Повторение (итерация) цепочки событий согласно определенной схеме (и так, что каждый раз действие начинается как бы с самого начала, «забывая» то, что произошло прежде) вполне обычно для популярных повествований; более того — это одна из их наиболее характерных форм.
С другой стороны, прием повторения (итерации) лежит в основе и некоторых механизмов «бегства от действительности», например, тех, что используются в телевизионных рекламных роликах: зритель рассеянно следит за разыгрываемой сценой, а затем сосредоточивает внимание на заключительной (ударной) реплике, которая всегда появляется в конце эпизода. Именно ее предвиденное и ожидаемое появление доставляет зрителю небольшое, но неоспоримое удовольствие.
И такой подход свойствен не только телезрителю. Читатель детективов легко может провести честный самоанализ и понять, как он «потребляет» эти детективы. Прежде всего, чтение детективной истории (по крайней меретрадиционного типа) предполагает получение удовольствия от следования некоторой схеме: от преступления к его раскрытию через цепь дедуктивных умозаключений. Эта схема столь важна, что наиболее знаменитые авторы детективов построили свой успех именно на ее неизменности. И речь идет не только об определенном схематизме в плане сюжета, но и о не меньшем схематизме в плане эмоций и психологических установок: и уМегре (Жорж Сименон), и у Пуаро (Агата Кристи) по ходу раскрытия фактов преступления снова и снова возникает чувство сострадания (compassion, pieta), почти переходящее в отождествление (an empathy, unaimmedesimazione) себя с преступником — и эта caritas1 сочетается, если не сталкивается, с iustitia1, которая разоблачает и осуждает.
1 Любовь (лат.). Справедливость (лат.).
Более того, автор детективов всегда вводит ряд дополнительных элементов (например, характерный тип полицейского и его непосредственное окружение), появление которых в каждом сюжете становится для читателя непременным условием получения удовольствия. В этом же ряду надо упомянуть и ставшие уже достоянием истории чудачества Шерлока Холмса, и мелочное тщеславие Эркюля Пуаро, и трубку (а также прочие причуды)Мегре, и снобистские привычки самых «незакомплексованных» героев послевоенных детективов: одеколон и сигареты «Players №6» у Слима Кэллэгена (в книгах Питера Чейни) или коньяк со стаканом холодной воды у Майкла Шейна (в книгах Брета Холлидэя). Дурные привычки, характерные жесты или болезненный тик дают нам возможность отнестись к литературному персонажу как к старому другу; это важнейшие условия, позволяющие нам «войти» в повествование.
Доказательством сказанного служат, например, те случаи, когда наш любимый автор детективов пишет произведение без привычного нам главного героя и мы даже не ощущаем, что базовая схема сюжета осталась та же: мы читаем книгу без увлечения и склонны счесть ее «менее значимой» работой автора, преходящим феноменом, как бы случайной репликой в разговоре.
Яркий пример — детектив Ниро Вульф, которого обессмертил Рекс Стаут1. На тот случай, если среди наших читателей найдутся такие «высоколобые», которые никогда не сталкивались с этим персонажем, опишем вкратце элементы, образующие «тип» Ниро Вульфа и его антураж.
Итак, Ниро Вульф — черногорец, в незапамятные времена натурализовавшийся в Америке. Он непомерно дороден, так что кресло для него сделано по специальному заказу. И еще он ужасно ленив. Он никогда не выходит из дома и в своих расследованиях зависит от информации, которую ему доставляет его сотрудник по имени Арчи Гуд-вин, человек непредвзятый. Детектив и его помощник
1 Рекс Стаут (1886-1975) американский писатель.
постоянно вовлечены в напряженную полемику, смягчаемую лишь чувством юмора, свойственным им обоим. Ниро Вульф — изысканнейший гурман, а его повар Фриц — священнослужитель, преданный постоянным заботам о рафинированном вкусе и столь же ненасытном желудке хозяина. Но помимо страсти к еде Ниро Вульф одержим еще и всепоглощающей страстью к орхидеям: на верхнем этаже его особняка расположены теплицы с бесценной коллекцией орхидей. Одержимый гурманством и вожделением к цветам, снедаемый также и другими причудами (любовью к чтению ученых книг, упорным женоненавистничеством и ненасытной жадностью к деньгам), Ниро Вульф проводит свои расследования, шедевры психологического анализа, не покидая своего кабинета: он размышляет над той информацией, которую ему поставляет предприимчивый Арчи; знакомится с участниками тех или иных происшествий, которые вынуждены приходить к нему с визитами; спорит с инспектором Крамером (внимание: инспектор всегда держит во рту аккуратно потушенную сигару) и ругается с ненавистным сержантом по имени Пёрли Стеббинс. В конце концов он созывает в своем кабинете всех участников дела — обычно вечером и по сценарию, от которого никогда не отступает. Затем с помощью искусных диалектических приемов, почти всегда сам еще не обладая всей полнотой истины, он доводит преступника до истерического исступления, которым тот себя и выдает.
Те, кто знакомы с историями Рекса Стаута, понимают, что изложенная схема описывает лишь малую часть того набора топосов (topoi)\ повторяющихся мотивов и ситуаций, которые встречаются в сюжетах о Ниро Вульфе и делают их столь живыми. Набор этот гораздо богаче: он включает в себя и почти непременный арест Арчи Гудви-на по подозрению в сокрытии улик или в даче ложных показаний; и долгие рассуждения о том, на каких условиях Ниро Вульф согласен взяться за дело очередного клиента; и наем внешних агентов вроде Сола Пензера и Орри Кэйтера; и картину в кабинете Ниро Вульфа, спрятавшись за которой Арчи или сам Вульф могут наблюдать через глазок за поведением и реакциями человека, подвергаемого тому или иному испытанию по ходу собеседования в кабинете; и сцены между Вульфом и неискренними клиентами, и т. д., и т. п. Список этихтопосов столь велик, что с его помощью можно исчерпать все возможности сюжета, который должен уложиться в определенное для повести или романа количество страниц.
При этом «вариации на тему» — бесконечны: каждое преступление имеет свои психологические и экономические мотивы, каждый раз автор придумывает как бы новую ситуацию. Именно как бы новую: потому что на самом деле читатель никогда не проверяет, в какой мере действительно ново то, что ему в данном случае рассказывают. Главные моменты повествования — вовсе не те, в которые происходит нечто неожиданное; это моменты второстепенные. Главные же моменты — те, когда Ниро Вульф повторяет свои обычные жесты, когда он — в апогее напряженного сюжета — в энный раз поднимается наверх, чтобы поухаживать за своими орхидеями, или когда инспектор Крамер врывается в кабинет Вульфа, просовывая ногу в закрывающуюся перед его носом дверь, отталкивает Арчи Гудвина и, угрожающе подняв палец, предупреждает Вульфа, что на этот раз все это не сойдет ему с рук. Чары книги, ее способность дать читателю ощущение отдыха и психологической разрядки, обусловлены именно тем, что, сидя дома в кресле или в вагоне поезда, читатель постоянно узнает то, что он уже знает и что хочет узнавать вновь и вновь. Именно ради этого он и купил книжку. Читатель получает удовольствие от не-истории (the nonstory, la non-storia), если под историей (a story, una storia) мы понимаем развитие событий, ведущее нас от некой начальной точки к некой точке конечной, о которой в начале мы не имеем никакого представления. Удовольствие такого читателя обусловлено именно отказом от развития событий, уходом от напряженности прошлого-настоящего-будущего в убежище мгновения, которое любимо, потому что постоянно повторяется.