_____________________________________________________________________________
Etis atis animatis
В 2007-ом, на волне увлечений молодёжи неформальными движениями, я "заразился" сатанизмом. У нас тогда впервые провели интернет, я сидел в углу общей с матерью комнаты (мы жили в общаге) и, бывало, до утра залипал в монитор компьютера. Мама, конечно, ругалась, но куда ей, больной и усталой сорокапятилетней женщине, сражаться с энтузиазмом подростка. Просила только на порносайтах не лазить. В принципе, меня это особо и не интересовало, но, думаю, узнай мама о сфере моих интересов, она была бы рада порносайтам.
"Хороший мальчик Лёша" — говорили обо мне соседи, учителя и мамины знакомые. Действительно, я был весьма покладистым и очень тихим. Анашу в подъезде не курил с местными гопарями, телефоны ни у кого не забирал, ходил в основном в школу и обратно. Каких-то особых обид на окружение у меня не возникало. В школе были пацаны, над которыми издевались и били, но во мне имелся какой-то.. стержень, что ли, как позже сказал один знакомый. Видно, мол, по взгляду, что трогать не стоит, хоть и тихоня.
А о сатанизме узнал просто. Мать моя атеистка, однако раз в месяц приходится ездить в деревню к бабке с дедом за картошкой, соленьями и прочими припасами. Ну и просто проведать, дров наколоть, помочь по хозяйству. Бабуля дико религиозный человек — по всему дому лампадки, иконы, над дверьми кресты начертаны. Каждый раз заставляла читать вслух Отче Наш, который я упорно не мог запомнить, и надевала напоследок крестик на тесьме. Крест я выкидывал, а потом врал, что снова потерял. На самом деле мне было некомфортно его носить. Возникало неприятное ощущение помутнения и тошноты, а сам посеребренный металл со временем покрывался каким-то то ли налётом, то ли тёмной ржавчиной. В один из визитов бабуля рассерженно пробормотала: "сатанист ты у меня, что ли.."
Сатанизм? Интересно. До того момента я ни разу не задумывался, что у антипода Бога, Сатаны, тоже может быть свой культ поклонников. Вечером дома древний диалаповский модем поскрипел, потрещал и выдал на экране огромное количество ссылок. Которые я последовательно и методично, со всё более возрастающим интересом, принялся изучать.
Оказывается, сатанизм как полноценная религия существует уже с 19-века, если не раньше. Огромное количество школ и последователей поначалу сбили меня с толку, однако понравилась общая концепция — сатанизм, викка и люциферизм вовсе не являлись мерзким идолопоклонничеством, наоборот — адепты религии трактовали её скорее как особое мировоззрение, целью которого выступает свобода духа, воли и разума. Ла-Вей вообще трактует вероучение как фундаментальный индивидуализм. А наиболее тяжким грехом в сатанистских школах считается.. глупость! Вот это по мне, думал я, стыдливо затирая историю браузера, чтобы не заметила мама. Меня, как и всякого скрытного максималиста, тошнило от непроходимой тупости сверстников и школьных учителей. Хотелось противопоставить что-то окружающей меня серой, уродливой и злобной в своём кретинизме среде. Узнай я тогда в первую очередь о готах, эмо или скинхедах — стал бы одним из них. Но сложилось всё иначе..
Любая неформальная субкультура влияет на подростка постепенно. Ты не делаешь ирокез в первый же день, не идёшь блевать на тротуар и орать "панки хой!" Обычно влияют знакомые, но я познакомился со своей субкультурой самостоятельно. И первым делом начал разыскивать атрибуты принадлежности к субкультуре, с помощью которых можно как-то себя обозначить. Нефора обычно носят всякие фенечки и амулеты, на пальцах замысловатые перстни; стригут волосы, чтобы выделиться, одеваются странно, обвешиваются цепями и значками. Ничего с намёком на ла-веизм или стандартный сатанизм в магазинах я отыскать не смог, поэтому самостоятельно вырезал из куска картона "медальон", сверху вязким самодельным клейстером из хлеба и клея налепил кусок ткани с нашитой перевёрнутой пентаграммой алого цвета. В качестве тесьмы использовал одну из тех, которые мне давала бабушка. Свой "амулет" старался не светить, носил под одеждой. Также раздобыл в шкатулке старый дедов перстень — увесистый и с багрово-красным фианитом каплевидной формы. Выглядит устрашающе и необычно. Одежду носил преимущественно тёмных тонов (к слову, я и до этого любил чёрный цвет).
Неофит не должен каким-либо образом скрывать свою принадлежность к избранной среде. Перемену в моём облике заметили на пятый день. На перемене ко мне подошёл Саня Гришин, "альфа" в классе, высокий и светловолосый парень, которого я иногда встречал на улице в компаниях гогочущих гопников.
— Ты чё это, Лёха, в нефора подался, что ли? — Спросил он, цыкнув сквозь зубы тонкой струйкой слюны на пол.
— Неа.
— А чё одеваешься как чёрт?
— Просто. Нравится.
— Просто даже мухи не ебутся. Ты давай завязывай с этой хуйнёй, нам пидоры в классе не нужны.
Сбоку захихикала стайка одноклассников, жадно слушающих разговор. Я почувствовал, как в висках непривычно запульсировала злость.
— Кому — вам? И в смысле пидоры? Ты меня пидором назвал?
— Слыы! — Он выпучил глаза, как павиан. — Ты чё, сука, быкуешь, а?
Я попал ему перстнем прямо в переносицу. Драться я не умел, но мама-медик, заставляющая по утрам делать зарядку и подтягиваться на турнике в общажном коридоре, и ежемесячная колка дров в деревне дали своё. Носовую перегородку Гришина сбило набок, он отшатнулся и внезапно захныкал, как девчонка, сжимая кровоточащий нос. Мне стало очень смешно. Я стоял и ржал, показывая на него пальцем:
— Смарите, ноет, как тёлка! Ахахах, Гришин, да я всем твоим пацанам расскажу, как ты расплакался!
Кто-то из класса неуверенно засмеялся. Гришину сунули мятый носовой платок, он зажал переносицу, глядя на меня со злобой, и пробубнил:
— Я тебя, сучка, убью..
***
Как ни странно, никаких последствий для меня этот инцидент не имел. Дело в том, что Гришин, пойдя к школьному врачу, внезапно "стуканул", что нос ему сломал я. И мгновенно стал "мусорёнком", самой презираемой кастой по "понятиям", которые сам же и исповедовал. В школу вызвали маму, мне долго читали нравоучительные лекции и грозили поставить на учёт в детскую комнату милиции, но потом всё как-то само собой замялось. Гришин перевёлся в соседнюю школу, я потом ещё пару раз встречал его на улице и делал страшные глаза, а он молча проходил мимо.
На время от меня отвязались, но в дальнейшем ещё множество раз приходилось драться — и на улицах, и в школе. Школьные коридоры превратились в сплошной ад из ухмыляющихся рож, с которых я быстро стирал улыбки своими унизанными перстнями кулаками. Перстней стало больше — парочка обыкновенных, типа головы дракона, и один раритетный, купленный на развале у дома, с изображением рогатого Бафомета. На прямой конфликт со мной идти боялись, ибо бью больно и безжалостно, в основном доставали мелкими пакостями. Особенно тогда, когда стало известно, что я сатанист (сам сказал). Водили на профилактические беседы к директору и школьному психологу, я со скукой говорил, что сам-то ни к кому не лезу, на учёбу мои увлечения никак не влияют. Было несколько скандалов с матерью, в итоге она махнула рукой и попросила не говорить бабушке, а то её инфаркт хватит. Поэтому при поездках в деревню перстни снимал и наряжался как обыкновенный школьник. Кресты продолжал "терять".
На том же развале на тайком подаренные дедом две тысячи купил почти не ношенные "гриндерсы". Там и познакомился с Максом. Длинноволосый чернявый парень смотрел, как я примеряю обувь, и окликнул на выходе:
— Дружище, сигаретки не будет?
— Не курю.
— А я тоже, — ухмыльнулся он щербатым ртом, — это так, чтоб разговор начать. Меня Макс зовут.
Я осторожно пожал протянутую руку с чёрно-красной фенечкой на запястье.
— Алексей.. Чё хотел-то?
— Ты нефор, да?
— Нет.
— Странно, на гота похож.. А тусуешься где?
— Дома.
— Слушай.. Парнишка ты вроде интересный.. Приходи к нам сегодня. Мы обычно в подъезде собираемся на "десятке", где большая общага, знаешь? Всей толпучкой. Там и панки, и эмо, и готы. Металлисты есть.. На гитаре играем, всё такое.
— Спасибо. Я подумаю.
Вечером пришёл. Было весело и необычно. Разномастный народ гремел тяжёлыми ботинками по ступеням, курил в открытое окно, пел песни хриплыми голосами. Все яркие и оригинальные, как тропические птицы, непонятно какими путями залетевшие в наши мрачные хрущёвки. Как выяснилось, двое парней из компании жили в этом подъезде, поэтому шумную толпу не гнали на улицу, на трескучий сибирский мороз. Вышел даже сосед, пожилой рокер в разноцветных наколках, и слабал на гитаре что-то из Цоя. Мне понравилось, хоть в первый раз я и просидел скромно в углу, хлебая из горла шипучий коктейль в пластиковой бутылке, передаваемый по кругу.
***
2009-ый стал годом, наполненным знаковыми событиями. Мы с матерью получили соседнюю комнату в общаге, где тихо помер проживавший там пенсионер. Неожиданно выяснилось, что он переписал на нас недвижимость. Комнатёнку определили мне — теперь у меня появилось личное пространство, где я слушал до дыр диски с Dimmu Borgir и Children of Bodom, развесил по стенам плакаты с символикой сатанизма и мог до посинения зависать у компа. Напротив кровати повесил репродукцию картины Александра Кабанеля «Падший ангел». На ней изображён Люцифер в образе обнажённого юноши на фоне происходящих за его спиной эпических событий из книги Бытия. Меня завораживал его полный вселенской ненависти взгляд. Мог лежать часами и разглядывать каждую деталь картины, но то и дело взор возвращался к этим покрасневшим от злобы глазам — умным, преисполненным обиды на всё мироздание. Мощная картина, ничего не скажешь. По утрам Князь мира сего словно заряжал меня текущей из глаз сатанинской энергией.
Посиделки в подъезде быстро наскучили. Ходил туда скорее по привычке, так как лишь там я мог отвлечься от ежедневной суеты и проблем в школе. Травля началась с новой силой. Я сломал ногу одному уроду на стадионе, когда стали задирать толпой. Обо всём стало известно директору. Меня грозили выгнать, посадить, и аргументы о самозащите действовали слабо. Зато познакомился с парой скинов, которые предложили разобраться с обидчиками. Вечером выцепили компанию гопарей во дворе и нехило так отпиздили. Смешно было наблюдать, как ауешники с воплями разбегаются от пары вооружённых арматурой бритоголовых нациков и одного одетого "как чёрт" сатаниста. С тех пор от меня отстали окончательно, поняв, что я неисправимый долбоёб. На учёбе мою персону отныне окружала презрительная стена подчёркнутого невнимания. Больше мне и не нужно было.
Одна девочка, Аня, маленькая эмо с розовой прядью волос и пирсингом в губе, влюбилась по уши в мрачного сатанюгу с разбитыми кулаками, шрамом на лбу и тяжёлым взглядом серых глаз. Пристала, как вша. Раз напились, привёл к себе втайне от матери и лишился девственности. Ничего нового и экстраординарного в сексе не оказалось, всего лишь фрикции члена в дырке из мяса. Но для Ани я стал чуть ли не смыслом жизни. Она перекрасила волосы полностью в чёрный, пришила к лацкану куртки пентаграмму и всюду таскалась за мной. Мы забирались во всякие заброшки и пили "ягуар", молча, нахохлившись будто две вороны. Иногда занимались сексом, ходили в гости к ней или ко мне. Её мама кормила меня вкусным борщом и суетливо расспрашивала, чем я собираюсь заняться после школы.
А чем я собираюсь заниматься? Эх, знать бы самому.. Хех, может, пойти в семинарию? Знаний о авраамических религиях в моей бестолковке столько, что любой поп обзавидуется.
Школу кончил хорошо. Как раз внедрили ЕГЭ, набрал почти высшие баллы. На выпускной не пошёл, вместо этого напился вместе с Аней у себя дома. С компашкой нефоров мы уже к тому времени почти не общались — даже для них я стал в итоге слишком чужим из-за своих странных идей, накрепко засевших в голове. Перепрочёл тонну литературы о своей идее-фикс; по ночам снились козлиные рожи, людские жертвоприношения, собранная в золотую чашу маслянистая кровь. Имена соратников диавола. Жуткие и непонятные ритуалы. Горящие во тьме оплывшие воском свечи, чадящие едким дымом. Нарисованные на стенах знаки в окружении римских цифр, слова из книги Левит, разорванные на куски человеческие тела. Выбеленные временем черепа, сложенные в горы — выше, чем та жалкая пирамида из черепушек на полотне Верещагина. Я просыпался наутро с трещащей головой, одевался в мешковатые чёрные хламиды, служащие мне одеждой, и выходил на улицу — шастать целыми днями по подворотням в сопровождении Ани, бездельничать и обливаться потом на жарком солнце, пить дешёвый алкоголь и блевать натощак зелёной жижей. Я не знал, чего хочу, но подозревал, что диктует мне властный голос внутри черепа.
***
— Ну и в чём суть, Лёх? Ну ладно, допустим, есть всё это — и ад, и рай, и Бог на небесах, и дьявол в преисподней. Так ведь в таком случае надо стремиться попасть в рай, а не в ад.
— Ты не шаришь, Макс. Все мы грешники, праведников на Земле почти нет. И большинство из живущих попадут в один из кругов ада, и там будут рвать их на части черти, и будут они вечно страдать в геене огненной..
— А ты?
— А я вместе с чертями буду мучать грешников, ибо ещё при жизни посвятил себя служению Князю Тьмы. В этом и логика. Поэтому я могу творить злодеяния, но совершать их следует осознанно и во славу Сатаны. Я умный. Знаешь, кстати, что в сатанизме есть собственный список грехов? И самый страшный из них — глупость, — я постучал пальцем по виску и протянул старому другу кислотно-оранжевую бутылку коктейля.
Смеётся.
— Думаешь, в аду для тебя найдётся работа? А тебе не кажется, что ты слишком самоуверен?
Мы сидим на детской площадке. Макс единственный из той компании, с кем я всё ещё общаюсь. Он резко повзрослел. Между беготнёй по поводу поступления в институт я иногда помогаю ему по работе за пару-другую сотен (он трудится на автомойке у знакомых). После работы покупаем бухло и говорим о всяком.
— Слушай, дружище, ты б завязывал с этим всем..
— С чем?
— Ну, со своими закидонами. Ща время другое уже.. Анька говорит, что тебя прям глюки накрывают.
— А больше эта Анька ничего не говорит? — Злобно огрызаюсь. — Достала она меня совсем.
— Да ладно, клёвая деваха же. Любит тебя пиздец..
— Ладно, Макс, мне идти пора. Бывай. И не поминай лихом, если что.
— Ты к чему это?
— Да так, о своём.. Счастливо, друг.
Я иду по родному району, промеж худосочных хрущёвок, разрисованных граффити и похабностями; миную площадки с играющей детворой и палисадники двухэтажных бараков. Щурюсь яркому летнему солнцу. Настроение хорошее. Сегодня, сегодня всё случится.. Хоть бы сделать всё правильно. Мне необходимо убедиться, что всё это правда, и мой путь в жизни выбран верно.
Матери дома нет, она на ночном дежурстве. Пока не пришла Аня, начинаю готовиться к ритуалу. Убираю ковёр и с третьей попытки черчу мелом на полу идеально правильную пентаграмму. Пролистываю ещё раз гримуар — стопку листов формата А4 с заботливо перепечатанными из интернета греческими письменами и транскрипцией верного произношения слов. Я долго готовился. Обряд может нарушить любая мелочь.
Начинает темнеть. В дверь стучат. Открываю — Аня целует меня в щёку и проходит в комнату, не разуваясь. Она испугана и возбуждена одновременно.
— Я достала! — Суёт мне пузырёк с тёмной жидкостью.
— Точно оно?
— Ага. Это Дашкина, она точно с мужиками того.. ни разу. Кое-как её уломала.
Смотрю на просвет. Похоже, реально кровь.. Злость на Аню по поводу разговоров за спиной проходит. И всё-таки она молодец.
— Итак, приступаем. Ты разожги свечи. Аккуратно, на мел не наступай, не сотри. А то нас Веельзевул на атомы порвёт.
Пока готовим всё необходимое, "читаю лекцию", как это называет Аня:
— Знаешь, это первые иудеи создали миф о злобном и страшном Сатане. Представители новых религий часто демонизировали "старых" богов, ставили всё с ног на голову. Но древние божества и впрямь были.. суровы и жестоки, скажем так. Как и ветхозаветный Господь, кстати. Так что Люцифер скорее не злобен, а строг и справедлив, на мой взгляд.
— Ох, Лёш, тебе б на кафедру теологии какую-нибудь..
— Ага, кому я там сдался со своими идеями. Знаешь, кого вызывать будем?
— Самого Князя? — Распахнула она доверчивые глазки.
— Ахах, нет, дурёха. Веельзевула, я ж сказал уже. Повелителя мух. Он, можно сказать, второй после Люцифера. Его тоже иногда зовут Сатаной. Демон обжорства и чревоугодия в классической традиции.
Окна задрапировали чёрными шторами. В комнате сумрачно, горят расставленные по кругу свечи. Для фона пока что включил «Веретено» Алисы на музыкальном центре. Во мраке слова дяди Кости звучат ободряющим предзнаменованием:
"Опять игра, опять кино
Снова выход на бис
Плетет судьбу веретено
За чертою кулис.."
— Обряд по идее следует совершать в одиночестве. И не дома. Обычно для сделки.. Но мне ничего не нужно, я и так Его слуга на Земле. Мне нужно только убедиться..
— В чём?
— В Его существовании, конечно. Тогда вера моя будет крепка, как никогда прежде. Дай мне свидетельство — и я горы сверну. Тем и отличается Князь от христианского Господа — Он приходит к своим слугам наяву, дарует им не слепую веру, а истинную, подтверждённую делом.
— Но тогда, получается, и Бог есть.
Я отмахнулся от глупой женщины. В принципе всё почти готово, осталось только зачитать договор и прочесть нужный отрывок из гримуара. Я долго сомневался, следует ли говорить на латыни, пока не узнал, что самый древний из гримуаров, Завещание Соломона, составлен на греческом языке. Так что большого значения это, по всей видимости, не имеет.
Договор я писал несколько месяцев. Каплей своей крови, разведённой с чернилами, смазывал каждый день перо и выводил на бумаге слова стандартного договора. На условии обмена застопорился — менять я ничего не хотел, душу намеревался отдать просто так, в вечное служение Падшему ангелу.
— Повторяй за мной. Слово в слово. Ты же учила дома?
— Да-да, конечно, Лёш..
— Satan, oro te! Apparo te rosto! Veni, Satano!
Пламя свечей всколыхнулось. Сквозняк, видимо. Вместо обычного жертвоприношения у меня есть более лакомая вещь. Я толкаю Аню в пентаграмму и лью на пол кровь из пузырька. Вытаскиваю её обратно.
— Satan, oro te! Apparo te rosto! Veni, Satano!
Прочитав общепринятый "призывный" текст на латыни и слова договора, берусь за греческий вариант. Тут сложнее, но не зря же корпел ночами, разучивая транскрипцию слов. В помещении уже нечем дышать от свечей, Кинчев что-то сипит еле слышно из колонок. Чёрт, забыл музыку выключить, идиот..
Что-то сбоит колонках, видать. Лирические напевы старого сатаниста сменились какими-то хрипами, стонами, а после.. жужжанием. Будто бы целый рой насекомых оккупировал внутренности моего старого музыкального центра и теперь жужжит оттуда в попытке вырваться наружу.
Завоняло серой, словно в комнате разбили пару сотен тухлых яиц. Цвета пропали из окружающей реальности; перевёрнутые лики икон, которые я специально поставил вверх тормашками, скалились насмешливыми мордами. Повеяло таким смрадом, что я всерьёз обеспокоился по поводу газового баллона на кухне — может, утечка? Да и вообще как-то всё странно..
— Лёёёш.. Смотриии.. Господи, что это?
Аня вцепилась мне в руку, глядя остекленевшими от страха глазами. Я посмотрел на пентаграмму и заморгал, пытаясь избавиться от наваждения. Внутри что-то было, и оно стукалось о невидимые стенки защитного круга.
Муха. Огромная и толстая, размером с большого кота. Похожая на помойного овода своими маслянистыми, жирными боками, с непропорционально маленькими прозрачными крылышками и фасеточными глазами, в которых отражались сотни Ань и Лёш. Мерзкая тварь, до той степени мерзкая, что при одном взгляде на неё к горлу подкатывала тошнота.
«Обманул.. Обманул меня, стервец. Нет девственницы, нет. Обманул, смотри-ка.»
Муха ползала внутри защитного круга, корябая лапками линолеум, и тыкалась мордой в незримую преграду.
— Я.. я не обманывал! Я всего лишь хотел..
«Хотел. Хотел. Хотел чего?»
— Хотел убедиться! Я не верил до конца!
«А теперь веришь? Веришь? Веришь, вижу. Уверовал, смотри-ка» — захихикала тварь.
— Я больше не буду! Прости меня!
«Ты будешь. Будешь. Ты будешь. Слуга мой. Слуга. А я возьму своё. Возьму своё. Возьму. Невинная душа. Ты продал. Ты. Я взял. Взял.»
— Но почему? Что я сделал не так?
Чудовище шлёпнуло хоботком о край пентаграммы. Я чувствовал его взгляд — пронизывающий насквозь, безжалостный и совершенно равнодушный. Насекомое здесь не оно, понял я. Хоть оно и поймано барьером, мухи здесь мы — двое идиотов, решивших поиграть с силами выше своего понимания. Аня что-то шептала. Молитву, кажется. Четвёртый Генерал Ада, Князь Нечистот, Повелитель Мух презрительно молвил внутри моей головы, отвечая на вопрос:
«Совершил грех. Грех. Ты был глуп. Глуп. Глуп.. Думал обмануть хозяина. Спутал веру и знание. Нарушил обряд. Ты будешь покаран. Покаран. А теперь отдай моё! Моё!»
Тут он захихикал и с внезапной лёгкостью перешагнул границу круга. Аня попятилась назад — в её остекленевших глазах было столько ужаса, что хватило бы на всех грешников Ада.
«Неужели ты думал, что самого Веельзевула смогут остановить писульки на полу? Не смогут. Не смогут.. Глупец! И был глупцом всю жизнь. А я забираю её. Это и станет твоей расплатой.»
Увеличившись в размерах втрое, он схватил Аню за щиколотку и рванул из моих рук с неожиданной силой. Я случайно дотронулся до его тельца — скользкого, как будто вымазанного солидолом, и мягкого. Последний Анин визг едва не оглушил меня, ударившись о барабанные перепонки истошной мольбой о спасении. Но я ничего не мог сделать.. Как в замедленной съёмке, передо мной монстр из Преисподней волок мою маленькую девочку по полу, она брыкалась и цеплялась ногтями за линолеум. Буквально за пару секунд они оказались в центре пентаграммы, откуда и явился наш потусторонний гость. С Аниной ноги свалилась кроссовка.
Что-то вспыхнуло, как если бы взорвали цистерну бензина, и они оба, тварь и моя девушка, пропали в слепящем сиянии. Но напоследок на сетчатке глаза (и в глубине моего мозга) отпечаталась страшная картина — гигантская муха обвивает лапками ноги Ани и тащит вслед за собой, в чернильную бездну, возникшую посреди пентаграммы.
Я очнулся наутро в пустой комнате. В дверь стучала мама, обеспокоенно спрашивая, выключил ли я газ. Отвратительно воняло серой.
На полустёртой пентаграмме в качестве напоминания о прошедшей ночи лежала розовая женская кроссовка.
***
Наверное, вы захотите услышать мораль. О том, что я после описанных событий уверовал в Бога, принял постриг и ушёл в монастырь. Херня всё это. Работаю сейчас менеджером по продажам в столице, у меня жена и двухлетний сын. Та история с Аней давно забылась. Милиции я сказал, что понятия не имею, куда она пропала.
Трудно верить, когда нет ни единого доказательства существования высших сил. Намного сложнее жить, когда ты точно знаешь, видел собственными глазами. И пути назад у меня нет. Я отдал себя служению не тем силам, каким следовало бы. Ну что ж, не в моей манере изменять своим принципам. Молитв я не читаю, и в церковь не хожу. Да и больно мне там — вблизи от любых христианских атрибутов веры грудь стискивает жгучая боль, как при инфаркте.
Но и дьяволу я больше не поклоняюсь. В конце концов, эти твари забрали мою девушку.