Я никогда не выберусь из этого музея. Я никогда не выйду отсюда живой.
— Быстрее. Иди, — парень толкает меня в спину, и в моей голове вспыхивает боль. — Мне не нравится, как она на меня смотрит, — шепчет он.
Я оглядываюсь вокруг, надеясь на кого-то на этаже с нами, но никого нет. Через секунду до меня доходит: он имеет в виду Аманду. Ему не нравится, как Аманда на него смотрит. Только, конечно же, она на него не смотрит, не смотрит ни на кого, потому что она мертва. Он вздрагивает и будто впервые видит её тело, будто не имеет никакого отношения к её нынешнему состоянию. Он блокирует вид через вход, пока ведёт меня в сторону сувенирного магазина.
— Где она? Где погрузочная платформа?
Позади меня эхом раздаётся стук по двери, из-за чего я чуть не выскакиваю из собственной кожи.
— Эй! Эй, выходи сюда! — кричит кто-то. Снаружи взрывается стена звуков, и парень в лыжной маске громко ругается.
— Они нас видели. Они знают, где мы. Слишком поздно.
Я качаю головой, зная, что значит для меня это «слишком поздно».
— Нет. Здесь темно. Они видят только движение теней. Они понятия не будут иметь, что происходит. Идёмте. Пойдём, пока она не очнулась.
Он отстраняется, вытягивая в мою сторону нож, его глаза расширяются.
— Что ты имеешь в виду, пока не очнулась?
Я указываю на Аманду.
— Я имею в виду, что она сейчас спит, но если мы останемся здесь надолго, она может очнуться и будет очень расстроена, не так ли? Вы не думаете, что она очень расстроится?
В глазах парня блестит сумасшедший взгляд.
— Хочешь сказать, она только притворилась мёртвой?
Это опасная игра, но мне нужно хотя бы попробовать свою теорию. Если этот парень неуравновешенный, возможно, есть способ хитростью заставить его отпустить меня. Я смотрю на безжизненное тело Аманды, и внутри меня собирается печаль. Она была хорошим человеком. Она не заслужила этого.
— Да. Думаю, она только притворилась, — твёрдо говорю я. — Думаю, она скоро придет в себя.
Кажется, это ошеломляет его. Он делает неуверенный шаг в сторону тела Аманды, а затем передумывает. Он сглатывает так тяжело, что я вижу, как его кадык подскакивает под толстой шерстью маски.
— Я знал, — шепчет он. — Я знал, чёрт возьми, — когда он разворачивается, я думаю, что он снова схватит меня за руку, но вместо этого он хватает меня за волосы и рычит. — Ты хочешь, чтобы она очнулась, — огрызается он. — Ты хочешь вместе с ней меня убить, я знаю это, твою мать. Что ж, я тоже не умираю, док. Я тоже вернусь к жизни. Я буду преследовать тебя вечно, если вскоре не выберусь отсюда. Я начинаю терять терпение.
— Хорошо, хорошо, идём. Я не хочу, чтобы она очнулась, честно.
Я как можно быстрее иду через коридор музея, берегу свою здоровую сторону, направляясь к служебному входу, который ведёт к погрузочной платформе. Шум на улице становится громче и более яростным, когда мы отходим от входа, это кипящий и необузданный звук, и я чуть не начинаю звать на помощь. Но никто из них не может ничего для меня сделать. Когда он так профессионально держит в руке нож, я знаю, что этот парень зарежет меня раньше, чем я произнесу хоть слово.
На удивление, на погрузочной платформе пусто. В этом нет никакого смысла. Я думала, что здесь наверняка будут люди, но никого нет. Возле измельчителя мусора стоит стопка пустых смятых коробок. Упаковка от какой-то еды из «Мак Дональдса» шелестит от порыва ветра, загнанная в узкий, грязный двор. Я поднимаю взгляд, надеясь увидеть лицо в окне или тёмную тень снайпера на одной из крыш окружающих зданий, однако, мы одни. Никто не прячется в тени. Никто не наблюдает сверху. Только я и парень в лыжной маске. Чёрт.
Он выталкивает меня за дверь и на грязный бетон погрузочной платформы. Я слышу что-то — скрип металла по металлу — и замираю. Я слишком напугана, чтобы разворачиваться.
— Иди, встань возле того измельчителя, — говорит мне парень. Я иду вперёд, задержав дыхание. Парень в лыжной маске разворачивает меня, хватая за запястье. Он держит что-то — поцарапанную ржавую пару наручников. Они выглядят так, будто ими пользовались раньше. Он пристёгивает наручники одной стороной к синей стальной ручке на измельчителе, затем смотрит на меня многозначительным взглядом.
— Если позовёшь на помощь — умрёшь. Понятно?
Я киваю.
Он дёргает меня ближе к измельчителю, собираясь застегнуть наручники на моём запястье, когда тишину разрезает пронзительный, отвратительный звон. Мой телефон. Мобильный, который по-прежнему засунут за пояс моей юбки, скрыт под моей майкой. Я чувствую спиной его радостную вибрацию, которая оповещает меня о входящем звонке. Парень в лыжной маске выглядит ошеломлённым.
— Какого чёрта? — он проводит руками по моему телу, ища телефон. Когда он его находит, выглядит так, будто его подстрелили. — Что это? — шепчет он. Когда он поднимает передо мной телефон, я вижу на экране имя Али, ясно как день. Парень в лыжной маске медленно качает головой, его глаза не моргают. — Ты хитрая сучка. Он был с тобой всё это время? Он был с тобой всё это чёртово время?
Он бьёт меня. Я вижу его приближающийся кулак, но меня парализует страх, и я ничего не делаю, чтобы избежать удара. Он бьёт меня, и такое чувство, будто в моей голове взрываются фейерверки. Мгновение я ничего не вижу. Перед глазами белая пелена, а затем головокружительная чернота, которая угрожает поглотить меня. Я пячусь назад, мои ноги подгибаются. Я ничего не могу сделать, чтобы прервать падение. Я тяжело падаю на землю, сначала ударяясь копчиком, мой затылок бьётся обо что-то по пути вниз. Я даже не осознаю боль. Она оставляет меня выдохшейся и сбитой с толку.
— Я думал, мы друзья, — тихо произносит парень. — Я думал, ты не станешь скрывать от меня секреты, док, — затем он оказывается на меня сверху. Секунду я его не вижу, и по моим венам как яд разливается паника. Если я его не вижу, то как смогу защититься? К моей шее прижимается холодное, твёрдое лезвие ножа. — Охрана сопротивлялась. Ты собираешься сопротивляться?
Несвежий кофе и сигареты: его дыхание тошнотворное. Вонь заполняет мой нос, и я пытаюсь отвернуться. Но он держит меня. Не отпускает. Зрение возвращается ко мне пугающими вспышками света, пока я, наконец, не начинаю снова ясно его видеть. И почти сожалею об этом.
Он давит на нож, и острая сталь разрезает мне кожу. Будто мне нужен был такой шок, чтобы очнуться от какого-то ступора. Я кричу. Я кричу так сильно и так громко, что кажется, будто крик насильно вырывают из моего горла, будто моё горло разрезает колючая проволока. Парень на мне шипит. Затем бьёт меня снова.
Я должна встать. Я должна уйти.
Сейчас.
Если я не уйду...
Если я не уйду...
Если я не уйду...
Я борюсь, тянусь к чему-то, чему угодно, чтобы защититься. Слева от меня дико качаются картонные коробки. По ним бьёт нога парня, пока он борется со мной, и от этого движения они чуть не падают. Я упираюсь руками ему в грудь и толкаю. Он едва ли двигается. Смеясь, он берёт нож и медленно проводит им по моему плечу, его зубы всего в дюйме от моего лица. Я замечаю боль, могу сказать, что он причиняет вред моему телу, но на самом деле этого не чувствую. Не так, как должна. Моё сердце колотится за грудной клеткой. Быстро, даже не думая, я поднимаю вверх правое колено, ударяясь о его тело. Я не попадаю ему по яйцам, но момент внезапности сбивает его. Картонные коробки падают ему на спину, раскидываясь повсюду, и я пользуюсь этой возможностью. Я снова толкаю его, на этот раз с достаточно силой, чтобы он с меня скатился. Парень не дерётся со мной. Он в истерике, плюётся и кашляет между маниакальными взрывами смеха.
Я вскакиваю на ноги, и он повторяет за мной, поднимаясь сначала на колени, а затем медленно вставая, сосредоточив на мне взгляд своих голубых глаз.
— Что теперь? — спрашивает он, тыльной стороной ладони вытирая нос. — Как быстро ты сможешь бежать босиком? Как думаешь, как быстро бегаю я?
Мои ноги босые. Чулки порваны, едва оставаясь на моём теле. Я опускаю взгляд, вижу, что покрыта кровью, и понятия не имею, откуда она течёт. Парень шагает вперёд, делая маленькое расстояние между нами ещё меньше.
— Ты стрелец? — спрашивает он. — Моя мать была стрельцом. Она была такой же, как ты. Упрямой. Неблагодарной. И она тоже ничего не ожидала.
Я замираю, зная, что движение будет ошибкой. Я буквально загоняю себя в угол. За моей спиной нет пути отхода. Никакого выхода. Слева от меня измельчитель мусора, и я никак не смогу броситься вправо, чтобы преступник меня не поймал. У меня нет вариантов. Я не знаю, что делать.
Он подкрадывается ко мне.
Я делаю ещё один шаг назад. Дико оглядываюсь вокруг, ища что-нибудь, что может мне помочь. Что угодно. Затем... я вижу её: длинную деревянную палку на земле. На конце палки железный крюк — я видела, как уборщики с её помощью закидывают мусор в измельчитель, когда он заполняется. Она предназначена для того, чтобы открывать окна в музее, которые располагаются слишком высоко, чтобы открывать их вручную или даже использовать лестницу.
Смогу ли я до неё дотянуться? Достаточно ли я смелая, чтобы вообще пробовать?
Но дело больше не в смелости. У меня есть один возможный вариант, и я должна им воспользоваться, иначе умру. Вот так просто. Я двигаюсь быстро. Бросаюсь вперёд, падаю на землю и тянусь к палке, пытаясь ухватиться за неё. Мне не хватает дюйма. Парень в лыжной маске тоже двигается. Он спешит вперёд, предположительно видя, к чему я тянусь, и пытается достать палку первым.
Я видела этот момент раньше, во множестве фильмов. Тот момент, когда герой и злодей — оба хватаются за пистолет, который лежит на расстоянии вытянутой руки. Вся ситуация казалась бы нелепой, если бы не тот факт, что я знаю, что для меня это конец. Когда я лежала на полу наверху, думая о своей смерти, на краткую секунду я перестала бояться. Но теперь боюсь. Мне на самом деле очень страшно.
Я дёргаюсь вперёд, упираясь в землю, продвигаясь вперёд, и моя рука сжимается вокруг грубого дерева палки. Парень в лыжной маске практически сверху на мне. Я переворачиваюсь на спину, поднимая палку обеими руками. Я бью его ею. Она ударяет его сбоку по голове, и я тут же понимаю, что удар был не достаточно сильным. Парень в лыжной маске наклоняет голову на бок, мрачно улыбаясь.
— Ты не знаешь, когда остановиться, верно? — огрызается он. — Ты просто не знаешь, когда нужно сдаться.
Полагаю, он прав. Я явно побеждена, но что-то внутри меня отказывается отступать. Я отползаю назад, прочь от него, всё ещё крепко хватаясь за палку. Я останавливаюсь только когда упираюсь спиной в стену. Парень медленно подходит ко мне.
— Вот, что я тебе скажу. Я позволю тебе снова меня ударить. Один раз, хорошенько. Согласна? — он останавливается передо мной, широко расставив ноги. Веселье прогоняет жалость с той малой части его лица, которую я вижу. — Один хороший, сильный удар, и затем мы перестанем играть друг с другом в игры, док. Больше никакого дурачества. Идёт?
Я не могу дышать. Он ждёт, чтобы я что-то сказала, двинулась или сделала что-то, но я замираю на месте, вытянув перед собой деревянную палку.
Он делает очередной шаг вперёд, и моё тело реагирует. Я больше ничего не контролирую. Мои руки раскачиваются, дёргаясь с каждой унцией силы, которой обладают, и я чувствую момент, когда крюк попадает в него. Я ударяю его не так уж сильно, но металл блестит рядом с его виском, и железо пробивает его череп, и мгновение... это долгое, затянувшееся мгновение, когда он просто смотрит на меня, будто не может на самом деле поверить в то, что произошло. Я сама едва могу в это поверить.
Он падает на колени, дико моргая, и это движение вырывает палку из моих рук. Она падает на землю, и его лыжная маска срывается с головы, когда выходит крюк, раскрывая его лицо полностью. Рыжие волосы. Узкий подбородок. Нос, который кажется слишком большим для его лица. Я позволяю себе увидеть его черты одна за одной, не воспринимая их целиком. Я не хочу, чтобы его лицо преследовало меня. Я никогда не хочу закрывать глаза и видеть его, ожидающего меня. Я хочу, чтобы он навсегда остался анонимом.
Из широкой раны на его виске свободно льётся кровь. Я не вижу, насколько рана глубокая, но количество крови, которую он теряет, критическое. Должно быть. Он издаёт ещё один сумасшедший смешок, а затем переворачивается на бок в горе картонных коробок, его тело замирает.
Я выхожу из шока. Встаю и бегу. Я не знаю, как много времени у меня уходит на то, чтобы обежать здание. Не знаю, на что я наступаю, что разрезает мне ступню. Я не чувствую никакой боли, когда спотыкаюсь и падаю, разбивая ладони и колени. Я не знаю, чем думаю, когда забегаю за угол и на улицу.
Но я испытываю облегчение, когда незнакомец поднимает меня с земли и зовёт на помощь. И я чувствую это. Я чувствую облегчение, осознавая, что не умру.
Глава 18
Падение
Рук
Пять лет назад
Секретная база Гошен
— Прикончи его, Виорелли! Убей его к чёртовой матери!
На улице льёт дождь, капли стучат по окнам, небо выглядит мрачным и протестующим, пока Виорелли ходит вокруг русского паренька, Миши, которого привезли на прошлой неделе. Миша допустил глупую ошибку, сел за стол, за которым не должен был сидеть, и Джаред взял на себя обязанность преподать новичку урок.
Я наблюдаю. Не вмешиваюсь. Если вмешаться, когда Виорелли в ярости, то это плохо закончиться для нас обоих. Я держу голову опущенной, пока ем. Все остальные стоят кругом, пока Миша изо всех сил защищается от чёртового психопата. Они скандируют, шумят, кричат. Правая рука Джареда, Осман, хватает поднос для еды и пытается ударить им Мишу, и тогда начинается ад. Джаред переключается на Османа, ударяя его чем-то. Чем-то, что у него в руке. Чем-то острым.
— Мне не нужна твоя грёбаная помощь, придурок! — кричит он.
Я не вижу, что происходит дальше. Толпа делает огромный шаг назад. В комнате вдруг становится тихо, а затем Миша громко кричит на русском.
— Заткнись к чёрту, парень. Заткнись твою мать, он в порядке!
Любопытство берёт надо мной верх. Я поднимаюсь. Мне не нужно двигаться, чтобы увидеть, что сейчас происходит. На полу на спине лежит Осман, сжимая руками горло, и между его пальцами хлещет фонтан крови.
— Вставай, мужик, — Джаред пинает Османа своим ботинком, но Осман никуда не двигается. Его руки вяло падают, опускаясь на грудь, затем тело дёргается и подскакивает, пока отключается нервная система.
Кто-то в толпе кричит, разбегаясь, бросаясь на другую сторону комнаты, а затем и все остальные делают то же самое, при этом кричат и орут. Дверь распахивается, и в комнату врываются двадцать охранников, со щитами в руках, оружием на готове. Джаред спешит вперёд для ближнего боя и хватает за ручку отвёртку, вырывая её из шеи Османа. Он направляется прямиком ко мне.
Он будто увидел возможность и теперь планирует убить и меня. Но я ждал этого момента, я готов к этому. Я уклоняюсь назад, готовый к чёртовой войне с ним. Когда он тянется ко мне, то не атакует. Он бросает отвёртку мне, сузив глаза.
— Бери, Блэкхит.
В замешательстве охрана, кажется, не знает, кого ищет. Они хватают всех по одному, бросая тела на пол. Я едва слышу Джареда из-за хаоса, развернувшегося вокруг нас. Но его намерения очевидны. Он хочет, чтобы я принял удар на себя.
— Ты чокнутый, — одними губами произношу я.
— Бери чёртову отвёртку, Блэкхит. Хватай её.
Он действительно сумасшедший. Наверное, Осман взял бы его заточку. Жаль, что Джаред только что убил его ей. Ряд охранников подходит слева. Я медленно качаю головой, затем делаю шаг назад, прямо в их сторону. Прямо сейчас лучше, чтобы меня проверили и забрали, чем находиться где-то рядом с Виорелли. Как ожидалось, охрана набрасывается на меня со свех сторон. Я не сопротивляюсь. Моё тело вдруг охватывает электричество, когда кто-то прижимает к моей коже электрошокер.
Я падаю, моя спина выгнута, а зубы сжаты. Но я по-прежнему всё вижу. Я наблюдаю, как охрана хватает Виорелли. Он пинается и бьётся, дико размахивая отвёрткой. Теперь нет ни шанса, что они не поймут, кто ответственен за мёртвого парня посреди комнаты. Я пытаюсь рассмеяться, когда они захватывают и его тоже.
Я пытаюсь чертовски сильно, но это невозможно.
Глава 19
Музей
Рук
— Мальчик, клянусь Богом, если ты не отступишь, я ударю тебя электрошокером прямо в лицо. Ты этого хочешь?
Я ударяю кулаком по полицейскому ограждению, которое установили для окружения периметра музея, и открыто рычу. Я потерял где-то свою сумку вместе с наушниками, но прямо сейчас мне на это плевать. Мне не плевать на Сашу. Больше ни на что.
— Сделай мне одолжение, придурок. Попробуй, твою мать. Думаешь, меня раньше током не били?
Правда в том, что меня били током так часто, что и не сосчитать. Первые несколько месяцев в тюрьме были тяжёлыми. И говорить не надо, что я был в чёртовой ярости, что находился там; каждый раз, когда затевалась драка, или детишки начинали вызывать неприятности, я оказывался прямо там, раздавал удары посреди всего этого, выпуская пар. Моё тело тоже привыкло к американским горкам от раздвоенного полицейского электрошокера. Это не совсем весёлая поездка, но я подпишусь на это дерьмо на весь день, если это значит, что мне дадут информацию о ситуации внутри музея.
Коп на другой стороне ограждения сузил глаза, глядя на меня.
— Не действуй мне на нервы. У меня было дерьмовое утро, и эта чушь делает его ещё хуже. Я тебя арестую, если ты этого хочешь.
Я не хочу этого. Если он меня арестует, я не смогу посмотреть, держат ли Сашу в здании. У меня есть её номер — он был внутри той книги, которую она уронила в музее — но она не берёт трубку. У Оскара был её номер, который тоже прозванивается, так что я понятия не имею, где она. Она может быть в «Трейдер Джо», делая свои еженедельные закупки. Она может быть на йоге. Или может стоять на коленях на земле, с приставленным к черепу стволом пистолета. Незнание сводит меня с ума.
Я бежал через мост. Я, чёрт возьми, бежал через улицы Манхэттена, пока не оказался перед музеем и не пробрался через уже значительную толпу, напрягаясь, чтобы увидеть, какого чёрта происходит. Я позвонил Джейку и сказал ему тащить свой зад сюда, но он ещё не появился. Я чувствовал себя в ловушке. Я чувствовал, будто мои руки связаны за спиной, и я не могу ни черта сделать. Не знаю, почему меня заполняет такая паника, но из-за неё чертовски тяжело дышать, и я на грани того, чтобы потерять самообладание.
И оторваться на этом полицейском.
Прямо сейчас.
— Просто скажи мне, — давил я. — Кто в здании?
— Я уже сказал тебе. Мы не знаем, кто в здании. Прямо сейчас мы пытаемся выяснить эту информацию. Но угадай что? Даже когда мы узнаем, кто внутри, тебе мы точно не скажем, парень. Теперь отойди от ограждения, пока я не потерял своё грёбаное терпение.
Мальчик. Парень. Если он ещё хоть один чёртов раз так меня назовёт, я его уничтожу. Понадобится феноменальный набор слепков с зубов, чтобы опознать его к тому времени, как я закончу. Я сломаю ему нос. Я изобью его до черноты и синевы. Я...
— Рук! Рук, приятель, какого чёрта происходит? — на моё плечо ложится рука. Этот контакт меня ошеломляет, и я разворачиваюсь, готовый начать крушить любого, кто меня трогает. Это Джейк. Он поднимает руки, отходя от меня.
— Воу, воу, воу, чувак. Остынь.
— Ты знаешь этого сопляка? — спрашивает коп.
Джейк кивает.
— Да. Знаю.
— Тогда сделай ему одолжение и убери его отсюда, пока он не натворил чего-нибудь глупого.
Я собираюсь перепрыгнуть через ограждение и засунуть голову этого идиота ему же в зад, но Джейк хватает меня за майку и тянет назад. Я пытаюсь вырваться, но когда со всех сторон давит так много людей, злобно толкая и пихая меня, это невозможно. Я позволяю ему оттащить меня обратно через толпу, еле слышно рыча оскорбления. Как только мы отходим, Джейк разворачивается ко мне, глядя с яростным напряжением.
— Ты с ума сошёл, чувак? Пытаешься затеять драку с копом? У тебя судимость, или ты об этом забыл? Облажаешься так, и для тебя не будет тюрьмы для несовершеннолетних. Это будет зона для больших мальчиков, придурок.
— Зона для больших мальчиков, — повторяю я. — Да уж. Очень по-взрослому. Не я виноват, что этот парень ведёт себя как идиот. Я просто спросил информацию. Он ведёт себя как баба.
— Он ведёт себя не как баба. Он ведёт себя как коп.
— Это не одно и то же?
Джейк закатывает глаза.
— Это их работа — охранять здание. Как думаешь, что будет, если они просто разрешат каждому из этих глазеющих мудаков зайти и осмотреться? Думаешь, это сделает ситуацию внутри лучше или хуже?
Я мгновение смотрю на него, а затем выдыхаю воздух, который сдерживал.
— Ладно. Прости, ты прав. Но что я должен делать? Она может быть там.
— Кто?
— Саша.
Меня бесит, что он ещё не понял этого. Он знает, что она работает в музее.
— Ааа. Верно. Ну, ты знаешь, что она там?
— Нет, я не знаю, что она наверняка там. Но кто-то там есть.
— Почему бы тебе просто не успокоиться? Там может быть какой-то чёртов чувак, откуда тебе знать. Это может быть...
— Вон она! Смотрите! Вон там!
— О боже! Её ранили!
— Помогите! Кто-нибудь, помогите!
Вокруг нас поднимается крик, заглушая голос Джейка. Моё тело простреливает адреналин, и руки начинают дрожать.
— Какого чёрта? Какого хрена происходит?
Я оглядываюсь; только когда люди начинают бежать к левой стороне музея, я вижу, что происходит. Фигура стоит на коленях, на земле, опираясь на пожилого мужчину в толстом синем пальто. Он пытается поднять фигуру, но с трудом. Подбегает ещё один парень в костюме, роняя на землю свой дипломат. Тот раскрывается, и разлетаются стопки бумаг, подхваченные ветром, пока он помогает фигуре — женщине — встать на ноги.
Она поднимает голову, её лицо покрыто кровью, и это она. Это Саша. Я был прав.
— Чёрт, — кровь отливает от моей головы, тошнотворно разливаясь где-то внизу моего желудка.
— Это она? — спрашивает Джейк.
Я киваю.
— Я должен пойти к ней. Чёрт. Она ранена. Она очень сильно ранена.
— Она в норме, приятель. Смотри, с ней врачи. Она в порядке. Она в порядке.
К ней подбегают несколько парней, с медицинскими сумками в руках, освобождая бизнесмена и пожилого мужчину от их бремени. В то же время, вперёд выбегают около двадцати парней с камерами, делая снимки и выкрикивая вопросы. Вспышки их «Канонов» и «Никонсов», кажется, делают пасмурный серый день внезапно ярко-белым. Саша морщится, поднимая руку, щурясь и качая головой. Она напугана. Полиция спешит с обеих сторон. К Саше подходит высокая блондинка, разговаривая с ней, пока её осматривают врачи.
Я хочу нажать на паузу. Хочу остановить всё, чтобы подойти к ней самому, оттолкнуть всех с пути, подхватить её на руки и унести прочь. Она выглядит испуганной и ошеломлённой, будто просто не может понять, что происходит.
— Прямо сейчас не делай ничего глупого, — предупреждает Джейк. Его пальцы снова впиваются в мою руку. Теперь, когда мы вне толпы, будет достаточно легко оттолкнуть его и помчаться туда, но он прав.
Чем я сейчас полезен Саше? Я не профессиональный медик, так что не могу позаботиться о её травмах. Я не коп, так что не могу расспрашивать её о том, что произошло. Или могу, но что потом? У меня нет с собой пистолета. Я не могу ворваться в музей и найти придурков, которые сделали это с ней. Я не могу войти туда и арестовать их.
Прямо сейчас я не принесу ей пользы.
— Какая здесь ближайшая больница? — спрашивает Джейк.
— Ближайшая больница?
— Да, приятель. Думай. Её не будут держать здесь дольше, чем необходимо, верно? Её повезут проверять. Если мы поедем в больницу, ты сможешь там с ней поговорить.
Проклятье. Он прав. Я шевелю мозгами, думая.
— Маунт-Синай, верно? — спрашивает он.
— Нет. Ленокс-Хилл. Там есть отделение экстренной помощи. Её отвезут туда. Гринвич-Виллидж, прямо за парком, — конечно же, в Нью-Йорке ничего не «прямо за парком». Центральный парк огромный. Мы никогда не обгоним скорую, добираясь до больницы пешком, никогда за миллион лет. — Нам нужно такси.
Джейк уже пришёл к этому выводу. Он указывает вперёд по улице.
— В ближайшее время движения тут не будет. Пойдём к Амстердаму.
***
Требуется двадцать пять минут, чтобы добраться до больницы. Когда мы приезжаем, видим, что та скорая действительно уже обогнала нас, и нет, нам не разрешат увидеть пациентку. Медсестра за стойкой говорит слово «пацентка», будто Саша какая-то инопланетянка, какой-то фрик, находящийся под исследованием местных властей, и что мы сумасшедшие, раз вообще считаем, что сможем делить с ней один воздух. Нам говорят, что мы даже не можем подождать её в зале ожидания. Появляется пара охранников бандитского вида, держа руки на оружии, и нас выгоняют из здания на улицу, где уже собралась толпа новостных репортёров, которые устанавливают своё оборудование, прожектора освещают парковку, придавая мрачному, гнетущему, холодному дню вид жаркого и солнечного.
— К чёрту это. Должен быть другой вход, — я осматриваю периметр первого этажа, ища другой вход, который мы могли пропустить. Но, кажется, что ничего нет. Джейк резко выдыхает через нос, в его взгляде блестит раздражение.
— Чувак. Не возвращайся туда. Ты напрашиваешься на проблемы. Почему бы тебе сейчас просто не поехать со мной домой? Мы можем посмотреть по новостям, что происходит. Она выглядела нормально.
— Она не выглядела нормально. Она была в крови. Боже, приятель...
— Хорошо, хорошо. Чёрт. Не дави на меня. Я здесь просто пытаюсь уберечь тебя от тюрьмы.
Я провожу руками по лицу, кивая.
— Прости. Но мне это чертовски не нравится. Мне не нравится не знать, что происходит.
Джейк смотрит на меня долгим твёрдым взглядом, оценивая. Разгадывая меня.
— Я никогда не видел тебя таким, — говорит он. — Ты меня пугаешь. Просто сделай глубокий вдох, ладно? Сейчас мы не можем ничего сделать. Мы должны быть терпеливыми и...
Я слышу позади треск помех — звук полицейской рации. В тюрьме я быстро узнал, что нужно останавливаться и слушать, когда слышишь этот звук. Зачастую это означало, что пришёл начальник, чтобы проверить камеры. Иногда это означало, что друг вернулся в общую камеру. В других случаях это означало, что на нас вот-вот обрушится шквал огня и дерьма, и что нам надерут задницы.
—...кажется дезориентированной. Не могла дать нам никакого чёткого описания. В любом случае, там никого нет. В здании было пусто. Мы прошерстили его сверху донизу.
Я разворачиваюсь, ища источник дребезжащего голоса из рации. В нескольких футах спинами к нам стоят несколько копов, тихо переговариваясь друг с другом, со стаканчиками кофе в одной руке, с мясными сэндвичами в другой. Кажется, они даже не замечают, что стоят на слуху у всех.
— Думаешь, она всё выдумывает?
— Нет. Капитан сказал, что у неё была истерика. Она рассказала, что убила парня, и его тело лежит за зданием. Но местность обыскали восемь парней. Конечно, там была кровь, но это могла быть и её кровь. Её сейчас проверяют.
— Хорошо. Дай мне знать, когда её отвезут домой. А пока оповести каждую больницу в городе. Если она считает, что ранила этого парня, он может пойти за медицинской помощью.
Мои мысли безудержно кружатся. Они говорят о Саше, конечно же. Наверняка о ней. И она считает, что кого-то убила? Будь я проклят. Я поражён. Мысль о том, что ей приходилось защищать себя до такой степени? Такое чувство, что меня сейчас вырвет. Я трясусь, наполненный внезапным взрывом адреналина. Я собираюсь сказать что-то Джейку, но тот качает головой, с твёрдым, бесстрастным выражением лица.
— Мы не начнём собственную охоту, Рук. Ни за что, чёрт возьми. Мы едем домой. Сейчас же.
Я сжимаю зубы, еле слышно шипя. Этот парень меня знает. Он слишком хорошо меня знает.
Но я ни за что не поеду домой. Ни. За. Что.
Глава 20
Джейкоби
Саша
— Поверхностные? — они не ощущаются как поверхностные. И не выглядят как поверхностные. Какой странный способ описать травмы, которые я получила. Глядя на себя в маленькое зеркало, что медсестра держит перед моими глазами, я словно не узнаю лицо, которое смотрит на меня в ответ с отражающей поверхности. Опухший глаз. Опухший нос. Разбитая губа. Порезы на обеих скулах. Но глаза те же, определённо мои. Они наполнены яростью и слезами, и жжёт каждый раз, когда я моргаю.
— Не переживайте, мисс Коннор. Вы восстановитесь через неделю или две. После этого никто никогда не поймёт, что вы были ранены.
Но я пойму. Я отвожу взгляд от зеркала, и она закрывает его, убирая в карман своей формы.
— Но ваши рёбра? Им понадобится чуть больше времени, чтобы зажить. Вам везёт. Ничего не сломано, но у вас невероятные синяки. Пока что двигаться может быть довольно болезненно. Так что никакого вождения, никакого бега и ничего такого. Лекарства, которые вам выписали, довольно сильные. Так что не используйте никакой тяжёлой техники, никаких лёгких летательных аппаратов, станков…