ИГ все больше и больше завладевало мировыми СМИ. И моими мыслями. Неделями я сидел над своей книгой о конфликте в Сирии и Ираке. Но так и не мог найти достаточно подлинных материалов об ИГ. Кто они, эти кровавые террористы, обращавшие в бегство все остальные армии? Те, кто превращал в садистский ритуал даже убийства ни в чем не повинных и безоружных людей?
Уже с июня 2014 года, еще до поездки в Эрбиль, я по Интернету пробовал вступить в контакт с теми, кого объявили врагами нашей цивилизации. Меня в первую очередь интересовали джихадисты в Германии.
Я попросил сына помочь мне в поисках. А поиски представляли собой нудную, кропотливую и небезопасную работу без всякой надежды на скорый успех. Мы должны были исходить из того, что все наши действия в Интернете будут контролироваться западными спецслужбами. И Фредерик явно не горел желанием, чтобы его часов эдак в пять утра вытащили из постели сотрудники службы защиты конституции[19]. Хотя все наши действия носили вполне законный характер. Да и обществу следовало бы больше знать о джихадистах в Германии. К тому же мы с Фредериком занимались журналистикой. Фредди был моим главнейшим сотрудником и помощником.
Стремясь действовать открыто, я проинформировал о своих планах поиска ведомство канцлера, одного из влиятельных членов кабинета министров, а также главного редактора ARD, моего друга Томаса Баумана. Разумеется, не вдаваясь в детали. Мне не хотелось в очередной раз стать объектом клеветы, мне было совершенно ни к чему прослыть «эмиссаром ИГ», ибо я уже носил на себе клеймо «дружка Асада». Уже в самый первый вечер поисков, 9 июня, мы обнаружили в Интернете свыше 80 джихадистов из Германии. Все они получили от Фредерика письмо по электронной почте, которое я за сутки до этого продиктовал ему. Фредерику оставалось чуть переделать его и подписаться:
«Привет…
Меня зовут Фредерик Тоденхёфер, и я пишу тебе по поручению моего отца Юргена Тоденхёфера. Мы нашли тебя здесь на Facebook, прочитали твои записи, просмотрели фото, и из них поняли, что ты находишься в Сирии. Не знаю, знаком ли ты с моим отцом или его работами, но в течение последних лет он старался представить объективную картину ислама. До войны и во время войны он неоднократно бывал в Сирии. И считает эту войну, как и все остальные войны, ужасной. Но он отрицает односторонний подход. Он полагает, что справедливых войн нет и быть не может. И убедился в этом на примере очень многих войн. Начиная с освободительной войны алжирцев в 60-е годы.
В Сирии он встречался с представителями наиболее влиятельных группировок восставших, включая и близких к «Аль-Каиде». А также с представителями правительства. Он считает, что во всех конфликтах всегда необходимо выслушать обе стороны. Поэтому он охотно встретился бы с тобой или с твоими друзьями. Ему хотелось бы понять ваши мотивы. С приветом, Фредерик».
Пятнадцать адресатов ответили. Большинство последовавших за этим чатов и разговоров по Skype были кратковременными. Связь постоянно вырубалась. Собеседники не скрывали недоверия. А с двумя собеседниками общение растянулось на несколько месяцев. Они прекрасно понимали, что я порицал их политические воззрения, как и их бесчеловечные акции. Невзирая на это, они скорее всего были все же заинтересованы в том, чтобы донести до широкой общественности свое видение событий. Неустойчивая связь в значительной степени усложняла наши беседы в Skype. После наших многочасовых разговоров по Skype меня изводили адские головные боли. Впрочем, причиной их была не только отвратительная связь, но и содержание бесед.
Салим
Салим – такова его боевая кличка – простой, на вид чуть ли не добродушный 30-летний джихадист из Франкфурта. До самого конца июля, пока не прервался наш контакт, сражался на стороне состоявшей преимущественно из иностранных джихадистов группировки «Джунд аль-Акса». До этого был боевиком в «Джебхат ан-Нусра» и ИГ. Но он однозначно дистанцируется от ИГ в ходе нашего интервью. Этого молодого человека раздирают противоречия. В Германии он, по его словам, наделал массу глупостей. И в Сирии старается исправить положение, защищая «Мусульман против режима Асада». Он хочет стать «хорошим человеком». Мы с Фредериком не раз задавали себе вопрос, а не попытаться ли нам убедить его прекратить все это и начать нормальную жизнь где-нибудь еще. Но поскольку в конце июля наши контакты внезапно полностью прекратились, Салим не выходил онлайн, вероятно, нам следовало исходить из того, что он либо погиб, либо попал в плен. В сокращенном виде привожу нашу следующую беседу от 19 июня 2014 года:
Салим: Я приехал сюда по убеждению. Я понимаю, что когда-нибудь погибну. Никто не станет отрицать, что настанет час, когда Господь каждому подведет итог. Я убежден в правоте того, что я здесь делаю. Из-за моей религии. Независимо от того, верна она или нет. Потому что все считают свою религию верной. Христиане говорят, что христианство – верная религия. Евреи, что иудаизм – верная религия. Мусульмане утверждают то же о своей религии. Если бы мусульмане так не считали, тогда они не были бы мусульманами. Я фундаменталист, потому что мой фундамент – Коран. Я стараюсь служить Богу по Корану.
Если вы как журналист стремитесь раскрыть правду этой войны, вам это не удастся. Политика основывается на лжи. Вся эта демократия – сплошное надувательство. Она основывается на лжи. Каждый старается лгать ради собственной выгоды. Если вы попытаетесь написать правду о нас, для вас настанут тяжелые времена. Всем известно, что сирийский режим – преступный режим. Но и американский тоже. Немцы готовы идти в Афганистан, в Кундуз или куда там еще. Но здесь никто не готов прийти на помощь. Любой боец, который сюда приходит сражаться за своих братьев, за ислам и его ценности – по-вашему, салафит. Наш ислам утверждает: все мусульмане – братья. Я умер бы и за вас, будь вы мусульманин. И неважно, знаю ли я вас или нет. Но как только мусульманин покидает свой уютный дом и сражается за Аллаха, для вас он – террорист. Как только американец или немец идет в армию или в бундесвер, он – герой. Если вы так все и напишете, успеха вам не видать.
Ю. Т. (Юрген Тоденхёфер): Главное для меня не успех, я пытаюсь узнать правду.
Салим: Собственно, я хотел поехать в Афганистан. Здесь я оказался случайно. Я даже побывал в пакистанском консульстве, чтобы получить визы. К сожалению, это не сработало. Если бы у меня сейчас была возможность, я сразу отправился бы в Афганистан. Я мечтаю об этом. У меня и друзья там. В Афганистане и люди лучше организованы, и приветливее, чем в Сирии. Они здесь не любят нас, иностранцев.
Честно вам скажу: я спросил себя, гм, с какой стати он мне вдруг написал? Зачем ему это интервью? Мне приходилось видеть, как все потом происходит. Я уже побывал во Франкфурте и знаю всех этих людей. Пьера Фогеля и всех, кто давал интервью. Всякий раз, когда прибывала какая-нибудь группа телевизионщиков или кто-нибудь из газеты приходил, они что-то там рассказывали. Но СМИ все ставили с ног на голову. Даже слова были не те, которые люди говорили. А потом все это крутили по телевизору, и к тому же под жуткую музыку. И все только ради того, чтобы убедить людей, что ислам плох. Теперь Пьер Фогель, этот бывший боксер, салафит! Он вообще слова плохого не сказал. Но СМИ заинтересованы в том, чтобы у ислама был дурной имидж. Вот и меня беспокоит, что вы потом все перекроите на свой лад и – пожалуйста – Салим – джихадист, он всех без разбору убивает и так далее. Так ведь всегда бывает.
Ю. Т.: Я не собираюсь ничего перекраивать из того, что вы говорите.
Салим: Что вы думаете по поводу всей этой травли ислама? О том, что мусульмане всегда и во всем виноваты? Что, салафиты такие уж плохие?
Ю. Т.: Вы посмотрели мое видео «Образ врага. Ислам»?
Салим: Я не смог открыть файл. Здесь с Интернетом непросто. Здесь покупаешь себе 50 мегабайт за 3–4 евро. А это слишком большой файл. Закачал, и конец.
Ю. Т.: Ладно. Тогда я просто задам несколько вопросов. Почему, собственно, в Саудовской Аравии никакого джихада нет?
Салим: Потому что нет никакой Саудовской Аравии, а есть только Саудовская Америка. Кроме того, мы начинаем джихад только тогда, когда на мусульман нападают. А в Саудовской Аравии ничего подобного не происходит. Да и нет там настоящего шариата. Будь там шариат, пришлось бы запретить бордели и алкоголь.
Ю. Т.: Значит, шариат в Саудовской Аравии только для маленького человека?
Салим: Именно. Это доказывает, что король Саудовской Аравии, собственно, не имеет к исламу отношения. Но тамошние мусульмане довольны всем, что там происходит. Многие вообще и не знают ислама, хотя живут в Мекке или Медине. Но на них не давят. Никто никого не арестовывает, не избивает из-за бороды или за высказывания типа: «La illaha illa Allah»[20]. А здесь, в Сирии, такое происходит. Потому что здесь большинство составляют алавиты и шииты. Суннитов преследует Башар аль-Асад, он сам алавит. Тогда в Дараа произошли демонстрации. И как же ответил на них Асад? Его режим? Открытием огня. Вот так все и началось. Сначала была «FSA», «Свободная сирийская армия». Именно они первыми и начали джихад. Они были вооружены помповыми ружьями и обычными винтовками. Потом появилась «Аль-Каида», и джихад начался. «Аль-Каида» доставила оружие, возникла «Джабхат аль-Нусра». «Ахрар аш-Шам» и все эти группировки, они появились позже. Таким образом и начался джихад.
Я приехал сюда за истинным исламом. Потому что убежден, что, если погибну, Бог подведет мой итог. Он спросит меня: «Лгал ли ты? Пил ли ты? Обманывал ли ты или избивал других?» И теперь я просто пытаюсь стать лучше. Если на мусульман нападают, в джихаде обязаны участвовать все.
Ю. Т.: Как произошло, что «Джабхат аль-Нусра» и ИГИЛ появились так внезапно?
Салим: Я не из особо умных. У предводителей этих организаций много целей. Цель некоторых – деньги, те продают оружие. Для них война – благо. Они зарабатывают хорошие деньги. Другие мечтают основать государство, чтобы потом править им. Все это – не мое. Я думаю только о том, как защитить своих братьев и сестер по исламу, их детей и самому стать лучше.
Ю. Т.: Полагаете ли вы, что «Аль-Каида» ведет закулисные переговоры с правительством Асада? Они как-то связаны друг с другом, как некоторые утверждают?
Салим: Асад никогда, ни при каких обстоятельствах не мог основать «Аль-Каиду», потому что «Аль-Каида» – давняя организация. Как и главы «Аль-Каиды» и люди, которые входят в нее…
Ю. Т.: А ИГИЛ?
Салим: Есть те, кто утверждает, что ИГ сотрудничает с правительством. Предводитель ИГ, аль-Багдади, постоянно сражается с мусульманами, копит все военные трофеи и делает очень хорошую рекламу. У них денег невпроворот, но то, что они делают, – ерунда. Они не понимают ни джихада, ни мусульманской культуры. Они не понимают, что необходимо дать людям время. Они сами 40 лет курили, а теперь люди из ИГ приходят сюда и готовы уничтожить всех курящих, отрубают им руки, да и не только руки. Так не пойдет! Это не ислам. Немцы, которые приезжают сюда, их страшно подстрекают. А они и рады – мол, вот это да, ИГ – это и есть настоящий ислам. А об исламе они и понятия не имеют. Они не понимают, что ислам – это еще и любовь, и мудрость. Нельзя просто так взять, да отобрать у курильщика сигареты – может, он лет сорок курит. Нужно убедить его в том, чтобы он возненавидел табак и сам от него отказался. И не из страха передо мной, а из страха перед Аллахом, своим Господом, своим Создателем.
Ю. Т.: Почему так много немцев и граждан других стран вступают в ИГ?
Салим: Потому что ИГ так здорово разрекламировали в СМИ, вот они и поддались на эти призывы. По части рекламы им равных нет. Кроме того, люди наивны и ослеплены, они в восторге от этих черных флагов и от «La illaha illa Allah». Бороды поотрастили и думают, что теперь годятся в шариат на все сто. Но они ошибаются. В первую очередь нужно победить врага. Нельзя перевоспитать граждан, не одолев врага. У халифата есть обязанности. А вот этого люди и не понимают. Все, что они видят, так это просто бороду, бороду и еще раз бороду и думают: «Ух ты, это и есть шариат, шариат. И мы под нашим знаменем точно на верном пути». И все же они заблуждаются. Прежде чем кого-то наказывать, нужно ему хоть раз что-то дать. Я не имею права пойти и наказать ребенка, если я не тот, кто кормит его и одевает. Если я – отец и мой сын поступает неправильно, я могу наказать своего сына. Потому что я его кормлю и одеваю, защищаю, и поэтому я имею право его воспитывать и наказывать. Но если ваш сын плохо учится в школе, я все равно не могу просто так прийти и избить его. Я ему не отец. Я не кормлю его, не одеваю и не защищаю, я для него – никто. ИГ ничего не дает людям! Они борются с простыми людьми, причем ненавидят их больше, чем врагов. Когда я еще был с ними, я им тогда так и сказал.
Ю. Т.: А они что на это ответили?
Салим: Они – слепцы, они ничего не видят. Они только одно знают: шариат, шариат, шариат. Они всегда правы, а все, кто не с ними и не с Багдади, неправы. Это они так считают.
Ю. Т.: Но ведь Багдади сидел тогда в Ираке в американской тюрьме.
Салим: Правильно. Но в Ираке ИГ после войны 2003 года так ничего и не создало. Их вышибли из Ирака, потому что они ничего там не сумели добиться. Они явились сюда, в Сирию, и прикончили весь джихад. Они раскололи нас, вместо того чтобы объединить. У «Джебхат ан-Нусра» здесь была такая поддержка, такой успех. Они освободили многие области от правительственных войск. То, что мы сейчас можем здесь спокойно ходить, есть – в этом заслуга «Джебхат ан-Нусра», «Джейш аль-Хор» и других группировок.
Ю. Т.: Вы явно недовольны ИГ?
Салим: Я мало что понимаю, но все же пытаюсь разобраться. Я присматриваюсь к происходящему, и не только поверхностно. Если я с кем-то сотрудничаю, то стараюсь его понять. Каковы его цели, чего он добивается, почему так поступает. Потому что вдруг его волнуют только деньги, трофеи или продажа оружия? Может, он хочет проворачивать сделки с нефтью или бензином? Каковы его цели? Я здесь для того, чтобы освободить людей от этого тирана Асада. Это джихад. И тот, кто погибает при этом – мученик. Но большинство тех, кто гибнет за ИГ, гибнут в боях против «Джебхат ан-Нусра». Это же безумие. Спросите у простых молодых людей, простых арабов, не имеющих отношения к этой революции, у простых беженцев. Никто из них не считает, что ИГ – это хорошо.
Ю. Т.: Что хочет ИГ?
Салим: ИГ хочет могущества, они хотят основать государство. У аль-Багдади свои интересы. Он занимался ерундой. Вот поэтому пойдите к нему как журналист и сделайте репортаж. И вы вмиг пробудите людей, встряхнете их и, по моему мнению, так будет правильно. Если только германское телевидение покажет ваш репортаж. Если вы приедете сюда и побеседуете с настоящими моджахедами, после этого вы уже не назовете их террористами. С настоящими моджахедами, цель которых только защищать людей и их права.
Ю. Т.: Да, но только с помощью войны. Они ведь наверняка уже очень многих убили.
Салим: Да, конечно, но вы сами только что сказали, что это война.
Ю. Т.: А что означает эта война для вас?
Салим: Убийства… Но в бою ты над этим не задумываешься. Ты думаешь только о своей собственной жизни. Это как свет в конце тоннеля. Если ты идешь на задание, а режим стоит у тебя на пути, и они обстреливают тебя с вертолетов, самолетов, танков – всем, чем можно, – а у тебя только этот жалкий автоматик Калашникова, тут ты уже ни о чем не думаешь. Только о своей жизни, о том, как не погибнуть. Ты испытываешь страх. Но я не боюсь погибнуть – потому что, если мои помыслы чисты, я погибну во имя Аллаха. Если ты совершаешь поступок, то он должен быть во имя Аллаха, а не ради того, чтобы люди потом говорили – вот он такой храбрец, такой герой. Тогда твой поступок ничего не стоит. Кто не совершает поступков ради Аллаха, тот попадает в ад. Моджахед сражается не ради себя, а ради Аллаха.
Конечно, все это страшно. Но я боюсь не погибнуть, я боюсь, что меня ранят, и что оказать мне помощь будет некому, я боюсь потерять руку или ногу. Тогда я не смогу воевать. Вот чего я боюсь.
Вот поэтому ты и стреляешь, и убиваешь. Даже на войне непросто убить человека. Ведь он тоже сражается. Представим, что мы собрались атаковать КПП. Перед атакой мы его хорошенько обстреляем. С 500 метров. Обстреляем из всего, что у нас есть. Потом понемногу начинаем приближаться. Шаг за шагом. Когда мы к нему подойдем вплотную, здание уже будет разрушено, а люди погибли. И откуда тебе знать, кто именно из твоих его убил. Может, и ты сам. Все стреляли. Только на спецоперациях ты знаешь, кого ты лично убил. Если там какое-то здание атакуешь, если тайком пробираешься на КПП, если тебе приказано что-то там заминировать, взрывное устройство подложить и так далее. На обычной войне никто не может точно сказать, скольких он убил, потому что огонь ведут с дальних дистанций. Никто не может стопроцентно утверждать, скольких он уже убил, разве только, если он состоит в спецгруппе и выполняет спецзадания.
Обычно мы здесь сидим и обстреливаем то, что находится в 500–600 метрах, и мы все ведем огонь. Иногда кого-то из наших убьют, иногда мы кого-то из них убьем. Но никто в точности не знает, кто кого убил. Если мы потом занимаем объект, там полно трупов. Но никто не скажет, мол, вот я точно этого убил. Если только он – не снайпер или не пристрелил кого-то в упор. Вы понимаете меня?
Ю. Т.: Ну, а примерно скольких вы убили?
Салим: Я, как говорится, не такой уж и образцовый моджахед. А вы – любопытный человек.
Ю. Т.: Это верно.
Салим: Дело не в числе. Если я кого-то и убивал, то только потому, что они сражались против мусульман, хотели убить меня или моих братьев. Конечно, и у этого человека есть семья. У него есть мать, которая оплакивает его. Может, и дети у него есть, и жена, которая овдовела. Но это же война. И она требует от тебя быть немножко эгоистом. Конечно, самое лучшее – жить в мире. Это лучше всего.
Я ненавижу войну, ненавижу это все. Честно скажу вам, мне все это опротивело, все эти войны, бои. Кажется, будто твои ботинки кровью пропитались оттого, что ты шагаешь по лужам крови. Возьмешь какой-нибудь там пропускной пункт, соберешь оружие погибших, магазины с патронами, снимешь с них бронежилеты. Гадко все это. У меня есть ботинок, так он весь в крови, отвратительно просто. Кровь засыхает у тебя под ногтями, она у тебя между пальцами, на руках. Я вообще-то человек чистоплотный. Терпеть не могу неряшливости, грязи, вони и так далее. Все это мне противно. Что тут скажешь? Я не из тех, кто обожает трупы.
И еще насчет бокса. Я когда-то занимался боксом, выступал на ринге. Я не из тех, кто без конца может боксировать. Не нравилось мне, когда после боя с меня пот градом. И чужой пот не переношу – противно. Вот поэтому я всегда старался как можно скорее послать противника в нокаут, чтобы он не лез к тебе и не прижимался своим потным телом… Лучше всего было бы как-нибудь обойтись без этой войны. Война – сплошное смертоубийство.
Ю. Т.: Вы себе никогда не кажетесь хладнокровным убийцей?
Салим: Я не такой. Я из тех, кто иногда, перед тем как заснуть, может и поплакать.
Ю. Т.: Скольких вы убили? Десять человек? Двадцать? Пятьдесят?
Салим: Ну, уж точно не пятьдесят. Тут уже нужно было бы быть Рэмбо. Да и не снайпер я. У меня есть приятель, так он беспрерывно убивает. Постоянно. Беспрестанно. Вот этого мне никак не понять. Уселся себе поудобнее, увидел человека, ну и жми на спуск – бац! И нет человека. Покойник. Понимаете, о чем я?
Я нормальный боец, мое оружие – «РПГ», базука, и автомат «АК-47», самый обычный «калашников». И этот «калашников» бьет на 700–800 метров. Дальше уже убойная сила падает. Снайперы или истребители танков – вот эти ребята уйму народа убивают. Если истребитель танков пальнет, тут уж гора трупов, это точно.
Ю. Т.: Вам часто приходилось видеть, как гибнут ни в чем не повинные люди?
Салим: Нет. Мы гражданских не трогаем. Мы сражаемся только против тех, кто на поле боя. Мы не ходим по домам и не расстреливаем хозяев – мол, раз ты алавит или шиит, ну вот и получай.
И все-таки нет на войне невиновных. Все, кто воюет, виновны. И если я убиваю кого-то, значит, я виновен. Потому что я могу выбирать – идти на войну или нет. Участвовать в боях или нет. Поехать в другую страну, например в Турцию, сделать себе новый паспорт и начать новую жизнь. Но я не убил ни одного невиновного человека. Ни разу не сказал: «Давай, иди-ка в этот дом и убей ребенка или женщину, или кто там тебе первым попадется на глаза». Только атаковал опорные пункты, казармы врага, то есть военные объекты.
Ю. Т.: Но не все же солдаты – убийцы по контракту. Они такие же ребята, как вы. У них в семье решили – ты идешь в армию, и точка. Матери ведь у всех есть.
Салим: Да, да, все верно. Вот поэтому я и говорю: убивать нехорошо. Потому что и у него мать есть, и она его будет оплакивать, есть и жена, и дети, которых он одних оставит. Но как говорится – на войне как на войне. Конечно, было бы лучше, если бы ни одной из матерей не пришлось оплакивать своих сыновей. И чтобы жены не становились вдовами.
Ю. Т.: Предположим, завтра появляется мирное решение. Вы и люди, которых вы знаете, вы готовы сказать: «Да, мы согласны сложить оружие, если речь идет о честном, справедливом мире!» Вы такое способны принять? Если война окончится? Вам ведь наверняка известно, что в Сирии есть районы, где большинство за Асада. А что, если и остальные присоединятся к ним?
Салим: Тогда тоже началась бы война. Потому что у всех свои цели. Одни действительно хотят мира. Другие понятия не имеют об исламе, он их вообще не интересует. Им вообще все равно: демократия или шариат, или еще что-нибудь. Я такое могу понять. Это инстинкт, человек стремится выжить, остаться в живых и продолжать жить. Он ведь готов на все ради того, чтобы не погибнуть, а выжить. Но если, как вы говорите, и остальные присоединятся к тем, кто за Асада, если мы все объединимся, и наступит мир, я бы, наверное, тоже согласился бы на такое. Но! Исламисты скорее всего не согласились бы, потому что такой мир основывался бы на интересах иноверцев. А мусульмане стремятся к тому, чтобы жить в халифате по законам шариата. Чего больше всего боятся американцы, НАТО, ЕС? Они боятся шариата. Потому что, если шариат справедлив, он силен.
Ю. Т.: Но ведь в Сирии далеко не все сунниты. Там ведь есть и другие группы, в том числе и светские. Разве справедливо заявлять: «Шариат для всех?» Или вы считаете, что законам шариата обязаны следовать все? Послушаешь вас, и подумаешь, что шариат должен быть и в Германии, поскольку и здесь тоже живут мусульмане, выступающие за шариат.
Салим: Мусульмане хотят жить по законам шариата. Почему? Потому что, если понимать шариат верно, он защищает права человека. Он защищает каждого мусульманина. Когда в Андалузии преследовали иудеев, куда они бежали? В Марокко, где и до сих пор живут, основав огромную общину. Шариат защищает всех людей. Неважно, кто они – иудеи, мусульмане или христиане. Аллах говорит в Коране: «Никто никого не принуждает к вероучению. Вам – ваша религия, нам – наша». Каждый верит в то, во что захочет. Ислам в том, что мы действуем в его духе. Каждому неимущему дай денег, защити угнетаемого. Понимаете? Вот это и есть истинный шариат. Шариат – не уродование женщин, не их ущемление, не отрубание рук, не войны против всех немусульман, нет. Не это наша задача. То, что творит ИГ, ничего общего с исламом не имеет. Они не поняли ислама.
Тот, кто действительно понял ислам, не вырывает из Корана цитаты. Взять, к примеру, такую: «Убивайте их (многобожников), где бы вы их ни встретили, и изгоняйте их оттуда, откуда они вас изгнали». Нужно понимать, когда и почему этот аят был ниспослан, что написано перед ним и что за ним следует. А не просто ходить да вопить: «Убивайте их (многобожников), где бы вы их ни встретили, и изгоняйте их оттуда, откуда они вас изгнали». Выходит, я всех без разбора должен убивать? И мать мою тоже? Нет! Есть те, кто вырывает этот аят прямо из контекста бушевавшей в те времена войны.
И христиане, и иудеи. Они так и не поняли ничего.
Чтобы показать то, что здесь, в Сирии, на самом деле происходит, лучше всего отрядить сюда группу телерепортеров, чтобы они отсняли правдивый документальный фильм, который представил бы все в совершенно другой перспективе. Попытался бы честно показать, как здесь живут люди. Какова их позиция. Мы – не радикалы, мы – не салафиты. Мы не собираемся убивать христиан только за то, что они христиане, иудеев – только за то, что они иудеи, буддистов – только за то, что они буддисты. Мы – мусульмане, мы хотим только мира и желаем, чтобы и другие жили в мире.
Ю. Т.: Если сейчас по вашей улице пройдет алавит, что его ожидает?
Салим: У него своя религия, у меня – своя. Он на меня на нападает, я на него не нападаю. И пусть он себе ходит по улицам.
В ИГ его сразу бы убили. Но мы не такие. Вот тут пачки сигарет лежат. Сам я не курю, но другие курят. Здесь есть и безбородые. И музыку они тоже слушают. Каждый живет, как хочет, если только это не во вред другим. Каждый отвечает только перед Аллахом, только перед ним одним. То, как ты поступаешь, касается только тебя и нашего Господа. Ты один несешь перед ним ответ. Отчитываешься только ему. Поэтому поступай, как знаешь, только не во вред своему собрату. Вот это и есть истинный ислам. И я хочу, чтобы люди узнали истинный ислам, пусть даже они и христиане. Мне бы очень хотелось, чтобы вы сами приехали сюда, сняли бы документальный репортаж и показали нас. Какие мы исповедуем ценности и мораль ислама. Согласно этой морали, каждый мусульманин может жить в мире и согласии с христианами.
Надо верно понимать шариат. Шариат предписывает убивать растлителей малолетних. Отрубать руку тем, кто ворует. Шариат не был бы шариатом, если бы отрубал руки беднякам, у которых дома нечего есть. Это – не шариат. Я тоже не хочу такого шариата, который бы предписывал царям жирное брюхо, а беднякам – голодную смерть. Такой шариат мне не нужен. Потому что это не шариат. Шариат тогда шариат, когда всем хватает еды, когда у каждого есть право на защиту, право жить в мире, без страха, что тебя обворуют. Ворам только тогда руки рубят, когда у них и так все есть, но они все равно уводят женщин. Вот это шариат.
Ю. Т.: А вы сами в Германии никогда ничего не крали?
Салим: Я в Германии много глупостей наделал (смеется). Подторговывал, дрался, лгал напропалую, и все такое… Но вот убивать – не убивал.
Ю. Т.: А если бы там вам взяли да руку отрубили?
Салим: Я бы сказал: «Нет уж! Не надо!» Я был бы против. Это все потому, что я не понимал ислама. Я не был нищим и не имел причин воровать. Но теперь я понял ислам. Шариат – милосердие и мудрость. Шариат принимает во внимание жизненные обстоятельства каждого. И прежде чем наказать тебя, тебе всегда предоставляют еще один шанс. «Приди к нам, если тебе нечего есть. Приди к нам, если тебе что-то нужно, но не бери то, что тебе не принадлежит».
Ю. Т.: Есть сведения, что около трехсот немцев отправились в Сирию. Почему одни возвращаются в Германию, а другие остаются?
Салим: Многие хотели бы вернуться, но боятся, что в Германии их сразу же посадят в тюрьму. Но если они ни в чем не виновны, им бояться нечего. Но стоит мне вернуться в Германию, как меня тут же посадят. Но я не такой дурак. Я же понимаю, что и сейчас наш с вами разговор подслушивают: и полиция, и Служба охраны конституции и все остальные, кому положено. Они читают мои сообщения в Facebook, взламывают мои аккаунты. Ну и пусть взламывают. По крайней мере, убедятся, что я – обычный человек, который иногда и женщинам пишет и так далее. Мне не перед кем и нечего стыдиться. Если мне и есть перед кем стыдиться, так это перед Аллахом. Но стоит мне оказаться в Германии, как на меня тут же свалится целая груда проблем – я ведь вон сколько здесь пробыл. Целых полтора года. Они всех сажают в тюрьму. Даже тех, кто поддерживает отношения с побывавшими в Сирии. Тогда его сразу записывают в салафиты и считают весьма опасным. Независимо от того, совершал ли он преступления, или же нет. Система в Германии несправедлива. По отношению к мусульманам.
Многие друзья уже не пишут мне, потому что боятся, что у них могут из-за этого возникнуть проблемы. Не звонят мне и не отвечают на мои звонки – всем ведь понятно, что власти все прослушивают.
Ю. Т.: Да, но почему некоторые все же возвращаются? Сначала едут в Сирию, там пару месяцев участвуют в джихаде, а потом опять едут назад учиться? Возвращаются в города, где жили и рассказывают девушкам, мол, я побывал на джихаде!
Салим: Я не знаю. Может, возвращаются потому, что не сумели обрести то, что искали. Или оттого, что столкнулись с плохими вещами, с несправедливостью. Может, кто-то явился сюда, чтобы просто поглядеть, как тут и что, а кто-то – чтобы потом иметь возможность по возвращении сказать: «Да, а я вот участвовал в джихаде». Похвастаться, что, мол, 50 человек прикончил, и добиться уважения друзей.
Ю. Т.: А чем вы занимались до этого в Германии?
Салим: Я получил диплом торговца спортинвентарем и оборудованием фитнес-центров. До этого я воспитывался в интернате. Немцы сейчас скажут: «Ах, ну да, эмиграция, тяжелое детство, вот поэтому он и отправился на джихад». Ничего подобного. Хоть это отчасти и так, я все-таки рос в детском доме, не очень хорошо учился в школе и вообще не тем, чем надо, занимался. Приторговывал наркотиками. Но не поэтому я здесь. Незадолго до приезда сюда у меня дела как раз шли в гору. Я зарабатывал хорошие деньги, у меня и подружек хватало, и все такое. В общем, все было более-менее о’кей. В качалки ходил, жил в свое удовольствие. Но в один прекрасный день понял, что когда-нибудь умру, и что мне уготован ад. Испугался, что попаду туда. И тогда сказал себе: ты должен служить своему Создателю, стать настоящим мусульманином, не лгать больше, не путаться с бабами, не заниматься разными нехорошими вещами, не поступать людям во вред. Изменить жизнь, кому-то помогать, делать добрые дела. Вот это самое главное для меня сейчас.
Ю. Т.: Но, Салим, если вы стремились делать добро, разве вы не могли заняться чем-то еще, а не просто отправиться на войну?
Салим: Мог. Но истинный мусульманин выбирает ислам. А лучший поступок согласно исламу – джихад. То, что ты не отрицаешь своего Создателя. Мусульманин – не просто обычный человек, каких тысячи, он отдал себя Аллаху. До этого я каждую неделю с новой девушкой встречался, дрался, наркотики принимал. А теперь я истинный мусульманин, вверивший судьбу Аллаху. Это Аллах даровал тебе мать, милосердную мать. Это Он дает тебе пищу, благодаря Ему ты видишь, слышишь, благодаря Ему бьется твое сердце, это Он вправе отнять у тебя жизнь, если понадобится, не объясняя причин. Потому что смерти не нужны причины. Аллах дал мне силы трудиться. Аллах и лишит меня их. Аллах дарует мне здоровье и насылает на меня болезни. Аллах правит всем. И кто ему не воздает за это благодарность – тот худший из худших. А лучшее в исламе – джихад. Доказательство своей любви к Аллаху. Мусульманин любит Аллаха больше самого себя. Больше сна своего. Больше пищи, которую ест. В Рамадан мусульманин постится по 14–15 часов. И только ради Аллаха. Поэтому мусульманин не пожалеет крови, чтобы доказать свою любовь к Аллаху. Мне своей крови ради Него не жалко. И сил своих не жалко. Во мне и стяжатель сидит – мне хотелось бы и виллу иметь, много женщин, быть богатым, делать, что хочется. Потому что я тоже человек. Человек слаб. Человек любит вечеринки, развлечения, женщин, алкоголь. И мусульманину развлечения позволительны, но только в меру. Потому что, если человек веселится без меры, сердце его ожесточается.
И лучший поступок – джихад. Справедливый джихад. Нужно быть и оставаться справедливым. Помните 11 сентября? Самолеты врезались во Всемирный торговый центр, и тысячи людей тогда погибли. Это – не джихад. Джихад – это когда защищаешь неимущих, помогаешь им, а не когда убиваешь ни в чем не повинных.
Ю. Т.: Но почему, в таком случае, столько молодых людей отправляются в это, по твоему мнению, безумное ИГ? Или вступают в «Джебхат ан-Нусра».
Салим: Вы верно сказали об этих безумцах. Это вы в саму точку попали. Какие тут права человека? Какая защита людей и их прав? ИГ просто убийцы. Когда они утверждают, что, мол, они и есть настоящие мусульмане и судят всех по законам Аллаха, то где же эти суды? Они просто-напросто убивают, приканчивают – увидят курящего, бац, и нет его, увидят, что человек что-то украл, и бац! И нет руки.
Ю. Т.: Но ведь и «Аль-Каида» не лучше.
Салим: Я не знаю.
Ю. Т.: Да, но вы только что сами сказали – 11 сентября не имеет отношения к справедливому истинному джихаду. За такое не в рай попадешь, а в самый что ни на есть ад.
Салим: Я не верю, что 11 сентября устроила «Аль-Каида». Откровенно вам скажу – не верю.
Ю. Т.: Бен Ладен сам сказал, что это он вдохновил своих людей на это. В таком случае он и виноват. Убивать ни в чем не повинных – тут уж никаких оправданий быть не может. И для меня лично без разницы, каков убийца – в форме ли он, или в маске или просто сидит за компьютером. Убийство есть убийство. И убивать ни в чем не повинных людей неприемлемо.
Салим: Да, вы совершенно правы. Все так и есть.
Ю. Т.: Вы тоже так считаете?
Салим: Да, я полностью с вами согласен. Кто бы ни организовал 11 сентября. Но я боюсь. Я испытываю страх перед Аллахом. Потом Аллах ведь скажет: «Я – тот, кто даровал людям жизнь, а ты – тот, кто ее у них отнял. Да кто ты такой, чтобы отнять у них жизнь?»
Ю. Т.: Вот именно, вот поэтому я и утверждаю, что ИГ ничуть не лучше «Аль-Каиды».
Салим: Я такое бы себе никогда не позволил. Будь я в «Аль-Каиде» и мой командир сказал бы мне: «Знаешь что, ты ведь из Франкфурта. И твое задание – езжай домой и подорви “Коммерц-Банк”». С какой стати мне подрывать его? Может, как раз в тот день моя мать зайдет в этот банк с моим младшим братом. Может, туда еще чья-нибудь мать зайдет, христианка, например. Входит она туда с двумя своими маленькими детьми, потом они забираются на самый верх посмотреть на город. И что, я должен подорвать это все? Не, так не пойдет, на такое я не подпишусь. У меня нет религиозного образования по исламу. Это я вам заявляю абсолютно честно. И знания у меня скромные. Я просто хочу, чтобы Создатель был мною доволен.
Ю. Т.: Как, по-вашему, исходит опасность от тех, кто отправляется в Сирию, а потом снова возвра