17 ноября 1945
Иисус вместе с шестью апостолами в комнате, в которой находятся несколько очень бедных кроватей, расположенных очень близко друг к другу. Свободного пространства достаточно только для того, чтобы позволить им пройти из одного конца комнаты к другому. Они едят свою очень простую пищу сидя на кроватях, потому что в комнате нет стульев или стола. В один момент Иоанн пошел и сел на подоконник, чтобы погреться на солнце. Поэтому он первым увидел Петра, Симона, Филиппа и Варфоломея идущих к дому. Он крикнул им, а затем выбежал из комнаты. Остальные последовали за ним. Только Иисус остался в комнате, Он встал и повернулся к двери…
Новоприбывшие входят в комнату. Легко представить себе ликование Петра, как легко представить глубокое почтение Симона Зилота. Но отношение Филиппа и, особенно, Варфоломея совершенно неожиданное. Я бы сказала, что когда они вошли, они выглядели испуганными и обеспокоенными, и хотя Иисус широко раскрыл Свои объятия перед ними, для того, чтобы обменяться поцелуем мира, который Он уже дал Петру и Симону, они пали на колени и коснулись лбами пола, целуя ноги Иисуса, и остались в этом положении… и сдерживаемые вздохи Варфоломея означают, что он молча плачет у стоп Иисуса.
«Что беспокоит тебя, Варф? Ты не придешь в объятия своего Учителя? А ты, Филипп, почему вы такие робкие? Если бы Я не знал, что вы оба честные люди, в чьих сердцах не может обитать порочность, Я бы начал подозревать, что вы в чем-то виновны. Но это не так. Поэтому подойдите ко Мне! Я так долго ждал вашего поцелуя и ясного взгляда ваших преданных глаз…»
«И мы тоже… Господи…» - говорит Варфоломей, поднимая свое лицо на котором блестят слезы. «Мы не желаем ничего кроме Тебя, и мы удивлялись тому, чем мы могли вызвать у Тебя такое недовольство, что заслужили отдаление от Тебя на такой долгий срок. И мы думали, что это несправедливо… Но сейчас мы знаем… О! Прости нас, Господи! Мы просим Тебя простить нас. В особенности меня, потому что Филипп отдален от Тебя из-за меня. И я уже попросил его простить меня. Я… я виноват, я… старый израильтянин, который не хочет меняться, который глубоко опечалил Тебя…»
|
|
Иисус нагибается и силой заставляет его встать, так же поднимает и Филиппа, а затем обнимает их обоих со словами: «Но в чем ты обвиняешь себя? Ты не сделал ничего неправильного. Не делал и Филипп. Вы Мои дорогие апостолы, и сегодня Я очень счастлив, что вы здесь, со Мной, воссоединенные навечно…»
«Нет… Долгое время мы не знали о причине, почему Ты по справедливости стал не доверять нам до такой степени, что исключил нас из семьи апостолов. Но сейчас мы знаем… и мы просим Тебя простить нас, и в особенности я прошу Тебя об этом, Иисус, мой Учитель…» И Варфоломей смотрит на Него полный беспокойства, любви и сострадания. Старик, он кажется отцом, который смотрит на своего сына, которому причинили страдания. Смотрит испытующим взглядом на его лицо, исхудавшее от печали, которой он не замечал, так же как он не замечал, как это лицо худело и старело… И новые слезы струятся по щекам Варфоломея. Он восклицает: «Но что они сделали Тебе? Что они сделали нам, что заставили нас всех так страдать? Кажется, что какой-то злой дух вошел в нашу среду, чтобы расстраивать нас, погружать в печаль, делать слабыми, вялыми, глупыми… Настолько тупыми, что мы не понимали, что Ты страдал… Напротив, мы усугубляли Твое страдание своим убожеством, тупоумием, уважением к общественному мнению и нашей ветхой человеческой природой… Да, ветхий человек всегда одерживал в нас победу, и Твоя совершенная жизненность никогда не могла обновить нас. Вот что тревожит меня! Несмотря на всю мою любовь, я не был способен измениться, понять Тебя и следовать за Тобой… Я следовал за Тобой только своим телом… Но Ты желаешь, чтобы мы следовали за Тобой нашими душами… поняли Твое совершенство… для того, чтобы быть способными увековечить Тебя… О! Мой Учитель! Однажды Ты покинешь нас, после такой борьбы и столь многих усилий, после стольких западней, испытав столь много отвратительного и прискорбного. И Ты будешь испытывать печаль, сознавая, что мы все еще не готовы!» И Варфоломей склоняет свою голову на плечо Иисуса и безутешно плачет, страдая от сознания того, что был бестолковым учеником.
|
|
«Не падай духом, Нафанаил. Ты видишь все это как нелепость и бессмыслицу, которая изумляет тебя. Но твой Иисус знает, что вы люди… и Он не ожидает от вас большего, чем вы можете дать. О! Вы отдадите Мне все. Но сейчас вы должны расти и совершенствоваться… Это медленная работа. Но Я умею ждать. И Я ликую, когда вы совершенствуетесь. Потому что это постоянное совершенствование в Моей Жизни. Также твои слезы, также гармония среди тех, кто были со Мной, также доброта, которая следует за резкостью и суровостью типичными для вашей природы, которая появляется после эгоизма и духовной жадности, даже ваша нынешняя тяжелая приземленность, все является стадиями вашего роста во Мне. Итак, не беспокойся. Успокой свой ум, потому что Я знаю. Знаю все. Вашу честность, вашу добрую волю, ваше великодушие, вашу искреннюю любовь. Должен ли Я сомневаться в Моих мудрых Варфе и Филиппе, таких здравомыслящих, восприимчивых и верных? Тогда Я был бы неправ перед Моим Отцом, Который даровал Мне вас среди Моих самых дорогих (друзей и слуг). Теперь… давайте сядем здесь, и те, кто уже отдохнули, могут позаботиться о своих усталых и голодных братьях, дав им пищу и отдых. А вы тем временем расскажите вашему Учителю и братьям то, чего они не знают».
|
|
Он садится на Свою маленькую кровать, усадив рядом с Собой Филиппа и Нафанаила, тогда как Петр и Симон сели на другую кровать, напротив Иисуса, коленями к коленям.
«Ты будешь говорить, Филипп? Я уже сказал. Ведь ты был более праведным, чем я, все это время…»
«О! Варфоломей! Праведным! Я только понял, что если Учитель не взял нас с Собой, то это было не из-за непостоянства или враждебности по отношению к нам… И я старался привнести мир в твой ум… оберегая тебя от таких мыслей, в которых позже ты бы покаялся и чувствовал бы угрызения совести. Я жалею только об одном… о том, что помешал тебе не послушаться Учителя, когда ты хотел пойти с Симоном Иониным, который шел в Назарет, чтобы встретиться с Марцианом… Позже… я увидел, что как твое тело, так и твоя душа страдают так сильно, что я подумал: «Было бы лучше, если бы я позволил ему пойти! Учитель простил бы его непослушание, а Варфоломей не отравлял бы свою душу такими мыслями»… Но… видишь? Если бы ты пошел, ты бы никогда не имел бы ключа к тайне… и, быть может, твои подозрения о непостоянстве Учителя никогда бы не развеялись. Напротив…»
«Да. Таким образом… я понял. Учитель, Симон Ионин и Симон Зилот, которых я донимал вопросами, чтобы узнать о многом и подтвердить то, что мне уже было известно, сказали мне только следующее: “Учитель очень сильно страдал, так сильно, что Он похудел и постарел. И весь Израиль и прежде всего мы сами, должны быть осуждены за это. Он любит и прощает нас. Но Он не хочет говорить о прошедшем. Поэтому мы советуем тебе не задавать вопросов и ничего не говорить…” Но я хочу сказать кое-что. Я не задам какого-либо вопроса. Но я должен сказать, чтобы Ты знал. Потому что ничто из того, что есть в душе Твоего апостола не должно быть скрыто от Тебя. Однажды, - Симон и остальные уже ушли несколькими днями раньше, - Михаэль из Каны подошел ко мне. Он мой дальний родственник, хороший друг и старый школьный товарищ... Я уверен, что он пришел с доброй волей. Потому что он любит меня. Но тот, кто послал его, не имеет доброй воли. Он хотел узнать, почему я остался дома… тогда как другие ушли. Он сказал мне: “Это верно, что ты отделился от них, потому что как хороший израильтянин, ты не можешь одобрить определенных вещей? И остальные, начиная с Иисуса из Назарета, позволили тебе уйти совершенно добровольно, потому что они знают, что ты не будешь помогать им, даже как молчаливый соучастник. Ты поступаешь правильно! Я вижу, что ты все еще человек добрых старых времен. Я думал, что ты развратился, отрицая Израиль. Ты поступаешь правильно для своего духа, твоего собственного благополучия и благополучия твоих родственников. Потому что Синедрион не забудет того, что случилось, и те, кто приняли в этом участие, будут преследоваться”. Я спросил его: “О чем ты говоришь? Я говорю тебе, что я получил указание оставаться дома как из-за времени года, так и для того, чтобы посылать возможных паломников в Назарет или сообщать им, чтобы они ожидали Учителя в Капернауме в конце Шевата, а ты говоришь о разделении, соучастии, преследованиях? Что ты имеешь в виду?”… Филипп, я ему так сказал, верно?»
Филипп кивает в знак согласия. Варфоломей продолжает: «Затем Михаэль сказал мне, что известным фактом является то, что Ты восстал против совета и приказа членов Синедриона держа при Себе Иоанна из Эндора и гречанку… Мой Господь, я опечалил Тебя? Но я должен был сказать Тебе. Я спрашиваю Тебя: это верно, что они были в Назарете?»
«Да, верно».
«Это верно, что они ушли оттуда с Тобой?»
«Да, верно».
«Филипп: Михаэль был прав! Но как он узнал?»
«Тут нет проблемы! Это те змеи, которые останавливали меня и Симона и Бог его знает сколькие еще. Обычные гадюки», - импульсивно говорит Петр.
Иисус, напротив, спокойно спрашивает: «Разве он не сказал тебе чего-нибудь еще. Будь искренним со своим Учителем до самого конца».
«Больше ничего. Он хотел узнать у меня… И я сказал Михаэлю ложь. Я сказал: «Я останусь дома до Пасхи. Я опасался, что он последует за мной, или… Я не знаю… Я опасался, что могу навредить Тебе… Затем я понял, почему Ты оставил меня… Ты понял, что я был все еще слишком израильтянином…» Вафоломей вновь заплакал… «… и Ты сомневался во мне…»
«Нет. Безусловно, нет. Не было необходимости тебе быть с твоими товарищами в это особое время, тогда как ты был необходим, и ты сам можешь видеть это, в Вифсаиде. Каждый человек имеет свою миссию; каждый возраст имеет свою работу…»
«Нет. Не отставляй меня в сторону из-за работы, Господь. Не беспокойся об этом…Вы хорошие[1]. Но я хочу быть с Тобой. (Для меня) быть вдалеке от Тебя – это наказание… И я, хотя и глупый и неспособный… я мог бы, в конце концов, утешать Тебя, если бы не мог делать что-нибудь еще. Я понял… Я понял, что Ты послал этих сюда подальше от тех двух. Не говори мне. Я не хочу знать. Но я чувствую, что это так, и я так и говорю. Ну, в таком случае, я мог бы и должен был быть с Тобой. Но Ты не взял меня с Собой, чтобы наказать за то, что я с такой неохотой становлюсь “новым”. Но я клянусь Тебе в этом, Учитель, что то, что я пережил, изменило меня и Ты никогда больше не увидишь во мне старого Нафанаила».
«Итак, ты видишь, что наши страдания привели к радостному концу для всех. А теперь мы должны медленно пойти на встречу Фоме и Иуде, не дожидаясь, чтобы они пришли в условленное место. И мы снова отправимся в путь с ними… Еще так много предстоит сделать!... Мы отправляемся завтра. Незамедлительно».
«И Ты поступишь правильно. Потому что погода на севере меняется. Бедствие для посевов…» - говорит Филипп.
«Да! Недавние грозы с градом уничтожили посевы в стране. Ты должен был видеть это, Господь. Некоторые места, казалось, были выжжены огнем. И странно то, что катастрофа разразилась, как я сказал: над посевами», - говорит Петр.
«Пока Ты отсутствовал, у нас было много гроз с градом. Однажды, это было примерно в середине Тебета, это выглядело настоящим бедствием. Мне сказали, что внизу, на равнине они посеяли все заново. До этого было жарче. Но с тех пор солнечный свет приятен. Мы идем обратно… Какие странные знамения! К чему они?» - спрашивает Филипп.
«Ничего кроме явлений связанных с лунным месяцем. Не беспокойся об этом. Такие явления не должны впечатлять вас. Во всяком случае мы идем к равнине и это будет приятным путешествием. Будет холодно, но не очень, и во время возвращения будет сухая погода. А пока пойдемте со Мной. На террасе приятное солнце. Мы можем отдохнуть там, все вместе…»
[1] Варфоломей обращается к апостолам.