Министр иностранных дел Франции Бонне 10 сентября 1938 г. запросил английского посла в Париже Фиппса: "Завтра Гитлер возможно атакует Чехословакию, и Франция приступит к мобилизации своих сил. Она на марше. Присоединяетесь ли Вы к нам?" На следующий день лорд Галифакс от имени британского правительства ответил следующее: "На данной стадии Британия не может ответить определенно". Французы осведомились у англичан, на какую военную помощь - если Англия решится - они могут рассчитывать? Из Лондона последовал ответ: на две дивизии и на 150 самолетов в первые 6 месяцев войны. Как писал Черчилль в "Дейли мейл", если бы у Бонне было желание получить извиняющее его бездеятельность обстоятельство, то он смело мог кивать на позицию Англии.
В верхнем слое Британии росло чувство, что следует удалиться от увлеченной социалистическими экспериментами Франции и попытать заключить союз с новой Германией ради создания единого фронта против Советского Союза. Как пишет У.Манчестер, "ирония истории заключается в том, что первый английский противник большевиков воспротивился этому курсу". Общая схема наложилась на спор по поводу Судетской области в Чехословакии, где жило немецкое меньшинство, которое Гитлер пообещал инкорпорировать в рейх.
Посол Британии в Берлине не питал в этом вопросе никаких сомнений. Он характеризовал чехов как "свиноголовую расу", а президента Бенеша, выпускника Карлова, Парижского и Дижонского университетов как "самого свиноголового в своем стаде". Немцам он говорил: "Великобритания не собирается рисковать ни одним своим матросом или летчиком ради Чехословакии".
А много ли значила Британия? По мнению известного американского летчика Линдберга (первым перелетевшего Атлантику), "Англия безнадежно отстала в военной области по сравнению с Германией... Английскому характеру свойственна скорее уверенность, чем истинные способности; цепкость, а не сила; решимость, а не ум... Нужно понять, что Англия как страна состоит из огромной массы медлительных, глуповатых и индифферентных людей". В американском посольстве, стоя рядом с послом Кеннеди, Линдберг говорил, что "развитие авиации несет конец Англии как великой державе. Германская военная мощь превосходит все военно-воздушные силы остальных стран, вместе взятые".
Черчилль пока не делал такого обобщения. Среди источников его информации были, прямо скажем, экзотические. 14 июня 1938 года он беседовал с нацистским гауляйтером Данцига Альбертом Ферстером (входившим в круг приближенных Гитлера), а через месяц в Чартвел прибыл из рейха майор Эвальд фон Кляйст-Шменцин (тщательно замаскированный и под чужой фамилией). Нападение на Чехословакию, сообщил он, "предрешено". Кляйст сказал, что в обстановке скрытого противостояния Гитлера и генералитета существенно важно твердая решимость Британии сражаться. Когда сообщенное Кляйстом достигло Чемберлена, тот отмахнулся: "Он слишком настроен против Гитлера".
Гитлер называл Чехословакию "авианосцем Советской России". Советский Союз явно был заинтересован в сохранении линии чешских крепостей на границе с рейхом. Но умиротворители во главе с Чемберленом делали вид, что великой страны на Востоке не существует. По крайней мере, все увертюры Литвинова были безуспешны. Обращаясь к французскому поверенному в делах в Москве, Литвинов предложил "немедленно начать штабные переговоры между советскими, французскими и чешскими экспертами". Министр иностранных дел Франции Бонне, как это ни фантастично звучит, никому не сказал о советском предложении. Но подчеркнул, что Румыния не позволит русским военным самолетам нарушить их воздушное пространство. (При этом англичане уже располагали точными сведениями, что допуск советских самолетов будет гарантирован).
Помощник Чемберлена Вильсон боялся только одного: совместная с СССР акция "может быть воспринята немцами как запугивание". Брат писателя Сомерсета Моэма - лорд Моэм заявил, что "в Судетской области британские интересы не затронуты никоим образом". Но это Дафф Купер ответил, что "главный интерес нашей страны заключается в предотвращении доминирования одной страны в Европе" и что "нацистская Германия представляет собой самую мощную державу, которая когда-либо доминировала в Европе" и противодействие ей "совершенно очевидно соответствует британским интересам".
На пороге кризиса Герман Геринг на Нюрнбергском партайтаге назвал чехов "жалкой расой пигмеев, эксплуатирующей культурный народ". В последний день съезда НСДАП Гитлер под рев трибун назвал Чехословакию "чудовищным творением" и потребовал права самоопределения для судетских немцев.
В Лондоне Черчилль предложил министру иностранных дел Галифаксу "сказать Германии, что если она посягнет на чехословацкую землю, она будет в состоянии войны с ними". Черчилль писал 15 сентября в "Дейли телеграф", что чехи будут отчаянно сражаться и выведут из строя от 300 до 400 тысяч солдат противника. Весь мир придет на помощь Чехословакии.
В тот же день Чемберлен, впервые в жизни сел в самолет и приземлился в Мюнхене. Встречавшие его в почетном карауле эсесовцы были взяты из охранявшей Дахау дивизии СС "Мертвая голова". Толпы приветствовали его на пути к железнодорожной станции. Трехчасовая езда завершилась в Берхтесгадене. На ступеньках Бергхофа его приветствовал Гитлер, одетый в хаки со свастикой на рукаве. (За исключением костюма, писал Чембрлен сестре, "он выглядит совершенно неприметным. Ты никогда бы не выделила его в толпе"). Гитлер, не давая присутствующим говорить, развивал все вариации той идеи, что не позволит притеснения трех миллионов судетских немцев. Он готов "к риску мировой войны". В одном из перерывов Чемберлен спросил: Зачем тогда он приехал? Гитлер потребовал самоопределения судетских немцев. Чемберлен ответил, что "лично он признает принцип выделения Судетской области", но должен посоветоваться с кабинетом и с французами. Условием договоренности должно быть обещание Гитлера не вторгаться в Чехословакию до их следующей встречи.
В письме сестре Чемберлен писал: "Мне все же удалось установить определенную степень доверия. Несмотря на жестокость и безжалостность, выражение которых я видел на его лице, у меня сложилось впечатление, что это человек, на которого можно положиться, если он дал свое слово". С коллегами по кабинету Чемберлен был менее дипломатичен. Он назвал (17 сентября) Гитлера "обычной маленькой собакой", но выразил надежду, что "он лучше, чем его слова", В эти дни Черчилль горько сожалел, что в 1931 году буквально своими руками перекрыл себе путь в иерархию консервативной партии. Он опубликовал заявление, что раздел Чехословакии приведет к "полной капитуляции западных демократий перед нацистской угрозой". Нейтрализация Чехословакии высвободит по меньшей мере двадцать пять германских дивизий для действий против Франции, а затем откроет "для триумфаторов-нацистов дорогу к Черному морю". Никольсон приехал в лондонскую квартиру Черчилля. "Это конец Британской империи", - сказал Черчилль.
Черчилль предложил потребовать немецкой демобилизации, управления Судетами международной комиссией, отказа обсуждать польские и венгерские претензии на чехословацкую территорию немецкие гарантии чехословацкой территории. Один из присутствующих воскликнул: "Ну Гитлер никогда не пойдет на такие условия! В этом случае, - сказал Черчилль,- Чемберлен должен вернуться и объявить войну". В лондонской квартире Черчилля собрались старые друзья, политические соратники, единомышленники. Со многими из них он прошел годы первой мировой войны и время послевоенных колебаний европейской политики. Это были Ллойд Джордж, Бонар Лоу, лорд Сесиль, Бренден Бракен. У Черчилля собрался цвет английской дипломатии 20-го века. Все они полагали, что в интересах Великобритании постараться привлечь к европейскому конфликту Советский Союз. Мы должны признать, что в этот час критического развития европейской остановки старые вожди британского империализма более ясно понимали интересы своей страны, чем их самонадеянные наследники.
28 февраля 1938 года истекал срок немецкого ультиматума. Чемберлен объяснял палате общин сложившуюся ситуацию, когда в зал принесли важное сообщение. Галифакс передал его Саймону, тот прочел и протянул премьер-министру. В тишине был слышен вопрос Чемберлена: "Должен ли я сказать им сейчас?" Когда Саймон улыбнулся, премьер объявил: "Герр Гитлер согласился отложить мобилизацию на двадцать четыре часа, и готов встретиться со мной, синьором Муссолини и месье Даладье в Мюнхене". Молчание продолжалось лишь мгновение, затем зал утонул в приветствиях.
Но ликовали не все. Иден не мог этого вынести, он вышел. Гарольду Никольсону требовалось немалое мужество, чтобы оставаться сидеть. Вспоминает Макмиллан: "Я увидел сидящего молчаливого человека, втянувшего голову в плечи, всем своим видом демонстрирующего нечто среднее между отчаянием и возмущением. Это был Черчилль".
По соглашению, подписанному Чемберленом в Мюнхене, Англия и Франция отдавали Судетскую область Чехословакии немцам, но отнюдь не ограничили германские притязания. На Нюрнбергском процессе фельдмаршал Кейтель объяснил: "Целью Мюнхена было изгнать Советский Союз из Европы, завершить германское перевооружение и приготовиться к будущему".
Чемберлен прибыл в Лондон триумфатором. Он был "приятно утомлен". Огромная толпа ожидала его в аэропорту Хестон и премьеру показалось, что он сбросил полсотни лет. На Даунинг-стрит жена сказала ему: "Невилль, подойти к окну". Махая листком со своей и Гитлера подписью, он сказал стоявшей внизу толпе: "Я полагаю, это означает мир в наше время". Исторически фактом является то, что Гитлер уже много месяцев назад принял окончательное решение расчленить Чехословакию, даже если для этого потребуется прибегнуть к силе. Воздействие западных союзников могло быть решающим только в случае их исключительной твердости. Именно этого не было на мюнхенской встрече. Чемберлен в данном кризисе в конечном счете склонился к идее, реализации которой требовали немцы - немедленно передать Судетскую область Германии. Это означало, что правящий класс Англии согласился на германское поглощение значительной части Чехословакии.
Черчилль отмечал в эти дни, что Чехословакия на протяжении 20 лет была самым близким и самым верным союзником Франции. Она всегда поддерживала французские интересы как в Лиге наций, как и повсюду. "Если в истории и имели место случаи, когда одна сторона обещала оградить другую своими вооруженными силами, всеми своими ресурсами, то это был как раз именно тот случай: Франция обещала сохранить границы Чехословакии всеми возможными средствами". Но в ответственный момент Париж дрогнул. По мнению Черчилля, чехословакам нужно было не сдаваться и, вопреки фактической измене своих союзников, защищать свою линию крепостей. Он считал, что, если бы началась война, во Франции неизбежно поднялась бы эмоциональная волна сочувствия чехословакам, а Британия обязана была бы присоединиться к Франции. В самый пик мюнхенского кризиса - 20 сентября 1938 г. Черчилль посетил Париж, где беседовал с членами французского правительства, прежде всего с Рейно и Манделем. Оба эти министра были на грани того, чтобы подать петицию о выходе из правительства. Черчилль довольно резко выступил против таких действий: выход двух самых энергичных министров ослабит французское правительство в решающий час. Но сохранение прежнего кабинета уже не гарантировало от сделки за счет чехословаков. И в Лондоне и в Париже Черчилль увидел склонность правящих верхов к капитуляции.
Узнав о мюнхенской сделке Черчилль задал только один вопрос: "Из чего сделаны эти люди?" 21 сентября 1938 г. он писал: "Раздел Чехословакии равен полной капитуляции западных демократий перед грубой силой. Такой оборот дела не принесет западным демократиям без безопасности. Сдача Чехословакии означает значительное ослабление западных союзников, которые становятся все более одинокими. Сдача Чехословакии означает, что 25 немецких дивизий, скованных прежде чешскими крепостями, теперь высвободились для действий на западном фронте". Кроме того, чешские заводы "Шкода" представляли собой второй по величине военно-индустриальный комплекс в Европе, который произвел между сентябрем 1938 и сентябрем 1939 г. почти столько же военной продукции, сколько вся военная промышленность Англии.
Отметим, что в этот критический момент Советский Союз был готов выступить вместе с западными демократиями на защиту суверенитета Чехословакии. 19 сентября 1938 г. нарком иностранных дел Литвинов, выступая в Лиге наций заявил: "В настоящее время происходит вторжение во внутренние дела Чехословакии со стороны соседнего государства. Это соседнее государство без всяких недомолвок угрожает нападением. Один из самых культурных и прилежных европейских народов, получивший независимость после столетней борьбы, может начать борьбу за свою независимость и свободу. Поэтому я делаю недвусмысленное и ясное заявление от имени своего правительства. Мы намерены выполнить наше обязательство вместе с Францией оказать помощь Чехословакии. Наши военные эксперты готовы немедленно приступить к переговорам с представителями французского и чехословацкого генеральных штабов для того, чтобы обсудить меры, которые необходимо осуществить в настоящий момент". Чехословацкое правительство в эти дни запросило советское правительство, готово ли оно, в случае, если Франция окажет Чехословакии помощь, также выступить на стороне союзника? Последовал недвусмысленный положительный ответ.
Черчилль писал, что самым поразительным в позорной сделке в Мюнхене было то, что она произошла публично, предательство было сделано открыто и без тени смущения. Он указывал, что давление французов на Румынию могло бы позволить Советскому Союзу перевести 30 дивизий через румынскую территорию в Чехословакию. Позорное поведение западных стран, писал Черчилль, дало советскому правительству ясное представление о безразличии, с которым Париж и Лондон относятся к своему союзнику. Напрашивался вывод, что на эти две столицы полностью полагаться нельзя. Англичане и французы вели себя так, словно Советского Союза не существовало. "За это безразличие мы впоследствии дорого заплатили".
По заключении мюнхенской сделки президент Бенеш выступил по радио: "Не ожидайте от меня ни единого слова упрека. Но вот что я скажу: жертва, которую нас заставили сделать огромна и бесконечно несправедлива". Он проследовал в Лондон, чтобы там создать правительство в изгнании.
Несколько членов британского кабинета в знак протеста вышли в отставку. Так, к примеру, сделал первый лорд адмиралтейства Дафф Купер. В палате общин он говорил экспромтом в течение 40 минут и даже враждебное его идеям большинство в палате общин не могло промолвить ни слова: "Я призываю коллег посмотреть на эту проблему не только как на чехословацкую. Возможно, придет такое время, когда из-за поражения Чехословакии начнется европейская война. Придет время и мы будем участниками этой войны, мы не сможем избежать этой участи". В палате общин Черчилль встал в позу, ставшую для него обычной: пристальный тяжелый взгляд в зал, челюсть вперед, ноги расставлены, большие пальцы за лацканами пиджака. "Я хочу сказать самые непопулярные и самые нежеланные слова... Мы потерпели полное и безусловное поражение... Грабитель, грозя пистолетом, потребовал один фунт. Получив его, он потребовал два... Молчаливая, скорбящая, покинутая, брошенная Чехословакия отступает в темноту. Она претерпела это будучи связанной с западными демократиями... Через некоторое время, не через годы, а через месяцы Чехословакия будет включена в нацистский режим. Мы присутствует при катастрофе гигантского масштаба, в которую попали Великобритания и Франция. Давайте не обманывать себя в этом. Но не думайте, что это конец. Это только начало схватки. Это только первый глоток из той горькой чаши, которую нам придется испить".
Выступая в Веймаре, Гитлер указал на своего островного врага: "Если бы мистер Черчилль меньше имел дело с предателями и больше с немцами, он увидел бы, что берется за безумное дело, ибо я могу заверить этого человека, который словно бы живет на Луне, что в Германии нет сил, противостоящих режиму - только силы национал-социалистического движения, его лидеры и защитники". Фюрер предупредил, что, если Черчилль вернется к власти, Германию ждет война. Видимо, Гитлер пытался расколоть английское общественное мнение. Как пишет А.Дж.П.Тейлор, "это была колоссальная ошибка. Гитлер мог делать все, что он хотел в Восточной Европе, он мог сокрушить Чехословакию или вторгнуться на Украину. Но ему следовало бы оставить английских политиков в покое. От этих слов популярность его противников лишь укреплялась".
Как и предсказал Черчилль, Гитлер не остановился на границах западных областей Чехии. Черчилль сидел вместе с Антони Иденом в курительной комнате палаты общин, когда вечерние газеты сообщили о пересечении германскими войсками новой чехословацкой границы. Гитлер лично прибыл в Прагу и объявил германский протекторат над всей Чехией.
Выступая 17 марта 1939 г. в Бирмингеме Н.Чемберлен словно очнулся от кошмара. Он отложил подготовленный проект и произнес совершенно новую речь экспромтом. В ней он перечислил все обещания Гитлера, в том числе и гарантии Чехословакии ("Это последние территориальные претензии, которые мы имеем в Европе. Я больше не заинтересован в чешском государстве"). В свете германского вероломства английский герой Мюнхена изменил, наконец, свою точку зрения на ход событий в Европе. Позднее Черчилль говорил, что, если Чемберлен "не смог понять Гитлера, то и Гитлер недооценил природы британского премьер-министра". Он воспринял его цивильный вид и страсть к миру, как полное проявление его личности и думал, что зонтик является его символом. Он не понимал, что Н.Чемберлен, "как истинный англичанин имел характер и не любил, когда его обманывают". И, обманутый в Мюнхене, он теперь дал гарантии Польше.
Окружение Черчилля сопротивлялось тому, чтобы столь тесно и однозначно связать себя с судьбой Польши. Бусби писал Черчиллю: "Это самый сумасшедший шаг, когда-либо предпринятый нашей страной". Бусби разговаривал с Гитлером более часа и когда фюрер сказал ему, что намерен использовать Польшу как трамплин для вторжения в СССР, он увидел в глазах Гитлера "безошибочные признаки сумасшествия". Гитлер заверил Бусби, что Германия "не намерена атаковать Британию и Британскую империю, но, если Англия станет польским или русским союзником, у него не будет выбора". И теперь, к ужасу Бусби, Чемберлен давал "неожиданные безоговорочные гарантии без каких-либо гарантий русской помощи". Б.Лиддел-Гарт, крупнейший военный теоретик, расценивал гарантии Польше как "глупый, бессмысленный и плохо обдуманный жест", который "отдает судьбу Британии в руки хозяев Польши, людей сомнительных и переменчивых убеждений". В знак протеста Лиддел-Гарт ушел с поста военного корреспондента "Таймс". Дафф Купер записал в дневнике: "Никогда в нашей истории мы не отдавали в руки одной из малых стран решение о вступлении Британии в войну".
Суждение Черчилля не было однозначным. Он писал о проявившемся со стороны Польши "аппетите гиены" во время раздела Чехословакии. В 1938 году воевать вместе с чехами против немцев имело смысл. Теперь же, после шести лет "примирения" правительство просило молодых людей "отдать свои жизни за территориальную целостность Польши... В худший возможный момент и в наименее благоприятных обстоятельствах было принято решение, означавшее гибель десятков миллионов людей".
Почему примирители бросились к Польше, не успев договориться с СССР? Согласно Лиддел Гарту, Галифакс - правая рука Чемберлена “полагал, что Польша в военном смысле ценнее России”. И это мнение преобладало на Даунинг-стрит тогда, когда, по словам Лиддел Гарта, польские генералы “все еще связывали все свои надежды с огромной массой кавалерии. В этом отношении их идеи отстали от своего времени на восемьдесят лет, поскольку бессмысленность кавалерийских атак была доказана уже во время гражданской войны в Америке”. Игнорируя мировой опыт, польский лидер - полковник Йожеф Бек вел себя так, словно вермахт был равен по мощи польской армии. В Берлине же подписали планы выступления против Польши девяносто восьми дивизий (против тридцати польских), командиры которых полностью осознавали значение моторизованной техники.
Прибывшего в Лондон 3 апреля премьера Бека Чемберлен спросил, куда, по его мнению, будут нанесены следующие удары Гитлера? Бек с отсутствующим выражением лица ответил, что, видимо, речь пойдет о колониях. Чемберлен спросил о возможности для СССР оказать помощь Польше. Бек ответил, что "любая форма ассоциации между Польшей и Россией" будет означать войну между Польшей и Германией. Может ли Польша гарантировать помощь Румынии? - Пусть та будет предоставлена сама себе, - ответил Бек. Он пошел в своем самоослеплении еще дальше: Риббентроп "недавно заверил меня", что Германия не претендует на Данциг. - Ослабил ли Польшу захват немцами чешских заводов "Шкода"? - Вовсе нет. В области военного снаряжения Польша "большей частью обеспечивает себя сама". Черчилль задал Беку только один вопрос: "Вы будете возвращаться в Польшу в Вашем специальном поезде через Германию?" Когда тот ответил утвердительно, Черчилль заметил: "Я думаю, что пока у Вас еще есть время".
На рассвете 7 апреля 1939 г. итальянские войска выступили против Албании. Р.Батлер примчался с этой вестью на Даунинг-стрит, 10, чтобы увидеть премьера кормящим птиц. Ему было непонятно замешательство окружающих: "Я уверен, что Муссолини не выступит против нас". И продолжал кормить птиц.
К Черчиллю в Чартвел в этот день на ланч приехал Макмиллан. Он впервые увидел Черчилля за работой. Секретари составляли досье, телефоны звонили, карты разбросаны по всему дому. А Черчилля волнует лишь один вопрос: "Где расположен британский флот". Как выяснилось, он разбросан по всему Средиземному морю. Из пяти линкоров один стоял у Гибралтара, второй у Кипра, три остальных в итальянских портах. Здесь же была подготовлена потрясшая палату общин речь о необходимости собрать военно-морские силы в кулак. У Макмиллана, по его словам, на всю жизнь осталось ощущение "силы и энергии, быстрого марша событий. Среди всего колеблющегося лишь Черчилль стоял незыблемым и уверенным в себя".
По мнению Черчилля, подобно тому как Чехословакия была прецедентом агрессии против Польши, агрессия Албании послужит прелюдией итальянских действий против Греции и Югославии. Черчилль полагал, что Британия не должна оставлять эти страны на произвол судьбы - в противном случае Германия и Италия усилятся до такой степени, что смогут перерезать "сонную артерию" Британской империи - Суэцкий канал, ведущий к Индии и доминионам. 9 апреля 1939 г. Черчилль написал Чемберлену: "Сейчас решается судьба балканского полуострова. Если государства, находящиеся здесь, окажутся уязвимыми для германского и итальянского давления, то в конечном счете они будут вынуждены пойти на соглашение с Берлином и Римом. Наши позиции здесь будут утеряны. Мы будем привязаны к Польше, но изолируем себя от других стран, лишимся надежд на создание союза, который был бы для нас спасением".
Хотя Черчилль переживал тяжелые времена, в нем начинает ощущаться прилив энергии. Однажды он сам сказал, что "политики вырастают из трудов и забот. Они ожидают падений, они надеются на подъем". Упорство должно быть их отличительной чертой - это самая сложная, но и самая важная наука. Вхождение Гитлера в Прагу подняло авторитет Черчилля: он предупреждал. Гитлер счел нужным лично упомянуть Черчилля (с целью подчеркнуть несопоставимость их влияния): "В конце концов, за Черчилля могут проголосовать четырнадцать, двадцать или тридцать тысяч. Но за мной стоят 40 миллионов".
Черчилль, однако, уже тоже мог говорить о миллионах. После марта 1939 года число читающих его статьи выросло необычайно. Его теперь печатали "Иллюстрейтед Лондон Ньюс" и "Дэйли мейл". В США его статьи запросил "Кольерс". Он в эти дни часто обращался к истории, чтобы помочь миллионам англичан вернуть веру в себя. Да, Германия за последние семьдесят лет укрепила свой военный авторитет, но Британская империя была и остается крупнейшей империей, которую когда-либо видел мир. И непобедимой на протяжении почти тысячи лет.
Черчилль обратился к широкому полотну - "Истории англоговорящих народов". Он буквально упивался сценами борьбы маленького острова против всех стихий и бурь. Именно к этим месяцам относится: "Писать большую и обстоятельную книгу - словно иметь друга и компаньона, к которому ты всегда можешь обратиться за утешением и успокоением, чье общество все более привлекательно". Он пишет издателю: "Я работаю очень упорно и ложусь обычно в час или два ночи". Возможно, это был единственный способ спастись от убийственного ожидания. Как полагает У.Манчестер, "гордость и внутренняя устремленность были тем встроенным в него гироскопом, который никогда не подводил и вел его вперед... приглашенные им иностранцы прибывали в Лондон, садились на вокзале Виктория в поезд, идущий в Окстед и вскоре их встречал Уинстон. Польщенные, они садились в его автомобиль, не зная, что вручают свои жизни худшему водителю Британской империи".
А вечером, дописывая очередной эпизод, он погружался в прошлые века. В его истории всегда были правые и виноватые, белые и черные, он не признавал морального бессилия. Приехавшему У.Липпману Черчилль обрисовал свой план победы в текущей ситуации: "Ограничить потери на Дальнем Востоке; исключить распыление флота; договориться с Японией. Центральную Европу следует мобилизовать как единое целое подобно тому, что было в 1914 году. Тогда Германия имела десять мобилизованных в Чехии и Словакии дивизий. Теперь она держит здесь шесть дивизий в качестве оккупационных войск. Венгрия, Югославия и Румыния опасны и ненадежны. Польша - новая сила, а позади ее Россия. Нечего и говорить, что Германия не окружена. Единственный действенный аргумент - сила. Незачем кроить политику по меркам Геббельса. Нужно следовать своей линии. В случае германской мобилизации мобилизовать флот; в случае первых же провокационных действий перерезать германские железнодорожные коммуникации в Европе и бросить им вызов".
* * *
Муссолини и Гитлер 22 мая 1939 года подписали т.н. "Стальной пакт", обещая использовать силу для обеспечения жизненного пространства своим народам. В случае вступления одной стороны в войну, другая обязывалась "немедленно прийти на помощь в качестве союзника, поддерживая союзную сторону всеми вооруженными силами на суше, в море и воздухе". Как утверждал Гитлер, к первой годовщине Мюнхена у него будет более 7 млн. солдат во всех родах войск. Он полагал, что этот пик, возможности которого не следовало упускать. Приказы об уничтожении Польши уже были отданы. Ничто не могло остановить хорошо смазанную военную машину Германии. В будущем она могла предполагать лишь относительное ослабление своей мощи.
Антигитлеровская коалиция имела возможность сдержать Гитлера только противопоставив Германии адекватные силы и с Запада, и с Востока. В "Мировом кризисе" Черчилль писал, что в первой мировой войне западные союзники смогли продержаться три года только потому, что огромная армия царя сковала немцев с востока. Об этом следовало помнить. Советский Союз стоял на пути нацистских завоеваний, каждый мог прочитать об этом в "Майн кампф". Черчиллю не нужно было доказывать, что он противник большевиков. Но теперь речь шла о выживании Британской империи, и он говорил в палате общин и повсюду, что нуждается в пяти миллионах Красной армии. "Россия представляет собой колеблющийся противовес на весах мира. Трудно даже измерить поддержку, которая может поступить из Советской России... наша задача: максимум возможного сотрудничества. Разумеется, в свете прошлого опыта трудно ждать автоматической помощи. Но ответ на возникающую ситуацию дает то, что Советская Россия в высшей степени затронута амбициями нацистской Германии. Никто не может сказать, что не существует солидной общности интересов между западными демократиями и Советской Россией... Величайшей глупостью, которую мы могли бы совершить, явилось бы отчуждение в отношении этого нашего естественного союзника". Выход для Британии - забыть тяжелое прошлое и сформировать тройственный союз с Францией и Россией.
Чемберлен, размышляя на ту же тему, заметил в частном письме от 26 марта 1939 года: "У меня нет веры в способность России осуществить эффективное наступление". Он продолжал при этом утверждать, что Россия, а не Германия' представляет собой главную угрозу западной цивилизации.
В запасе британской дипломатии как бы оставалось сделанное 18 марта 1939 года предложение М.М.Литвинова о созыве в Бухаресте конференции шести держав - СССР, Румынии, Польши, Британии, Франции и Турции для создания "мирного фронта" против германской экспансии. Примечательно, что в Париже не осталось никаких письменных свидетельств реакции французского правительства на предложение, которое собственно могло бы спасти Францию. В мемуарах министра иностранных дел Бонне, где немало страниц посвящено мишуре, нет даже упоминания об этом предложении. Чемберлен и Галифакс, по крайней мере, засвидетельствовали факт прочтениями этого предложения. Чемберлен отверг его на том основании, что оно "преждевременно". Министр иностранных дел Галифакс назвал его "неприемлемым". 23 марта Чемберлен в палате общин выступил в принципе против создания "противостоящих друг другу блоков" в Европе.