Если друг оказался вдруг
И не друг, и не враг, а так…
© В. Высоцкий
Знаете, некоторые уверены, что если день плохо начался, то это обязательно значит, что вечер принесет много радости, — можете отправить этих людей к черту. Я вам скажу, что если после первого бокала шампанского вас начинают с заразительной систематичностью преследовать неудачи, то мой вам добрый совет — езжайте домой и не повторяйте моих ошибок.
Я сидела в туалете ресторана и смеялась в тон маме, так и не добившись от нее ответа на вопрос о совместном ночепрепровождении.
Тут резко освободился Друг из Бронкса с просьбой разделить с ним один-другой бокал чего оставить покрепче, чем шампанское.
С чистой совестью я попросила у мамы денег на такси, которые она дала мне в счет зарплаты, и побрела на встречу с Сашкой.
Он сидел злой и нервный в небольшом баре на Якиманке.
— Ты откуда такая нарядная? — спросил меня он.
— У Эмиля день рождения был!
— А-а-а! Ну передавай мои поздравления! Маш, посмотри на меня, я молодой пиздатый парень, за что мне столько?
— Что случилось, Саш?
— Да ничего. Мне сегодня принесли видеозапись, как Женька целуется-обнимается с люберецкими бандитами. И что я должен делать? Она мне клялась, что я у нее был первым мужиком и единственным. Понимаешь?
— Сашкин, но ты же ей тоже изменял. Сам мне об этом писал.
— Да, но я при этом не клялся в вечной любви и не орал на все встречные и поперечные, что отдаюсь «тебе одному». Я же тебе всего не рассказал…
Ну вот, а вы говорите, что мы избалованные жизнью…
Знаете, что скрывалось за Сашкиной карьерой?
Когда он придумал саму идею интернет-ресурса, он сразу, без единой чашки кофе и не спав предварительно, засел за бизнес-план своего интернет-ресурса. Хотя это был больше, чем ресурс, — ему казалось, что впоследствии под этот бренд можно подписать полмира.
Знаете, сколько таких бизнес-планов пишется ежедневно?
Миллион.
А потом, распечатанные, они отправляются в мусорные баки, файловые в корзину и стираются навсегда. Из памяти, из жизни и с жесткого диска воспоминаний. Так опустошаются надежды.
Так рушатся мечты.
Но это был не Сашкин случай. Он был из того рода персонажей, которые напрочь отказываются обламываться. Нет у них этого резус-фактора в крови.
Друг из Бронкса подключил в разработке бизнес-плана одного финансиста из компании отца. Тут вы должны сказать, что с таким папой немудрено многого добиться, но именно в этот момент я должна вас остудить — выдохните пар, ваше мнение ошибочно. Отец редко потакал забавам сыновей — давал что нужно, некоторый минимум.
Сашка самостоятельно разложил по полочкам всю структуру сайта и возможность продвижения, он был слепо влюблен в ночь и Москву. И именно эта слепая и почти щенячья верность сопутствовала мужскому и зрелому не по годам напору. Он не верил — он не сомневался.
Я же всегда мечтала сменить московский потолок на кусочек неба.
Спустя время Сашка написал прекрасную концепцию интернет-издания с неограниченными возможностями развития.
Отправил на конкурс. Не выиграл, но жизнь его свела с двумя нужными ему на тот момент людьми — Ярославом и Владом, профессиональными хэд-хантерами.
Они встретились в маленьком кафе в здании ЦДХ, почему там, для всех загадка. Ярослав чуть не упал со стула, когда увидел 19-летнего мальчишку, в широченных штанах и кедах «Адидас», белых олдскульных.[7]Последнее он согласно носит до сих пор и ни минуты не комплексует по этому поводу.
Перед этой встречей он позвонил мне в пять утра по лондонскому времени и торжественно поклялся никогда не давать себя (ну и меня за компанию) в обиду, не покупать любовь и носить кеды «Адидас» до конца дней.
Знал ли Друг из Бронкса в тот день, что станет лишь пешкой в чужой игре?
Влад с партнером готовы были инвестировать шестьдесят процентов и сделать его генеральным директором. Если он найдет оставшиеся.
В девятнадцать лет генеральным директором компании? Представляете?
Тогда он представлял себе все, что угодно, — но не поездки на рынок «Лужники» за чеками для обналички, что постоянно придется ввязываться в сомнительные авантюры, продавать подаренные отцом часы, чтобы в трудный период расплачиваться с работниками. И никогда не рассказывать Жене об этих проблемах.
В день той встречи она купила первый в своей жизни номер журнала «Vogue» — заложила листком-самоклейкой страницу с понравившейся девушкой. И забыла про клятву, что никогда не будет красить волосы.
Она мечтала, что когда-нибудь Саша приведет ее в бутик, не на вещевой рынок, куда ее в детстве возила мать, и не в обычный магазин, а в бутик и купит платье от Oscar de la Renta. И тут она поняла, что нет пределов совершенству. И чуть не расплакалась от этой мечты. Ведь все люди как люди, а она обязательно станет Королевой.
А что потом — так это не важно. В ту секунду они были оба на Небе № 7 от рухнувшего им на плечи счастья. Или его иллюзии…
Спустя полгода она появилась на открытии ресурса в колье и браслете «Tiffany amp;Co», комплект которых стоит сто с небольшим тысяч рублей, сказав Саше, что вся родня скинулась ей на подарок, деревенская родня, не знающая, что такое ресторан, скинулась на колье Tiffany amp;Co??? Но Сашка верил, и никто не был в силах его разубедить.
Об этом мне только что поведал Сашка за очередной порцией односолодового виски.
— Машкин, мы можем заехать к Ярославу минут на сорок?
— Зачем?
— Мне нужно ему антибиотики вколоть, просто самому можно только под коленку, а это больно неимоверно.
— Хорошо. А что с ним?
— Да так, простуда, а таблетки ему нельзя пить.
Спросите, в чем залог идеальных отношений — в идеальной лжи. Думаете, я не знала, что Саша приезжал делать Ярославу уколы от венерических заболеваний, полученных от проституток? А Сашка был добрым — он не умел отказывать людям, которых уважал, в помощи — вколоть антибиотики, выбрать джинсы, подогнать девок… и так по нарастающей.
Такое приложение к игре во взрослую жизнь.
Мы поехали в сторону Сокольнического вала, где делал вторую по счету квартиру Ярослав, но продолжал жить с мамой.
— Саш, я понимаю, что не следует такое спрашивать, но почему твой отец дал деньги на ресурс?
— Потому же, почему твой отправил тебя в Лондон. Я до сих пор помню тот день. Я приехал с переговоров с Ярославом глубоко за полночь, уверенный, что он ни при каких условиях не даст мне сто сорок тысяч долларов. Это большие деньги. У меня рос младший брат, Мишка, кстати, ты в курсе, что Мишка гей?
— Как так? У него же девушка была? Помнишь, такая хорошенькая, с яркими глазами необычного кошачьего цвета, ты ее еще все увести хотел.
— Помню. Ну так как-то сложилось. Так вот… Тогда у Мишки был самый возраст сложный — он определялся, куда идти учиться, и, сама понимаешь, пример моих махинаций в семье был недопустим. Я был уверен, что отец этого не позволит.
У меня из головы все не вылетала мысль, что Мишка гей. Прошло три года. А если бы я прожила в Лондоне чуть больше — к чему бы я вернулась?
— Саш, скажи мне только одно? Как думаешь, что было бы…
Он не дал мне закончить начатое:
— Нас никто не заставлял. Мы сами выбрали.
— Так расскажи мне, почему отец дал тебе эти деньги?
— До сих пор вся эта картина перед глазами. Отец сидит на диване, видит, как я вхожу, тяжелой походкой двигается на кухню. И потом, оборачиваясь, спрашивает, буду ли я чай, и сообщает, что Вона загрызли. Одним предложением выдает мне все. Без расстановки ударений и пауз — такой монолитной фразой.
Я расплакалась.
— Ты чего? — спросил он у меня.
— Ничего. Почему ты не говорил мне, что Вона загрызли?
— Ты не плакала из-за смерти отца и теперь будешь рыдать из-за собаки? Смирись! Научись смиряться с событиями, когда ничего не можешь объяснить.
Я обняла Друга из Бронкса и еще очень долго рыдала у него на плече. По всем поводам. Не могу сказать, что я была преисполнена чувства жалости к нам обоим, — просто выливалось накопившееся. Боль за три года выходила по капле, шло очищение организма.
— Почему ты мне не рассказал обо всем? Я бы прилетела или хотя бы с тобой поговорила.
— Зато ты спокойно прожила три года. Знаешь, что меня тогда удивило в отце, — то, с какой выдержкой он все это перенес. Ты знаешь, как он любил Вона — на охоту только с ним. Любимая лайка. Пока никто не видел, он рассказывал Вону истории своей молодости, и ему казалось, что тот его слушал, тихо посапывая на заднем сиденье «мерина». Для него не было жалко обивки салона. Даже если бы он в кожу разодрал бежевую кожу сидений — ему бы простили. Как прощают сыновьям глупость, как женам прощают измены.
— Ты так красиво говоришь, что мне не по себе. Почему боль всегда на словах такая красивая?
— Боль и на бумаге красивая. Мне почему-то кажется, что в боли больше кайфа, чем в радости.
— Мы с тобой извращенцы.
Мне не нужно было спрашивать, какой именно разговор был у них с отцом, потому что я знала, что в такие моменты ты отдаешь все самым близким. И отец дал Сашке самое главное — веру.
— А теперь мы нацепляем улыбки и забываем все, что обсуждали.
Машина подъехала к дому, и мы пошли в сторону подъезда. Светила ярко-желтая полная луна, даже рыжая. Похожая на тыкву. Может, можно отметить Хэллоуин в начале июня?
Я вытерла потекшую тушь и намазала губы блеском. Теперь я не просто зареванная пьяная дура, я накрашенная зареванная пьяная дура. Разницу чувствуете?
— Почему нам всегда приходится врать? — поинтересовалась я у Сашки.
— Во-первых, не врать, а просто недоговаривать, а во-вторых, welcome home!
— Не знаю, как ты, а я буду стараться говорить людям правду!
— Посмотрим, насколько тебя хватит.
Мы вошли в небольшую квартиру, без мебели. Только что отремонтированную. Достаточно безвкусно. Ремонт был сделан без женской руки и к уюту не располагал.
— А вы верите в жизнь после смерти? — сказала я вместо приветствия Ярославу.
— Нет, я не буду с ней разговаривать, если она будет выкать у меня дома. — Он улыбался.
— Я Маша.
— Я бы удивился, если бы ты сказала: «Привет, я Глаша».
— Так ты веришь?
— Я не верю, я знаю.
Мне бы тоже хотелось верить, что есть то самое Небо № 7. Не обязательно рай с золотыми вратами и апостолами, достаточно родных лиц и походить по облакам, а не осколкам чужих судеб.
— А Сашка не верит. — Я посмотрела на Друга из Бронкса как на оппозиционера мнения.
— Я не говорил, что я не допускаю возможности существования чего-то иного, но, пока мне оттуда никто рукой не помашет, доказывать другим существование высшего разума не буду.
— Именно поэтому у тебя в графе религия написано «православие»? — решила я выстебать чье-то мнение.
Ну хочу я поверить в жизнь после смерти. Ну приведите мне уже все возможные доводы! Неужели не ясно?
— Маш, перестань, — у тебя в разделе вероисповедание вообще стоит светский гуманизм.
— Я не знаю, что это, но, согласись, подобные слова мне идут.
— Ребят, перестаньте ругаться по мелочам! — сказал Ярослав, доставая из шкафа бутылку красного вина.
— Мне показалось или он только что назвал Бога мелочью? — Сашка пытался перевести беседу в мирное русло. Это уже по моему рецепту дипломатии: посмейся над тем, что не можешь принять.
Если честно, я за три недели так и не запомнила свой номер, и поэтому до сих пор нервничала и переживала, не ошиблась ли я в паре цифр, написанных на сторублевой купюре. Посмотрел ли Макс на номер? Не оставил ли мой номер на чай в виде чаевых?
Одна моя знакомая, кстати, писательница и певица, говорит, что если сильно о ком-то думать, то он обязательно позвонит?!! Мне кажется эта версия ошибочной. Однако нет исключения из правил.
В сумке завибрировал телефон. И я почему-то всем нутром чувствовала, что это Макс.
— Алло!
— Маша?
— Да.
— А может, все-таки Света?
— Может, и Света.
— Как твои дела? Рассказывай! Кстати, первый раз вижу, чтобы за номер телефона еще и доплачивали сто рублей. Такой товар, да еще и с предоплатой!
— Ты долго будешь надо мной издеваться?
Он посмеивался. Так расслабленно и спокойно, что не хотелось ни вина, ни спать, ни думать о вегетососудистой дистонии.
— У тебя очень красивая девушка. — Мне показалось нужным добавить и это.
Макс снова начал смеяться.
— Ну что? Скажешь, что некрасивая? — не могла я выдержать второй по счету смех вместо ответа.
— Да нет, красивая-то красивая, только… Ладно, не важно.
— Почему не важно?
— Ну я сначала хотел сказать, а потом передумал. Не нужно. Стало быть, тебе девушка моя понравилась?
Я поперхнулась:
— Нет, я просто заметила, что она очень красивая.
— Ревнуешь?
Я снова поперхнулась.
Начала откашливаться.
Пыталась делать это как можно тише, чтобы Друг из Бронкса не пришел мне постучать по спине и не испортил такой разговор.
— В смысле? — Иной реакции я выдать не могла.
— Ну что я, не вижу, что ты ревнуешь?
— А какие у меня могут быть права на тебя?
— Дело же не в правах, а в отношении. Что ты там пьешь?
— Чай. Травяной.
— Врешь.
— Вру.
Сзади послышались шаги Друга из Бронкса.
— Ну и долго ты будешь трындеть по телефону?
— Парень твой? — поинтересовался Макс веселым голосом, наперед зная отрицательный ответ.
— Ревнуешь?
Он снова засмеялся.
— Ладно, перезвони мне, как будешь одна!
— А если ты будешь не один?
— Я уж как-нибудь разберусь. Уж если я справился с утилизацией волос с сиденья машины и из спальни дома, то уж с удалением твоих сообщений как-нибудь справлюсь.
— А вдруг я тебе не буду писать?
Он снова засмеялся.
Повесил трубку.
Без «пока» и «привет».
Ну не бред? Мог бы быть и поделикатнее.
Я вернулась на кухню с серьезным выражением лица.
Никак не могу решить, что сложнее — натянуть улыбку, когда хочется плакать, или скрыть свинячий восторг?
— Смотри-ка, ее больше не волнуют ментальные поля! — Ярослав видел в людях больше, чем хотели бы того люди. — И что такого хорошего случилось с нами? Давай делись!
— Да ничего ровным счетом. Правда!
Сашка понял, что я начала врать спустя полчаса после обещания этого не делать. Хотя я лично не могу согласиться с тем, что врала, скорее так — недоговаривала.
Мы ехали домой молча. Мне не хотелось рассказывать о произошедшем Другу из Бронкса — не потому что ревностно относились, а потому что считали все окружающее недостойным нашего внимания. Если бы наутро он решил бы жениться, то на фразе «И если кто-то из присутствующих знает причину, по которой этот брак не может быть совершен, то пусть говорит сейчас или вечно хранит молчание» — я бы вряд ли кусала себя за язык. Именно поэтому Сашка никогда не пригласит меня на свою свадьбу.
Когда я зашла в квартиру, мама все еще не спала. Эмиль сильно надрался и полночи блевал в ванной, а она ждала, пока все устаканиться и заливала себя валокордином.
— Где диск Алены Свиридовой? — спросила я с порога.
— Да ты пьяна?
— Нет. Я выпила немного, но пьяной себя не считаю.
Я с закрытыми глазами дотронулась кончика носа и прошлась взад-перед по кромке паркетной доски.
— Ладно, иди спать!
Я двинулась в сторону комнаты, как вдруг мама меня окрикнула, странным таким криком, больше напоминающим шепот:
— Иди сюда. Скажи мне, он знает, что ты моя дочь?
— Ты о ком? — Тут до меня разом дошло, и я внесла поправку. — Нет, с чего ему — он вообще думает, что я Света.
— Телефон ты ему не оставляла?
— Мам, почему ты так беспокоишься?
— Ладно, я скажу тебе правду. Он никакой не издатель. Мы с ним знакомы достаточно давно, еще при моей совместной жизни с отцом романа так и не получилось, легчайший флирт, но ты знаешь, для замужней женщины это оставляет безумные шрамы. Когда тебе под сорок, но ты еще хороша и тебе отказывает легкое как перышко внимание двадцатисемилетний юноша.
— Для тебя он юноша. Сколько ему сейчас?
— Тридцать три. Расскажи мне, какой он в сексе! Прошу тебя!
На мое счастье из душа вышел Эмиль.
И мама переключилась на него, пытаясь уговорить его принять энтеросгель, пока я по-тихому улизнула в свою комнату.
Забурилась под одеяло, задернула сначала шторы, потом нажала кнопку закрытия наружных жалюзи, поставила кондиционер на восемнадцать градусов. Мне все равно, что сейчас июнь — для меня самый настоящий сентябрь в мыслях.
Осталось мне влюбиться в Эмиля, и мы с мамой можем смело убирать Набокова с полок книжных магазинов.
* * *
Мне не спалось. Но впервые за долгое время я не думала о жизни и смерти и не придумывала себе страшные болезни, принимая аллергический прыщ за экзему.
Около восьми утра я не выдержала и встала. Побродила по квартире, взяла Фиму и пошла гулять. Мы долго искали клумбочку побольше, чтобы покакать, в результате остановились на зеленом коврике у входа в магазин — к такой траве привыкают собаки, живущие на Остоженке.
Я вернулась домой.
Долго думала, можно ли зайти утром в спальню к маме, когда у нее есть молодой супруг. Потом подумала, что ничем из раздела гениталий меня удивить не возможно, и приоткрыла дверь.
Эмиль спал один.
Где же мама?
Я прошла по коридору до кабинета.
На разложенном кожаном диване спала мама, укрывшись пледом. Солнце пробивалось в незашторенные окна.
— Мам, давай продадим квартиру и купим огромный дом. Нам с Фимой негде гулять.
— Милая, — сказала он, потирая глаза и открыв один из них ровно наполовину. — Ну кто же будет этим заниматься, это тебе не стеллаж новый купить. Давай поспим еще?
— Мам, расскажи мне про Макса, все, что ты знаешь! Иначе я не усну и превращусь в девочку из фильма «Звонок».
— А я злой мамой, которая кричит: «Я тебя породил, я тебя…» — Она забыла конец предложения и решила изобрести свой: — Хочешь, я тебя завтраком накормлю?
— Хочу!
— Тогда иди готовь, а я тебя буду кормить с ложечки.
— Почему, мне кажется, если я его увижу, то разочаруюсь? Может, все дело в стрессе и вегетососудистой дистонии?
— Да нет, все намного проще — ты просто дура. Это все объясняет.
Мама закурила тонкую вкусную сигарету, дала мне затянуться, я легла рядом с ней — обняла ее. Первый раз за пять лет.
— Почему ты не спишь с Эмилем?
— Не захотелось сегодня. Не умею засыпать рядом с одним мужчиной и думать о другом. Моральное блядство в этом доме недопустимо.
— А как же правила касательно мата?
— Ты помнишь, как отец матерился? — Мама засмеялась в голос. — Он только гостям говорил, что забывает мат, выходя из театра, а на самом деле — иногда такое говорил, что я едой кидалась. Один раз кинула в него куском цветной капусты. Было очень смешно. Ты помнишь?
— Забыть все пытаюсь.
— Зачем?
— Так ведь помнить — это так больно. Вот говорят, не плачь по тому, что ушло, а радуйся тому, что это было. Это слишком сложно для таких, как я!
— Почему ты считаешь себя особенной? Хотя что я спрашиваю, в Лондоне все считают себя особенными — вся жизнь там состоит в том, чтобы стать как можно более уникальным, в то время как здесь все метят под одну гребенку. Как же все надоело!
— Мам! А расскажи мне про Макса. Все, что ты знаешь.
— Да я толком ничего не знаю. Одно время мы часто виделись у Брушевских, почти каждые выходные я ездила пообщаться с Нонной — ты помнишь, я все время уезжала. Он тогда снимал дом по соседству. Сначала снял на лето — потом решил, что и зимой неплохо, решил, что как закончит ремонт во второй квартире, начнет строительство дома.
— Я была там.
— У Брушевских? Конечно была, но строит он не там.
— Да нет, я была у него в новом доме.
— В ту ночь, что ли?
Мама перевернулась на бок и посмотрела на меня достаточно сурово, задавая свой вопрос, на который у меня не было желания отвечать.
— Пошли зубы почистим. А лучше давай продадим эту квартиру и построим дом, — настаивала я на своем.
— Зубы почистим. О доме вопрос закрыт. Просто тебе понравился мужчина, вот тебе и захотелось быть на него похожей. Это пройдет. Через недельку. Пошли потренируемся.
В соседнем доме открылся спортклуб, где у нас (у них, постоянное это «у них», я с ними без году неделю и имею прав не больше, чем лабрадор Фима) семейная карта. Мы пришли вместе с мамой, где она раз сто повторила врачу о моем диагнозе на почве стресса из-за смерти отца. Да плевать мне на ваше странное слово «тахикардия».
Хотя признаюсь, в кардиозале меня всегда настораживают эти циферки — от 110 до 140… Пульс возрастал. Такое странное чувство, что внутри тебя нечто отбивает чечетку, и ты не совсем контролируешь ритм, однако йоги говорят, что всем, сердцем и прочими органами, реально управлять, мне на это очень хочется ответить как в том ужасном анекдоте «Дамочка, вы бы хоть за пиздой последили».
Мы с мамой встали на соседние беговые дорожки. Шли в одном ритме, поглядывая на плазменные панели с новостями.
— Что у вас с Максом было, рассказать не хочешь? — давила на свое мама. — Никогда не думала, что буду с дочерью обсуждать мужчин своего круга.
— Ничего. Просто секс. Утром он довез меня до метро, и я вернулась домой. А кто такая эта Ника его?
— Насколько я знаю, он ее очень сильно любит, относится к ней безумно трепетно. Расскажу тебе одну историю. Только никогда и никому — это что-то вроде сплетен. Нику он практически подобрал, она девушка из очень бедной семьи — он помог ей во всем, вырвал ее из того злачного круга. Она балерина. До сих пор танцует. Может, поэтому за эти почти восемь лет у них так и не появились дети.
Я сразу провела ассоциативную линию к Другу из Бронкса и его Женьке. Правду говорят — все мужики одинаковые. А бабы дуры!
— Она очень красивая, — высказала я маме свое впечатление от Ники.
— А мне не нравится — вобла какая-то, на рыбу похожа — видела такие рыжие в ресторанных аквариумах плавают, брррр. Мы лучше.
— Откуда ты все это знаешь пор него?
— От Нонны. Тот еще информатор. Но после того, как он съехал из того дома, о нем ничего не слышно. Так забавно было — когда Ника была на гастролях, он часто бывал с нами по выходным, шутил, был очарователен и безумно приятен. Я влюбилась в него того. Но стоило ей вернуться — он становился каким-то мрачным и нервным. Хотя отношения у них были хорошие.
Я и сама не заметила, как пульс перестал скакать — я стабильно остановилась на ста двадцати сердечных хуках в минуту.
— Я не боюсь вас, показания пульса на тренажере. Я же просто хочу танцевать. Одна. Потому что я счастлива! — закричала я на тренажер.
Мама настоятельно попросила меня больше не разговаривать при ней с неодушевленными предметами. Стыдно ей. Краснеет.
А все оттенки красного дамам в районе сорока не к лицу.
* * *
Температура была в норме — 36,6 за бортом. Никогда не могла понять, почему человеку так некомфортно быть одной температуры с воздухом?
Жара нахлынула внезапно, как сказала мама. А поскольку английские дожди в мой чемодан не уместились, то температура лишь росла с моим появлением.
Мы вернулись домой. Эмиль как раз пришел в себя и извинялся перед мамой.
Они покричали еще полчаса друг на друга.
Я сквозь сон слышала, как они ушли. Дверь щелкнула. Я снова погрузилась в мутное зарево мыслей.
Меня разбудил Друг из Бронкса, который сказал, что со мной хочет познакомиться Евгения.
Я открыла им дверь в пижаме, с размазанным по лицу выражением обиды на раннее пробуждение. Около десяти часов вечера.
Если честно, от той Жени — сморщенной и забитой в угол серой мышки, осталось только название. Передо мной стояла высокая блондинка с длинными прямыми волосами, достаточно худая — тех щек, которые я видела на фотографиях, обнаружено не было, одетая с иголочки — не могу сказать, что дорого или суперстильно, скорее взято самое неброское и не столь кричащее и скомпоновано между собой. Она была очень хорошенькая, не глянцевая фарфоровая красавица, а очень хорошенькая!
Пока Женя мыла руки, а я ставила чайник, Сашка на удивление цинично произнес:
— Посмотри, что я сделал! Как тебе произведение искусства?
— Ты считаешь, что девушку можно взять и слепить, и тебе не стыдно вот так об этом говорить? — моему возмущению не было предела.
— А почему нет, если это МОЯ женщина?
— Странное потребительское отношение к людям у тебя возникло.
Женька вышла из ванной, такая радужная и молчаливая. Она улыбалась. Вот объясните мне логику: сначала кричать, что не разрешает разговаривать со мной по телефону, а потом приходить ко мне в дом и улыбаться как ни в чем не бывало? Если честно, логика и вправду железная.
Держи друзей близко, а врагов еще ближе.
— Много одежды из Лондона привезла? — это было первое, что Женя произнесла за вечер. Ей казалось, что с девчонками с Остоженки можно говорить только о шмотках. Москва полнится ошибочных мнений, как видимо, и Зеленоград с претензией.
— Нет, больше впечатлений. У меня прошла мания тряпками лет в шестнадцать.
— Маш, перестань хамить, — осадил меня Друг из Бронкса.
Беседа явно направилась в ненужное русло.
Надеюсь, Саша не будет мне читать лекции про точки Бифуркации?
— Я не хамлю. Терпеть не могу двух вещей — мужских слез и женских разговоров о тряпках. Тряпки нужно носить, а не трепаться! — сказала я еще более грубым тоном.
— Ладно, какие у тебя еще неприятности за сегодня? — повопросничал Сашка, чтобы разбавить крепкий коктейль женского подтрунивания.
— Влюбилась в своего первого клиента.
Я поведала Саше и Жене свою историю. Оба смеялись и офигевали, впрочем как и я.
— Слушай, а классно было бы, если бы у вас все получилось. Такой роман можно было бы написать. Очень классно было бы, — Женя почти хлопала в ладошки.
— Для кого классно? — спросила я, глядя ей прямо в глаза.
А ведь сто раз говорила Другу из Бронкса, что женщин, страдающих вегетососудистой дистонией, нельзя трогать в первые три часа после утреннего (ну или в моем случае вечернего) пробуждения.
— Для всех? — переспросила я. — Для его девушки тоже?
Сашка слинял в туалет, понимая, что это принципиально женский спор, и вставив сейчас хоть слово, он подтвердит древнюю аксиому, что женщины дружат не с кем-то, а против кого-то. И этим «кем-то» становиться не спешил.
— Будет лучше для меня. Тогда вы будете меньше общаться и я стану спокойнее спать. Теперь ясно? — у нее откуда-то появился здравомыслящий тон в голосе.
— Саш, а я ее одобряю! — крикнула я ему в туалет, перебив физиологические процессы, судя по звукам, а Жене добавила: — Ты бываешь честной.
— Я и есть честная! — добавила Женя.
И снова соврала.
— Я же никогда не претендовала и не претендую на Сашу, почему такая агрессия?
— Агрессии нет. Я прекрасно понимаю мозгом, но не сердцем, что ты не претендуешь на него, но ты занимаешь то время, которое он должен отдавать мне.
Меня безумно покоробили слова «должен отдавать».
С каких пор мы экспроприируем людей? Превращаем их в собственность и требуем полного правообладания? Неужели в Москве такой невыносимый дефицит доверия?
Кстати, о доверии, как бы мне проверить, не светясь, какие отношения у Макса и Ники. Может, проследить?
Сашкин телефон звонил не переставая, ему нужно было вести очередные деньги за ротацию рекламного ролика. Срочно, чтобы успеть поставить в эфирную сетку по выгодному тарифу.
Когда только запускали его ресурс, отец заказал им пятнадцатисекундный рекламный ролик для телевизионной рекламы.
Сашка с отцом хоронили умершего пса. Был конец ноября, утренний запах дачи не внушал спокойствия, они стояли с лопатами, который час пытаясь победить промерзшую землю.
Копали долго, чтобы только вырыть эту скудную ямку для любимого пса. Все это время они молчали. Потом отец не выдержал, зашел в дом, принес бутылку водки, разлил на пару стопок и пил, чокаясь за будущее сына. Похоронив любимую собаку, он пересилил себя и не скорбел, а смотрел вперед.
Сашка держал себя, чтобы не расплакаться.
Теперь каждый раз, когда ему трудно, он вспоминает тот день, мысленно бьет себя по щекам и идет вперед.
— Я проверю твоих партнеров и дам тебе деньги, — вынес жизненный вердикт отец.
Тут же позвонил и заказал графический рекламный ролик.
— Не надо, я сам!
— Ты и будешь сам, ты вернешь мне эти деньги спустя три года. И прими на будущее один совет: никогда не подбирай то, что плохо лежит.
А ведь подобрал же. Женю.
Этот ролик пах ноябрем 2005 г.
— Саш, — начала Женя, заставив меня вынырнуть из воспоминаний. — А давай ты съездишь, все сделаешь, хотя я не понимаю, почему ты должен делать это именно в субботу, и заберешь меня отсюда! Мне очень лень! Кисуль, пожалуйста!
Фу, мерзость какая, рыба заливная и та лучше.
— Машка, ты же пока не собираешься уходить? — спросил меня Друг из Бронкса.
— Пока не собираюсь.
— Ладно, тогда я скоро вернусь.
Мы остались сидеть на кухне.
В голове крутились слова Макса: «Позвони, когда будешь одна». Но ведь Женя не считается?
Я вышла на балкон набрать волшебный позывной, покинув свой домашний морозильник.
— Ничего, что я врываюсь в твой субботний вечер? — начала я с вопроса, даже не представившись.
— Да ничего. Главное не спрашивай, как мое ничего, и я буду к тебе благосклонен.
Я слышала сквозь его голос звуки комментатора.
— Ты что, смотришь хоккей? Обычно во время подобных зрелищ входящие звонки игнорируют.
— А может, ты особенная?
— Мама говорит, что это вредно. К тому же особенный, когда тебя любят. Это не мой случай.
— А сама себя любить не пробовала?
— Пробовала. Пальцы устают. — Почему я сегодня так груба со всеми?
— Будешь хамить, перестану разговаривать с тобой.
— Ух ты! Будешь молчать и слушать? Пошли в кино! — не знаю, почему у меня это вырвалось, сначала я запрыгнула к нему в машину, теперь пытаюсь вытащить на встречу. Веду себя отвратительно. Необдуманно.
— Нет.
Так я и знала.
— На нет и суда нет! — я собиралась уже повесить трубку.
— Ты не обижайся, я просто вообще не хожу в кино. Раньше я смотрел почти все, были периоды, когда, что ни спроси — все смотрел. А потом понял, что все фильмы одинаковые. Ничего нового. С тех пор в кино и не хожу.
— А в хоккее разве можно увидеть что-то новое?
— Нет, в общем-то просто любопытно, и не берут денег за билет. Хочешь — приезжай.
— А ты где?
— В гостинице «Космос».
— А я приеду!
— Позвони мне, как доберешься.
Обыденный такой разговор, ничего особенного! А вы как думаете?
Стоило, наверное, спросить его, что он делает в субботнюю ночь в гостинице и один ли он… А то вдруг я окажусь лишь частью выходного рандеву.
Я вернулась на кухню.
Женька просила разрешения налить чаю. Я уверена, что пока меня не было в комнате, она уже попила из всех чашек и не побрезговала отхлебнуть из носика…
Но тем не менее я кивнула.
— Какой же Москва блядский город!
— И не говори, — подтвердила сей факт Женя. — Ты знаешь, я так устала — вокруг Саши столько девок. Каждый раз, как он в клубах — а это его работа, я не сплю, я жду сообщения, что все хорошо и он дома. Он мне столько изменял, а я терпела, терпела, потому что любила. Мне сначала было так стыдно видеть себя на ночных фотохрониках, я все время себе не нравилась. У меня обычно щеки на полкадра — так стыдно было…
Женька подула на чай.
— А сейчас тебе что, нравится вот так проводить время, слоняясь хвостиком за Сашкой по клубам?
— Не могу сказать, что мне нравится. Но иначе я его потеряю. Мне приходится вести… — она замялась… — если бы мы были на пару лет постарше, то назвали бы это «светский образ жизни».
— А я не хочу вести светский образ жизни, я хочу жить!
На этой фразе я забежала в комнату, быстро нацепила первое попавшееся платье, убрала волосы в хвост, надела босоножки и практически выпорхнула за дверь.
— Я не хочу думать, за кого меня примут, что подумают. Я хочу жить! — на самом деле я говорила это вовсе не Жене, а сама себе. — Ты меня прости, я тебя оставлю, ключи на тумбочке, когда Сашка тебя заберет, оставите у консьержки! Я убежала. Прости, если что не так…
Кстати, запомните, НИКОГДА не дружите с девушками своих лучших друзей!
Уже выбегая из подъезда, я встретила Эмиля, который, разругавшись с мамой, возвращался домой злой как черт. От тех же Брушевских.
— Эй, у меня дома приятельница сидит! Не выгоняй ее, ладно? Ее Сашка заберет минут через тридцать.
— Проститутка? — испуганно спросил Эмиль.
— Нет, пока просто Женя.
— Ну тогда ладно!
Он вошел в подъезд, я подняла руку. Остановилась вполне хорошая машина, я, не испытывая никакого смущения или стыда, сказала:
— Гостиница «Космос» — двести пятьдесят!
Облако № 5
На седьмое небо глядя…
Я, как Юрий Гагарин, в твоем микрокосмосе,
Все что до было, знаю и знаю, что после…
© Радио в такси
Оказалось, за въезд на территорию гостиницы нужно заплатить. Мне было жалко денег, однако идти по территории на каблуках, как проститутка, не хотелось. Есть у меня юношеские комплексы на заданную тему.
Когда я почти подошла к дверям, то набрала номер Макса. Он очень долго брал трубку. Гудок. Еще один. Снова гудок. Еще два. Автоответчик. Спрос. Снова. Гудки. Так дважды до полного самоистязания. И когда гиря надежды оборвала трос, ее страхующий, в паре сантиметров от земли, я услышала:
— Прости, в туалете был. Ты где?
— Я у входа, куда дальше?
— Поднимайся в номер восемьсот двенадцать.
— А меня пустят?
— С чего бы им тебя не пустить?
— Ну не знаю, может, нужен какой-то специальный пропуск.
Я зашла в холл и поняла, что тут без не то что пол-литра, тут и с целым центнером не разберешься, куда идти.
— Давай я спущусь и встречу тебя, — он снова смеялся надо мной.
И мне это нравилось.
Он встретил меня немного взъерошенный и уставший. Как будто он уже несколько суток не вылезает из этого номера.
Мы подошли к лифту странными окольными путями.
Я чувствовала себя еще хуже будучи ведомой по коридорам, может, я и не выглядела, как проститутка, снятая на ночь, но внутренне у меня было как раз обратное ощущение.
Из окон его номера было видно Останкинскую телебашню. Я вспомнила про Сашку, который повез деньги за ротацию рекламного ролика (я, конечно, знала, что деньги он повез не в саму башню, но мысль навевало), про Женьку, сидящую на моей кухне и уже, наверное, сто раз прочитавшую хистори в аське и все содержимое моего компьютера, Эмиля, который уже наверняка снова напился и храпит в ванне, маму, рассказывающую Нонне Брушевской про то, что я переспала с Максом, и тут я поняла, как же мне классно… И какая отличная вещь — гостиницы. Теперь я понимаю, куда сбегают люди, когда весь мир надоедает.
— Мне бабушка в детстве рассказывала, что в Останкино есть ресторан «Седьмое небо», что он даже крутится. Интересно, он существует? И сколько там стоит поужинать?
— Не знаю, есть он или нет, но мы можем сводить туда твою бабушку, пройти-то туда все равно возможно, а еду возьмем с собой.
— Нет, бабушке не до «Седьмого неба» в Останкино, она и так на Небе № 7!
— Прости!
— Ненавижу, когда извиняются в таких случаях. Как и все нормы приличия.
— Я заметил!
Макс улыбнулся.
— Тут хорошо! Мне нравится! — сказала я ему, осматривая номер.
— А мне нет. Но это не важно!
— Зачем ты тогда тут проводишь выходные, если тебе так не нравится?
— Да вчера в жуткую пробку попал, когда загород ехал, решил заехать и выспаться под кондиционерами, у меня же в доме пока не поставили их, а квартиру я… девушке оставил. Поэтому, чтобы не спать в машине, решил снять первый попавшийся номер.
— А ты не мог к друзьям поехать? Или по скорому поставить кондиционеры?
— По скорому это как? Минимум десять дней ждать. А к друзьям… а что у друзей?
— У тебя же сто пудов много крутых друзей, у которых дома есть кондиционеры. Почему бы тебе не поехать к ним?
— А почему бы мне не снять номер и не отдохнуть в выходные?
— Почему у тебя нет детей? — спросила я его напрямую.