Между тем хан Ибрагим решил разгромить засевшую на острове русскую рать, прежде чем на помощь ей с севера подойдет другая. Следуя примеру русских, казанцы решили напасть внезапно, ранним утром. Сбежавший из Казани русский пленник сообщил воеводам о замыслах татар. Иван Руно приказал отправить менее боеспособную часть обитателей русского лагеря («молодых людей») на больших кораблях с трофеями в более безопасное место — «на Ирыхов остров на Волге» (31, 282). Сам же он с отборными бойцами остался на прежней позиции, куда и должны были нагрянуть татары. События показали, что это было верное решение опытного воеводы. Проигрывая в количестве, он выиграл в качестве. Избавившись от неопытных, подверженных панике и не привыкших к дисциплине ополченцев, а вместе с ними и от целой толпы освобожденных из плена русских рабов, Иван Руно развязал себе руки перед решающим сражением.
В итоге оставшийся на Коровниче русский отряд не только отбился от численно превосходящего противника, но и обратил татар в бегство. Русские гнали «поганых» до самых стен Казани. Затем они вернулись в свой новый лагерь на Ирыхове острове.
Между тем воевода Константин Беззубцев (конечно, следуя указаниям государя) прибыл из Нижнего Новгорода под Казань. Он привез с собой послание Ивана III на Вятку.
В нем великий князь приказывал вятчанам немедленно выслать войско под Казань на помощь Ивану Руно. Послание было отправлено. Однако ответ вятчан оказался уклончивым: «Коли подъидут под Казань братиа великого князя, тогды пойдем и мы» (31, 283). Отказавшись участвовать в войне до тех пор, пока в нее не вступит сам великий князь или хотя бы его младшие братья, вятчане дали понять, что не собираются быть пешками в чужой игре. Привыкшие лавировать между Москвой и Казанью, лесные люди быстро поняли, что Иван III хочет погнать их на Казань, но при этом сам остаться в стороне. В переговорах с ханом он будет открещиваться и от набега Ивана Руно, и от рейда «северной» рати, и от действий вятчан. Отвечать перед ханом придется им самим.
Посмеявшись над московской хитростью, вятчане даже не сочли нужным известить Ивана Руно о своем решении. Так и сидел он вместе с Константином Беззубцевым на своем острове, ожидая подхода легковерных вятчан или «северной» рати. Однако не было ни тех, ни других.
Наконец, у русских подошли к концу запасы продовольствия. Константин Беззубцев распорядился сворачивать лагерь и уходить на судах вверх по течению Волги, в сторону Нижнего Новгорода. Предвидя возможность погони, воины «судовой рати» гребли изо всех сил. На второй день пути им повстречалось судно, на котором плыла в Казань «царица Касымова». Она сообщила воеводам о том, что между Москвой и Казанью заключен мир.
Сообщение татарской «царицы» вызвало доверие у воевод. Это можно объяснить только тем, что сам факт переговоров и даже участие в них «царицы» не явилось для них какой-то новостью. Все это они уже знали. Не знали они, кажется, лишь одного: что сами они трактуются в договоре как речные пираты, уничтожение которых не противоречит условиям московско-казанского мира.
Не ожидая более опасности со стороны татар, Беззубцев и Руно стали лагерем на ночлег в местности Звеничев Бор в 40 верстах от Казани. На следующий день, в воскресенье, русские решили дать себе отдых. С утра в походных церквах попы служили обедню. После этого войско расположилось за трапезой. Внезапно поднялась тревога: к лагерю приближались сразу две татарские рати. Одна из них была «судовая», а другая, следовавшая вдоль берега, — конная.
Русские воеводы сумели предотвратить панику. Ратники спешно сели в свои корабли и отплыли навстречу татарской «судовой рати». В жестоком бою на воде татары были обращены в бегство. Их корабли направились к левому берегу, под прикрытие конных стрелков. Осыпаемые стрелами, русские насады повернули обратно и направились к противоположному берегу. Теперь татары воспрянули духом и поплыли вслед за уходящим русским флотом. Увидев преследователей, воеводы развернули суда и двинулись на врага. Татарские суда вновь обратились в бегство.
Взаимные атаки продолжались в течение всего дня. «И тако бишася весь день той и до самые ночи и раззидошася кииждо на свои берег ночевати» (31, 283).
К сожалению, летописи прерывают рассказ об этой битве на воде буквально на полуслове. (Очевидно, здесь обрывался текст их общего источника — записанного любознательным книжником рассказа кого-то из участников похода.) Можно полагать, что русские вынуждены были оставить неприятелю свои богатые трофеи, понесли тяжелые потери, но все же ушли подобру-поздорову. Во всяком случае, главный герой этого дерзкого похода — воевода Иван Дмитриевич Руно — спустя десять лет был участником похода Ивана III на Новгород. Уцелел и воевода Константин Александрович Беззубцев. Несколько лет спустя мы встретим его уже при дворе удельного князя Андрея Углицкого. Судьба хранила этого человека: его сыну Андрею по прозвищу Шеремет предназначено было стать основателем знаменитой аристократической фамилии.
Источники не сообщают точной даты сражения под Звеничевым Бором. Однако опираясь на некоторые косвенные данные летописей, ее можно вычислить вполне определенно. Иван Руно напал на Казань 21 мая. После этого он неделю стоял на острове Коровнич, с которого перешел на Ирыхов остров (28 мая). Туда к нему вскоре (29–30 мая) прибыл Константин Беззубцев. В приказе, посланном им на Вятку, был установлен срок явки вятчан под Казань: «от того дни полчетверты недели», то есть 25 дней. Несомненно, воевода указал вятчанам какую-то точную дату их явки. Таким сроком обычно был крупный церковный праздник. В середине 20-х чисел июня это могло быть только Рождество Иоанна Предтечи (24 июня). Далее в летописях сообщается, что Константин Беззубцев ждал ответа от вятчан не один, а два установленных срока («стоял другую полчетверты недели») (31,283). Новый срок истекал 19 июля. Исходя из того же календарного принципа, можно думать, что воеводы решили ждать вятчан до «Ильина дня» (20 июля). Это был последний день их пребывания на Ирыхове острове. Наутро следующего дня (пятница, 21 июля 1469 года) русское войско ушло вверх по Волге к Нижнему Новгороду. Согласно летописям, они плыли весь этот день. Заночевав где-то на берегу, утром в субботу отплыли дальше. Но тут состоялась их роковая встреча с касимовской «царицей», после которой они продолжили путь до ночлега под Звеничем Бором. Там воины провели ночь с субботы на воскресенье. А наутро (23 июля) их атаковала татарская погоня…
В то время как воинство Ивана Руно, налегая на весла, уходило от Казани к Нижнему Новгороду, «северная» рать, потерявшая много времени в переговорах с вятчанами, только еще спускалась вниз по Каме. От местных жителей ратники узнали, что между Москвой и Казанью заключен мир и стоявшие под городом русские войска в связи с этим ушли домой. Едва ли это была «заведомая дезинформация» (54, 91). Для сельских татар два события, случившиеся почти одновременно (весть о заключении мира, принесенная в Казань «царицей», и уход русской рати от города), естественно соединились причинно-следственной связью.
Понадеявшись на мир, воевода «северной» рати князь Даниил Васильевич Ярославский решил сберечь время и вернуться домой не северным путем, через Вятку, а более коротким и удобным: до устья Камы, а оттуда мимо Казани — вверх по Волге. Это решение князя Даниила стоило жизни ему самому и сотням его воинов. Мир с Казанью действительно был заключен. Вот только о нем и его отряде там ничего не говорилось. Иван III признал право хана беспощадно расправляться со всякого рода разбойниками, нападавшими на его владения с территории Руси…
В устье Камы войско князя Даниила, ядро которого составляли устюжане, ожидала западня. Татары, загодя предупрежденные о приближении отряда, перегородили Волгу кораблями, связав их между собой. Русские воины на своих насадах пошли на прорыв. Началась жуткая рукопашная схватка на судах. Каждый дрался как умел. Какой-то удалой князь Ухтомский прыгал с судна на судно и крушил врагов огромной дубиной-ослопом. Другой упомянутый летописью воитель, Григорий Перхушков (не тот ли, что был посажен в темницу за взяточничество в 1458 году?), сумел проскочить через заграждение и, невзирая на кипевшую битву, погнал свой насад вверх по реке. В итоге только часть русского войска прошла мимо Казани и добралась до Нижнего Новгорода.
Отсюда они послали в Москву к великому князю гонца с рассказом о своих подвигах. Иван III поначалу решил ограничиться лишь символической наградой для храбрецов.
Он послал им свою золотую монету. Такие монеты чеканились в небольшом количестве и служили своего рода наградными знаками. Устюжане отдали «деньгу золотую» попу Ивану, ходившему с ними под Казань, с наказом «Бога молить за государя и за все воинство» (37, 47). После этого они послали в Москву нового гонца с просьбой о более серьезном пособии. Вероятно, им стыдно было возвращаться домой с пустыми руками, а все трофеи после схватки под Казанью остались в руках татар. Но государь и на сей раз отделался монетой, доставшейся тому же попу Ивану. Лишь после третьей, отчаянной просьбы устюжан государь вдруг подобрел и велел послать удальцам из своих кладовых 300 комплектов одежды (баранья шуба, однорядка и сермяга), 300 луков со стрелами, 300 пудов масла и изрядный запас муки. Неожиданная щедрость князя Ивана имела свои причины. К этому времени он уже принял решение о новой войне с ханом Ибрагимом. Теперь ему вновь понадобились храбрецы. Княжеские дары устюжанам предстояло «отработать». Им велено было вновь идти на Казань. На сей раз — в составе большого московского войска, которое возглавлял брат Ивана III князь Юрий Дмитровский…
Поход московского войска на Казань осенью 1469 года выглядит довольно странно после сообщения о мире, заключенном сторонами в июле того же года. Однако такой поворот событий вполне объясним. Хан Ибрагим был воодушевлен успешным отражением сразу двух русских ратей: Ивана Руно и Даниила Ярославского. Возможно, он получил веские доказательства того, что и та и другая рать действовала по приказу Ивана III. В итоге хан предпринял какие-то враждебные по отношению к Руси действия, которые и стали поводом для новой войны. Судя по всему, главным пунктом спора было возвращение татарами русских пленников, содержавшихся в Казани. Все они являлись собственностью местных вельмож и купцов. Работорговля была одним из главных источников доходов для казанской знати, которая в связи с этим искала любых поводов для отклонения московских требований о возврате пленных. Склонить этих людей к благоразумию могла только прямая угроза из жизни.
Война нужна была теперь и Ивану III. Помимо вопроса о пленных, великий князь был озабочен укреплением своего престижа. Следовало наказать хана Ибрагима и заставить его соблюдать договор с Москвой. Кислую оскомину оставили и летние события. То, чем закончились рейды Ивана Руно и Даниила Ярославского, нельзя было назвать поражением Москвы. Оба отряда действовали как бы самостоятельно, по собственному почину. Но и тот и другой из-за уклончивости вятчан, несогласованности действий и некоторой опрометчивости предводителей не смогли выполнить свою задачу так, как она ставилась великим князем. Большие потери, которые понесли оба отряда, бросали тень на репутацию самого Ивана III. В том, что именно он стоял за всеми этими рейдами, на Руси мало кто мог усомниться.
В августе 1469 года Нижний Новгород вновь стал центром сбора московских войск, идущих на Казань. В последних числах августа «судовая рать» под началом князя Юрия Дмитровского снялась с якорей и пошла вниз по Волге. Во главе конных полков, которые двигались вдоль берега Волги, находились удельные князья Андрей Угличский и Василий Верейский (сын Михаила Андреевича Верейского) (30, 188). Софийская 1-я летопись, в которой сообщения о разных эпизодах казанской войны 1468–1469 годов спутаны в один клубок, приводит, однако, интересную подробность: помимо удельных князей «пошли берегом… воеводы князя великого князь Иван Юрьевич (Патрикеев. — Н. Б.) и вси князи служылые, и двор князя великого. А в передовом плъку был князь Данило Дмитриевич Холмскои да Федор Давыдович» (38, 148). И Холмский, и Патрикеев уже участвовали в войне с казанцами в 1468 году. Теперь Иван III приставил их в качестве советников к малоискушенным в таких делах молодым удельным князьям. Опытным воином был и Федор Давыдович Хромой. Через два года он вместе с тем же Данилой Холмским будет возглавлять Передовой полк в историческом походе Ивана III на Новгород…
Источники не сообщают, пришли ли на сей раз под Казань вятчане, которые летом соглашались воевать только в случае участия в походе братьев Ивана III. Впрочем, и весь грандиозный осенний поход на Казань 1469 года почему-то занимает на страницах летописей в десять раз меньше места, чем, например, описание дерзкого рейда Ивана Руно. Что делать! Таков характер нашей древней летописи. Она капризна, как женщина, и непредсказуема в выборе своих фаворитов…
1 сентября «судовая рать» подошла к городу. Высадившись из насадов, воины быстро захватили казанский посад, который еще не успел отстроиться после того погрома, который учинил здесь Иван Руно 21 мая. Вслед за этим началась осада крепости. Москвичи сумели перекрыть осажденным доступ к воде. Легко представить, чем обернулась нехватка воды в переполненном беженцами городе. Вскоре хан выслал своих парламентеров с известием о готовности принять все требования Ивана III. Из условий этого договора источники называют лишь одно: татары должны были освободить русских пленников, захваченных ими за последние 40 лет. Фактически речь шла обо всех русских рабах, живших тогда в Казани.
Мир с Казанью, заключенный от имени Ивана III его братом Юрием, продержался 9 лет. События 1468–1469 годов показали казанской знати не только могущество московского войска, но и способность русских «платить той же монетой» в ответ на опустошение татарами пограничных русских областей.
Нападения татар на Русь издавна осуществлялись как бы на двух уровнях: как общегосударственное военное предприятие и как частная инициатива отдельных лиц. Войны первого порядка были относительно редкими, тогда как на втором, «неофициальном» уровне они велись практически непрерывно. Ханское правительство закрывало глаза на эти местные инициативы. Грабителям не препятствовали, но и не покровительствовали. На эти вещи смотрели как на своего рода спорт, в котором настоящие мужчины оттачивали свое воинское мастерство и пополняли карманы. Но спорт немыслим без объективности. Хозяин всегда имеет право уничтожить грабителя, забравшегося в его дом. Это право признавалось и за бесправными русскими князьями. Даже в самые тяжелые времена ордынского ига они время от времени истребляли какую-нибудь степную шайку, опустошавшую их владения. Никакого наказания князья за это не несли. И все же случаи справедливого возмездия были редкими. Обычно «поганые» приходили внезапно и, разграбив целую волость, так же стремительно исчезали. Их путь отмечали горящие села и деревни. Казалось, огненный змей проносился над Русской землей и бесследно таял в степном мареве. Этим лихим делом промышляло едва ли не пол-Орды.
Обосновавшись в Казани, татары по привычке принялись за старое. Но если раньше их огненный змей кружил над южными, малонаселенными землями по Оке, то теперь он расправил крылья над историческим центром страны — Владимиро-Суздальским опольем. Однако сами татары уже не были столь недоступны, а русские — столь безответны, как прежде. Перейдя к оседлому образу жизни, построив свое царство на труде земледельческих народов Среднего Поволжья, казанские татары стали хорошей мишенью для ответных набегов русских. Иван III быстро осознал эти новые преимущества. И если грабительские набеги татар рождались обычно из степной скуки и кровожадной удали каких-нибудь диких «царевичей», — то русские набеги готовились великокняжескими воеводами как «плановое мероприятие».
Вскормленный в кремлевских палатах, русский «огненный змей» впервые был выпущен на свободу в 1468–1469 годах. Набеги летучих отрядов, во главе которых стояли принявшие вид «охотников» или «народных мстителей» московские воеводы, оказались не менее (а даже и более) пагубными для Казанского ханства, чем набеги казанских татар — для Руси. В своих дерзких рейдах московские «ушкуйники» без особого труда доходили до самой Казани. Избавиться от них можно было только одним способом: остановить лихих «царевичей», посадить на цепь своего, казанского змея.
«Не исцеляйте зла злом», — учил Василий Великий. Но правители редко прислушиваются к советам моралистов. Да и могут ли их советы помочь правителям? Спасая Русь от казанского огненного змея, Иван III выпустил на беззащитные черемисские и болгарские деревушки своего пожирателя людей. И случилось то, чего он ожидал: огонь погасил огонь…
Новое обострение московско-казанских отношений относится лишь к осени 1477 года. Узнав о том, что все боевые силы Ивана III отправлены на Новгород, хан Ибрагим не удержался от соблазна и предпринял попытку через Вятскую землю пройти к Устюгу и разграбить этот богатый город. Однако затяжные осенние дожди не позволили татарской коннице пройти дальше Вятки. Ограничившись опустошением нескольких вятских волостей, татары ушли восвояси.
Не знаем, ответил ли князь Иван на эту диверсию хана Ибрагима. Вероятно, да. Вся история его жизни свидетельствует о том, что он никогда не прощал обид, хотя и не всегда имел возможность отомстить немедленно. Это была не просто злопамятность, но, скорее, вопрос принципа.
В тяжелый для Москвы 1480 год казанские татары никак не проявили себя. Судя по всему, их предводители были, во-первых, устрашены, во-вторых, подкуплены, а в-третьих, заняты собственными распрями. В 1478 году умер старый хан Ибрагим. С его кончины и до 1487 года в Казани шла ожесточенная борьба за власть между сыновьями Ибрагима Али-ханом (Алегам, Алехам, Ильган русских источников) и Мухаммед-Эмином. Эти два «царевича» были сводными братьями. Матерью Али была первая жена Ибрагима Фатима, матерью Мухаммед-Эмина — Hyp-Султан. Каждый из соперников имел и своих собственных единокровных братьев, также мечтавших о власти.
Существовавшая в Казани «русская» партия (состоявшая из татарских вельмож и купцов, лично заинтересованных в мирных отношениях с Москвой) делала ставку на Мухаммед-Эмина. В 1479 году была предпринята попытка возвести его на престол путем дворцового переворота. Однако заговорщики потерпели неудачу. После этого Мухаммед-Эмин — тогда еще десятилетний мальчик — был тайно вывезен в Москву, где и воспитывался при дворе Ивана III. Его сторонники в Казани неоднократно пытались посадить его на ханский трон. Вся эта ситуация стала сильным козырем для Ивана в его отношениях с Казанью. Али-хан хорошо понимал, что в случае серьезного столкновения великий князь не пожалеет сил и средств для поддержки Мухаммед-Эмина. Именно этим следует объяснять его осторожность в отношениях с Москвой, — осторожность, которая, впрочем, не исключала и время от времени возникавшие конфликтные ситуации.
Отражением одной из таких ситуаций (сути которой источники не сообщают) стал московский поход на Казань в 1482 году. Летописи крайне скупо сообщают подробности дела.
В Софийской II летописи читаем: «Того же лета поиде великий князь с братьею к Казани и увернуся из Владимеря; а судовая рать ходила мало не до Казани и умиришася» (18,233).
В Львовской летописи: «Того же лета поча князь великый рать замышляти, на Казань хоте итти, воеводы же свои наперед себя своим воем посла князь великый, и Аристотеля с пушками, сам же князь велики с всем воем своем стоя в Володимери. Воеводы же доидоша и Аристотель с пушками до Новагорода до Нижнево, ту же царь Казанскый приела с челобитьем; князь же великый пожалова его и възвратися» (27, 349).
Прочие летописи не дают каких-либо существенных дополнений к этим двум кратким рассказам, кроме замечания о том, что московские воеводы стояли на Волге все лето (37, 49). Суть события ясна: Иван III предпринял мощное движение в сторону Казани, заставившее хана начать переговоры, результат которых удовлетворил великого князя. Общая схема казанской войны оставалась таой же, что и раньше: находясь в своей ставке во Владимире, великий князь руководил действиями выдвинутых вперед судовой и конной ратей. Предусматривался и традиционный удар на Казань с севера, из Устюга, через Вятку (51, 142). Наличие у московской армии сильной артиллерии, которой командовал знаменитый итальянский мастер Аристотель Фиораванти, создавало прямую угрозу для неприступной доселе казанской крепости.
Растущий не по дням, а по часам, военный потенциал Московской Руси позволил Ивану III подумать не только о надежной защите от набегов казанских татар, но и об установлении политического контроля над ханством путем возведения на казанский престол ставленника Москвы. В принципе, великий князь уже вполне мог бы захватить Казань и полностью ликвидировать Казанское ханство как государственное образование. Однако он благоразумно удержался от этого соблазна. Во-первых, Москва еще не имела достаточно сил и средств для того, чтобы «переварить» Казанское ханство, сделать его территорию органической частью молодого Российского государства. Для этого потребовались бы многие тысячи русских переселенцев: администраторов, воинов, торговых людей, священников, крестьян. А между тем Ивану остро не хватало людей на южных и западных границах и даже в центральных уездах. Во-вторых, завоевание Казани и неизбежные репрессии против местного населения наверняка переполошили бы весь степной мир, разрушили те дружеские и союзнические отношения, которые Иван с таким трудом сумел там наладить. Учитывая все это, Иван стремился не разгромить Казанское ханство, а сделать его своим надежным союзником. Все его акции против Казани носили «скорее политический, чем военный характер» (51, 144).
Подобная политика устрашения без нападения требовала от Ивана III не только больших дипломатических способностей, но и абсолютного контроля над действиями своих воинов и воевод. Можно только догадываться, какого труда стоило государю манипулировать сильно разросшейся армией и удерживать на самой грани войны и мира своих пылавших ненавистью к «поганым» бойцов. Для решения этой задачи Иван создает несравненно более эффективную, чем при Василии Темном, систему управления войсками. Ее основой стала быстрорастущая московская бюрократия.
Начинают составляться Разрядные книги, в которых записывается служба каждого видного представителя аристократии. Создается нечто вроде походной «Ставки Верховного Главнокомандующего», которая координирует и контролирует действия полков, зачастую разбросанных на большие расстояния. По ходу событий великий князь быстро получает сообщения и тотчас посылает к воеводам скорых гонцов с устными и письменными наказами.
(Самая первая из сохранившихся походных директив Ивана III была дана им 16 июля 1482 года воеводам, стоявшим в Нижнем Новгороде (51, 142). К сожалению, она сохранилась лишь частично. Иван сообщает воеводам об отправке в Казань своего посла для переговоров и требует высылки отрядов в легких судах. Далее текст приказа утрачен.)
И все же никакой аппарат и никакой приказ не смог бы заставить московских воевод — вчерашних вольных князей и их не менее вольных бояр — пунктуально и беспрекословно исполнять волю Государя, если бы за этой волей не маячил кнут палача. Недостаток внутренней организованности и дисциплинированности восполнялся страхом перед суровым наказанием за ослушание. Взявшись на исцеление страны от хаоса и безнарядья, Иван неизбежно должен был стать Грозным. Это прозвище наряду с другими было дано ему современниками (112, 3). И хотя Иван III не купался в крови, подобно своему обезумевшему внуку Ивану IV, — страх был одним из главных орудий, с помощью которых он управлял людьми…
Впечатления, произведенного демонстрацией московских сил в 1482 году, казанскому хану хватило на три года. В 1485 году Иван III за какую-то «крамолу» решил сместить Али-хана и заменить его на своего воспитанника — отрока Мухаммед-Эмина. Эту операцию (подробности которой неизвестны) успешно выполнили московские войска во главе с воеводами князем Василием Ивановичем Шихой Оболенским (сыном знаменитого Ивана Стриги Оболенского) и боярином Юрием Захарьичем Кошкиным (81, 70).
Однако правление отрока в кипящей политическими страстями Казани не могло быть устойчивым. Уже в конце 1485 — начале 1486 года он вынужден был бежать в Москву вместе со своим младшим братом Абдул-Латифом. Здесь «царевичей» радушно принял сам Иван III, который дал старшему из них «вотчину, град Коширу, другому же брату иныя грады» (26, 22).
Обострение борьбы вокруг Казани заставило Ивана III подумать об укреплении своих городов, расположенных на восточном направлении. Под 6993 годом (1 сентября 1484 — 31 августа 1485 года) летописи сообщают о постройке новой деревянной крепости во Владимире. Работами руководил московский дьяк Василий Мамырев (20, 218).
Между тем в Казани на престол вновь воссел Али-хан. При этом новый правитель решил, по восточному обыкновению, устроить резню своих недоброжелателей. Акция должна была произойти во время пира в ханском дворце, на который гостеприимный хозяин созвал всю казанскую знать. Узнав о намерениях Али-хана, приговоренные сумели бежать из города. За ними послана была погоня. Однако беглецам удалось уйти во владения Ивана III. Вскоре они уже были в Москве и докладывали великому князю обо всем происшедшем (27, 352).
Весной 1486 года московское войско отправилось на Казань. При поддержке московских воевод Мухаммед-Эмин был вновь водворен на престол, а его соперник вынужден был бежать в степи.
Но и этот переворот не стал последним. Через несколько месяцев Али-хан вновь выбил Мухаммед-Эмина из Казани и заставил бежать в Москву.
На сей раз Иван III решил всерьез заняться казанской проблемой. Мухаммед-Эмин «назвал… великаго князя отцем», то есть признал себя вассалом Москвы. Именно этого давно ждал князь Иван: Казань спелым яблоком катилась ему под ноги.
Поддержка Мухаммед-Эмина становилась весьма актуальной и в плане международных отношений: мать незадачливого отрока, вдова Ибрагима, Hyp-Султан вышла замуж за крымского хана Менгли-Гирея. Посадив Мухаммед-Эмина на казанский престол, Иван III мог рассчитывать на дружбу с крымской династией.
В четверг на Страстной неделе (12 апреля 1487 года) московское войско выступило в поход на Казань. Руководство войсками поручено было лучшим воеводам — князьям Даниле Дмитриевичу Холмскому, Семену Ивановичу Ряполовскому, Александру Васильевичу Оболенскому (младшему брату Ивана Стриги Оболенского), Семену Романовичу (30, 205). Во вторник на Фоминой неделе (24 апреля) из Москвы выехал и соискатель казанского престола Мухаммед-Эмин.
Часть московских сил («судовая рать») отправилась вниз по Волге в насадах, другая пошла на конях берегом вдоль Волги.
Казанский правитель Али-хан со своими отрядами выступил навстречу русскому войску. Решающее сражение произошло близ устья реки Свияги (правого притока Волги), в нескольких верстах от Казани. Татары потерпели сокрушительное поражение. Остатки их сил укрылись в казанской крепости.
В четверг 17 мая московские войска подошли к Казани (30, 205). Али-хан и его сторонники мужественно отражали атаки русских и сами предпринимали неожиданные вылазки. Какой-то татарский воевода по имени Алгазы блуждал с отрядом в окрестностях Казани и внезапно нападал на ратников великого князя. Спасаясь от ударов татар, русские окружили свой лагерь «острогом» (37, 96).
И все же подавляющее преимущество московской армии давало себя знать. Казань была обречена. После трех недель непрерывной осады, 9 июля, «приде на царя и на татар изнеможение, и царь Аляхам сам выиде из города неволею в руки воеводам великаго князя» (37, 96). Очевидно, на хана оказали сильное давление сторонники «русской» партии в городе.
В субботу 14 июля 1487 года, «на память святаго апостола Акыла», на казанском престоле был посажен вассал великого князя Мухаммед-Эмин (21, 500). Конечно, князь Холмский, командовавший русским войском под Казанью, не случайно выбрал эту дату. Именно в этот день — 14 июля 1471 года — московское войско под началом того же князя Холмского разгромило новгородскую рать в битве на реке Шелони. И вот теперь в день решающей победы над Новгородом была одержана новая великая победа — «князь великий Иван Василиевич на Казани царя посадил из своеа рукы… Махмеделеима (Мухаммед-Эмина. — Н. Б.); да с ним посадил наместника своего и боярина Дмитреа Василиевича Шеина» (21,500).
Радостная весть о восшествии на казанский престол Мухаммед-Эмина прилетела в Москву 20 июля, когда горожане праздновали Ильин день (20, 218). О необычайном значении этого события свидетельствовал тот факт, что в роли гонца выступил один из воевод — князь Федор Семенович Хрипун Ряполовский, который в этом походе был вторым воеводой передового полка (82, 40). (Возглавлял передовой полк его отец, князь Семен Иванович Хрипун Ряполовский. Вероятно, он-то и выпросил для сына это почетное поручение, которое сулило государеву милость.)
«Князь же великий рад быв и посла к митрополиту повеле молебная свершати: митрополит же повеле звонити во вся колоколы, и по всему граду повелением великого князя молебная свершиша и хвалу Богу воздаша» (18, 238).
Исполняя повеление Ивана III, воеводы взяли в плен самого казанского хана, его родню (мать, двух жен, двух братьев и сестру), а также много знатных и множество простых татар. Все они были отведены в Москву, где государь решал их судьбу. В четверг 9 августа 1487 года вся Москва высыпала на улицы поглазеть на необычное зрелище: прибытие в столицу пленного казанского хана Али вместе со всем его семейством. Нам трудно даже представить, сколь отрадным было это зрелище для людей, выросших в страхе перед «злым татарином».