Единственное спасение, говорят с.-р., состоит в том, чтобы уничтожить частную собственность на землю. Нужно конфисковать дворянские, купеческие, удельные и монастырские земли и передать их в руки государства. Пользоваться государственной землей должен только тот, кто обрабатывает ее собственными руками. Нужно установить поземельное равнение. При таком порядке все крестьяне будут жить в достатке. Нет безземельных - нет и нищих. Города не будут переполняться безработными, и заработная плата в городах поднимется. Таким образом, единственное спасение - немедленно передать все земли народу. Так учат с.-р. в своих книжках, в прокламациях и в речах на митингах.
Как же смотрят на это дело рабочие-социал-демократы? Это нужно хорошо обдумать; вопрос важный и огромный. Сознательный рабочий должен ясно знать, отчего происходит нищета в деревне и к какой борьбе нужно призывать крестьян. Город сознательнее и образованнее деревни, - и потому пролетариат должен выступить вождем крестьянского движения.
С.-р. говорят, что нужно немедленно передать землю крестьянам. Хорошо. Что же будет дальше?
Ведь крестьянин на крестьянина не похож. У одного, кроме надельной земли, еще и свой хутор, а другой и надел свой сдает в аренду. Есть богатый мужик, у которого породистый скот, сильные лошади, американский плуг. А рядом с ним - односельчанин, у которого "ни кола, ни двора, зипун - весь пожиток". Богатый мужик нанимает работников, а безлошадный мужик сам нанимается работником в помещичью экономию.
Теперь представьте себе, что вся земля перешла в руки народа. Крепкий хозяйственный мужик сумеет, конечно, справиться с нею; он распашет ее американским плугом, засеет рядовой сеялкой, жатву соберет сноповязалкой, вымолотит конной или паровой молотилкой, выждет хорошей цены на зерно и положит барыш в карман. Ну, а бедный, бесхозяйственный мужик? Ведь у него ухватиться нечем за землю. У него ни коровы, ни лошади... Что же он сделает с землею? Да то же, что теперь делает с надельной землею: сдаст ее кулаку в аренду за полцены, а сам пойдет в батраки. Дело привычное... Выйдет ли из этого какое-нибудь "равнение"? Ровно никакого! Одни пустые слова!
|
|
Корень зла в том, говорят с.-р., что земля находится в частных руках. Так-то так, - отвечаем мы социалистам-революционерам. Да ведь в этом не весь корень зла.
Кроме земли, в частных руках находится еще капитал, средства производства, т.-е. хозяйственная справа, инструмент, магазины, сырой материал. Если бы даже всю землю объявить ничьей, "божьей", как говорят, и тогда все равно богатый мужик остался бы по-прежнему при капитале, а бедный по-прежнему оставался бы бедняком.
Не нужно ни себе, ни другим закрывать глаза на правду: земельное поравнение ровно ничего не даст безлошадному крестьянину и деревенскому пролетарию.
С.-р. могут сказать: нужно потребовать, чтоб Учредительное Собрание выдало каждому нуждающемуся крестьянину средства на хозяйственное обзаведение. Хорошо. Допустим даже, что миллионы безлошадных крестьян обзаведутся хозяйством на государственный счет. Удержат ли они свое хозяйство в руках?
Всякий мыслящий и сознательный рабочий, т.-е. рабочий-социал-демократ, сразу ответит на этот вопрос.
|
|
Мы живем в капиталистическом обществе. Вокруг нас царит борьба всех против всех. Всюду - беспощадная конкуренция. Ремесленник соперничает при купле-продаже с ремесленником, купец с купцом, помещик с помещиком. У кого больше капиталу, тот побеждает. Как хищные акулы пожирают в воде мелких рыб, так крупные капиталисты пожирают мелких. Конкуренция делает богатых еще богаче, а мелких ремесленников, лавочников, крестьян-собственников превращает в пролетариев. Это так же неизбежно, как восход солнца с востока.
Поэтому, если б удалось распределить землю поровну между всеми желающими и снабдить неимущих хозяйством, немедленно же между землевладельцами началась бы конкуренция. Немногие пошли бы в гору, стали бы расширять хозяйство, пользоваться наемным трудом. А громадное большинство снова превратилось бы в сельских пролетариев. Таким образом, мы вернулись бы к тому же, с чего начали.
Какой же отсюда следует вывод? Во-первых, - что недостаточно получить землю, нужно еще иметь средства производства. Во-вторых, - что недостаточно получить хозяйство, нужно еще его удержать в своих руках.
С.-р., которые утверждают, будто земельный раздел уничтожит безработицу, только вводят этим рабочих в заблуждение. Безработица может быть уменьшена лишь посредством сокращения рабочего дня. А совершенно уничтожить язву безработицы может только социализм. При социалистическом строе не одна земля, но и все средства производства (фабрики, заводы, сырой материал) будут принадлежать всему обществу, и плоды общего труда будут распределяться между всеми членами общества. Не будет конкуренции, не будет ни капиталистов, ни пролетариев, не будет крестьянского вопроса, не будет безработицы.
|
|
Богатый крестьянин, кулак, разумеется, не станет слушать наших речей; но бедному крестьянину, деревенскому пролетарию и полу-пролетарию мы должны выяснять, что только социализм может спасти его от нищеты, голодовок и унижений. Только социализм - и ничто другое.
Но мыслимо ли ввести у нас в России социализм сейчас? Нет, наша деревня еще слишком темна и бессознательна. Еще слишком мало настоящих социалистов (т.-е. социал-демократов) среди крестьян. Прежде всего нужно свалить самодержавие, которое держит народные массы во тьме. Нужно освободить деревенскую бедноту от всяких податей, нужно ввести подоходно-прогрессивный налог, всеобщее обязательное обучение, нужно, наконец, объединить деревенский пролетариат и полу-пролетариат с городским пролетариатом в одну социал-демократическую армию. Только такая армия сможет совершить великий социалистический переворот.
Но сейчас голодное, нищее, затравленное помещиками и правительством крестьянство поднимается и захватывает помещичьи земли. Как смотрим на это мы, социал-демократы? Мы говорим: переход земли от дворян к крестьянам не спасет деревенской бедности и не уничтожит безработицы, как мечтают с.-р. Об этом не может быть и речи! И с переходом всей земли к народу останется капитализм, а значит будет происходить пролетаризация крестьян. Но все же социал-демократия всеми силами поддержит конфискацию всех земель, - и вот почему.
Ныне деревня страдает не только от капитализма, но и от страшных остатков крепостничества.
Многие дворяне вовсе не имеют собственного хозяйства на своих наследственных землях. Они сдают их в аренду на самых ростовщических условиях. А так как тот же дворянин является еще и земским начальником, то во многих местностях России полностью существует крепостное право. С конфискацией дворянских земель и уничтожением дворянского звания уж не будет барина и мужика. А ведь это громадный шаг вперед!
Во многих местах крестьяне стремятся теперь взять в свои руки помещичьи земли.
Можем ли мы, социал-демократы, быть против этого? Конечно, нет! Когда социалисты-революционеры говорят, будто нам нет дела до крестьянской нужды в земле, они говорят неправду. Пролетариат будет всеми силами поддерживать немедленный переход помещичьей земли к крестьянам. Рабочие-социал-демократы должны говорить крестьянам: "Выбирайте по селам и волостям крестьянские комитеты, и пусть эти комитеты сами займутся решением земельного вопроса на местах. Но этого мало. Нужно еще, чтобы будущее Учредительное Собрание не стало на сторону помещиков и не отправило против вас войска. А потому во время выборов в Учредительное Собрание подавайте свои голоса за истинных друзей и защитников народа!"
Но рабочий-социал-демократ не забудет, что в деревне ему ближе всего не хозяйственный мужичок, а бездомный пролетарий и батрак, и потому городской рабочий открыто скажет всем обездоленным детям деревни: "Братья! Переход всей земли в крестьянские руки не спасет вас, неимущих, безлошадных, бесхозяйных крестьян. В хозяева выбьется из вас один на десяток или на сто, а остальные будут по-прежнему продавать свою рабочую силу. Не верьте тем, которые говорят вам, будто "социализация" земли, или переход земли в руки крестьянства спасет вас от пролетарской участи. Не верьте! Социалисты-революционеры, без сомнения, желают вам всякого добра; но в своих указаниях они жестоко ошибаются и вводят вас в заблуждение. Вам будут предлагать еще много рецептов спасения от бедности и безработицы - не только социалисты-революционеры, но и консерваторы, и либералы, и всякие иные партии. Но вы должны верить нам, вашим братьям, городским рабочим. Мы говорим вам: спасение для вас, как и для нас, одно: это социализм. Пролетарии деревни! Соединяйтесь с нами, городскими пролетариями, в единую социал-демократическую партию. Когда в наших рядах будет большинство городских и деревенских рабочих, тогда мы возьмем в свои руки государственную власть. Мы провозгласим тогда земли, заводы, фабрики, словом, все средства производства, общей собственностью всего народа. Тогда исчезнет борьба, конкуренция и разделение между бедными и богатыми в городе и в деревне. Тогда наступит царство подлинного равенства и истинного братства!
Поднимайтесь же, обездоленные деревенские братья, примыкайте к славной армии городского пролетариата, - и вперед, на борьбу за полную свободу и за социализм!
Листок РСДРП 1905 г. Изд. Е. М. Алексеевой. СПБ.
*186 Партия эсеров - возникла в 1901 г. путем объединения нескольких сохранившихся народовольческих групп. С первых же шагов своей деятельности она, в отличие от с.-д. партии, назвала себя партией не рабочей, а трудящихся вообще. В это расплывчатое понятие она включала и рабочих, и крестьян, и интеллигенцию. Считая себя преемницей идей революционного народничества 70 - 80-х годов эсеровская партия отрицала жизнеспособность промышленного и финансового капитализма в русских условиях. Ближайшая революция в России, - говорили эсеры, - будет не буржуазная, а "трудовая". Однако, несмотря на пышный покров революционных фраз, социал-демократы с самого же начала деятельности партии эсеров усмотрели в ней выразительницу мелкобуржуазной идеологии. Плеханов при самом появлении эсеровской партии окрестил ее партией "социалистов-реакционеров". Констатируя, что эсеровская партия затушевывает самостоятельную политическую роль пролетариата, II съезд РСДРП определенно квалифицирует партию эсеров, как "буржуазно-демократическую фракцию"; принципиальное отношение социал-демократии к этой партии должно быть такое же, как и к либералам. Деятельность эсеров, - гласит далее постановление съезда, - вредна не только для политического развития пролетариата, но и для общедемократической борьбы с абсолютизмом. Поэтому II съезд РСДРП осудил всякую попытку сближения с партией социалистов-революционеров.
Партия эсеров никогда не имела твердой классовой опоры. Она шла на объединение с либералами и кадетами. В то же время она считала себя призванной защитницей интересов крестьянства. В своей аграрной программе (социализация земли, уравнительное землепользование и т. п.) партия эсеров отражала мелкобуржуазные иллюзии широких слоев крестьянства. Часть революционно настроенной интеллигенции и рабочего класса шла за эсерами, прельщенная методами индивидуального террора. Вскоре, однако, руководившая террором боевая организация эсеров была сильно скомпрометирована царившей в ней провокацией. Во время I Государственной Думы эсеры организовали фракцию трудовиков, по существу мало чем отличавшуюся от кадетов. В эпоху реакции началось разложение эсеровской партии. В ней возникло ликвидаторское крыло, руководимое Бунаковым, Авксентьевым и др. Эта группа, издававшая газету "Почин", поставила под вопросы все основы партийной тактики. Она тщательным образом пересматривала все, что напоминало о революции. Исходя из взгляда, что революционный период миновал и едва ли возобновится в ближайшем будущем, она считала необходимым изменить все методы политической борьбы сообразно новым условиям. Руководители этого ликвидаторского крыла (нынешние лидеры правого крыла эсеровской партии за границей) категорически требовали перехода партии к легальным формам политической деятельности, соглашения с либеральной буржуазией, полного отказа от вооруженной борьбы с царизмом. Во время войны большинство эсеровской партии заняло оборонческую, социал-патриотическую позицию. После февральской революции расплывчатая программа эсеров привлекла к партии огромные массы интеллигенции, чиновничества, офицерства и крестьян. Перегруженная до краев правыми элементами, партия эсеров блокировалась с буржуазными партиями. Эсеры отнеслись враждебно к лозунгу "Вся власть Советам", хотя вместе с меньшевиками составляли большинство в тогдашних Советах. Особенно ярко обнаружилась подлинная политическая сущность эсеров в их отношении к войне. Приведенные февральской революцией к власти, они настаивали на продолжении империалистической войны до победного конца. В то же время они не только ничего не сделали для осуществления основного пункта своей программы, социализации земли, но всячески противодействовали экспроприации помещичьих земель. Во время октябрьских боев партия эсеров с оружием в руках боролась против восставшего рабочего класса. После Октября она продолжает вооруженную борьбу против пролетарской диктатуры. Блокируясь с реакционерами в "Союзе Возрождения", она проводит политику интервенций. В своей борьбе против Советской власти она не останавливается и перед методами индивидуального террора. Ее членами были убиты Урицкий и Володарский, произведено покушение на Ленина и велась подготовка покушения на Троцкого. IX съезд партии эсеров, происходивший в 1919 г., формально отказался от вооруженной борьбы с Советской властью. Однако, Черновский ЦК не подчинился этому решению. Его политика интервенции, вооруженных выступлений, террора продолжалась и после съезда. Процесс эсеров, происходивший в 1922 году в Москве, ярко вскрыл всю контрреволюционную сущность этой мелкобуржуазной партии.
Незадолго до Октябрьского переворота от партии эсеров откололась группа так называемых "левых эсеров", возглавляемая Камковым, Спиридоновой и др. Левые эсеры на выборах в Петербургскую Думу поддерживали большевистский список. На всероссийском съезде крестьянских советов левые эсеры во главе с Спиридоновой руководили борьбой против правого эсера Авксентьева, члена ЦК с.-р. партии и Временного Правительства. Октябрьская революция еще более усилила разногласия в партии эсеров, и левые образовали самостоятельную партию, члены которой вошли в состав Совнаркома. Тем не менее левые эсеры никогда не могли вполне преодолеть свою мелкобуржуазную сущность, и их разногласия с политикой советского правительства все больше углублялись. Летом 1918 г. ими был убит германский посол Мирбах. После этого партия левых эсеров начинает разлагаться и распадается на три группы: "левых", "народных коммунистов" и "революционных коммунистов".
В 1923 г. съезд части членов партии эсеров постановил считать партию распущенной.
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПИСЬМА*187
I
На далеком Востоке закончилось общее сражение, - первое после падения Порт-Артура и, бесспорно, последнее в длинном ряду самодержавного военного позора.
Разгром армии Куропаткина окончательно решает судьбу всей войны, с которой самодержавие так тесно сплело свою собственную свободу.
Решительная минута гибели царизма все ближе и ближе. Царизм чувствует это, но он хочет жить. За его спиной века, и эти века выработали в нем могучую привычку руководить, властвовать, решать, терзать, давить, словом, жить. Весь его грандиозный многочленный ветвистый организм сверху донизу пропитан одним инстинктом жизни. Этот жадный инстинкт его покинет лишь вместе с самой жизнью, а жизни он дешево не отдаст. Он показал это - и как показал! - в Петербурге, в Варшаве, Лодзи, Риге, он показал это, послав - без всякой надежды на успех - новый военный флот к печилийским водам, и затеяв - после падения Порт-Артура - новое сражение, еще невиданных, вероятно, в истории размеров, на кровавой манчжурской реке Шахэ. Он доказывает это погромами в Баку и Феодосии*188.
Царизм дезорганизован. Отдельные члены его действуют несогласованно, противоречат друг другу и борются друг с другом: обещают законность и устраивают погромы, заигрывают с идеей Земского Собора и усугубляют практику осадного положения, готовятся уничтожить цензуру и давят газеты, ласкают либералов и расстреливают рабочих, давят либералов, которые сочувствуют рабочим, и ласкают рабочих, чтоб отвоевать их у революционеров и либералов. Тут тысяча противоречий, но все это лишь потому, что враг сам выступает в тысяче противоречивых видов - как земец, журналист, студент, террорист, рабочий - и не дает накинуть на себя одну общую петлю. Инстинкт самосохранения объединяет разрозненные акты правительственной политики и заставляет царизм, чуть вопрос ставится остро, неизменно пускать в дело последние решающие факторы: пулю и штык. Калейдоскопическая смена правящих персонажей ничего уже неспособна изменить в этой суровой игре, где ставкой является жизнь. Царизм потерял всякую возможность справиться с общенародным движением путем сделки, и ему остается лишь борьба, беспощадная, до конца, доколе не сломается окровавленный штык последнего верного солдата.
Несмотря на упорные усилия полицейского государства удержать общественные силы в равновесии покоя, капитализм сделал свое дело: он заставил порожденные им классы бороться путем революции за свое политическое самоопределение. Ныне царизм стоит пред революцией, как уже готовым фактом. Социальные силы в движении. Они сталкиваются, и их столкновения высекают пламя. Меры "мирной" полицейском нормировки теряют, поэтому, всеопределяющее значение в глазах самого абсолютизма. Его внимание переносится от полицейской и цензурной рутины к мерам широкого размаха, которые отвечали бы запросам и затруднениям, поставленным революционной эпохой. Наверху, вокруг правящего центра, различные комиссии и совещания готовят всевозможные облегчения, послабления и упорядочения, - а внизу тот же аппарат, гонимый инстинктом самосохранения, совершает ужасающие эксперименты с целью заставить служить себе силы и явления, созданные самой революцией. Царизм снова и снова пытается наиболее отсталые массы, пробужденные революцией к жизни, двинуть против революционно-сознательных слоев. Столкнуть в жестоком бою стихийные кадры революции с ее сознательным авангардом, создать общую панику, вызвать в обществе страх пред идущей снизу анархией, обескровить революцию и на ее трупах и обломках, цементированных кровью, восстановить полицейское равновесие - такова грозная задача, которую теперь на практике разрешает царизм все в более широких размерах. В Тамбове, Москве, Курске, Пскове, Казани полиция открыто организует готовые на все городские отбросы для избиения земцев, студентов и даже гимназистов. В Феодосии и Баку, где пришлось иметь дело не с земцами и гимназистами, а с мятежными рабочими массами, азартная игра царизма привела к неудержимым вулканическим взрывам народной ярости. В Феодосии полиция на почве возбуждения, вызванного всеобщей стачкой, организует еврейский погром. В Баку она при тех же условиях завершает неслыханным избиением, давшим до 500 жертв, свою долгую работу натравливания наиболее темных элементов населения, персов, татар и турок, против сплошь оппозиционного и революционного армянского населения. И это, разумеется, не последние опыты. Путь, на который абсолютизм сдвинут открывшейся революцией, не знает ни остановки, ни возврата. Этот путь упирается в столкновение всех сил царизма со всеми силами революции. Не реформаторские комиссии Кобеко*189 и Шидловского указуют политическую орбиту абсолютизма, а леденящие кровь события в Феодосии и Баку. Это должно стать ясно всякому, эту мысль нужно нести в народные массы. Ничто не может быть в настоящее время утопичнее и беспочвеннее, чем тактика, рассчитанная на соглашение и апеллирующая к так называемому "государственному смыслу" правительствующих сфер. Живущие этой тактикой политические группы будут безжалостно размолоты жерновами революции.
Жестокая борьба между народом и царем, не знающая других соображений, кроме соображений победы; всенародное восстание, как высший момент этой борьбы; Временное Правительство, как революционное увенчание победы народа над вековым врагом; разоружение царистской реакции и вооружение народа Временным Правительством; созыв Учредительного Собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права - таковы объективно намечающиеся этапы революции.
Что может отклонить развитие от революционного пути?
Созыв Земского Собора на таких началах, какие мог бы принять абсолютизм, так же мало способен изменить отношения между царизмом и нацией, как и одно счастливое сражение. Дарование карикатуры парламентаризма, может быть, отбросило бы в лагерь правительственного "порядка" наиболее косную группу земской оппозиции, но вместе с тем наметило бы более решительно дальнейшие этапы революции. Царско-земский Собор не многим более способен ныне стать формой примирения и единения царя с народом, чем военная диктатура Трепова: народ сосредоточит свою революционную ненависть на Соборе и пойдет против коалиции царя и земских предателей. Созыв Земского Собора лишается, таким образом, для абсолютизма всякого серьезного значения. Царскому правительству остается лишь борьба до конца. Так говорит историческая логика.
И в то время, как по реке Шахэ разрозненные авангардные стычки превращаются в колоссальную общую бойню по всему стоверстному фронту, - внутри страны совершается могучая напряженная работа, которая подготовляет кульминационный момент революции, открытое сражение с силами царизма по всему фронту.
После 9 января революция уже не знает остановки. Она уже не ограничивается подземной, скрытой для глаз работой возбуждения все новых народных масс, - она перешла к открытой и спешной перекличке своих боевых рот, батальонов, полков и корпусов. Главную силу ее армии составляет пролетариат, поэтому средством своей переклички революция делает стачку.
Профессия за профессией, фабрика за фабрикой, город за городом бросают работу. Железнодорожный персонал выступает застрельщиком стачки, железнодорожные линии являются путями стачечной эпидемии. Предъявляются экономические требования, которые почти сейчас же удовлетворяются, вполне или отчасти. Но ни начало стачки, ни конец ее не обусловливаются в полной мере характером предъявленных требований и формой их удовлетворения. Каждая отдельная стачка возникает не потому, что повседневная экономическая борьба уперлась в определенные требования, - наоборот: требования подбираются и формулируются потому, что нужна стачка. Нужно предъявить самим себе, пролетариату других мест, наконец, всему народу свои накопленные силы, свою боевую отзывчивость и боевую готовность, - нужна всеобщая революционная ревизия. И сами стачечники, и те, которые их поддерживают, и те, которые им сочувствуют, и те, которые их боятся, и те, которые их ненавидят, - все понимают или смутно чувствуют, что эта бешеная стачка, которая мечется с места на место, останавливается, кружится, снова снимается и возвращается на покинутое место, потом срывается и вихрем мчится вперед, - все понимают или чувствуют, что она не от себя, что она творит лишь волю пославшей ее революции. Над операционным полем стачки - а это вся страна - нависает что-то грозное, зловещее, напоенное дерзостью. Это пороховая атмосфера надвигающегося восстания.
После 9 января революция уже не знает остановки. Не заботясь о военной тайне, открыто и шумно издеваясь над рутиной жизни, разгоняя ее гипноз, она ведет нас к своему кульминационному пункту: она готовит всероссийское народное восстание.
"Искра" N 90.
3 марта 1905 г.
II
Итак, задачей нашей является не только "развязать" революцию, но и подготовить условия ее победы. Так ставит, и вполне правильно ставит, вопрос передовая статья N 87 "Искры"*190. Можно даже, пожалуй, пойти дальше и сказать: "развязывать" революцию не приходится, ибо она уже "развязана", - вся задача сводится к тому, чтобы подготовить ее победу. Как? Внесением в "развязавшуюся" революционную стихию элементов политической и технической организованности. Говоря кратко, это значит организовать революцию. Так именно ставила вопрос статья тов. Парвуса*191 "Итоги и перспективы", - и несогласие с ней редакции оказалось чистым недоразумением*192, устраненным ныне цитированной выше передовой статьей.
Нет спора, можно написать очень интересную марксистскую статью на тему о том, что революцию нельзя сделать, как чайник или кусок ситца, но когда революция уже делается, когда революционерам нужно заботиться не о развязывании, а о развязке ее, тогда практически-плодотворны будут только писания, посвященные вопросу: как подготовить благоприятную развязку, т.-е. как организовать революцию. Да, как организовать революцию?
Революция не одно и то же, что восстание. На эту тему тоже можно написать одну, а то и две безукоризненные статьи. Революция есть сложный, иногда очень длительный исторический процесс, в результате которого политическая власть переходит к новой социальной силе. Вооруженное восстание - только "технический" момент, который может входить, но может и не входить в революцию. Это бесспорно. Но столь же бесспорно, что мы никуда не годились бы, если б не отдали себе отчета в том, что наша революция, та, которая теперь совершается, уперлась в этот "технический момент", и без восстания не пойдет дальше. Итак, мы должны организовать революцию очередным этапом революции является народное восстание - мы должны организовать восстание.
Разумеется, народное восстание не одно и то же, что заговор. Разумеется, только для революционного романтика иметь план заговора значит иметь в зашифрованном виде восстание. Разумеется, французские революционеры 40-ых годов*193 были фантасты и алхимики. Но значит ли это, что теперь, в марте 1905 года, у нас в России, подготовка восстания - алхимия и фантастика? Ну, конечно же нет. Порукой тому - передовая статья и "Военные заметки" N 87 "Искры"*194. Еще лучшей порукой служит российский пролетариат, который проявил пропасть революционной энергии и революционного упорства, двумя-тремя семимильными шагами пробежал пролог Великой Русской Революции - и теперь стоит перед восстанием.
Всенародное восстание - вокруг этого предприятия должна теперь сосредоточиться наша политическая и наша техническая деятельность. Каждое частное, самопроизвольно возникающее выступление массы нужно пропитать мыслью о необходимости одновременного всероссийского выступления. Все должно бить в одну точку: прокламации, речи, кружковые занятия. Между городами должна быть живая, непрестанная связь, построенная на той мысли, что близок момент, когда всем придется одновременно подняться. Каждый комитет должен сейчас же выдвинуть новый орган: "военный". Этот орган будет быстро расти, и в дни восстания совершенно подчинит себе все остальные.
Конечно, несмотря на нашу "нетерпимость", мы отнюдь не стремимся монополизировать в своих руках подготовку и проведение восстания. Для таких претензий нужен был бы громадный избыток сил, которого у нас вовсе нет. Всякому революционеру, всякому революционному отряду, который захочет взять на себя любую часть военной работы, мы скажем: "честь и место!" Передовая статья N 87 на этот счет безусловно права. К сожалению, она забывает только добавить, что кроме нас на революционном поле никого нет. И именно этот печальный факт совершенно лишает нас возможности проявить в сколько-нибудь значительных размерах качество революционного гостеприимства. Ждать, что революционные радикалы посыпятся на нас из какого-нибудь решета, совершенно не приходится. Революция надвинулась, восстание стоит на очереди, а мы (как руководящая партия) одни. Где мы сильны, там организационно сильна революция, где мы слабы, там организационно слаба она, где нас нет, там революция лишена организации и руководящих элементов. У революции много неожиданностей, но и эти неожиданности подчинены общим законам, - у нас нет социальной почвы для самостоятельной якобинской демократии, мы это понимали всегда, сами мы являемся продуктом этого факта, им объясняется наша победоносная борьба с народовольцами, народниками*195, эсерами и... наше почти полное революционное "одиночество". Г. Гапон явился одной из блестящих внезапностей революции, но и на него, оказывается, есть управа. Если взять его самостоятельную идею, она оказалась в буквальном смысле поденкой; теперь ему остается лишь примкнуть к "одной из социалистических партий", которые существовали до него и которые в известном смысле подготовили его появление. Выбор Георгия Гапона не труден, ибо эта партия только одна.
Может быть, с какой-нибудь абстрактной (в дурном смысле) точки зрения можно утверждать, что было бы очень хорошо, если б у нас теперь была руководящая якобинская партия с перспективой диктатуры в будущем, с обязательством выполнять черную работу революции в настоящем, - а мы сохранили бы за собой только чисто-политическое руководство пролетариатом. Но этого нет, "черная" работа должна быть выполнена, и нам необходимо - потому что мы честные революционеры - взять ее на себя, а это значит "монополизировать" ее. Выполнение этой черной работы революции, организация восстания, становится в данный момент нашей высшей политической обязанностью.