Ролли ведет меня обратно через множество длинных, узких, извилистых коридоров, с одной ладонью, что лежит на моем плече.
— Не позволяй им расстраивать тебя, парень, — говорит он. — Даже мои родители придурки, будь стойким.
Я не отвечаю ему. Он закрывает за собой железную дверь, как только я безопасно доставлен в свой блок, и теперь есть только они и я — тридцать других подростков, которые избивали своих школьных учителей, поджигали общественные здания или воровали машины и разбивали их, как это нравилось делать мне.
В большинстве своем никто тут даже не связывается со мной. Я быстро выхожу из себя, поэтому все избегают меня. Все, кроме Джареда. Джаред Виорелли, которому на данный момент восемнадцать лет и который приговорен к трем годам за нападение. Он такой же высокий, как и я. Такой же широкоплечий. И такой же вспыльчивый. Может именно поэтому он не боится доставать меня. Он ведет себя так, словно у него есть, что доказать мне. Он буравит меня взглядом с другой стороны комнаты и встает из-за стола для покера, отбрасывая карты и направляясь напрямую ко мне.
— Даже не начинай, Виорелли.
— Что? — он улыбается, обнажая свои кривые зубы. — Просто хотел поздравить тебя. Я сегодня видел твою мамочку...
Мой кулак впечатывается в его лицо, прежде чем он успевает договорить предложение. Я так и знал, что это произойдет. Я даже мог поставить бабки на то, что кто-то отпустит какой-то комментарий; а так же был уверен, что сделает это именно Виорелли. Кожа на суставах лопается от силы удара, когда я продолжаю наносить ему удары снова и снова. Брызги крови покрывают белую плитку, и Виорелли падает, сильно ударяясь об пол. Я слышу доставляющий мне удовольствие звук, как один из его кривых зубов падает на пол, когда вылетает из его рта.
— Ахххх!! *бать, Блэкхит. Ты чертов труп, — Виорелли поворачивает голову и сплевывает кровь. Ролли возвращается, забегая в камеру. Он замахивается на меня дубинкой, нанося точный удар между лопаток, и я падаю на колени.
— На пол, на пол, на пол! Быстро на пол, ложись на пол, Блэкхит!
Я починяюсь его приказу и опускаюсь на пол, потому что это намного лучше, чем получить еще удар железной дубинкой между лопаток. Джаред продолжат плеваться и сыпать проклятьями, но я не слышу его. Звук топота ботинок остальных охранников, которые бегут на подмогу Ролли, чтобы усмирить меня, полностью испаряется из моей головы. Я не слышу свиста и криков моих сокамерников. В моей голове полнейшая тишина. Там царит умиротворение. Странно, почему насилие — это единственная вещь, которая может успокоить бушующий шторм внутри меня? Я чувствую, будто утопаю в крови, и я совершенно не возражаю против этого.
Джаред продолжает сыпать угрозами в мой адрес. Я улыбаюсь ему, когда меня поднимают с пола и уводят прочь. Моя улыбка становится еще шире, когда замечаю, что я не просто выбил ему один зуб, я выбил ему два передних.
Так тебе и надо ублюдок! Будешь до*бываться до парня, который частый гость в карцере, шуточками про его мать — вот, что получишь в ответ.
Глава 8
Чужак
Саша
На втором бокале «Совиньон Блан» во время встречи книжного клуба я слышу, как звонит дверной звонок. Элисон, Кайла, Тиффани и Кика спорят, насчет статуса плохого парня для Джеймса, и никто, кажется, совершенно не замечает, что звонит дверной звонок. Мы все здесь и больше никого не ждем. Меня пронзает отчаянная волна беспокойства. Это не к добру. Люди просто так не приходят на порог моего дома и не звонят в мой звонок. А сам дом слишком огромен и угрюм, чтобы вызвать интерес у торговых агентов, которые стараются продать свои товары. В конце концов, после стольких лет «нет, спасибо» и спешно закрытых дверей перед их носами, у них пропал весь интерес, что так же относится к Свидетелям Еговым, никто из них больше не проявляет и тени заинтересованности.
— Ты слышала это? — спрашиваю я с выражением недоверия в голосе, с распахнутыми глазами и рукой, что крепко сжимает основание бокала. Али отрывает взгляд от потрепанной книги в ее руке, приподнимая вопросительно бровь.
— Слышала что?
— Звонок. В дверь только что позвонили.
— Правда? — на ее лице отражается растерянность.
Я киваю.
— Ну, тогда иди и открой, чокнутая.
— И не собираюсь. Просто проигнорирую звонок... — звонок раздается вновь, как будто тот, кто стоит снаружи, на ступеньках, интуитивно чувствует мою игру и не желает, чтобы я выиграла в нее.
— Ради всего святого, Саша. Просто иди и открой долбанную дверь. И прихвати еще одну бутылку белого вина Ridge & Sons, пока ходишь, хорошо? Мы скоро прикончим эту.
Я поднимаюсь на ноги, не уверенная, что же делать дальше. Кажется, прошло уже порядочно времени с того момента, как я общалась с людьми на какие-либо темы. Я больше совершенно не представляю, как вести себя вежливо. Я вероятнее сорвусь и накричу на человека, который находится снаружи, чем приглашу его на кофе. Моя рука начинает дрожать, когда я протягиваю ее, чтобы сжать дверную ручку. Я надеюсь, что звонок в дверь можно списать на детей, которые играют в свою излюбленную «позвони и убеги» игру. Но прямо сейчас я могу отчетливо видеть, что это не так, потому что когда я вглядываюсь в темноту вечера, что царит за покрытым морозным налетом окном на двери, то вижу высокую, темную фигуру.
Я распахиваю дверь, переполненная неприятным, но в тоже время волнительным ощущением, в то время как сердце отчаянно грохочет в моей груди. На коврике у двери стоит, мрачно ожидая, тот, кого я меньше всего думала увидеть вновь. Рук Блэкхит? Внук Оскара. В данный момент он выглядит намного старше, чем тогда при дневном свете в коридоре музея. Его волосы аккуратно уложены назад, он одет в черную рубашку, застегнутую на все пуговицы, его рукава закатаны до локтей, открывая вид на причудливые цветные татуировки, покрывающие его сильные предплечья. Он одет в черные джинсы. Черные ботинки. И на нем нет куртки. В сгибе его руки покоится бутылка красного вина. Кто, мать вашу, заявляется в 20.30 ноябрьского вечера в Нью-Йорке без долбанной куртки? Какого, спрашивается, мать его, хре...
Он улыбается хищной улыбкой, склоняя голову к плечу так, словно ожидает, чтобы я что-то сказала. Когда я не произношу ни слова, он пожимает одним плечом и вздыхает, отводя взгляд влево, смотря на пустую улицу.
— Рук? — выдавливаю я из себя.
— Именно, мое имя Рук, — говорит он дерзко. — Рад, что ты запомнила, — он указывает на меня бутылкой вина и произносит с легкой обидой в голосе. — Ты — Саш.
— СашА. С «А» на конце, а не с «Ш».
— Я не произносил с «Ш» на конце.
Я забираю бутылку вина из его руки, выходя из дома, и переступаю через порог.
— Ты именно так и сделал. Я слышала это, — резко бросаю я.
Его лицо слегка кривится, словно он пытается сдержать улыбку.
— Тогда прими мои извинения. И предложи мне войти.
Я моргаю, смотря на него вовсе глаза, совершенно сбитая с толку.
— Ну и с чего бы мне это делать? Я сегодня принимаю у себя книжный клуб. Это не... постой-ка, а как ты узнал, где я живу?
Облачко пара вырывается из его рта, повисая в ночном воздухе, когда Рук звучно смеется. Я уже забыла, как громко и беззастенчиво звучит его смех. Я могу ощущать его даже своими подошвами ног. Он поднимает свою вторую руку и в ней находится «Семь тайных жизней Джеймса П. Альбрехта».
— Твой адрес находится внутри, — поясняет он мне. — На... — он переворачивает книгу в руке и, открывая пальцем обложку, показывает, что на задней стороне находится мой адрес. —...внутри приклеен стикер «Клуба разбитых сердец». — Так же там написано твое имя и телефон. Мне показалось, явиться без приглашения будет лучше, чем предупредить о моем приходе заранее, тем самым, испортив сюрприз.
— Где, черт побери, ты взял ее? — я пытаюсь выхватить книгу у него из рук, но я уже держу в руке бутылку красного вина, а так же бокал, поэтому сделать это совершенно не возможно.
— Ты бросила в меня этой штукой в коридоре, помнишь? Перед кабинетом моего деда?
— Так, я не бросала ее в тебя. Я обронила ее.
— Должно быть, я ошибся, — говорит он со смешком.
— Тогда тебе следовало бы вернуть ее мне еще тогда, если ты ее нашел.
— А я что делаю? Я возвращаю ее сейчас. Придя в твой книжный клуб.
— Саша, кто... — шаги гулко раздаются по коридору, и затем Али выглядывает из-за моего плеча, стараясь получше рассмотреть Рука. Его, кажется, невероятно веселит происходящее.
— Кто твой друг, Саша? Матерь Божья, молодой человек, на вас нет пальто. Вы, наверное, чертовски продрогли. Заходите быстрее в дом, пока не подхватили пневмонию.
— Он не умрет от пневмонии. Он пойдет домой, прежде чем...
Али задыхается, отпихивая меня в сторону. Ее взгляд прикован к книге в руках Рука, и она выглядит довольной, что ощущается, как удар под дых.
— Постой-ка! ТЫ. ЭТО. ПРОЧЕЛ? Так ты новый член клуба? Господи, скажи, что это не так.
Рук усмехается, ударяя книгой по ладони.
— Я прочел книгу. И надеялся, что Саша разрешит мне присоединиться к клубу, — он бросает на меня невинный насмешливый взгляд. — Но, кажется, она совершенно не рада моему приходу.
Али смотрит на меня убийственным взглядом, ее челюсть от удивления практически падает на пол.
— НЕТ, НЕТ, НЕТ, и еще раз нет. Ты не заставишь бедного парня идти домой по такой холодине без пальто, когда он прочел всю долбанную книгу и желает присоединиться к книжному клубу. Какого хрена с тобой не так, Саша? — в ее словах «Какого хрена с тобой не так, Саша?» вложено столько разных эмоций. Она считает, что Рук горяч. Так же она думает, что я что-то утаиваю от нее. Она ужасно огорчена тем, что я не желаю впускать его в дом, и абсолютно точно в ее словах скрывается угроза безжалостной расправы, если я не позволю ему войти и присоединиться к нам.
По большому счету, кажется, я круто облажалась.
Неуклюже двигаясь, я прислоняюсь спиной к стене. Внезапно, я чувствую себя ужасно измотанной и не желающей больше тратить время на бессмысленное выяснение обстоятельств того, как все это произошло.
— Ладно. Отлично. Проходи. Но это книжный клуб. Будет множество вопросов касательно книги. И у тебя будут проблемы, если ты не будешь отвечать на них, — я собираюсь позаботиться об этом.
Он лишь только улыбается, кивая головой, когда проходит в мой дом, словно бывал там уже тысячи раз до этого.
— Не волнуйся так, — бросает он мне через плечо. — Я готов для тебя.
***
— Так, обсудим первую сцену с поцелуями. Что ты думаешь об этом? — спрашивает Кика, подаваясь вперед и наклоняясь над обеденным столом в направлении Рука. — Не правда ли это было романтично?
Я с нетерпением жду момента, когда Руку будет некомфортно. Я жду, когда он облажается и скажет что-то глупое. Я жду этого уже на протяжении тридцати минут, наблюдая за тем, как девушки поочередно пытаются заставить его почувствовать себя неуютно, но только из чистого любопытства, что он вообще заявился сюда. Однако их попытки заканчиваются неудачей, он только ест сыр и улыбается, с легкостью виртуоза отвечая на их самые изощренные вопросы.
— Романтично?! — переспрашивает он, прожевывая сыр. — В этом точно не было ничего романтичного. Это было ужасно отвратительно. Их обуяла страсть в темном вонючем переулке... Господи, там же были крысы!
— Крысы!
Кика и Рук одновременно произносят слово «крысы» и начинают смеяться, а я хочу пробить кулаком дыру в столе. Кто этот, черт побери, долбанный чужак который оккупировал мою зону отдыха, и когда, ради всего святого, он собирается уходить? Я бы хотела это спросить, но, черт побери, все остальные девушки, кажется, совершенно очарованы им.
— А сколько тебе лет? — спрашивает Кайла. Она звучит немного сбитой с толку, словно не может разобраться, какого хрена этот молодой, привлекательный, как ад, парень сидит с нами за столом, намазывая французский мягкий сыр «Roulé» на крекеры с чесноком и травами и потягивает «Пино Нуар», словно он какой-то долбанный взрослый мужчина.
— Мне двадцать три, — отвечает он. — Практически двадцать четыре.
«Господи». Я помню время, когда я тоже пыталась выглядеть старше. Кажется, это было так давно. Кайла прижимает ладони к столу, это очень странный жест, словно она старается удержаться от того, чтобы не протянуть руки и не прикоснуться к двадцати трехлетнему парню.
— Это отличный возраст, — говорит она, хихикая. — В этом возрасте я встречалась с симпатичным клавишником. Он говорил мне, что его группа будет всемирно известной. И у него была самая отвратительная из всех существующих стрижек маллет (прим. Волосы пострижены коротко спереди и по бокам, а сзади они остаются длинными). Но я верила ему. Я позволила ему отлизать мне прямо в кинотеатре, в то время как мои родители сидели на ряду перед нами. Это было чертовски сексуально и, мать его, просто безбашено.
— Кайла! — восклицает Али ошеломленно. — Просто невероятно, что ты позволила ему сделать это!
— Еще как позволила. Джеффри Сондерс. Мой отец тогда сказал мне, что если я выйду за него, то наши дети будут умственно отсталыми и он не позволит нам пользоваться пляжным домиком в Хэмптоне из-за его татуировки с Depeche Mode, поэтому я кинула его.
Я наблюдаю за разговором, который происходит за столом, как девочки задают вопросы Руку. Рук в свою очередь отвечает очень уверенно, как будто его совершенно не трогает тот факт, что его достают три молодые женщины, которым слегка за тридцать. Абсолютно точно, я не представляла, что мы будем проводить время в книжном клубе таким образом.
— Чем ты занимаешься? — спрашивает Элисон.
— Я часовщик. Вообще-то, будет точнее сказать, что я ремонтирую антикварные часы, но иногда мне приходиться восстанавливать и простые часы. Если часы полностью неисправны или же хозяин не приходит, чтобы забрать их, я могу разобрать их и создать что-то совершенно новое.
— Почему кто-то не возвращается, чтобы забрать свои часы?
Рук говорит с полным ртом, набитым крекером.
— Они умирают. В основном антикварными часами владеют старые люди. Только они обладают исключительным умением замертво падать и умирать в большинстве случаев.
За столом воцаряется тишина. Но затем одна за одной девушки начинают хихикать, держа у рта свои бокалы с вином. Кто эти люди и что они сделали с моими подругами?
— Ты учился в колледже? — спрашивает Али.
Рук отрицательно качает головой.
— Нет. Я должен был поступить в Массачусетский технологический университет, я хорош во всех видах техники, но затем я был заключен под арест, и все планы пошли прахом, — он говорит об этом как ни в чем не бывало, что в первое мгновение я совершенно не обращаю на его слова никакого внимания. Но затем до меня доходит смысл его слов...
Элисон задыхается.
— Почему тебя арестовали?
Рук прикладывает все силы, чтобы не смотреть в моем направлении — в течение вечера я уделяла тщательное внимание тому, сколько раз встречались наши взгляды через стол — но затем он переводит свой взгляд на меня, и я могу чувствовать, что впервые за весь вечер, он чувствует себя не в своей тарелке.
— Я сделал кое-что очень глупое. Я взял то, что мне не принадлежало.
— Что ты украл?
— «Ауди R8». Я угнал ее с Доджер-стэдиум. Затем, спустя 45 минут, врезался в полицейскую машину снаружи аптеки «Райт Эйд» в Бронксе, — на этот раз никто не смеется. Но Руку, кажется, совершенно наплевать на это. Он делает длинный глоток вина. — Но не волнуйтесь. Никто не пострадал. Я был глупым шестнадцатилетним подростком, который был зол на своего отца. С того момента я повзрослел.
Шестнадцать лет, кажется совсем ребенок, но для Рука это было семь лет назад. Я делаю большой глоток вина и прочищаю горло, откашливаясь.
— Почему бы нам вновь не вернуться к обсуждению книги? Изабель решает сохранить ребенка. Кто еще считает, что это безрассудный поступок с ее стороны? Джеймса вряд ли можно считать человеком, который подходит на роль отца?
— А я считаю, что это был единственный способ, чтобы они остались вместе, — говорит Рук. — Джеймс все еще полностью не пришел в себя. Он все еще чувствует себя сломленным после того, что произошло с ним, когда он был ребенком. Он любит Изабель, но это только вопрос времени, когда он сделает что-то, чтобы разрушить их отношения. А в роли отца, он сможет попытаться собрать свое дерьмо. По его мнению, он не сможет подвести своего собственного ребенка, отчасти именно из-за того, что с ним произошло в детстве.
Все ошарашено сохраняют молчание. Элисон неспешно подается вперед и мрачно спрашивает:
— Рук? Ты гей?
— Нет. Я что, похож на гея?
Элисон задумчиво склоняет голову к плечу.
— Так все это можно было бы объяснить, понимаешь. В наши дни совершенно не понятно, кто есть кто. Даже большое количество натуралов проводит долбанную кучу времени, укладывая свои волосы. Но нет, ты совершенно не похож на гея.
— Это хорошо или плохо? — он, кажется, искренне заинтересован и совершенно не обижен вопросом насчет его сексуальной ориентации.
— Ни то ни другое. Просто я не знаю ни одного двадцатитрехлетнего парня-натурала, который любит читать любовные романы. Не говоря уже о том, чтобы двадцати трехлетний парень так детально анализировал сюжетную линию.
— Признаюсь, это совершенно не тот жанр, которым я предпочитаю зачитываться.
— Тогда позволь узнать, ради всего святого, нахрена вообще ты прочел это? — спрашиваю я. Я не могу ничего поделать с собой. Это первые слова, что были произнесены мной за все это время, и я чувствую, как мои щеки покрываются румянцем. И в один миг все взгляды в комнате прикованы ко мне, словно у меня три головы и два носа. Рук чуть склоняет голову к плечу, и крошечная, задумчивая улыбка растягивается на его губах... и он просто смотрит на меня.
— Я прочитал книгу, потому что хотел узнать побольше о тебе. Что интересует тебя. Что восхищает тебя. Что заводит тебя. А сегодня я пришел, потому что захотел вновь увидеть тебя, потому что не мог выбросить тебя из головы. Понятно?
Я поднимаюсь на ноги. Мои ноги чуть подрагивают, едва удерживая мой вес.
— Нет, не понятно! Как вообще ты себе это представлял?
Я не думаю, что у меня получается покинуть комнату до того, как я расплачусь. Мои глаза покалывают, жгут слезы, которые буквально застилают мне видение. Покачиваясь, я направляюсь прочь из комнаты, ударяясь бедром о дверной косяк, в попытке быстро сбежать, боль пронзает мое тело так же быстро, как издает звякающий звук связка ключей. Взлетая по лестнице, перескакивая за раз через две ступеньки, я не останавливаюсь, пока не оказываюсь в спальне, прижимаясь спиной к закрытой двери с сердцем, что так отчаянно барабанит в моей груди.
Никто не последовал за мной.
Никто не выкрикнул мое имя.
Глава 9
Личное исследование
Рук
Люди всегда говорят, что они хотят знать правду. Они произносят высокопарные речи о том, насколько это важно для них, и заводят песню о том, насколько серьезны последствия обмана. Но когда они сталкиваются с правдой, выясняется, что они больше не желают знать ее. Правда обязывает тебя быть смелым. Правда обязывает тебя столкнуться с непредвиденными ситуациями. И правда обязывает тебя стоять на своем, отстаивать свою точку зрения, а не убегать и прятаться.
Что и сделала Саша. Она сбежала. Я не понимаю почему. Ведь для нее было проще сказать, что она совершенно не заинтересована в том, чтобы начинать со мной какого рода романтические отношения. Бл*дь, да я даже и не предлагал ей романтические отношения. Я едва ее знаю. Я не знаю о ней ни одной долбанной вещи. И я едва ли пытался изменить это положение вещей. Я просто, мать вашу, ответил на вопрос, который она пожелала знать. Ответил честно. Я мог солгать ей, мог придумать какую-то смехотворную отговорку, что пересек весь долбанный город не для того, чтобы увидеть ее, но это было бы невообразимо глупо. Потому что зачем бы еще парень прочел гребаный любовный роман, который обронила красивая женщина перед ним, если не для того, чтобы увидеть эту женщину вновь?
Внизу я слышу, как Джейк играет на гитаре. Он чертовски хорош, играет столько, сколько я его помню, а знаю я его уже примерно десять лет. Он замыкается в себе и отгораживается от всего мира, когда играет на гитаре, поэтому я даю ему пространство и остаюсь в своей комнате, чтобы не раздражать и не докучать ему. И в данный момент я сам пребываю не в настроение вести дружественные, ничего не значащие разговоры. Я размышляю. Моя мать говорит мне, что я усовершенствовал искусство обольщения, но Саша побуждает меня к тому, чтобы я отточил его до уровня мастера. Как можно быть такой замкнутой? Ладно, справедливо, она старше меня. Если быть точным на одиннадцать лет. Но какая к черту разница, кому есть дело до возраста? Она женщина неописуемой красоты, таких я не видел в своей жизни ни разу, и меня серьезно влечет к ней. В ней есть что-то, возможно это ее запах или взгляд, или ее манера поведения, что-то что буквально полностью поглощает меня, заставляя не переставая думать о ней. Я не могу точно сказать, что именно меня привлекает в ней, возможно все сразу. Это может быть чем-то довольно тривиальным, к примеру — парфюм. Или возможно, то, как она слегка кривит губы, когда так внимательно слушает, что я говорю. Это терзает меня днями и ночами, я буквально растворился в мыслях о ней, а я знаю себя. Я не смогу избавиться от этого, пока не выясню, что именно так привлекает меня в этой женщине. И что мне необходимо сделать прямо сейчас, — так это узнать о ней все.
Я открываю свой ноутбук, пребывая в крайне возбужденном состоянии. И если она не хочет пообщаться со мной, то я пойду более хитрым путем. Я начну с Фейсбука, Твиттера, Инстаграмма, Май Спейс, если у нее, конечно, есть там странички. Я проверю каждую социальную сеть, если мне придется. Я пересмотрю все ее неуклюжие семейные фотографии. Я вобью ее имя в строку поиска поисковых служб. И я не остановлюсь, пока не найду то, что ищу, пока наконец я не разберусь в причине того, что так меня привлекает в ней, и затем я попытаюсь избавиться от этого чувства. Я приложу все усилия, чтобы больше не возвращаться мысленно к ней. На этом бы я попытался поставить точку.
Только вот у Саши нет странички на Фейсбуке, а так же в Твиттере и Инстаграме. Как вообще такое возможно? В наши дни, у всех есть профили в социальных сетях. У всех. Даже у Оскара есть страничка в Инстаграмме и Снэпчате; старик постит самые чертовски забавные вещи, которые я только видел. Как может у Саши не быть? Должно быть, это какая-то долбанная ошибка. Я вновь стараюсь найти ее в Фейсбуке, листая миллионы найденных по поиску страничек Саши Коннор для того, чтобы найти одну единственную. Наконец я принимаю поражение и сдаюсь.
Так же по поиску в Гугле я тоже не смог найти на нее никакой информации. Она словно гребаное приведение. Я уже практически отчаиваюсь, когда вдруг меня озаряет идея, поэтому я решаю ввести в строку поиска ее имя и названия музея.
Саша Коннор... Американский музей естественной истории, Нью-Йорк.
Один миллион восемьсот тысяч результатов. Черт побери. Это долбанная куча результатов по поиску, и среди этого всего я вижу лишь три ссылки, которые могут быть связаны с ней. Ссылка в самом верху страницы касается академической статьи о выставке отрытого космоса, которая проводилась в музее практически шесть лет назад. Автор статьи: Саша Варитас. Но фамилия не подходит. Я игнорирую эту статью и щелкаю по второй ссылке: «Как приспосабливаются и эволюционируют биологические виды». Новая теория эволюции, которая вновь набирает популярность среди ученных, что рассматривается в данный момент на основе информации, которую можно выяснить по задней стенке глаза.
Интернет соединение здесь не очень стабильное, поэтому пока мой компьютер грузит страницу, я делаю глоток пива, которое потягиваю уже последний час. Когда информация появляется на экране, я даже не запариваюсь на том, чтобы читать текст. Я просто прокручиваю вниз, вниз и еще раз вниз, пока не достигаю конца страницы для того, чтобы узнать ссылку на данные, или же на крайний случай увидеть фотографию автора статьи. Как я и предполагал, на меня смотрит Саша с крошечного профессионально сделанного снимка. Ее темные волосы на этой фотографии намного короче, они подстрижены практически под мальчишескую стрижку, на ее губах виднеется ярко красная помада, которая отлично подчеркивает ее бледную, шелковистую кожу. На ее губах играет симпатичная, необычная улыбка, которая словно говорит, что у нее есть некий секрет, который она желает скрыть. Ее глаза блестят совершенно необычным светом.
«Саша Варитас, главный куратор в музее естественной истории, недавно выпустила свою дебютную новеллу «Биомеханика и анатомия человека». Она будет подписывать книги в книжном магазине Red Letter в Трайбеке в этот четверг, 17 сентября в 7 вечера».
Хм. Так ее фамилия была Варитас. Она в разводе. Это удивляет меня. Хотя не должно, она достаточно взрослая, чтобы к этому времени побывать замужем и развестись, просто я даже и не задумывался о том, что она могла быть замужем. Ведь она совершенно не выглядит на свой возраст. На самом деле она выглядит очень молодой.
Саша Варитас. Саша Варитас. Я ввожу ее имя в поисковую строку браузера, и на этот раз появляется огромное количество результатов. Страница за страницей, и везде я вижу Сашину фамилию.
«С куратором АМЕИ произошел несчастный случай (прим. АМЕИ — Американский музей естественной истории).
Саша Варитас, 29 лет, потеряла своего сына вследствие дорожно-транспортного происшествия со смертельным исходом
Кристофер Варитас, 6 лет, утонул. Поведали родители, убитые горем.
Машина упала с Бруклинского моста. Женщина была спасена из тонущей машины, в то время как ее сына не удалось спасти».
Я вновь пробегаюсь глазами по результатам своего поиска, мой затылок начинает покалывать. Это хреново. На самом деле, очень хреново.
«Сегодня, приблизительно в 7:50 утра, женщина везла своего маленького плохо слышащего сына по Бруклинскому мосту в школу для cлабослышащих детей имени Карла Галлсона, когда огромный грузовик автоперевозок для замороженных товаров пересек скоростную автомагистраль, ударив седан, тем самым сбрасывая машину через ограждение Бруклинского моста и отправляя ее в воду с сорокаметровой высоты. Автомобилисты мгновенно остановили движение, а зеваки пересекли мост, истошно крича и пребывая в состоянии паники. Местный патрульный службы береговой охраны, Китон Бэнкс, оказался в непосредственной близости и подоспел как раз вовремя к месту аварии, произошедший несчастный случай разворачивался перед его глазами. Не думая о своей собственной безопасности, Бэнкс нырнул в холодные воды Ист-Ривер и начал решительно погружаться в воду следом за тонущей машиной.
Кто-то из женщин, наблюдающий за происходящим, заявил по сообщениям новостного канала СиВиТи, что патрульный должно быть тоже утонул, потому что он так и не поднялся на поверхность в течение девяноста секунд. Толпы встревоженных свидетелей пребывали в шоке и плакали из-за катастрофы, что происходила на их глазах. Наконец Бэнкс показался на поверхности с телом молодой женщины в его руках. Бэнкс старался удерживать тело женщины над поверхностью воды, когда к ним направился патрульный катер.
Полицейские траулеры подняли на поверхность утопленную машину, позже тем же днем и подтвердили присутствие ребенка внутри машины на заднем сидении. Жертвой оказался Кристофер Аллан Варитас. Мать Кристофера, Саша Варитас, в настоящий момент в больнице и находится под наблюдением из-за серьезной травмы головы, сломанной ключицы и множественных переломов ребер. Бэнксу оказывают помощь и выписывают лечение от легкой степени пневмонии, он должен быть выписан из больницы в течение следующих двадцати четырех часов.
Отец ребенка и муж Саши, Эндрю Варитас, сделал заявление снаружи больницы этим вечером, поблагодарив Китона Бэнкса за героический поступок. Мистер Варитас умолял, обращаясь в своем обращении к новостной команде и фотографам, уважать желание семьи о необходимом пространстве, чтобы они могли принять и пережить утрату сына.
Полиция установила личность виновника, им оказался Реджинальд Д. Уитсон — водитель грузовика, который столкнулся с машиной Саши Варитас. Так же было официально подтверждено, что Уитсон уснул за рулем, чем и спровоцировал трагедию. Огромное количество автомобилистов, что двигались по мосту в тот момент, подтвердили, что огромный дясятитонник беспорядочно вилял, передвигаясь по своей полосе за считанные минуты до инцидента. Еще не известно, к каким мерам наказания прибегнут против Уисона, хотя государственный окружной прокурор Хелен Андервуд заявила нам чуть ранее, что в случаях подобно этому, наказание взыскивается по всей строгости».
Я пробегаюсь глазами по статье еще раз, смотря на дату, и нахожу то, что искал в самом конце страницы. Июнь 2012. Пять гребаных лет назад. Бл*дь. Саша потеряла своего сына пять лет назад, и это звучит, как самое ужасное из всего, что можно представить. Попасть в аварию, находясь в это время в своей машине, затем пережить момент падения с моста, погружение в воду и, вероятнее всего, наблюдать, как твой сын умирает у тебя на глазах. Долбанная матерь божья. Нет ничего хуже, чем это. У меня такое ощущение, словно на мою грудь уселся долбанный слон; мне становится физически тяжело дышать. Я не пытаюсь перебороть это болезненное мучительное ощущение. Я хочу познать его, испробовать его, чтобы я мог понять. Если бы я только мог прочувствовать всю боль, которую почувствовала Саша в тот день, когда потеряла своего сына, тогда я бы смог понять ее сейчас.