– Мисс Ева Харлоу, – повторил он, и ее имя звучало подобно музыке на его устах, наполняясь значением. – И откуда же вы, мисс Харлоу?
В ее голове как будто зазвучал голос мистера Данека. Перевоплощение.
– Я из Девона. Приятно с вами познакомиться.
– Взаимно. – Он вернул шляпу на голову. – Я надеялся встретить вас еще раз. Хотел поблагодарить вас за то, что вы указали мне направление к церкви Сейнт‑Мэрилебон. Я нашел там все, что хотел, и все благодаря вам.
– На самом деле, это все благодаря архитектору, который создал ее.
Он одарил ее широкой улыбкой, и ее сердце затрепетало в груди.
– Да, вы, несомненно, правы. Но я никогда не нашел бы ее без вашей помощи. Вы позволите мне отблагодарить вас должным образом, пригласив на бокал вина или – смею ли надеяться – на ужин?
Ева, не отрываясь, смотрела на этого красивого мужчину, удивляясь, неужели ей, наконец, улыбнулась удача. Или если она моргнет, то он, пальто и туфли вмиг исчезнут?
Неверно расценив ее молчание, Грэм произнес:
– Вы уже познакомились с моей матерью и сестрой, так что можете быть уверены в моей добропорядочности.
– Раз так… – начала Ева.
Он протянул ей руку, и она просунула свою ладонь ему под локоть, позволив ему вести ее по пешеходной дорожке, а звезды и луна светили над ними, озаряя своим светом безграничные возможности.
Глава 6
Лондон
май 2019 года
Мой телефон загудел, и, открыв глаза, я поняла, что лежу, скрючившись, на изысканной кушетке в одной из двух передних гостиных в квартире Прешес Дюбо, а у моих ног похрапывает Джордж. Оскар сидел передо мной на полу, не сводя с меня глаз. Взгляд не враждебный, но определенно настороженный.
Последнее, что я помнила, – как включила телевизор, чтобы посмотреть утренние новости. Судя по каретным часам на каминной полке, это было четыре часа назад. Я села и схватила телефон, уставившись на него так, словно пыталась вспомнить, как по нему отвечать. Телевизор кто‑то – видимо, Лаура – выключил; тот же человек, предположила я, укрыл меня вязаным одеялом.
Телефон замолчал. Я уже собралась снова заснуть, когда на экране выскочило сообщение:
Я внизу. Привез коробки. Бабушка позвала на обед.
А еще я обнаружила, что несмотря на то, что не раз в сообщениях просила Нокси просто звонить, если возникала какая‑то срочность, или – если срочности не было – писать, чтобы я могла ответить, когда появится возможность, она оставила три сообщения, в каждом из которых написала:
Позвони мне.
Моему затуманенному разуму понадобилось некоторое время, чтобы понять, что последний звонок и сообщение были от Колина. Прежде чем уяснить смысл написанного, я обратила внимание на то, что он писал коротко, но не использовал никаких условных обозначений в тексте. Конечно, я бы ему об этом не сказала, но была благодарна ему за это. Я думала, что я – единственный человек в моей возрастной группе, который так делал.
В фойе зазвенел колокольчик лифта, выдернув меня из прострации. Я доковыляла до входной двери и, открыв ее, обнаружила Колина, вытаскивающего гофрированные коробки из лифта в коридор.
– Кажется, это все, что было в таунхаусе, – сообщил он. – Но в кладовой еще довольно много. Я боялся принести больше – тут просто места не хватит. Я подумал, что после того как Арабелла и Прешес отберут то, что им не нужно, мы сможем заменить некоторые коробки на новые.
– Так и поступим. Давай помогу, – сказала я, подняв одну из коробок и обнаружив, что она на удивление легкая. – Куда поставить?
– Где место найдешь, туда и поставь. А то, что не поместится, можем отнести в столовую. Я еще могу принести дюжину шляпных коробок из кладовой. Они занимают много места, так что я решил, что ты захочешь просмотреть сначала эти.
Он выпрямился, когда дверь в квартиру раскрылась шире. Мимо меня пронеслись Оскар и Джордж, которые тут же напали на Колина со всей своей бьющей через край любовью.
– Надеюсь, ты хорошо вздремнула, – сказала мне Лаура из дверей. – Я боялась, что собаки тебя разбудят, но ты была в полной отключке. Обед почти готов, и Прешес ждет вас обоих. – Она посмотрела мне за спину, где Колина зализывали насмерть две собаки. – Рада, что ты получил мое сообщение; она очень хочет тебя увидеть. Хорошо, что успел.
Он поднял большую коробку и понес к двери.
– Я не смогу остаться надолго – у меня в два встреча.
– Уверена, она поймет. Я добавила на стойки в спальне побольше вешалок, так что сможете повесить еще одежды. Не понимаю, как у человека может быть столько нарядов.
Я положила коробку на кухонный стол и вернулась в коридор. Оскар обнюхивал коробку. Когда я наклонилась почесать его за ухом, он зарычал.
Лаура взяла собачку на руки.
– Ему требуется какой‑то срок, чтобы подружиться с незнакомцами. Дай ему немного времени, и уверяю, скоро он будет подставлять пузо, чтобы ты его почесала. – Она ободряюще улыбнулась. – Пойду проверю, что Прешес готова встретиться с тобой. Обед минут через десять.
Я смотрела на милую мордашку Оскара на плече Лауры, пока она шла по коридору. Я не могла расшифровать его взгляд, но решила, что он мне все равно нравится. Я взяла следующую коробку и перенесла ее в спальню, поставив на туалетный столик. Затем подошла к окну, чтобы расчистить место для Колина, который опустил коробку на кровать. Я раздвинула в стороны приоткрытые шторы, подвязав их толстыми шнурами, прикрепленными к раме.
По комнате разлился свет. Я могла заглянуть в окна квартир соседнего дома, что объясняло наличие плотных штор. Но если раскрыть шторы, прислониться лбом к стеклу и посмотреть поверх крыш террасных домов позади Дома Харли, можно было увидеть Риджентс‑Парк. Утром большинство окон оставались темными, и я заметила, что эркеры с узорчатыми витражными стеклами были рассыпаны по фасадам обоих зданий совершенно абсурдно – в шахматном порядке.
– А почему некоторые витражные окна отсутствуют? – спросила я.
Колин оторвал взгляд от очередной коробки, которую только что опустил на пол.
– Блиц. – Когда я не ответила, он добавил: – Немцы. Во время войны. Они сбросили на Лондон очень много бомб.
Я бросила на него взгляд, которым обычно смотрела на своих младших братьев и сестер, когда они оправдывались или пытались избежать наказания. Взгляд означал многое, но, как правило, использовался, чтобы дать им понять, что я не дура, и дальнейшее поведение в том же духе получит последствия.
– Я знаю, что такое Блиц. Помню еще со школы. Просто… – Я пожала плечами. – Я знала, что погибло много мирных жителей. Но я всегда, видимо, считала, что бомбы сбрасывали у реки или еще у какого‑нибудь стратегически важного места. Но… не здесь. Не где жили люди. Возможно, я забыла, потому что это все так ужасно.
Колин встал рядом со мной у окна и указал на тыльную сторону террас, которые я уже видела. Проследив за его пальцем, я увидела на одном из задних двориков женщину, покачивающую малыша на лошадке‑качалке.
– Одна упала прямо на Йорк‑Террас‑Ист – было разрушено целое здание, а вот это немного повреждено. Как минимум, одна бомба упала перед Домом Харли на Мэрилебон‑Роуд. Осколки и обломки разлетелись довольно далеко и разбили несколько окон. Урон домам и мирным жителям причиняли намеренно. Гитлер считал, что это заставит Британию сдаться в считаные недели. Вместо этого британцы выдержали около девяти месяцев почти еженощных налетов. Бомбардировка прекратилась только потому, что Германии понадобились самолеты для войны с русскими.
Девочка на лошадке болтала ножками в воздухе, и мне казалось, что я слышу ее звонкий смех.
– А людей предупреждали, чтобы они могли уйти в какое‑нибудь безопасное место?
– Да, были сирены и уполномоченные, которые показывали, где ближайшее бомбоубежище.
– А Прешес? Она тут жила во время Блица?
– Какое‑то время жила, по‑моему. Бабушка никогда особенно не рассказывала о войне.
Я повернула голову, чтобы что‑то сказать, но обнаружила, что стою к нему настолько близко, что наши носы почти соприкасаются. За моей спиной стоял платяной шкаф, поэтому отступить назад я не могла. Колин не сдвинулся с места, и я была вынуждена посмотреть в его глаза чистого голубого цвета без единого вкрапления другого оттенка.
– Ну, хорошо, что я здесь – смогу сама спросить ее.
Мой телефон заиграл «Super Freak» Рика Джеймса.
– Это тетя Кэсси… – начала я объяснять, но Колин уже вышел из комнаты.
Я хотела рассказать ему, как во время моего последнего приезда домой мой тогда одиннадцатилетний брат Гарри с самым невинным видом попросил у меня телефон поиграть. А затем привязал отдельный рингтон к контактам всей нашей семьи – без моего ведома и разрешения. Сильно подозреваю, что ему помогал мой дядя Сэм, и Гарри отомстил мне за то, что я отправила его в школу с детским питанием в пакете для завтрака. С тех пор прошло уже почти три года, а я все еще не поменяла мелодии.
Я нажала кнопку ответа.
– Алло?
– Привет, моя милая Мэдди. Это тетя Кэсси. Есть у тебя минутка?
Я взглянула на нераспакованные коробки на кровати и на полу.
– Конечно, только давай я переключу тебя на громкую связь.
Я включила громкую связь и положила телефон на туалетный столик.
– Как дела?
Сосредоточившись на большой коробке, стоявшей на кровати, я просунула палец под клейкую ленту и начала отдирать ее.
– А, как обычно – ношусь, как курица с отрубленной головой. Рекламное агентство процветает, и я наняла еще несколько человек, так что теперь мне не приходится так много путешествовать и по большей части я могу работать из дома. Кстати, твой дядя Сэм и двоюродные братик с сестренкой, Сьюзи и Сэм‑младший, передают тебе привет.
– Передай им обратный, – сказала я, чувствуя, как звук ее голоса наполняет меня теплом. Хоть я и познакомилась с сестрой моей матери, когда мне исполнилось четырнадцать, за прошедшие с тех пор годы тетя Кэсси с лихвой компенсировала упущенное время.
Раскрыв клапаны коробки, я обнаружила аккуратно сложенную одежду. Прикоснувшись к ней, я ощутила кончиками пальцев мягкую шелковую тафту и выудила платье полуночно‑синего цвета; когда я поднесла его к свету, ткань из темно‑синей превратилась в черную. Я протянула руку за вешалкой, висящей на одной из стоек.
– А раз уж ты никак не соизволишь взять телефон и позвонить своей сестре, то я звоню за нее. – Я расслышала улыбку в ее голосе. – Она помолвлена!
Я уронила платье.
– Но ей всего девятнадцать! Она еще слишком маленькая!
Голос Кэсси звучал ласково и успокаивающе – ей пришлось заново учиться этому, когда она вернулась домой из Нью‑Йорка почти пятнадцать лет назад.
– Они с Тайлером встречаются с начала старших классов. У них обоих есть головы на плечах, и они серьезно настроены получить дипломы. У них хорошие отметки в Университете Джорджии, и они собираются поступать на юридический факультет, если тебе от этого будет легче. И, как Нокси постоянно всем напоминает, твоя мама была в том же возрасте, когда вышла за твоего отца. Не говоря о том, что вы с Робом Кэмпбеллом были помолвлены в девятнадцать.
Я подняла с пола платье и повесила его на место.
– Это случилось сто лет назад, когда я была молодой и глупой. – Я снова ощутила покалывание в глазах и сглотнула появившийся в горле ком, притворившись, что совершенно забыла о своей злосчастной помолвке.
– Так почему она звонит не мне, а тебе? Я же говорила ей звонить мне, если это важно.
Колин появился с очередной ношей, поставил ее рядом с другой коробкой и снова ушел. Потянувшись за следующим платьем, я услышала, как Кэсси выдохнула в трубку.
– Нокси сказала, что она писала тебе почти целых два дня и решила, что ты избегаешь ее, поэтому она и попросила меня позвонить. У нее была к тебе просьба, и она подумала, что у меня больше шансов получить от тебя положительный ответ. Потому что я вроде бы как командирша.
Я попыталась улыбнуться и пошутить по поводу правоты сестры, но страх выбил из меня дух, и теперь мне не хватало воздуха.
– Она хочет отпраздновать свадьбу на Рождество. Это любимое время года твоей мамы, и раз уж Нокси выходит замуж первой, она подумала, что это вполне логично.
– Ну да. Конечно. – Я подождала, когда страх уйдет, но он все звенел у меня в голове, словно ночной кошмар.
– Ну отлично, что ты «за». Потому что есть еще кое‑что.
– Это из‑за таксидермии? Скажи Нокси, что это всего на год.
В ее голосе послышалась улыбка.
– Нет. Кстати, это довольно забавно, хотя Нокси теперь боится открывать свою почту. Нет, кое‑что другое.
Я крепко зажмурилась, ожидая взрыва.
– Она хочет, чтобы ты стала ее свидетельницей, а это означает, что ты должна приехать домой. Она говорит, что ты можешь остаться на пару дней: на репетицию и на торжество с приемом, но она будет рада, если ты погостишь подольше. Мы все будем рады, Мэдди. Ты три года не была дома.
Я хотела возразить, что не настолько долго, но знала, что настолько. Знала так же хорошо, как и то, что каждый декабрь моя семья клала рождественские игрушки и пуансетии маме на могилу. И как они ждали наступающего следом января, чтобы отпраздновать день рождения Гарри с месячным опозданием. Это Кэсси придумала разделить оба события, чтобы день рождения младшего из Уорнеров не оставался в тени.
Стук по полу у кровати возвестил о возвращении Колина.
– Не уверена, что смогу, – сказала я, вывешивая жакет с шалевым воротником и большими пуговицами. – У меня очень непредсказуемый рабочий график.
– Мэдисон Уорнер. – Тон моей тети и использование моего полного имени напомнил мне, почему мы называли ее командиршей и почему Нокси попросила позвонить именно ее. – Мы вообще‑то говорим о твоей семье. Твоя младшая сестренка, которая всегда равнялась на тебя и которая тебя любит, просит тебя приехать на ее помолвку. Это не такая уж большая просьба, и она должна быть на первом месте.
Я закрыла глаза, но их тут же пришлось открыть, чтобы избавиться от образа кухонного стола, за которым сидели мы все, от образа магнолии перед старым домом, где родилась и выросла наша мать. От образа вечерней ловли светлячков на заднем дворе и банок с арахисовой пастой, на которых наклеены наши имена.
– Дай мне время подумать.
Тетя Кэсси вздохнула.
– Хорошо. Позвоню тебе завтра. Но, как говорит твой дядя, ответ тут может быть только один, и другого я не приму.
Я открыла было рот, чтобы сказать, что она лишает меня выбора, но она заговорила снова.
– Как твои менструальные циклы?
Звук отрывающейся от картона клейкой ленты заставил меня обратить внимание на стоящего рядом Колина.
– Тетя Кэсси! Ты на громкой связи, и я тут не одна. Мы можем обсудить это в другой раз?
– Мэдди, тут нечего стыдиться. Ты девочка, а у всех девочек бывает менструация. Это жизненный факт. И ты больше кого бы то ни было должна знать, почему так важно быть внимательной к своему телу.
Колин выкладывал одежду из коробки и не смотрел на меня, но у него были уши, и они приобрели любопытный оттенок розового.
– Ну хватит, тетя Кэсси. Давай попозже об этом поговорим, хорошо? Завтра, когда ты мне позвонишь.
– Конечно. Есть еще кое‑что. Сэм был на медицинской конференции в Атланте и столкнулся с доктором Грей. Она упомянула, что в ее отделение от твоего врача в Нью‑Йорке пришли какие‑то твои анализы, но на ее предложение записаться на прием она ответа так и не получила, и поэтому она начала беспокоиться. Что происходит?
Меня удручала близость Колина.
– Да ничего серьезного, просто анализы крови. Я хотела, чтобы доктор Грей посмотрела их. Ничего страшного.
Я буквально слышала, как мозги Кэсси работают в паузе перед ответом.
– Ну хорошо. Ты сможешь записаться к ней на прием, когда приедешь на помолвку к Нокси. Если ты, конечно, уже не сходила к своему врачу в Нью‑Йорке. Хотя я понимаю, почему ты хочешь увидеться именно с доктором Грей. Она через многое прошла с нами, правда?
В телефоне раздался громкий визг, после чего моя пятнадцатилетняя племянница закричала на своего одиннадцатилетнего брата: «Отдай, Сэм‑младший! Он мой!» Хлопнула дверь, а затем, еще громче, Сьюзи закричала: «Ты как вошь – никак не прибьешь!»
Я сделала ошибку, когда подняла глаза и увидела взгляд Колина и его вздернутые вверх брови.
– Так, – спокойно проговорила Кэсси. – Я лучше положу трубку, пока тут не началась третья мировая, и пойду посмотрю, что там задумали эти два хулигана, которым я подарила жизнь. Наберу тебя завтра. Люблю тебя.
– И я тебя, – проговорила я, но она уже отключилась. Колин продолжил вытаскивать одежду из коробки, а я все смотрела на телефон и старалась придумать какое‑нибудь объяснение нашему разговору.
– Извините.
Я подняла взгляд и с облегчением увидела, что в дверях появилась Лаура.
– Обед готов.
– Прекрасно, – сказала я, – потому что я готова проглотить целую лошадь. – Я подняла глаза: они оба смотрели на меня со странным выражением на лицах. – Простите. Это присказка моего дяди Сэма, которую тетя Кэсси просила меня не повторять.
Лаура улыбнулась.
– Пойду скажу мисс Дюбо, что ты пришла.
Покраснев, я постаралась сообразить, сколько из нашей беседы Колин на самом деле услышал, когда он сказал:
– Интересно, стоит ли мне гуглить слово «вошь» и искать какое‑то иное значение, или я все правильно понял?
Я уткнулась в коробку, но недостаточно быстро, чтобы скрыть смешок, сорвавшийся с моих губ. Опустив на кровать очередной ворох одежды, я поймала уголком глаза какой‑то блик. Та самая сумочка в форме коробки, которую я обнаружила накануне. Я стянула ее с вешалки и подняла перед собой.
– Смотри, что я нашла. Может, мне ее взять, чтобы начать разговор?
– Конечно, – ответил Колин. – Моя мама вообще‑то собрала целую коробку сумочек. Я оставил их в таунхаусе, не думал, что они нам понадобятся. Если Арабелле потребуется больше, мы выясним, где они лежат.
Я кивнула и накинула ручку себе на запястье, обратив внимание на небольшой ремонт: нити веревки скрепляли почти незаметные стежки. Я показала это Колину.
– Эта повреждена, и ее могут не взять на выставку. Будет очень жаль. Она такая красивая и необычная.
– Может, история о том, как она сломалась, сделает ее интересной для демонстрации?
– Именно так, – проговорила я, пораженная его способностью размышлять как писатель.
Мы прошли по коридору в сторону комнат Прешес, остановившись лишь на секунду, чтобы я достала карандаш и блокнот. В плане конспектирования я была консервативна – обожала скрип карандаша по бумаге. Оливер встретил нас в дверях рычанием, пока не увидел Колина, который сгреб его в охапку, видимо, для того, чтобы уберечь мои лодыжки.
– Привет, бабушка, – поприветствовал Колин. – Мы пришли.
Вышла Лаура, поприветствовала нас и забрала собачку.
– Мисс Дюбо на балконе.
Прешес встречала нас за круглым столом кованого железа, одетая в шелковые домашние брюки персикового цвета и тунику с длинными рукавами той же расцветки. Несмотря на то, что стол стоял в тени, она надела соломенную шляпу с огромными полями и ленточкой персикового тона на тулье. Ее глаза скрывали большие солнечные очки. Она походила на кинозвезду из гламурной эпохи старого Голливуда. Я подождала, пока Колин расцелует ее, а затем приветственно протянула руку ей.
– Глупости, – проговорила она, подставляя щеку для поцелуя. – Мы же родственники, помнишь?
– Конечно.
Я наклонилась поцеловать ее, снова заметив пепельный оттенок ее кожи под макияжем.
– У нас есть сэндвичи с соусом «пименто» на пшеничном хлебе с отрезанной корочкой. – Она с заговорщицким видом наклонилась вперед. – Лаура нашла рецепт в «Южной жизни». Они не так плохи, но и близко не стоят с теми, что раньше готовила моя мама.
Я села на стул, который выдвинул мне Колин, прежде чем сам расположился напротив Прешес, и положила блокнот на колени. Не зная, куда деть сумочку, я аккуратно поставила ее на стол.
Улыбка Прешес поблекла. Ее персиковые губы приоткрылись, но с них не сорвалось ни звука; унизанная кольцами рука легла на грудь.
– Вы в порядке? – спросила я с тревогой.
Колин привстал, но она махнула рукой.
– Со мной все отлично. Я просто немного удивлена, вот и все. Она вызвала много воспоминаний. – Она погладила бархат, нежно потеребила один из вышитых листьев, а затем снова разгладила его пальцем. – Разве ты иногда не хочешь, чтобы вещи могли говорить?
– Хочу.
Я подумала об одежде моей мамы, которая долгие годы провисела в шкафу, прежде чем тетя Кэсси убедила моего папу позволить ей вывезти ее.
– Я так и подумала, – тихо произнесла Прешес. Подняв сумочку, она слегка встряхнула ее. – Интересно, не осталась ли там моя пудреница.
Она подвинула сумочку поближе и неловко попыталась отомкнуть защелку из горного хрусталя.
– Я могу помочь? – спросила я.
Поджав губы, она пристально посмотрела на упрямую защелку, словно хотела открыть ее одной лишь силой мысли. Наконец Прешес кивнула, признав свое поражение. Я крутила и вертела в руках пряжку, пока та не раскрылась, щелкнув. Крышка откинулась, и, дождавшись одобрительного кивка от Прешес, я просунула ладонь вглубь сумочки и выудила тонкую прямоугольную коробочку из серебра, потемневшего до тускло‑бронзового цвета.
– Думаю, это портсигар. – Я нажала на узкую кнопочку с краю, и коробочка раскрылась. Еле уловимый аромат табака исчез, едва достигнув моих ноздрей. Одна‑единственная сигарета, усохшая и пожелтевшая, наискосок лежала на дне. Я повернула портсигар набок, но прилипшая к своей темнице сигарета не выкатилась.
– Бабушка, ты курила? – спросил Колин, наблюдая, как я перевернула портсигар, чтобы мы смогли увидеть причудливый орнамент на серебре.
– Нет. – Одинокое слово прозвучало так, словно его протащили по наждачной бумаге. – Это не мое. Он принадлежал подруге.
Она сглотнула.
– Подруге? – переспросила я, подталкивая Прешес к продолжению рассказа.
– Да. Другой модели. Мы утратили связь. Это произошло во время войны, видишь ли. Так легко было утратить связь с друзьями.
Ее рука потянулась к сумочке, и я положила портсигар ей на ладонь. Прешес аккуратно захлопнула его. Ее пальцы неторопливо прошлись по тусклому пятну на крышке, немного приоткрыв рельефную эмблему в центре. Она походила на какое‑то насекомое. Коробочка выскользнула из рук Прешес и со стуком упала на стол. Я поймала взгляд Колина, а потом посмотрела снова на Прешес и протянула ладонь к портсигару.
– Вы позволите? – спросила я.
Она колебалась всего мгновение, после чего кивнула. Я подняла коробочку, а затем большими пальцами стала оттирать символику, ощутив себя археологом, когда стала проявляться фигура пчелы. Теперь я могла разглядеть тщательно выгравированные линии полупрозрачных крыльев и полосатого тельца, пушистые сегменты лапок, пару небольших усиков. Изучив насекомое, я перевернула коробочку, стараясь найти объяснение. Было в этой гравировке что‑то столь нарочитое, столь продуманное, что я хотела, чтобы она оказалась не просто украшением.
Я снова потерла тусклое пятно большими пальцами, приоткрыв фирменный символ английского фунта в одном углу и строку крошечных слов по нижнему краю. NIL CREDAM ET OMNIA CAVEBO. Я знала достаточно, чтобы определить, что это латынь. Но не пройдя курса латыни ни в Уолтонской средней школе (и я почему‑то сомневалась, что он там вообще имелся), ни в колледже, я понятия не имела, что это означало.
Я выставила портсигар перед собой, чтобы Колин и Прешес смогли увидеть надпись.
– Кто‑нибудь знает, что это значит?
Колин кивнул.
– Дай мне минутку. – Он молча прочитал слова, двигая глазами слева направо, а затем в обратном направлении. – Это старая латинская поговорка, которую я когда‑то в школе читал. Если примерно перевести, думаю, это означает: «Я ничему не верю и буду защищаться от всего».
Прешес подалась вперед, взяла в руки тонкую коробочку и крепко сжала ее.
– Предай сама, прежде чем предали тебя.
– И это принадлежало вашей подруге? – спросила я.
Прешес сняла очки: бледные пальцы дрожали, а голубые глаза казались яркими пятнами на фоне белизны ее кожи. Она медленно кивнула.
– Ее звали Ева. Именно она мне и рассказала, что это означает. – Ее губ коснулась тень улыбки и тут же исчезла. – Мы были как сестры. – Она опустила глаза, изучая пчелу на портсигаре.
Предай сама, прежде чем предали тебя. Эти слова крутились у меня в голове. Интересно, что же они значили? И почему эта Ева выгравировала их на своем портсигаре? Меня осенило.
– Прешес, Ева ведь все еще может быть жива. А раз вы обе были моделями, я бы с радостью взяла интервью для статьи у вас обеих. У нее ведь может сохраниться и ее собственная коллекция одежды! Хотите, чтобы я нашла ее?
Глаза Прешес затуманились, но не из‑за слез. Казалось, какие‑то давние воспоминания пытались вернуться, а она закрывала ставни, чтобы не видеть их.
– То, что человек пропал, еще не значит, что он хочет, чтобы его нашли.
Колин подался вперед.
– Но вы же были как сестры. Разве ты не хочешь снова увидеть ее?
– Это было бы интересно, – добавила я. – Две подруги обсуждают моду во время войны и на протяжении десятилетий.
Прешес посмотрела мне в глаза; в ее собственных глазах, словно неуловимые призраки, промелькнули тени.
– Да, Мэдди. Ты права. – Она сделала глубокий вдох. – И мне кажется, ты именно тот человек. Чтобы найти Еву. Чтобы рассказать наши истории. Для наших семей. Ты понимаешь, верно?
Я кивнула, потому что действительно понимала. Истории, которые передавались из поколения в поколение, служили краеугольным камнем традиций семьи южан. И будет правильно, что я как кровная родственница – пусть и весьма далекая – расскажу ее историю.
– И даже если я не смогу разыскать Еву, вы сможете включить ее в свою историю, и так она останется в памяти.
– И так она останется в памяти, – повторила Прешес. Улыбка коснулась ее окрашенных в персиковый цвет губ. – Мне это нравится. Очень нравится.
Несмотря на уверенность в ее словах, я все еще видела тени в ее глазах. Горе – как призрак.
– Хорошо, – проговорила я. – Сегодня и начну.
Колин наклонился вперед.
– А как ее фамилия?
– Попробую вспомнить. Это было так давно. – Прешес положила ладони на край стола. – Я себя плохо чувствую. С вашего позволения, я прилягу. – Колин отодвинул ее стул и помог ей встать. Она одарила меня неуверенной улыбкой. – Я попрошу Лауру упаковать вам сэндвичи с «пименто», чтобы вы могли устроить пикник в Риджентс‑Парк. Сады Королевы Марии просто очаровательны в это время года. Было бы обидно потратить напрасно такой прекрасный денек. Я дам тебе знать, когда буду готова к следующей беседе. Может быть, вечером или завтра утром. Но у тебя для вдохновения есть все эти наряды. Выбери тот, который тебе покажется наиболее интересным, с него и начнем.
Тоже поднявшись, я встретилась с Колином взглядами, но он лишь коротко покачал головой, провожая Прешес в комнату. Я взяла портсигар, чтобы положить его в сумочку, и заметила ярлык, вышитый на атласной подкладке. Прочитать написанное было сложно, но стежки когда‑то сделали золотой нитью, и солнечный свет выхватил буквы:
ДОМ ЛУШТАК, ЛОНДОН
Я застегнула пряжку, а в голове эхом прозвучали слова Прешес. То, что человек пропал, еще не значит, что он хочет, чтобы его нашли.
Скользнув взглядом по крышам террасных домов в сторону парка, я постаралась представить, как с неба падают бомбы, а воздух наполняют пламя и осколки. И не смогла. Двойственные образы были слишком несовместимы, словно песок и море.
Я внесла сумочку в дом и закрыла за собой дверь балкона, размышляя, почему Ева, где бы она ни была, решила остаться пропавшей.
Глава 7
Лондон
март 1939 года
Ева остановилась перевести дыхание у дверей кафе «Хорват»: она переводила взгляд с нарисованных на стекле витрины букв, рекламирующих «Завтраки рабочего», «Хорликс» и «Боврил», на свое отражение. Она опаздывала на встречу с мистером Данеком, но ей не терпелось показать ему свой новый образ и получить одобрение по поводу шикарного наряда, на который она потратила почти всю свою зарплату. Это было глупо, она понимала. Но наряд был ее вкладом в будущее. Если она хотела повысить собственный статус в обществе, ей было необходимо приодеться для своей новой роли.
Она вошла. Снимая пальто, она заметила, что в кафе что‑то изменилось, а разговоры на беглом чешском внезапно прервались и растворились, словно тайна, в клубах сигаретного дыма, висевшего над небольшими столиками.
Затем из‑за непрозрачной стеклянной барной стойки кто‑то выкрикнул заказ на английском, и все снова стало как обычно. Почти. Ева выбросила из головы ощущение, что она что‑то прервала, желая как можно скорее поделиться подробностями последних двух недель с мистером Данеком.
– Ева.