Л.Н. Федорченко-Шемякина
Судьба владыки
Архиепископ Алексий Кузнецов
Алексии Кузнецов был последний Сарапульский архиепископ. Все последующие годы сюда только приезжали епископы из разных епархий (г. Казань, г. Ижевск).
Он служил в церквях г. Сарапула с 1916 по 1936 год. Все в городе знали, верующие искренне любили, ценили, горевали и молились за него, когда он страдал безвинно в тюрьмах, на каторге, в лагерях, в ссылке. И кто его знал в те далекие годы, помнили и помнят до сих пор (эти очевидцы его жизни служения церкви теперь уже сами престарелые стали. Они и дали в своих воспоминаниях крупицы того, что бережно сохранли в своей памяти – образ пастыря и человека).
Очень мало сведений сохранилось о жизни Владыки до приезда в Сарапул. Год рождения – 1875. Уроженец д. Детское Ленинградской области. Русский. Отец владыки был священником в с. Никольщине под Петербургом[1] (см. очерк о нем). Алексий (а до монашеского пострига его звали Николаем) был старший в семье. Еще было два брата и две сестры. Семья была большая и дружная. Жили скромно, все были приучены к труду и большое влияние на всех детей оказал глава семьи – отец. Сам он был глубоко и истинно верующим человеком, такими же стали и его дети. Нравственная чистота, доброта, милосердие, чувство долга, интеллигентность, стремление к знаниям, любовь к людям, честность, справедливость, любовь к природе, труду, к книгам, основы личности заложены еще в семье с детства.
Алексий учился сначала в своем селе в церковно-приходской школе, затем в гимназии в Петербурге. Регулярно посещал церковь. Еще с детства Алексий мечтал быть митрополитом. И когда при посещении храмов, особенно в Петербурге, внимательно смотрел, как ведут службу митрополиты, епископы и духовенство. Видимо, юношу притягивала, как магнитом, магия храмов и соборов, великолепие и красота убранства, торжественность служб, звучание церковных песнопений, мерцание свечей и лики святых на иконах. Особое восхищение вызывали сами церковнослужители. Их необычные одежды из парчи, с шитьем золотыми и серебряными нитями, их выход. Он, не отрываясь, следил за их службой, за интонациями, жестами, дикцией во время проповедей.
Много лет шел: Алексий к осуществлению своей заветной мечты – стать митрополитом. После гимназии он окончил учительские курсы и стал учителем. На фотографии тех лет – это высокий, стройный, необычайно красивый молодой человек с усами, с ясными глазами, в элегантном модном сюртуке с бархатным воротником. На этой и на всех других фотографиях главное, на что обращаешь внимание, – это его глаза. Недаром говорят, что глаза – зеркало души, суть человека. Чистые и ясные глаза – чистая и душа. Только по глазам можно определить, что он необычайно добрый, умный человек, что он любит жизнь и людей. Глаза лучистые, притягивающие к себе, излучающие внутренний свет. И эта внешняя красота человека была соединена еще и с красотой всей его жизни.
Все из семьи Кузнецовых – красивые, умные люди, но счастья и радости им досталось мало. Всем выпала трагическая судьба тех лет. Алексий Кузнецов имел и медицинские знания, в годы первой мировой войны работал в госпитале.
И вот этот молодой, образованный, интеллигентный человек вдруг оставил службу учителя и ушел в монастырь. Если его отца, Николая Кузнецова, в молодости игумен монастыря отговорил от судьбы монаха, то сына Алексия ничего не могло остановить от решительного шага стать монахом, на всю жизнь свою отказаться от всех человеческих радостей, права на любовь, права на женитьбу и на продолжение рода. Какую смелость надо было иметь, чтобы пойти на такое полное самоотречение. Ведь сделав такой шаг, обратного пути уже не было. Давался обет безбрачия! Монашество стало для него стремлением к высшему пути, к духовному совершенству.
Отречение от всех мирских благ, беспрекословное послушание, повиновение, смирение, строгое выполнение монастырских уставов – это был великий нравственный подвиг, и владыка исполнил его до конца жизни. Какая же сила веры была у него смолоду и на всю жизнь, чтобы отказаться от полноты жизни, предназначенной человеку, и служить Богу и Церкви, служить добру и людям. Видимо, еще на молодого Алексия повлияла личность известного в те годы Иоанна Кронщтадского (в 1990 году причисленного к лику святых), знакомого с семьей Кузнецовых.
На фотографии 1915 года мы видим уже архимандрита Алексия в монастыре, он исполнял все, что положено по уставу: моления, службы, труд, послушание. Там же он написал книгу «Юродство и столпничество в России».
Пройдя все этапы монашеской жизни, Алексий Кузцов был посвящен в епископы и мог вести службы в храмах, вне стен монастыря. И далее (то, что нам известно) его архиерейская деятельность в г. Сарапуле с 1916 года. Сначала Владыка служил в Вознесенском соборе. Жил в архиерейском доме (там, где ныне здание почты). Здесь же была домовая Кресто-Воздвнженская церковь. Вскоре к владыке переехали его отец с матерью и брат Иван с сестрой Марией. Семья была большая семь человек. Еще жили две женщины, помогавшие по дому – Ирина и Евдокия. Содержал всю семью старший брат Алексий. Мария Николаевна и Иван Николаевич ранее работали учителями, а после революции им не разрешали работать в школах, как родственникам церковнослужителей.
На фотографии во дворе архиерейского дома вы увидите отца владыки, его мать, его самого (узнаете его опять-таки по ясным, чистым и добрым глазам), духовенство и прихожан.
В дни престольных праздников в каждом храме Сарапула шли службы Владыки, и всегда они собирали большое число верующих. Служил он вдохновенно, обращался к прихожанам с проповедями. В них он призывал к вере и любви к Господу, пострадавшему за нас на кресте, к исполнению заповедей Божьих, к покаянию. Проповедь – особое душевное обращение к верующим. Талант проповедника – в доходчивости до сердец слушающих мыслей и слов, умение с чувством выразить их. Владыка иногда не читал проповеди по написанному тексту, почему-то произносил их с закрытыми глазами. Голос его был сильный, звучный, приятный, проникающий в душу. Многие молящиеся плакали, слушая его проповеди. Любовь и почитание к нему у прихожан были безграничными. После служб в храме целые толпы (до 100 человек) сопровождали владыку до Дома, там прощались с ним, целовали его руку, принимали благословение пастыря. Да и на своем пути Владыка многих благословлял, кто входил к нему. Высокий, величественный, с окладистой седой бородой, он ходил всегда пешком в черной рясе, черном клобуке с черным посохом, на левой руке висели четки.
Несколько лет Владыка служил в Троицкой церкви. Сохранилась фотография, где он в архиерейском облачении стоял на амвоне в окружении пономарей с большими свечами в руках. Видна так же часть иконостаса и царские врата этой церкви (больше никаких снимков интерьера сарапульских перквей не сохранилось).
У Владыки за годы службы было 12 собственных архиепископских облачений. Цвет каждого облачения должен был соответствовать большим праздникам и торжественным богослужениям. В те годы это были красивые одеяния из парчи с золотым и серебряным шитьем узорами. Было 4 митры, рапиды и трикирии (2-х и 3-х свечники), целая связка разных четок, более десятка высоких посохов с набалдашниками разной формы, были панагии, кресты нагрудные и настольные. Часть облачения хранилась в ризнице над алтарем, а часть – дома. Были церковные и духовные книги в его домашней библиотеке.
Служил Владыка и в Покровской церкви до 1932 года (до ее закрытия). Ряд служб и посвящения в сан диакона и священника он проводил на греческом языке. И последнее место служения – Георгиевская церковь.
До сих пор верующие старожилы с любовью вспоминают своего Владыку. Он умел с вниманием и пониманием поговорить со старым человеком и с ребенком. Он знал всех своих прихожан, у многих бывал в доме по их приглашению. Так сестры Дедюхины, которые жили напротив Покровской церкви в двухэтажном деревянном доме по улице Интернациональной, № 3, приглашали Владыку Алексия к столу два раза в год – на другой день Пасхи и в день Святой Екатерины. Они запомнили его простоту, добросердечность и общительность. Владыка был уже старый и больной человек после 6 арестов, пребывания в тюрьмах, лагерях, ссылках. Но еще один последний удар судьбы ожидал его. 5 декабря 1936 года он был арестован седьмой (и последний) раз!
Его, как обычно, ждали в Георгиевской церкви к всенощной, по времени начали звонить в колокола, все священники и прихожане вышли встречать Владыку. А его все нет и нет. Потом послали человека к нему домой узнать, что случилось. А он уже был арестован. Скорбь охватила ожидавших, и все они рыдали. Сидел Владыка сначала в Сарапульской тюрьме. Верующие и родные поочередно дежурили около тюрьмы и дождались, когда в один из дней его повели на допрос два конвойных по ул. Раскольникова в здание ОГПУ (напротив сквера). Сестра Мария Николаевна и старушки пытались подбежать поближе к нему, но их отталкивали несколько раз. Владыка успел на ходу сказать им: «Больше нам с вами никогда не увидеться!» Вскоре его увезли в г. Ижевск. Туда родные возили передачи и белье. Права переписки не было. Опять поочередно дежурили на вокзале, подходили ко всем поездам. Больше Владыку не увидали. Он был расстрелян в 1937 году.
О последнем аресте говорят скупые строки списка лиц из числа духовенства, репрессированных в период 30 – 40-х и начала 50-х годов на территории Удмуртии.
«Кузнецов Алексей Николаевич, 1875 года рождения. Уроженец д. Детское Ленинградской области, русский, архиепископ Сарапульский и Елабужский. В 1937 году во внесудебном порядке был приговорен к расстрелу. Данных о месте его захоронения не имеется. Реабилитирован 24 августа 1989 года, родственников установить не удалось». Пришел конец его страданиям. Безвестная его могила. В церквях молятся о невинно пострадавших. Помолись и ты, читатель, о прекрасном пастыре и человеке!
Трагична оказалась история многомиллионного народа, от которого отсекли 1/3 репрессиями всех видов. Из миллионов репрессированных выжили лишь тысячи. Из этих тысяч только немногие рассказали всем, как свидетели, о том, сколько было перенесено страданий (публикации в печати воспоминаний, рассказов, повестей). Но и их показаний достаточно, чтобы представить все муки ада в концлагерях, в тюрьмах, на каторге и в ссылке.
Даже одна загубленная жизнь – преступление, а таких жизней было загублено миллионы.
В 30-е годы, когда семья Владыки жила в доме Вяткиных, проходило так называемое «раскулачивание» не только в сельской местности, но и в городе. Пришли активисты в квартиру, устроили обыск и отобрали серебряный старинный семейный самовар, фотоаппарат Ивана Николаевича, три рясы, на лисьем меху (зимняя одежда Владыки) и еще ряд вещей. Позднее реквизированные вещи поступили в продажу через магазин в центре города. Верующие увидели их, погоревали и придумали: давайте соберем деньги, выкупим все и отдадим Владыке. Но сначала решили поставить его в известность. Владыка не разрешил провести такую «торговую операцию». Ко всем лишениям в своей жизни он относился стойко, принимал их со смирением.
Во время обысков при очередных арестах забирались фотографии, письма, книги, вещи. Меня удивило при поисках материалов о Владыке, что уцелели альбомы семьи Кузнецовых почти за 100 лет. Там были фотоснимки родителей, братья и сестры в детстве, их дом-усадьба, фотографии 19 и начала 20 века еще до приезда в Сарапул и все, связанные с житьем и службой в Сарапуле. Видимо, эти альбомы были отданы на хранение хорошим близким людям в то неспокойное, тревожное время и чудом сохранены до сих пор, они же сохранили часть одежды.
В этой книге представлены уникальные фотографии – ценнейшие документы – из этих альбомов. По ним и автор, и все читатели могут воссоздать облик всех членов большой семьи Кузнецовых, пережившей столько трагедий.
А сколько бесценных фотографий было уничтожено в других семьях, собственноручно сожжено. Многие старались никому не говорить о своем происхождении, безупречном и честном имени своих родных. Скрывали свое прошлое из-за преследований и лишений. Так рвались связующие нити со своими родными корнями. Так было много лет!
«...Венцы не зря даются, за них надо пострадать». Можно только мысленно представить, что Владыка вынес в тюрьмах, лагерях, ссылках. Самое страшное – лишение свободы, главного права каждого человека. Подавление личности – тоже страшная кара. Человек не волен поступать по своему желанию. Где он брал духовные и физические силы, чтобы выдержать все: камеры, нары, параши, грязь, духоту, окрики. Соседи по камере – преступники, воры и убийцы. Беспрерывные допросы. Голодный паек, тяжелые работы и др. Сам Владыка никогда не рассказывал о том, что пережил, не жаловался, не винил никого, не озлоблялся, не роптал на судьбу. Терпел, как Господь велел! А ведь были случаи, когда церковнослужители его сана – епископы – публично отрекались, чтобы сохранить свою жизнь, благополучие и избавиться от страха перед репрессиями.
Его муки были безмерны. Такое страшное трагическое время выпало на его долю. Епископ Алексий до дна испил горькую чашу нравственных и физических страданий, своего бессилия с 1917 по 1937 год. Он пережил две революции 1917 года в России. После февральской революции рухнули вековые устои государства – самодержавие, православие и народность.
Октябрьская революция уничтожила царскую семью, аристократию, отменила сословия духовенства, дворянства и купечества и ликвидировала их, национализировала всю их собственность и, богатства. Молодая советская власть одним из своих декретов провозгласила отделение церкви от государства и школы от церкви.
Владыка Алексий увидел все ужасы кровопролитной гражданской войны 1918 – 1920 годов, так как Сарапул стал местом ожесточенных боев между красной и белой армиями и несколько раз переходил из рук в руки. При нем начались первые осквернения и ограбления двух монастырей и двадцати церквей в городе. Последовали гонения на церковнослужителей – аресты и расстрелы их. В 1922 году проводилась государственная акция по изъятию церковных ценностей, когда на глазах у верующих забирали серебряные оклады икон и церковную утварь, а на духовенство обрушились новые массовые репрессии (аресты, тюрьмы, ссылка, каторга, гибель многих).
Планомерно развертывалась политика государственного воинствующего атеизма по полному уничтожению в стране веры, религии, церкви, духовенства.
На глазах епископа Алексия прошло снятие колоколов с церквей, последовательное закрытие и разрушения церквей, их осквернение и уничтожение икон. И новые массовые репрессии следовали беспрерывно. Все, чему посвятил свою жизнь Владыка, служение Богу и церкви – рушилось и осквернялось. Какие страдания он испытывал! Его сердце разрывалось от горя и Своего бессилия. Епископ оказался бессилен защитить от поругания и разрушения храмы Сарапула и всей епархии. Он был бессилен защитить свободу, жизнь и служение Церкви многих сарапульских церковнослужителей и верующих, в том числе и самого себя.
Мученик за веру, сколько же он безвинно принял страданий и унижений за 20 лет! Сколько нужно было ему проявить терпения, стойкости и мужества, все перенести, не отступиться от веры и церкви. А его престарелый отец во время служб и проповедей обращался к верующим помолиться всем вместе за страждущего, поскорбить вместе за него.
Очень мало сохранилось сведений о годах репрессий, обрушившихся на Владыку. В Сарапуле после обысков в квартире, похожих на погром, были произведены все семь его арестов.
Долгие и тяжелые допросы проходили в ОГПУ с угрозами, издевательствами, оскорблениями. Владыка сидел в общей камере с уголовниками. Несколько раз его отправляли по этапу в ссылку, одна из них проходила в поселке Усад, недалеко от Вятских Полян. В 1932 – 1934 годах он находился в знаменитом концлагере «Белбалтлаг», в поселке Медвежья гора, около Мурманска.
Родным трудно было разыскать Владыку, т.к. не имелось прав переписки, неизвестен был его адрес. Однажды брат Владыки Иван Николаевич и церковнослужительница Татьяна Цареродцева отправились на поиски страдальца. С большим трудом добрались до Ленинграда. Дошли до самой большой тюрьмы на берегу Невы. В ней имелось 1000 одиночных камер. Высокий забор и огромные железные ворота охраняли тюремный замок, выдали им номерок на свидание, но, разобравшись в списках, сказали, что Владыка Алексий переведен в другое место – Буй. Поехали туда, нашли тюрьму. Можно передать корзинку с передачей, но на свидание к ним вышел совершенно незнакомый мужчина, он оказался однофамильцем.
Куда дальше ехать? Опять измученные ходоки поехали в г. Ленинград, в тюрьму, где уже были. Там сказали, что надо ехать в Медвежью Гору около Мурманска. Поехали туда. Нашли, кого так долго разыскивали, но свидания им не разрешили, так как был в лагере карантин. Удалось только передать корзину с продуктами и обменяться записками. Хоть узнали, что жив Владыка, но он уже был тяжело болен цингой, с трудом ходил.
В камере, когда он доставал содержимое передачи, то все окружили его и ахали с удивлением, ожиданием и с возгласами: «Ах, сахар!», «Ах, сухари!», «Ах, лук!», «Ах, чеснок!» И быстро от передачи ничего не оставалось. Продуктами из посылки Владыка делился со всеми однокамерниками.
Во время ареста Владыки в 1932 году брат его Иван Николаевич Кузнецов и служительница церкви Татьяна Петровна Царегородцева поехали в Москву ходатайствовать перед Патриархом Сергием о заключенном Владыке. Их принял секретарь Патриарха, вышел из своего кабинета в приемную, спросил по какому делу. Они ответили. Послышалась его грубая реплика: «Кому, как ни ему сидеть – ни жены, ни детей нет у него». А почему только сарапульский архиепископ посажен?» Опять его реплика: «А вы хотите, чтобы все сидели?» И на этом прием закончил. Так бездушно поступил чиновник Патриархии в высоком сане. Он не проявил ни капли внимания, участия, сопереживания, тревоги, желания помочь арестованному Владыке. В те годы и сам Патриарх Сергий сидел «в золотой клетке», положение его в государстве было бесправным и трагичным.
А сколько за два десятилетия (с 1916 по 1936 гг.) пришлось Владыке терпеть жизненных неудобств в Сарапуле. Одни квартирные гонения чего стоят. Настоящая «квартирная Одиссея».
Семью Владыки выселили из архиерейского дома и начались мытарства. Трудно было снять другую квартиру, так как боялись хозяева пускать опальных квартирантов. Переехали в дом Калабиных (угол улиц Интернациональной и Красноармейской), занимали подвальное, сырое, тесное помещение, терпели неудобства. Затем переехали в частный дом Вяткиных (около рынка), заняли верх дома. Очень скоро начался усиленный нажим «сверху» на хозяев, им грозили уволить с работы и они вынуждены были отказать в квартире. Пришлось перебраться в сторожку Троицкой церкви, в подвальное каменное сырое и темное помещение. (Здесь скончался отец Владыки). Когда Троицкую церковь закрыли, снова начались поиски квартиры. Родные предлагали Владыке купить свой дом, но он сказал: «Не надо дом покупать, придется жить в уединении и притеснении»
Перебрались в частный дом на углу улиц Интернациональной Гоголя, заняли низ дома, где было мало места для жилья. Личная библиотека Владыки хранилась в амбаре (много книг, Журналы тех лет, «Вятские ведомости» и др.). У него не оказалось места, где он в одиночестве мог молиться, думать, читать.
Следующее место жительства – деревянный дом по ул. Пугачева, 41. Хозяйка дома Жернакова.
Из воспоминаний JI.П. Г., жившей в том же квартале. У Владыки была небольшая отдельная комнатка. На стенах и в переднем углу комнаты висели иконы, стоял аналой, лежали церковные книги. Здесь Владыка ежедневно молился. Стоял также стол, два венских стула и кровать. Во второй комнате была столовая, в ней стояли два стула, шкаф с посудой, кровать и кушетка, здесь размещались брат и сестра.
Девочка-соседка запомнила, что при этом доме был огород, и сам Владыка копал его. Семья садила картошку и овощи. Во дворе был колодец для поливки огорода, имелась своя баня. И Владыка сам колол дрова, убирал снег. В часы отдыха читал книги и газеты. Выходил за ворота, бывал во дворе напротив, любовался на игры детей. Иногда вечерами ходил на берег Камы, любил нашу красавицу-реку. Изредка покупал стакан ключевой воды у детей, продававших воду.
Летом ходил в подряснике и соломенной шляпе. Зимняя одежда его – шапка, отороченная мехом, с бархатным верхом и шуба на меху с воротником, из-под нее выставлялась ряса.
Сам Владыка и его родные всегда подавали милостыню и помогали всем, кто нуждался в помощи, проявляли щедрость сердца, истинное милосердие, могли поделиться последним, что имели. Духовенство и епископ в те годы жили скромно, платили большие налоги, никаких накоплений у них не было. Прихожане помогали, чем могли. Кто домой принесет к празднику свежей рыбы, кто меду, овощей, стряпни, яблоков, ягод, грибов.
Владыка и дети
Он очень любил детей знакомых и незнакомых. На пути из церкви домой он обязательно останавливался, если видел ребенка, гладил по голове, говорил с ним, доставал из кармана просфору и давал ее, благословлял. Автор (тогда маленькая девочка) часто оказывалась на его пути, так как он проходил мимо вашего дома. Он запомнился с детства добрым, ласковым, с ясными глазами.
JI.А. Скловская вспоминала, как она в детстве вместе с подружкой заходила в Троицкую церковь, находившуюся напротив ее дома. Девочки с интересом наблюдали, как проходила служба в храме, подходили получить вкусное причастие. Много раз они видели, как Владыка Алексий шел в церковь или возвращался в сопровождении многих прихожан в дом Вяткиных, где он жил с родными.
Однажды подружки оказались на пути Владыки, когда он выходил из храма по постланной ковровой дорожке, усыпанной цветами. Он положил руки на головы двух девочек и вышел на паперть. Неожиданно он пригласил их к себе домой в гости. При входе в дом сказал: «Милости просим». Девочек встретили радушно, усадили за стол, напоили чаем, угостили вкусной стряпней. Владыка вместе с ними пил чай и вел разговор.
Из воспоминаний Л. П. Г.:
«Владыка Алексий жил в нашем квартале по улице Пугачева в доме № 41. Мы жили в доме напротив. (Л.П. была в те годы ученицей начальных классов). Владыку я и мои ровесницы называли дедушкой. Он иногда выходил за ворота, смотрел, как мы, дети, играем со скакалкой, даже считал количество прыжков. Разговаривал со мной и с другими детьми, спрашивал, как мы учимся в школе, интересовался, какие у нас оценки на уроках. Советовал, чтобы мы старались учиться. Спрашивал о здоровье родителей.
Летом Владыка сидел на плетеном кресле у раскрытого окна, подзывал нас к себе, угощал яблоками, конфетами. Если узнавал о нашей болезни, то посылал малиновое варенье, мед и другие средства народной медицины, давал медицинские советы.
Иногда дарил ученикам стальные перышки для ручек. Дети тянулись к Владыке, всегда были около него. Показывали свои игрушки и новые ленточки в косичках, и он радовался вместе с ними.
За Владыкой много лет велась негласная слежка, и даже девочек, с кем говорил Владыка, не раз спрашивали: «Что он вам говорил? Чему он вас учил?» Дети в один голос говорили, что дедушка очень добрый и говорит нам только доброе и хорошее, чтобы мы хорошо учились, слушали своих родителей.
Однажды днем Владыка был арестован последний раз в 1936 году и увезен в белой легковой машине мужчинами, одетыми в штатское. Девочки это видели и стали спрашивать старших: «Зачем его забрали? Куда? Кому он плохое сделал?» И плакали детскими чистыми слезами».
Долго, по крупицам, автор собирала воспоминания о Владыке. Многое осталось неизвестным. Намечены только вехи его жизненного пути. Я же стараюсь сама представить его не только как церковнослужителя, имеющего сан архиепископа, но и как живого человека. Очень хочу, чтобы и перед тобой, читатель, он предстал таким! Если бы не смутное время, то сбылась бы мечта юноши – стать митрополитом. Владыку уважали, ценили и помнили все церковнослужители, знавшие его. Они учились у него человеколюбию, милосердию, верности церкви и вере, брали с него добрый пример. А уж верующие, знавшие его, любили всем сердцем и на всю жизнь. Он был прост и доступен каждому. Он был для них духовным пастырем и добрым человеком, личностью неповторимой, оставил яркую и долгую память о себе. Вы узнали, что они помнили мельчайшие штрихи его жизни, даже то, что он любил детей и цветы. Ведь вне службы это был живой человек. Он был благодарным сыном, чтившим отца и мать свою при их жизни и помнящим и поминающим их после кончины. Он, как старший брат, заботился о большой семье, был добр ко всем. Он любил жизнь, несмотря на тяжелейшие удары судьбы, на страдания моральные и физические, не согнулся под их тяжестью. Он пережил страшное время глумления над алтарем, церковью и церковнослужителями, то есть над тем, чему он посвятил всю свою жизнь. Сколько же он лично перенес гонений, лишений, издевательств, надругательств! И проявил при этом безграничное терпение, смирение, безропотность. Оказалось верным одно из вечных пророчеств Нострдамуса – французского ученого XVI века. Он писал о преследовании церкви и преданных ей священнослужителей.