Еще пару слов скажу про интеллектуальное развитие. Есть два критерия маркировки развития общего интеллекта дошкольника. Понимаете, кроме общего интеллекта есть развитие пространственного мышления, памяти, еще несколько когнитивных штук, но есть общий интеллект. У дошкольника две вещи маркируют развитие общего интеллекта –сложность ролевой игры, которую может организовать и провести ребёнок. Ч ем сложнее ролевая игра, которую может организовать и провести ребёнок, тем выше развитие его общего интеллекта. Это про дошкольников.
Второй критерий – сложность вопросов, которые задает ребенок. Чем сложнее вопросы, которые задает ребенок, тем выше его общий интеллект. Был такой мудрец Авиценна, когда он уже был старенький, у него спросили: «Скажите, вы такой мудрый, наверное, вы и в детстве выделялись как-то среди сверстников, наверное, больше всех знали, больше всех умели?» Он сказал: «Нет, когда я учился в школе (медресе, наверное, поскольку он мусульманин) были ученики, которые знали больше меня и умели больше меня, но я был лучшим из задающих вопросы».
Никаких других критериев нет вообще. Скорость, с которой ребенок складывает пазлы, количество стихов, которые знает ребенок, его умение читать, писать, брать интегралы – ничего, только две вещи – сложность ролевой игры, которую он может организовать и провести, и сложность вопросов, которые он задает. Больше не играет ничего.
– Ролевые игры с куклами, с человечками?
– С чем угодно. Чем больше работает фантазия ребенка – то есть ребенок может скакать на лошади, которая, как настоящая, и ребенок, который может скакать на палке, потом поставить ее в угол и сказать: «На тебе сена», – интеллект более развит у второго. Ребёнок, который может играть в доктора только с набором «Юный доктор» или ребёнок, который скажет: «Это у нас будет градусник, это у нас будет набор хирургических инструментов, это у нас будет бокс, в котором мы делаем лекарство, а из этого мы сейчас сделаем кровати», – у этого ребенка более развит интеллект.
– А если участники ролевой игры у ребенка вымышленные?
– В чем тогда заключается ролевая игра?
Сам процесс в чем заключается? Ребенок ходит вот так и говорит: «Однажды Маша сказала, а Миша ей ответил, и тогда пришла Света и сделала следующее». В чем ролевая игра? Ролевая игра – это житие мира.
– Если изображать разными голосами выдуманных персонажей?
– Это хорошая ролевая игра, но развитая ролевая игра, на чем прекращает свое существование – это создание миров, то есть мир магазина, мир больницы, мир звездных войн, мир школы, мир детского садика, мир волшебного леса. То есть мир, и в нем что-то происходит –ребенок разговаривает разными голосами, там у него есть вымышленные персонажи. Я знала ребенка, у которого была прекрасная страна, многолетняя существующая страна, в которой герои были – коробочки из-под йогурта. И эта жизнь была полна страстей, полна событий, приключений.
– Выходит так, что игрушки ребенку вообще вредят и не нужны? Ему лучше со спичечным коробком играть, чем с набором доктора?
– Да, особенно если игрушки пластмассовые. Пластмасса – мертвый материал. Мне очень не нравится, что все детские площадки заменили пластмассовыми штуками. Да, чем меньше ребенок использует готовых игрушек, и чем больше работает его фантазия в процессе создания этих миров, тем лучше для развития его общего интеллекта, это правда.
У школьника неизвестно, что маркирует развитие общего интеллекта, но очень часто используют успеваемость. Недавно у вас в Москве провели очень большое и серьёзное исследование, оно называлось «Московский мониторинг». Это то ли готовились к созданию реестра одаренных детей, то ли что-то такое, но исследование было качественное. У нас очень часто как? У нас на 9 детях поставят… Почему я странно отношусь к российским исследованиям и к советским странно относилась? Я же биолог – я знала, сколько мышей нужно, чтобы сделать один вывод. Когда я пришла в психологию, я осталась в совершеннейшем недоумении по поводу экспериментальной базы психологии. Психология претендует на то, что она как бы наука, но при этом на девяти студентах что-то там делают, потом делают на девять страниц выводов – очень странная вещь. Почему я люблю американцев, потому что их исследования в этом отношении мне понятны – там 900 испытуемых и три строчки выводов.
Так вот, «Московский мониторинг» – одна из редких качественных вещей. Его результаты до сих пор не опубликованы, психологическое сообщество в некотором недоумении по этому поводу. Естественно, как вы понимаете, из-под ковра кое-что просачивается. То, что просочилось: 2/3 детей с высоким интеллектом – то, что меряется какими-то тестами – не участвуют ни в каких конкурсах и олимпиадах. А треть детей с высоким интеллектом не усваивают программу по основным предметам, имеют по ним плохие оценки.
Ага, приехали! Маркировки развития интеллекта школьников у нас нет совсем. Никак – ни наука, ничего. Норму мы вычислить не можем. Если про дошкольников у нас есть две такие штуки, они железно связаны: если ребенок задает интересные вопросы, трудные и хорошо организует сам ролевую игру – это ребенок с высоким интеллектом. Проверяй тестами, не проверяй – будет высокий интеллект.
– Если он становится школьником, разве эти способности куда-то уходят? Как они продолжаются?
– В том-то и дело, что ребенок, который создавал эти миры, то есть он мог их создавать на глазах изумленной публики, и они были блестящие; он задавал такие вопросы, которые ставили в тупик кандидата физических наук; он строил такие гипотезы, что просто ах! И вот он пришел в первый класс. Ему говорят: «Две клеточки сюда, две клеточки сюда». Он говорит: «Подождите, скажите, почему тетрадь в клеточку?» Э-э-э… Мария Петровна говорит: «Молчать! Две клеточки сюда, две клеточки сюда». Он говорит: «Давайте мы поиграем так, как будто мы все – экипаж космического корабля, и мы летим?» – «Молчать! Жи, Ши пиши с буквой И».
– А если ребенок совсем не задает вопросы?
– Это очень плохо.
– Но хорошо играет в ролевые игры.
– Единственный вариант, который здесь родителям нужен – это самому задавать вопросы и самому на них отвечать. Дети – имитаторы, чтобы у него сформировались, по крайней мере, эти связки, в каких случаях задают эти вопросы.
Что еще для нас важно? Всем известна такая вещь, как кривая нормального распределения. Когда мы говорим о норме и не норме в развитии ребенка, нам важно различать нарушение развития и темповую задержку развития. Собственно, это медицина и психология делать умеют, но родителям опять же нужно понимать, о чем идет речь.
Что такое темповая задержка? Это значит, что ребенок развивается, но запаздывает, то есть он в четыре года делает то, что другие дети делают в три, и в пять делает то, что другие дети делают в четыре года. Но его развитие идет – это темповая задержка.
Что такое нарушение? Нарушение, когда все идет не так – он не делает в пять то, что дети делают в три года. Он в пять лет делает что-то совсем другое, не то, что в три, а что-то совсем другое.
Что про темповую задержку нам важно понимать? 9 из 10 детей с темповой задержкой потом нагонят. Это тоже надо понимать. Если у ребенка темповая задержка развития, когда-то через какое-то время он догонит тех, кто ушел вперед. Кривая нормального распределения у нас всем известна.
Если у нас есть темповая задержка, природа – вещь симметричная, то у нас есть и темповое ускорение. Здесь те дети, которые в четыре года делают то, что другие делают в шесть. В пять лет они делают то, что другие делают в восемь. Иногда это называется ранняя общая детская одаренность. Что нам нужно знать? То, что 9 из 10 вернутся в норму. Один, бедняжка, так и останется. Что значит, если мы имеем дело с задержкой? Это значит, что нужно спокойно развивать этого ребенка, он потом придет в норму. Что нужно знать про ускорение? Не нужно развивать этого ребенка, иначе мы сформируем у него невроз и суицидальные вещи в подростковом возрасте, когда произойдет компенсация этого раннего ускорения, это тоже надо понимать.
Когда мы думаем о норме и не норме в применении к собственному ребенку или к какому-то конкретному ребенку, с которым мы имеем дело, что нам надо иметь в виду? Нам нужно принять некое решение, для начала. Исследовав этот вопрос, мы видим, что никакой объективной нормы – не нормы не найти, но, тем не менее, мы о норме всё время говорим. И более того, мы все понимаем, что в реальности под нормой есть что-то. Как ни крути, мы всё-таки можем сказать: это совсем не норма, а это ближе к норме, а это просто совсем-совсем норма.
Когда мы задумываемся в применении к конкретному ребенку об этом, мы должны составить свой собственный контекст. Сейчас я объясню, что я имею в виду. Только я бы хотела подчеркнуть, что этот контекст должен быть ваш личный, то есть это вы должны решить, что вы подразумеваете под нормой, а не педиатр в поликлинике и не заезжий психолог, а конкретно вы – что вы понимаете под нормой? Возможно, вы под нормой понимаете возможность полноценной социальной адаптации, то есть адаптировался, нашел свое место – значит, норма. Социально адаптированный человек с синдромом Дауна – норма. Почему? Потому что он социально адаптирован. Возможно, вы так считаете про норму: сумел социально адаптироваться – норма; не сумел – не норма.
Возможно, вы считаете, что выжил – уже норма. В конце концов, у нас толерантный мир, у нас что-то еще… Жив, и ладно.
Возможно, вы считаете, что норма – это способность человека быть счастливым. Если удастся как-то сделать так, что он периодически (вы же понимаете, что постоянно счастливы только клинические идиоты) испытывает вот это, что мы называем счастьем, значит, норма, значит, всё хорошо. Как только мы этот контекст для себя формулируем, мы сразу понимаем, что делать. Помните, один из вариантов – полноценная социальная адаптация, то есть нашел человек, удалось ему социально адаптироваться, значит, норма.
Хорошо, мы имеем ребенка с нарушением развития, с темповой задержкой развития, с какими-то заболеваниями – раз мы себе ответили, что норма – это полноценная социальная адаптация (мы же не можем убрать у него хромосому при синдроме Дауна, но мы можем его адаптировать). И вот мы идем – чух, чух, чух, мы знаем, что мы можем сделать для того, чтобы была норма.
Или мы для себя отметили, что для нас норма – это вхождение вот сюда, где для обычных детей норма. А ребенок пошел вот сюда или вот сюда (там, где не норма). Мы видим, и все нам утверждают, что он сюда никогда не дойдет, а для нас норма – это здесь (середина). Тогда что нам делать? Сесть и плакать, жалеть себя, жалеть ребенка, то есть мы не понимаем, что нам делать.
Был такой роман Олдоса Хаксли «О дивный новый мир». Это антиутопия, и там они с помощью каких-то методик, вероятно, каких-то генетических модификаций, по потребности общества формировали разные типы людей – от альфа (они по греческому алфавиту) до плюс-минус эпсилон полукретинов. И сформировав их – альфа, бета, гамма, и нижние были эпсилон-полукретины, они заведомо знали, куда они их денут, и социально адаптировали всех. У них там все были социально адаптированы. Соответственно, плюс-минус эпсилон полукретин работал лифтером, поднимал и опускал, поднимал и опускал, и когда он доезжал до верха, там он видел солнце, и это его необыкновенно радовало. Надо сказать, что у Хаксли всё-таки антиутопия, он вроде как считал, что так не надо, но, с другой стороны, там был замечательный строй, в этом смысле.
Какие у родителей есть возможности усилить или сформировать нарушения развития? Раннее детское развитие – это не предел, можно работать дальше.
– Как счастливым-то сделать?
– Я сейчас скажу, как сделать несчастным. И это можно перевернуть…