всего, означало "настоятельно порекомендовать вам действовать определённым образом".
— Я вас слушаю.
— Мне только что сообщили, что родители госпожи Отилии прибыли во дворец и просят вашей аудиенции.
В глазах Рауля не осталось и тени веселья, а его тон снова стал ледяным.
— И что с того? Откажите им; что может быть проще?
— Ваше Высочество, могу ли я попросить вас взвесить также и другую возможность? Быть может, принять их — не такая уж плохая идея.
— Хоулман, вы что, заботитесь о спасении моей бессмертной души? Полагаете, что немного материнских слёз окажутся для меня полезными? — вспылил Рауль. Вспылил, разумеется, в рамках своего характера, то есть весьма сдержанно.
— Что вы, Ваше Высочество, — улыбнулся Хоулман. — Будет ли мне позволено говорить прямо? — Видимо, прочитав во взгляде принца разрешение, он продолжил: — Я не священник, и потому мне нет никакого дела до вашей бессмертной души. Зато мне есть дело до того, что вы без сомнения являетесь достойным преемником своего деда, коему я имел честь служить верой и правдой почти с самого начала его правления. И потому меня беспокоит тот факт, что ваше восхождение на престол может начаться на не слишком благоприятной ноте.
— С чего вы так решили?
Ни единая вибрация в голосе Рауля не выдавала того, что не далее, как сегодня ночью, он высказывал обеспокоенность по тому же самому поводу.
— Ваше Высочество, я изложу свои соображения напрямую. Казнь фрейлины может произвести на ваших подданных весьма неприятное впечатление. Все будут говорить о том, что вы сначала соблазнили девушку, а потом избавились от неё, отправив на эшафот.
— Во-первых, я её не соблазнял, — отрезал Рауль. — А во-вторых, как насчёт такой мелочи, как четыре попытки убийства с её стороны?
— Как вы правильно и сказали, мелочь, — развёл руками Хоулман. — Об этом очень быстро забудут. А вот обо всём остальном будут говорить ещё долго — как о кровавой расправе, которая ознаменует начало вашего правления. Разумеется, в этом есть и свои преимущества. Вас будут бояться, а это совсем неплохо для государя. Страх — это мощное оружие, позволяющее держать народ в узде. Я лишь прошу вас ещё раз взвесить все за и против.
— Я не вижу альтернативы, — сказал Рауль. — Если я её помилую, кое-кто решит, что покушение на мою жизнь может остаться безнаказанным. Пусть меня лучше считают Синей Бородой, чем покойником.
— Я вовсе не предлагаю полного помилования, — возразил Хоулман. — Я лишь хочу обратить ваше внимание на возможность несколько смягчить наказание. Вместо того, чтобы казнить фрейлину, её можно было бы запереть в каком-нибудь удалённом монастыре. По сути это та же тюрьма, однако звучит совсем по-другому. Появление во дворце родителей Отилии весьма удачно. Аудиенция им, конечно же, не положена, но сегодня как раз состоится судебный час. Отчего бы вам не принять их? В таком случае дело можно было бы обставить так, словно, сжалившись над убитыми горем родителями, вы оказали осуждённой милость. Таким образом ситуация разрешится как нельзя лучше. По сути мы убиваем двух зайцев. С одной стороны, преступница будет обезврежена и получит причитающееся ей наказание, пусть и несколько более мягкое, чем она заслужила. С другой стороны, вместо скорого на расправу тирана вы будете представлены в пересудах как справедливый, но милостивый правитель. Любовь же народа является ещё более мощным оружием, нежели страх. Против тех, кого боятся, иногда восстают. Против тех, кого любят, — никогда. А данный способ заслужить народную любовь — значительно более безболезненный, чем, скажем, понижение налогов.
Рауль постучал указательным пальцем по столешнице, устремив невидящий взгляд на стоявшую перед ним чашку.
— Хорошо, — кивнул он затем. — До судебного часа ещё несколько часов. Я обдумаю ваше предложение.
— Благодарю вас, Ваше Высочество, — сказал советник, поднимаясь из-за стола. — Не смею долее испытывать ваше терпение.
— Ты сделаешь так, как он предлагает? — спросила я, когда за Хоулманом бесшумно закрылась дверь.
— Возможно. Пока не знаю, — задумчиво ответил Рауль.
Перспектива обойтись без казни Отилии принцу несомненно нравилась, однако принимать решение он не спешил.
— Его аргументы кажутся разумными, — заметила я.
— Кажутся, — согласился Рауль. — Но я хочу кое-что проверить, прежде чем поддаваться на уговоры. Например, выяснить, нет ли у Хоулмана своего личного мотива заступаться за Отилию.
— У него может оказаться такой мотив? — удивилась я.
— Может быть всё, что угодно, — пожал плечами Рауль. — К примеру, известие о прибытии родителей Отилии могло быть ему доставлено на пару с весьма увесистым кошельком. У меня нет особых причин так думать, но проверить стоит. Если не найду никакого подвоха, то, пожалуй, к его совету можно будет отнестись серьёзно.
— Тебе предстоит насыщенный день, — заметила я.
— Как и обычно. Что собираешься делать ты? Пойдёшь в Оранжерею?
— А вот и нет. Сегодня среда, так что я, как и всегда, отправлюсь транжирить твои деньги.
— Можно с этого места поподробнее? — поднял брови он.
— Ну, не те, которые в сокровищнице, а те, которые отведены на нужды Оранжереи, — уточнила я.
— Ах, эти.
— Сегодня на южной площади состоится еженедельная ярмарка. Я часто хожу туда прикупить что-нибудь для зверушек.
— И сколько же ты там транжиришь? — фыркнул он.
— Ну, как правило я беру с собой десять-пятнадцать медяков.
— Внушительная сумма, — съехидничал Рауль. — Можешь прихватить с собой ещё один медяк, чтобы ни в чём себе не отказывать.
— Неслыханная щедрость, — не осталась в долгу я. — Но я и так ни в чём себе не отказываю.
— Кстати, чуть не забыл: я распорядился по поводу твоей помощницы. Её должны прислать к тебе сегодня ближе к вечеру.
— Не может быть! — Я радостно всплеснула руками. — Не думала, что когда-нибудь до этого доживу. Почти все шесть лет мне приходилось справляться одной. Ну, почему в этом мире ничего нельзя добиться без связей?
— Уж так он построен, — отозвался Рауль, вставая из-за стола. — Могу тебя утешить только одним: в твоём случае проблема связей больше не стоит.
На ярмарку я отправилась в приподнятом настроении. Южная площадь находилась подальше от дворца, чем центральная, но погода была неплохая, не слишком холодно и не слишком жарко, и можно было получить удовольствие от прогулки. Идти оставалось меньше десяти минут, когда я почувствовала, как что-то колет левую ногу, и остановилась возле высокого каменного дома. Прислонившись к стене, я вытряхнула камешек из туфли и увидела, как шедший следом человек также остановился, не доходя до меня двух-трёх ярдов. Он вроде бы принялся отряхивать свой плащ, и я, отвернувшись, продолжила путь. Мужчина — среднего роста, шатен, обладатель необычно густых бровей, особенно выделявшихся на фоне нездорово бледного цвета лица, — также продолжил свой путь. Я остановилась опять, на сей раз специально. Он тоже остановился и сделал вид, что оглядывается. Эта игра в кошки-мышки быстро мне надоела. Завернув за угол, я резко развернулась и, когда мужчина остановился, чуть было не врезавшись в меня на ходу, раздражённо спросила:
— Может, объясните, что вам нужно?
— Мне — ничего, — ответил тот, нисколько не смущённый тем, что его раскусили. — Вас хочет видеть мой господин. Я уполномочен доставить вас к нему.
— И кто таков твой господин? — осведомилась я.
— Этого я сообщать не уполномочен.
— В таком случае очень глупо со стороны твоего господина ожидать, что я соглашусь на встречу, — отрезала я.
— А придётся, — развёл руками он, глядя мне за спину.
Я проявила непростительную оплошность. Следовало догадаться, что преследователь окажется не один. Но я не привыкла к вниманию преступных элементов к моей скромной персоне, и потому ничего серьёзного не заподозрила. Поэтому удар рукоятью меча по голове застал меня врасплох.
Глава 18. В плену
Муха ползла вверх по деревянной стене, шустро перебирая лапками. Время от времени она останавливалась, немного топталась на месте, и снова продолжала маршрут. Интересно, как такие тоненькие лапки выдерживают такое крупное, мощное тельце? Но факт оставался фактом: муха передвигалась весьма бойко.
Будь я на месте этого насекомого, я бы, наверное, принялась с завидным упорством биться о непробиваемую стену того сарая, в котором меня держали. Но для меня такой, какая я есть, быстрой проверки оказалось достаточно, чтобы убедиться: пытаться самостоятельно отсюда выбраться бесполезно. Стены представляли собой череду грубо и неровно сколоченных досок; дневной свет с лёгкостью проникал внутрь сквозь узкие щели. Постройка производила впечатление весьма хлипкой, но моих скромных физических сил было не довольно для того, чтобы проделать в ней достаточно крупную брешь. Осмотр сарая по периметру и несколько осторожных попыток справиться с досками или запертой снаружи дверью не дали ничего, кроме саднящей теперь занозы. Внутреннее содержимое помещения также ничем не порадовало. Сарай был по большей части пуст, лишь около одной из стен на полу валялся кое-какой хлам, да несколько предметов покоилось на приколоченных к стене полках. Всё это я давно уже осмотрела. Ничего полезного. Я надеялась найти в сарае какие-нибудь инструменты, а стало быть, средства самозащиты, вроде молотка или, к примеру, компактного топорика. Увы, мне удалось обнаружить лишь несколько пустых мешков из-под зерна, старый плед, обрывок рыболовной сети, да немного подгнившей соломы.
Голова сильно болела в том месте, по которому был нанесён удар, да и всё тело нещадно ныло. Я ничего не помнила, но по ощущениям могла предположить, что меня привезли сюда на лошади, банально перекинув через седло. Кому могло так сильно захотеться со мной пообщаться, что он пошёл на столь крайние меры? Что это за хозяин, имени которого не пожелал назвать преследовавший меня мужчина? У меня успело возникнуть несколько подозрений, но ни одно из них не было возможности ни подтвердить, ни опровергнуть. Одно оставалось несомненным: до начала нашего общения с Раулем моей персоной никто так сильно не интересовался. Своих личных врагов у меня не было. Стало быть, это должен быть кто-то из врагов принца, вернее всего, кто-то, кому я перебежала дорогу. Не так уж и много успело появиться таких людей. Гектор Вилстон? Отилия или кто-нибудь из её родственников? Рик Вольф? А что, если Мелинда или Ридз, хоть и не были пойманы за руку, тоже вынашивали свои тайные планы, исполнению которых я помешала?
Кто бы это ни был, что ему нужно? Убить меня за то, что спутала ему карты? К горлу подкатила непрошеная волна жара. Спокойно. Не надо пугаться ещё больше; я и так напугана. Если бы этот кто-то хотел меня убить, мог бы сделать это сразу. Зачем было приволакивать меня сюда?
Не вставая с жёсткого деревянного пола, я повернулась лицом к стене и в очередной раз прильнула к узкой щёлке. Как всегда, ничего. Я могла разглядеть только небольшую часть стены другой деревянной постройки, полоску зелёной травы, да клочок неба. Людей не было ни видно, ни слышно. То ли они безвылазно сидели в том деревянном доме, то ли и вовсе уехали. Понять по увиденному, где именно я нахожусь, было также невозможно.
Ждать помощи было неоткуда. Меня не хватятся ещё долго. Принц знает, что я ушла на ярмарку и вполне могла бы провести там достаточно много времени. Ближе к вечеру в Оранжерею должна прийти новая помощница, но и тут моё отсутствие не вызовет особого переполоха. Решат, что Говорящая отправилась по своим делам и задержалась. И только тогда, когда станет ясно, что я не вернулась во дворец к ночи, Рауль поймёт, что что-то не так. Но даже и тогда что он сможет сделать? Никто не знает, куда меня увезли. Я и сама этого не знала. А если за моим похищением стоит тот, кто я думаю, то и его местонахождение на данный момент никому не известно. Картина складывалась совсем невесёлая.
Чем больше я думала, тем больше находила поводов паниковать. Поэтому я сделала вывод, что думать — занятие вредное. Спланировать что-либо заранее я всё равно не могу, так что пока придётся предоставить событиям идти своим чередом и положиться на свои силы. В конце концов, в моих жилах текла кровь как дворян, так и торговцев. Будем надеяться, что я унаследовала выдержку от первых и смекалку от вторых. А пока надо было как-то убить время, и для этого в моём распоряжении было лишь одно занятие. Которому я и посвятила несколько часов.
Постепенно снаружи стало темнеть, и, наконец, моя тюрьма погрузилась вместе с внешним миром в черноту. В животе заурчало. Вспомнилось то, с какой жадностью Рауль вцепился в прихваченный мной бутерброд по дороге из логова разбойников. Это воспоминание вызвало улыбку, и внутри ненадолго стало тепло. Это был не обжигающий жар заволакивающей тело и душу паники, а именно тепло, спокойное и уютное. Но надолго оно не задержалось, уступив место совсем другим чувствам. Сколько прошло часов? Почему никто так до сих пор и не пришёл? Что, если о моём существовании просто забыли, и никто так и не появится? Или — того хуже — меня специально оставили здесь умирать от голода и жажды?
С приходом этой мысли мне сразу же сильно захотелось пить. До чего же это, оказывается, страшно — сидеть взаперти. А ведь я провела здесь всего несколько часов. Каково же должно было быть четырнадцатилетнему мальчику, в один момент потерявшему всё и брошенному в тюрьму в ожидании смерти?..
Я поняла, что сдерживать панику больше не смогу. Останавливать её при помощи рассуждений уже не выходило, отвлечься на другое занятие — тоже, и я с силой сжала руки в кулаки, пытаясь остановить её наплыв на чисто физиологическом уровне. И в этот момент впервые за всё время услышала звук шагов.
Я замерла, прислушиваясь. Мешало бешено колотящееся сердце, заглушившее все звуки. Совсем недавно я боялась, что сюда никто не придёт, теперь же готова была отдать всё, что у меня есть, лишь бы приближавшийся человек прошёл стороной. Но нет. Раздался шум отпираемого замка, заскрипела дверь. Я поспешно поднялась на ноги.
Как следует разглядеть вошедшего было невозможно, но моё зрение привыкло к темноте достаточно, чтобы различить недвусмысленно извлечённый из ножен кинжал.
— Ну как, отдохнула с дороги? — с издёвкой спросил он.
Судя по голосу, это был не тот густобровый, который преследовал меня по дороге к площади. Может быть, это второй, тот, который ударил меня по голове?
— Что вам нужно? — холодно спросила я.
Не отвечая, мужчина подошёл ближе. Я инстинктивно отступила.
— Поворачивайся спиной! — велел он.
— Зачем?
Стоило большого труда не впустить в свои интонации заполнивший всё моё существо страх, но я справилась. Дворянская кровь всё-таки делала своё дело.
— Я сказал повернись, — грубо повторил мой тюремщик, многозначительно поигрывая кинжалом.
Выбора не было. Я повернулась лицом к стене.
— Руки назад! — велел он.
Я вытянула руки, и тут же почувствовала, как в кожу врезается стянувшая запястья верёвка.
— Теперь давай на выход.
Я повернулась и шагнула в сторону двери. Внезапно горла коснулась холодная сталь. Часто дыша мне в лицо, мужчина медленно провёл плоской стороной клинка по моей шее.
— Потом поговорим поподробнее, — сказал он мне в самое ухо, и тут же толкнул меня в спину. — Пошевеливайся.
Мы вышли из сарая. В ноздри хлынул свежий холодный воздух. По дороге я огляделась, насколько того позволял лунный свет и дышащий в спину сопровождающий. Кажется, я знала это место. Мне приходилось пару раз проезжать мимо. В южной части столицы протекает широкая полноводная река, разделяющая город на две неравные части. В районе южного берега местность неровная, а почва влажная, плохо подходящая для строительства. Поэтому здесь было мало домов и много свободного пространства. На большем удалении от реки, ещё южнее, начинались местные трущобы. Словом, эта часть города была наименее благополучной, торговые пути здесь не проходили, и представителей власти здесь тоже можно было встретить значительно реже, чем в других районах. Мы находились совсем недалеко от воды; сейчас, оказавшись снаружи, я смогла расслышать монотонную мелодию течения, несмотря на то, что ветер дул не на нас, а в сторону реки. Впереди возвышалось здание заброшенной ветряной мельницы. Мельница была деревянной, и к ней примыкала небольшая одноэтажная пристройка. Именно стену этой пристройки я и видела из сарая через щель, и именно туда мы сейчас направлялись.
Мужчина распахнул дверь и подтолкнул меня в спину. Я вошла. Потребовалось немного времени на то, чтобы привыкнуть к освещению, которое не то чтобы было очень ярким, но всё же существенно отличалось от окружавшей меня до сих пор темноты. В противоположном от двери конце длинной прямоугольной комнаты стоял стол, окружённый тремя стульями и почти вплотную примыкающий к окну. Смотревший в окно человек соответственно сидел ко мне спиной, но узнать его тем не менее не составило труда. Тем более, что именно его я ожидала здесь увидеть в первую очередь. За моей спиной с шумом захлопнулась дверь. Сидевший за столом отвернулся от окна.
— Спасибо, Корвин. Подежурь пока у двери. А вы проходите, Говорящая.
Гектор Вилстон выглядел значительно хуже, чем при нашей последней встрече. Это и неудивительно. Часы, проведённые в пыточной, и несколько дней тюрьмы не могли не оставить свой след. Он ощутимо похудел, и кожа местами обвисла; под глазами пролегли круги, а в волосах появилась седина.
— Эта встреча сильно отличается от утренней трапезы в королевском дворце, не так ли? — произнёс он, вторя моим мыслям. — Да вы не стойте у двери, проходите, садитесь.
Ничего не говоря, я подошла к столу и села на слегка отодвинутый в сторону стул, напротив Вилстона. Удивительное дело, насколько неудобно функционировать со связанными за спиной руками. Казалось бы, мне и не нужно было использовать руки для каких бы то ни было действий, и всё равно, даже садиться на стул оказалось крайне неудобно.
— Располагайтесь-располагайтесь, — кивнул он. — В ногах правды нет, а вечер предстоит долгий.
— Что вы задумали, Вилстон? — спросила я.
— Хочу исправить несколько допущенных ошибок.
Абстрактный ответ, ничего не скажешь.
— Не все ошибки поддаются исправлению, — не менее абстрактно заметила я.
— Это верно. Именно поэтому я решил воспользоваться вашей помощью.
— С чего вы взяли, что я стану вам помогать?
— Не станете, в этом я нисколько не сомневаюсь, — подтвердил он, глядя на меня с нескрываемым интересом. — Рауль обладает талантом окружать себя правильными людьми, в этом ему не откажешь. Но, к счастью, ваша ему преданность не имеет в данном случае никакого значения. Его же преданность вам может сыграть мне на руку.
— Вам следовало бы сейчас сидеть тише воды, ниже травы, а не плести интриги, — поморщилась я. — Не далее, как сегодня Рауль говорил, что жаждет с вами увидеться.
— Это тот редкий случай, когда наши с ним желания совпадают.
— Неужели? Тогда почему бы вам не отправиться прямиком во дворец? Говорят, явка с повинной смягчает вину.
— Я предпочитаю, чтобы Рауль сам приехал сюда, — возразил Вилстон. Видать, понимал, что в его случае даже явка с повинной окажется бесполезной.
— Чего вы пытаетесь добиться? Хотите выкупить свою жизнь в обмен на мою?
— Что вы, Айрин. Я ценю вашу жизнь значительно выше. Во всяком случае надеюсь, что её значительно выше оценит Рауль.
— Что же вы хотите от него получить? — спросила было я, однако ответ напрашивался сам собой. — Не может быть!
Я бы всплеснула руками, будь у меня такая возможность.
— Совершенно верно, Говорящая. Ваша жизнь в обмен на корону.
— Вы сошли с ума.
— Как говорит подруга моей дочери, все члены королевских фамилий слегка с приветом. Современные молодые люди весьма непочтительны, вы не находите?
— Просто современные молодые люди считают, что почтительное обращение надо заслужить.
— А я с вашей точки зрения, разумеется, его не заслуживаю, — усмехнулся Вилстон.
— Не хочу вас разочаровывать, но другая точка зрения невозможна вовсе. Чем вы могли бы заслужить почтительность? За что вас можно уважать? За способность похитить женщину и шантажировать тех, кому она дорога? За то, что связались с подонками вроде того, что стоит сейчас у меня за спиной? Посмотрите на себя. Вы ведь дворянин. Не просто дворянин — член королевской фамилии. И что? Вы готовы опуститься так низко, как только возможно, лишь бы добиться того, на что не имеете ни родового, ни, что гораздо важнее, морального права. Да даже ваши жена и дочь и не могли бы вас уважать, если бы видели, во что вы превратились.
Если предыдущая фраза Вилстона была произнесена хотя бы с видимостью благодушия, то теперь его лицо буквально перекосило от злости. Зрелище было не только пугающим, но и мягко говоря неприятным. Выступивший на щеках румянец диссонировал с неестественно бледной кожей лица, имевшей почти зеленоватый оттенок. Белки глаз были испещрены кроваво-красными прожилками.
— А ты знаешь, что такое висеть на дыбе? — яростно прошипел он. — Знаешь, что это такое — чувствовать нестерпимую боль, когда кажется, что ещё мгновение — и эта адская машина вырвет твои руки и ноги? И от тебя останется только кусок мяса, истекающего кровью и, что самое ужасное, по-прежнему способного испытывать боль? Когда, позабыв о всякой гордости, срывающимся голосом кричишь о пощаде, а дознаватель продолжает с каменным лицом повторять один и тот же вопрос?
Он замолк и сидел, тяжело дыша, с по-прежнему перекошенным лицом. Я равнодушно пожала плечами.
— Вы сами виноваты в том, что так произошло. Организовывать похищение и убийство наследника, пытаться узурпировать власть — это, оставляя в стороне моральную составляющую, весьма рискованные мероприятия. Вы отлично знали, на что идёте.
Невзирая на всю живость выраженных Вилстоном впечатлений, я не испытывала к нему ни капли сочувствия. Поразительно, насколько несколько часов взаперти и связанные за спиной руки меняют мировоззрение. Что уж говорить о четырёх годах, проведённых в заточении и в бегах?
— А главное, пройдя столь тяжёлый путь, вы так ничему и не научились, — напоследок припечатала я. — Потому что ваши сегодняшние действия закончатся ещё более плачевно.
— Вот это верно, — подтвердил неожиданно восстановивший самообладание Вилстон с прежним налётом благодушия в голосе. — Но весь вопрос в том, — он вытянул кверху пухлый у<