Летом 1439 года Улу-Мухаммед из своей новой ставки пошел в набег на Москву. Хан не взял города, но причинил Московской земле огромный урон.
Зимой 1443/44 года Улу-Мухаммед вновь напал на русские земли. На сей раз его целью стал Муром. Василий II ходил тогда с войском во Владимир, чтобы не дать татарам проникнуть в глубь страны.
Весной 1445 года на владимирские земли нагрянули сыновья Улу-Мухаммеда Махмутек (в русских летописях — Мамутяк) и Ягуп (Якуб, Юсуф). Для прекращения грабежей Василий II летом 1445 года лично отправился с войском во Владимир. Во время этого похода и произошла печально знаменитая битва под Суздалем 7 июля 1445 года, в ходе которой великий князь стал пленником татар. Однако татары увели Василия II не в Казань, а в Курмыш, где находилась тогда кочевая ставка Улу-Мухаммеда.
Пленение великого князя Московского оказалось последним успехом «многокозненного» и «огненного дерзостию» Улу-Мухаммеда. В том же 1445 году он закончил свои дни так, как и многие другие Чингизиды, — под ножом собственного сына. Уникальное известие «Казанской истории» сохранило этот эпизод: «И умре в Казани и со юнейшим своим сыном с Ягупом: оба ножем зарезаны от болшаго сына своего Мамотяка» (14, 326).
Занявший после гибели Улу-Мухаммеда престол Казанского ханства Махмутек продолжил «воевати Руския земли» (14, 326). Осенью 1447 года он совершил набег на Владимир. Возможно, это нападение было попыткой помочь Дмитрию Шемяке в его борьбе с Василием Темным.
Летом 1449 и 1455 года какие-то татары, происхождение которых летописец не указывает, нападали на юго-восточные рубежи Руси. Возможно, это были отряды из Казани. С казанскими татарами воевал весной 1461 года Василий Темный.
Помимо казанских татар, на земли Московского княжества нападали тогда и другие «поганые»: крымские татары хана Хаджи-Гирея (основателя династии Гиреев в Крыму), волжские татары Сейид-Ахмета, Махмуд-хана и Ахмед-хана, наконец, какие-то бродячие орды непонятного происхождения. Однако казанцы оказались наиболее опасными. Их собственные владения находились на расстоянии около 120 верст (двух-трех дней пути конного войска!) от Нижнего Новгорода. Для вторжения в русские земли с востока им не нужно было преодолевать каких-либо серьезных преград. (Набеги татар с юга обычно наталкивались на хорошо укрепленные оборонительные рубежи по Оке.) Здесь они быстро проникали в густонаселенные Владимирские или Суздальско-Нижегородские земели, откуда уводили множество пленных. Казань, как и Крым, процветала во многом за счет работорговли. Русскими пленниками были переполнены местные базары. По выражению автора «Казанской истории», «от злого древа, реку же, от Златыя Орды, злая ветвь произыде — Казань»… Столица ханства «кровию рускою беспрестани кипяше» (14, 326).
Не имея достаточно сил для разгрома Казанского ханства, Иван III решил достичь своей цели иным способом. Еще Василий Темный оказал гостеприимство сыну Улу-Мухаммеда «царевичу» Касиму (Кайсыму, Касыму), который был изгнан своим братом Махмутеком. Преемником Махмутека на казанском троне стал его сын Ибрагим (Обреим). Между тем некоторые казанские вельможи предпочитали иметь своим ханом не Ибрагима, а Касима. Летом 1467 года Касим получил от своих доброхотов весть о том, что стоит ему появиться под стенами Казани, как город откроет ему ворота. Однако для осуществления этого предприятия Касиму требовалась помощь московского правительства. Поразмыслив, Иван III решил поддержать замысел Касима.
В понедельник 14 сентября 1467 года, на праздник Воздвижения Креста Господня, московское войско выступило в поход на Казань. Старшими воеводами были назначены князь Иван Васильевич Стрига Оболенский и князь Данила Дмитриевич Холмский (38, 148). Первый из них был лучшим воеводой Василия Темного. Его назначение на столь высокую должность никого не удивило. Но вот второй, князь Холмский, младший отпрыск тверского княжеского дома, был тогда своего рода «темной лошадкой». Кто мог знать, что вскоре он станет лучшим воеводой Ивана III? Впрочем, по крайней мере один человек об этом уже догадывался.
Великий князь хорошо разбирался в людях и умел отличать тех, кто нес в себе тот или иной талант. Подобно другим выдающимся деятелям русской истории — Петру Великому, Екатерине II, Александру II — Иван III с юности окружил престол яркими личностями, составлявшими цвет своего времени. Однако риск сгореть в лучах великокняжеской славы был для соратников Ивана III не в пример сильнее…
Сам великий князь Иван осенью 1467 года дошел с войском до Владимира и там остановился. Отсюда удобнее всего было руководить разбросанными на огромных пространствах силами «восточного фронта» (30, 186).
Таких больших походов Северо-Восточная Русь не видела давно. Помимо собственно московских сил, на Казань пошли полки удельных братьев Ивана III и татары Касима. Часть войска отправилась в путь на судах вниз по Клязьме, Оке и Волге. Поначалу все шло хорошо. «Царевич» Касим уже предвкушал скорое восшествие на казанский трон. Однако когда конная рать подошла к переправе через Волгу близ устья Свияги, неподалеку от Казани, на другом берегу ее уже ждало огромное войско казанского хана Ибрагима. Русские летописи объясняют дело так, что приглашение Касима изначально было ловушкой, приготовленной казанцами для доверчивого «царевича»-изгнанника и его московских покровителей (31, 279). Однако это было лишь неловкое оправдание.
Из сбивчивых отчетов летописей можно понять, что московская рать, ставшая на устье Свияги, так и не смогла осуществить переправу на левый берег Волги, где находилась Казань. Подвела «судовая рать», застрявшая где-то выше по течению. Не отчаиваясь, московские воеводы пустились на хитрость. Они решили выманить татар на правый берег и там уничтожить, а затем на их же кораблях переправиться на левый берег. Эта затея была близка к успеху. Татары погрузились на суда и, переплыв Волгу, стали высаживаться на берег. Здесь их уже ждала московская засада. Однако все дело испортил один из московских витязей, «некто Аидар, постелник великаго князя, Григорьив сын Карпова» (37, 91). Не выдержав напряженного ожидания, он раньше времени выскочил из засады и кинулся на татар. Те поняли, что попали в западню. Мгновенно вернувшись на свои корабли, они отплыли обратно за Волгу (38, 148).
Русская «судовая рать» так и не подошла к Казани. Между тем ударили ранние морозы. Московское войско в своем свияжском лагере могло стать добычей голода и холода. Понимая это, воеводы повернули полки назад и постарались без потерь вывести их обратно в русские земли. Сделать это было уже нелегко. «Истомен же бе путь им, понеже бо осень студена и дождева, а корму нача неставати (недоставать. — Н. £.), яко мнози крестьяне (христиане. — Н. Б.) в постныа дни (Филиппов пост с 15 ноября по 25 декабря. — Н. Б.) мясо ели, а кони их с голоду мерли, яко мнози от них и доспехи метали…» (27, 278). Изнемогавшие ратники побросали тяжелое снаряжение, «но сами вси здрави приидоша» (31, 279). Примечательно, что великий князь не счел воевод виновными в бесславном завершении похода. В тех обстоятельствах, в которых они оказались, Оболенский и Холмский сделали все что могли.
Теперь выводы следовало сделать «верховному главнокомандующему» — самому Ивану III. Осенняя кампания 1467 года показала, что прямой удар всеми силами на Казань был заманчивой, но пока еще несбыточной мечтой. Осознав это, князь Иван со своими воеводами разработал более реалистичную и плодотворную стратегию казанской войны: сочетание упругой обороны с опустошительными рейдами на вражескую территорию. В сущности, это была та же самая схема, которой пользовались казанцы в борьбе с Москвой.
Ожидая ответных ударов татар, Иван III зимой 1467/68 года распорядился приготовить к обороне Муром, Нижний Новгород, Кострому и Галич. Жители окрестных селений сбегались под защиту крепостных стен.
Принятые меры оказались очень своевременными. Едва русские воины ушли из своего свияжского лагеря, хан Ибрагим отправил рать вверх по Волге для внезапного нападения на Костромские земли. Это была месть за московский поход. Однако на сей раз русские оказались проворнее татар. Когда казанцы добрались до Галича — главной цели своего рейда, все окрестное население уже укрылось за крепостными стенами. Взять сильную крепость штурмом грабителям не удалось. «Галичане же выходя из града и бишася с ними крепко» (30, 187). Вскоре татары отошли, «мало нечто полону взяша» (20, 118). Впрочем, этот оптимизм официального московского летописца не разделял другой, ростовский владычный летописец, сообщивший, что под Галичем татары «полону много вземше» (30, 187).
Во время набега на Галич (да и в ходе неудачного похода на Казань) на стороне татар, по-видимому, действовала «черемиса». Их-то и решили наказать в первую очередь. Удар был нанесен из Галича, куда для этого подтянули лучшую боевую силу — «двор великого князя». Руководить набегом Иван III поручил князю Семену Романовичу. Этот молодой и честолюбивый воевода, происходивший из ярославского княжеского дома, сделал все, чтобы выполнить приказ великого князя.
Войско князя Семена Романовича выступило из Галича 6 декабря 1467 года, «на Николин день». «И поидоша лесы без пути, а зима была вельми студена» (20, 118). Разумеется, идти зимой по бездорожью, сквозь глухие леса, можно было только на лыжах. Исход этого тяжелейшего похода летописец изображает в кратких, но словно пропитанных кровью строках: «Тоя же зимы, генваря 6, на Крещение Господне, рать великого князя прииде в землю Черемисскую, и много зла учиниша земли той: людей изсекоша, а иных в плен по-ведоша, а иных изожгоша; а кони их и всякую животину, чего нелзе с собою имати, то все изсекоша; а что было живота их, то все взяша; и повоеваша всю землю ту, а досталь (достаточно. — Н. Б.) пожгоша, а до Казани за один день не доходили и, возвратившеся, приидоша к великому князю вси поздорову» (20, 118–119).
Итак, поход на черемису удался. Лесные жители были частично перебиты или пленены, частично запуганы. Их бедные деревушки опустошены и преданы огню. Но положение этих людей и впрямь можно назвать отчаянным. С одной стороны им грозили казанские татары, с другой — московские воеводы. И те и другие были беспощадны. Поддержав одного из противников, черемиса тут же оказывалась под ударом другого. Остаться в стороне от московско-казанского противоборства было невозможно…
Одновременно с «черемисским» рейдом князя Семена Романовича Иван III отправил муромцев и нижегородцев опустошать земли Казанского ханства вдоль Волги. Методика исполнения задания была, конечно, та же, что и в первом походе.
Сам великий князь, как и во время неудачного осеннего похода на Казань, в конце зимы 1467/68 года стал с крупными силами во Владимире. Отсюда в случае необходимости он мог быстро перебросить войска и на юго-восток, к Мурому, и на север, к Костроме. Сама же владимирская позиция закрывала татарам путь на Москву. Во Владимире с Иваном находились его братья Юрий и Борис, его сын Иван (которому в эту зиму исполнилось десять лет), а также сын Михаила Андреевича Верейского Василий Удалой. В Москве Иван оставил своих братьев Андрея Большого (ему шел тогда двадцать второй год) и Андрея Меньшого (ему было полных пятнадцать лет).
Из Москвы во Владимир Иван III выступил в воскресенье 7 февраля 1468 года. Московская рать несколько недель стояла во Владимире, томясь бездельем. Однако остаток зимы прошел спокойно. Единственный рейд, который предприняли тогда татары, был направлен на Кичменгу — лесную волость в сотне верст к юго-западу от Великого Устюга. Туда татары могли добраться, поднявшись вверх по реке Вятке, а затем по ее правому притоку — Моломе. Городок Кичменга был сожжен казанцами вместе с его жителями (37, 91). Помощи им ждать было неоткуда: столица края город Устюг 15 февраля 1468 года стал добычей пожара, испепелившего все городские укрепления.
Узнав о набеге татар на Кичменгу, князь Иван послал отряд «переимати их» (20, 119). Однако за дальностью расстояния это приказание едва ли можно было исполнить…
В марте князь Иван позволил себе ненадолго оставить войско и отправился в Переяславль, куда по его приказу прибыл явившийся в Москву посол от польского короля Казимира. Отпустив посла, великий князь вновь вернулся во Владимир. Там его настигло неприятное известие: «на Вербной недели» (с 4 по 10 апреля) казанские татары разграбили две костромские волости в бассейне реки Унжи «и множество полону взяша, а иных изсекоша» (30, 187). Стоявший в Костроме с войсками московский воевода князь Иван Стрига Оболенский бросился в погоню за грабителями, но тех уже и след простыл.
Наконец стало ясно, что зимняя кампания закончилась. За два дня до Пасхи, 15 апреля, Иван III возвратился в Москву.
Едва успев отпраздновать Великий день, князь Иван вновь занялся казанскими делами. Зимняя кампания плавно перетекала в летнюю. 1 мая, в Неделю Жен-Мироносиц, казанские татары, оставляя за собой огненный след, пронеслись по окрестностям Мурома (30, 187). Поймать «поганых» вновь не удалось. Их летучие отряды исчезли так же быстро, как и появились.
Великий князь решил не оставлять без ответа даже самых незначительных ударов татар. В ответ на разорение Кичменгской волости «князь великий многих детей боярских, двор свой, послал на Каму воевати мест казанских» (20, 119). К участию в походе привлекались в первую очередь добровольцы — те, кто пострадал от недавних набегов казанцев или просто желал испытать судьбу. Лучшие силы Иван III берег для основных сражений. Московский воевода Иван Дмитриевич Руно отправился с отрядом «казаков» (добровольцев) в Галич. Пополнив там свой полк местными удальцами, он пошел далее на север, к Вологде. Приняв пополнение от вологжан, Руно 9 мая, «на Николин день», спустился на судах вниз по Сухоне к Устюгу. Жители Устюга и пострадавшей от татар Кичменги также влились в отряд Руна. Наконец все воинство двинулось на юг тем же путем, которым недавно приходили татары, — вниз по Моломе и Вятке. Вятчане также изъявили готовность присоединиться к походу на татар. Однако их остановила весть о том, что казанские татары готовят набег на вятские земли. Основная часть вятского ополчения с полпути вернулась назад. Лишь три сотни воинов остались с войском Ивана Руно.
Московская рать, спустившись вниз по Вятке и Каме, принялась разорять внутренние районы Казанского ханства. По пути назад московские воеводы в жарком бою уничтожили небольшой (около 200 человек) отряд казанских татар, направлявшийся вверх по Каме для нового набега на русские земли. Поднявшись до верховьев Камы, русские воины перешли через водораздел к верхним притокам Вычегды. Далее они спустились вниз по Вычегде и к исходу лета 1468 года были уже в Великом Устюге. Обратный путь до Москвы воеводы шли весело: кроме награбленного в казанских землях добра они везли великому князю нескольких взятых в плен знатных татар.
Всматриваясь в подробности московско-казанских войн, удивляешься тому, как быстро и безошибочно обе стороны выходили на цель. Тысячи воинов с обозами и снаряжением свободно проходили там, где сегодня не проедет и велосипедист. Впрочем, сама дорожная сеть в ту пору выглядела совершенно иначе. Асфальт и гравий заменяли лед и вода. Дорожными знаками служили приметные камни и деревья. Все эти забытые ныне дороги по лесным рекам, речушкам и волокам были хорошо знакомы людям того времени. И зимой и летом они служили основой всякого передвижения. Любое сколько-нибудь значительное поселение располагалось на берегу реки или озера.
В то время как войско Ивана Руно разоряло Прикамье, большая татарская рать нагрянула на Вятку. Местная знать предпочла не ссориться с воинственными соседями. Московская летопись весьма деликатно объясняет причину измены вятчан: «…И не возмогоша вятчане противитися им, предашася за казанского царя Обреима» (31, 280). Некоторые подробности этой истории сообщает Типографская летопись. Татары пригрозили вятчанам «отнять гобино», то есть перекрыть доступ хлеба, который завозили на Вятку из Казанского ханства. Сломленные этой угрозой, вятчане изъявили полную покорность и даже обещали выплачивать татарам дань. Однако главное их обязательство состояло в соблюдении нейтралитета в московско-казанских войнах. Добившись своего, татары ушли, не причинив Вятке никакого вреда. Понятно, что они не хотели озлоблять соседей-вятчан против Казани и подталкивать их к союзу с Москвой. Понимали это и сами вятчане. После ухода «поганых» они не стали платить им обещанной дани (30, 188). Однако и с московскими воеводами, явившимися на Вятку весной следующего года, лесные люди предпочли более не сотрудничать. Временная утрата Вятки лишила Ивана III отличного плацдарма для ударов по Казанскому ханству с севера.
Летняя кампания 1468 года велась Иваном III сразу на нескольких направлениях. В этом и был его главный стратегический принцип. В то время как одна русская рать из района Галича или Устюга наносила удар в тыл татарам, другая действовала с фронта — вдоль Волги.
В субботу 4 июня, накануне Троицы, из Нижнего Новгорода вышла «застава князя великого», которую возглавлял молодой воевода князь Федор Семенович Ряполовский (31, 281). (Как и его отец, он носил прозвище Хрипун.) Наветречу русской рати хан Ибрагим отправил свои лучшие силы — «двор царев, много добрых» (31, 281). Оба войска встретились на Волге у местечка Звеничев Бор, в 40 верстах выше Казани. В жестоком бою татарское войско было полностью уничтожено. «…И не пусти ни единого, иже бы весть несл к Казани» (30, 187). В сражении был убит какой-то татарский «богатырь» и «лиходей» Колупай, о котором составитель Ермолинской летописи замечает, что он был «всех пуще татар, и ординьских и казаньских» (29, 158). В том же бою был пленен некий казанский «князь» Хозум Бердей (31, 281). Простояв два дня «на костях», москвичи ушли восвояси.
Ответом казанцев на поход Федора Хрипуна стал летний набег на Муром. Татары разграбили окрестные волости и «много полону взяша». Однако на сей раз им не удалось уйти безнаказанно. В Муроме стоял с войсками князь Данила Дмитриевич Холмский. Как полководец он всегда действовал быстро и решительно. Узнав о появлении татар, Холмский собрал конный отряд и пошел наперехват. Догнав грабителей, воевода разгромил их и освободил пленных. Лишь немногие татары сумели ускользнуть, побросав коней и укрывшись в лесу (30, 187).
В ходе боевых действий 1467–1468 годов пострадали и русские купцы, торговавшие по Волге. Одна из летописей кратко сообщает: «Того же лета татарове казаньские пограбиша гостей русских» (27, 279).
Война с казанскими татарами осложнялась тем, что с юга, из степи, к русским окраинам время от времени выносило еще какие-то дикие орды. Летом (?) 1468 года эти степные татары перехватили русские дозоры, которые вели постоянное наблюдение за движением кочевников. После этого они совершили внезапное нападение на русскую волость Беспуту, располагавшуюся на правом берегу Оки. Захватив множество пленных, татары ушли обратно в Степь (30, 187).
Зима 1468/69 года прошла спокойно. Иван III думал не столько о казанских татарах, сколько о своем втором браке. Как раз в то время из далекого Рима ему пришло предложение жениться на греческой принцессе Софье Палеолог. Со времен Батыева нашествия русские князья рассматривались европейским дворами как жалкие данники татар. Максимум на что они могли рассчитывать в плане женитьбы — рука желтоволосой литовской княжны или знатной татарки из Орды. И вот теперь князь Иван как жених вызвал интерес и у Рима и у византийского императорского дома в изгнании. Такой головокружительный план требовал всестороннего обсуждения и рассмотрения…
Брачные переговоры было бы уместно украсить каким-нибудь внушительным успехом русского оружия, например — громкой победой в казанской войне. Вдохновленный этой идеей, Иван стал деятельно готовиться к решающей летней кампании 1469 года.
Боевые действия в 1469 году начались 9 апреля — через неделю после Пасхи. Учитывая горький опыт прошлогодней войны, великий князь первым делом отправил на Казань «судовую рать» под командованием воеводы Константина Александровича Беззубцева. Внук любимца Василия I боярина Федора Кошки, дальний родственник самого Ивана III, Беззубцев, как показали события, был неплохим полководцем и организатором.
Великий князь поднял в поход не только свой «двор» и отряды удельных князей, но также городские ополчения. Москва, Коломна, Можайск, Дмитров, Углич, Муром, Владимир, Суздаль, Ярославль, Кострома выставили своих ратников. (Не было только тверичей и новгородцев, которых, кажется, и не приглашали.) Всем ополченцам назначен был срок сбора в Нижнем Новгороде. Это удивительно напоминало сборы накануне Куликовской битвы. Кажется, Иван III хотел устрашить татар уже самой численностью московских сил.
Общий план кампании был, очевидно, тот же, что и в прошлом году. Удар по Казани наносился с двух сторон. Главное войско шло с запада, вниз по Волге. Другой отряд наступал с севера — в тыл противника. В его состав входили жители Вологды и Устюга, а также часть великокняжеского «двора». Это войско, как и зимой 1467/68 года, было поручено одному из многочисленных представителей ярославского княжеского дома — князю Даниилу Васильевичу. Ядро «северной» рати составляли устюжане, более других страдавшие от набегов приходивших сюда по Вятке и Моломе казанских татар.
Добравшись по лесным рекам до Вятки, князь Даниил Васильевич потребовал у вятчан помощи против татар. Однако те отказались, ссылаясь на свой прошлогодний договор с татарами: «…что нам не помогати ни царю на великого князя, ни князю великому на царя» (31, 282). Между тем находившийся тогда на Вятке ханский посол срочно отправил в Казань известие о том, что русские готовят набег, «но не во мнозе» (31, 282). Данные летописей позволяют установить, что общая численность «северной» рати составляла примерно тысячу человек (54, 92).
Между тем огромное войско собралось наконец в Нижнем Новгороде. Константин Беззубцев имел строгий наказ: не предпринимать никаких дальнейших действий без указаний оставшегося в Москве великого князя. Но самих этих указаний все не было. Возможно, Иван III боялся отпустить все свои войска на Казань, оставив Москву и русские земли без надежного прикрытия. Впрочем, была и другая причина медлительности великого князя. Опыт прошлогодней войны показал, что борьба с Казанью требует много сил, но не сулит скорых и решительных успехов. Самым разумным было заключить достойный мир с ханом Ибрагимом и заняться укреплением Московского государства. Только через объединение всех боевых сил Северо-Восточной и Северо-Западной Руси Москва могла добиться безусловного перевеса в борьбе с Казанью и другими внешними врагами.
Понятно, что переговоры с Ибрагимом могли пройти более успешно в условиях, когда огромное московское войско стояло в Нижнем Новгороде, у самой границы с Казанским ханством, а отряды «охотников» как бы сами по себе, без дозволения великого князя, грабили северные и западные окраины ханских владений. К переговорам Иван III привлек и неизвестную по имени татарскую «царицу» — жену состоявшего на московской службе хана Касима и мать сидевшего в Казани хана Ибрагима. (Возможно, царица была женой Касима до его бегства на Русь, после чего перешла как добыча к брату Касима Махмутеку и стала матерью его сына Ибрагима.)
Безделье разлагало армию, к тому же скоро могли кончиться припасы. Стоял май месяц, и прошлогодние запасы хлеба были уже на исходе. Побросавшие ради великого казанского похода свои привычные занятия горожане днем и ночью подсчитывали убытки от вынужденного безделья. Среди ратников началось брожение.
Обо всем этом Беззубцев, разумеется, доносил в Москву. Но там великий князь не мог преодолеть упрямство татар, которые так же хорошо понимали затруднения русских и сознательно затягивали переговоры.
Впрочем, и сам Иван III, как никто другой, умел тянуть время. Его осторожность и осмотрительность были естественным следствием импульсивности и беспечности Василия Темного. Хорошо зная характер отца — за который и самому князю Василию, и всей стране пришлось заплатить очень дорогую цену, — Иван рано усвоил себе прямо противоположную манеру поведения. И там, где неторопливость приносила победу, он неизменно оказывался победителем…
После многих дней томительного ожидания Беззубцев получил наконец от великого князя новый приказ. Воеводе предписано было отпустить на Казань лишь часть своего войска — добровольцев, «охотников». При этом добровольцам велено было разорять казанские земли по обеим сторонам Волги, но не пытаться взять штурмом саму крепость. Таким образом, Иван III своим приказом превращал московских воинов в некое подобие знаменитых новгородских «ушкуйников» — речных пиратов, еще во времена Дмитрия Донского наводивших ужас на русские и татарские города Верхнего и Среднего Поволжья. Их услугами втайне пользовались все. Но при этом никто из правителей не признавал ушкуйников своими. Их буйные головы служили своего рода разменной монетой в отношениях между Москвой и Ордой.
Отдавая приказ, князь Иван, кажется, полагал, что армия состоит из таких же неторопливых и рассудительных людей, как и он сам. Однако на деле вышло иначе. Едва Беззубцев объявил о том, что отпускает на Казань добровольцев, — все войско взвыло от нетерпения. Пропившиеся и проевшиеся ополченцы готовы были идти на войну хоть с самим сатаной, лишь бы не сидеть дольше в опостылевшем нижегородском лагере. Воевода оказался в сложном положении. Сам он, согласно приказу, должен был и дальше оставаться в Нижнем Новгороде. Но удержать здесь своих воинов он уже не мог, ибо охотниками отведать казанского меду (или казанской сабли) оказались все. «И поидоша вси, а Костянтин остася в Новегороде», — иронически завершает летописец (31,282).
Двинувшееся на Казань воинство по дороге избрало себе нового предводителя — воеводу Ивана Руно, известного своим дерзким набегом на казанские земли летом 1468 года. К тому же Руно имел навык руководства «судовой ратью».
Стремясь опередить ханских соглядатаев, московские «ушкуйники» налегали на весла. Последний переход от Чебоксар до Казани шли, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Рано утром 21 мая русские насады появились под стенами Казани. Уже сам этот день сулил православным удачу, ибо совпали сразу три знаменательных для каждого христианина праздника: воскресенье (как день недели), память равноапостольного царя Константина и матери его Елены (21 мая) и, наконец, день Святой Троицы (Пятидесятница). Особенность именно этого, 21 мая 1469 года, праздника Троицы состояла в том, что от предыдущей Троицы (5 июня 1468 года) минуло ровно 50 недель. Подобного рода совпадения волновали умы людей Средневековья. В такие дни, отмеченные самим Богом, воины сражались с особой отвагой, ибо явственно слышали над собою трепет ангельских крыл.
Для татар появление из утреннего тумана вереницы русских кораблей стало полной неожиданностью. В летописях сохранилось краткое, но яркое описание дальнейших событий: «И приидоша под Казань на ранней зоре маиа 21, в неделю 50-ю. И вышед ис суд (судов. — Н.Б) поидоша на посад (торгово-ремесленная часть города. — Н. Б.), а татаром казаньскым еще всем спящим. И повелеша трубити, а татар начаша сечи и грабити и в полон имати. А что полон (пленные, рабы. — Н. Б.) был туто на посаде христианской, московской и рязанской, литовъскои, вяцкои и устюжской и пермьскои и иных прочих градов, тех всех отполониша (освободили. — Н. Б.).
А посады их все со все стороны зажгоша. Мнози же бесурмени (мусульмане. — Н. Б.) и татарове, не хотяще ся дати в рукы христианом, а болшее (более всего. — Н. Б.), жаляще по мнозем богатстве своем, и запирающися над своим добром в храмех своих и з женами и з детми и со всем, что у них есть, и тако изгореша. Погоревшим же посадом, и рать отступи от града, а уже и истомившимся им велми. И вседше в суды своя отъидоша на остров Коровнич и стояша ту седмь днии» (31, 282).
Так изображает летопись первую, самую блестящую часть казанской войны 1469 года. Некоторые летописцы упрекают Ивана Руно за то, что он при высадке на берег приказал трубить в трубы и тем всполошил сладко спавший гарнизон крепости. В этом видят чуть ли не измену храброго воеводы (37, 91). Однако не станем слушать голоса завистников. Постараемся лучше понять логику действий боярина. Очевидно, он и сам не ожидал такого ошеломляющего успеха. Спящая Казань лежала перед ним, как пирог на блюде. Но он не смел притронуться к этому пирогу, ибо имел строгий приказ Ивана III: «А к городу к Казани не ходите» (31, 282). В случае неудачи Иван Руно мог поплатиться за самоуправство если не головой, то свободой. А возможность неудачи была весьма велика. К тому же искушенный в большой политике воевода, очевидно, понимал, что не только поражение, но и победа могут ему дорого обойтись. Стремительное взятие Казани смешивало все карты кремлевских стратегов. Москва еще не имела достаточно сил для того, чтобы прочно закрепиться в этих отдаленных землях. Вместе с тем сильная, но дружественная Казань могла стать союзницей Москвы в борьбе с другими осколками Золотой Орды…
Так или примерно так, рассуждал Иван Руно, отдавая приказ своим воинам воздержаться от штурма казанской крепости. И разбудивший казанцев звук боевой трубы стал лишь гарантией исполнения этого приказа. (Дальнейшая успешная карьера воеводы свидетельствует о том, что под Казанью он действовал в полном соответствии с желаниями великого князя.)
Покинув горящий городской посад, русские воины переправились на своих легких кораблях с высокими бортами («насадах») на остров Коровнич. Здесь они пробыли семь дней. Очевидно, Иван Руно решил ждать подхода «северной» рати и до тех пор не предпринимать более никаких активных действий. Разумеется, он послал гонца в Нижний Новгород, сообщая о происшедшем и спрашивая новых указаний «большого воеводы» Константина Беззубцева или же самого великого князя.